День рождения семьи. Гл. 1. Дед

Роза Шорникова Гольман
               
                Попутный ветер вновь махнет крылом,
                И будет так легко шагать вперед,
                Покуда помнить буду я о том,
                Что мне ответ держать за весь мой род…
               
               
                ДЕД
               
                - 1 -

Тихон Матвеевич сидел на лавочке около Сельсовета, закрыв глаза и прижавшись к теплой бревенчатой стене. Огромные ступни в изрядно поношенных кирзовых сапогах, безмятежно раскинулись в разные стороны. Тихон Матвеевич, не открывая глаз, достал из одного кармана небольшой обрывок газеты и коробок спичек, из другого – щепотку табака, и ловко скрутил папироску. Он лениво подтянул к себе ноги, чиркнул спичкой и закурил. Потом медленно выпустил через нос огромную струю едкого дыма и снова занял первоначальное положение.

«Бабье лето…», – разморено подумал он, подставляя под ласковые полуденные лучи то одну, то другую небритую щеку. Он уже и не помнил, когда вот так нежился на солнышке. Хоть и длинное в деревне лето, с самых «февральских окон» до октябрьских заморозков, хоть и жаркое, только проплывает оно незаметно для тех, кто на земле трудится. Не то, чтобы солнышком побаловаться, взглянуть на него некогда. Разве только, когда сено сохнет, попросить его посильней пожарить, а когда пройдет сенокос –  отдохнуть и уступить дождичку летнему, чтобы дать земле напиться, силы набраться.

Тихон Матвеевич улыбнулся своим мыслям, вспомнив, как на общем собрании только что образовавшегося колхоза сельчане единогласно выбрали его председателем. Вот страху-то было! Даже подумал, а не сбежать ли часом? Ну, какой он председатель? Благо, читать-писать умеет. Землю, конечно, знает, но, чтоб людьми управлять? А вот, поди же, ничего. Справляется. Да, вроде бы и не плохо справляется-то! Почти за десть лет колхоз на первое место в районе вывел. Опять же грамоты разные, почет. Вот, путевку предложили…

– Тихон Матвеевич! – громкий голос раздался над распаренным ухом председателя.
Тихон Матвеевич лениво приоткрыл глаза и снова их закрыл.
– А, Пашка, опять чего-то придумал? Завтра приходи, – Тихон Матвеевич отвернул голову в другую сторону.
– Не могу завтра, сегодня надо! – Пашка переступил на шаг в сторону, снова загородив председателю солнце.
– Вот настырный, ядрена-матрена! Чего надо-то? – он снова приоткрыл глаза.
– Расписаться надо! Таська, подь сюда!

Из-за дерева несмело вышла молодая девушка, смущаясь и теребя в руках перекинутую через плечо толстую русую косу.
– Тебе, что, тоже надо расписаться? – Тихон Матвеевич, прищурившись, пристально посмотрел на девушку. – С этим?
Он кивнул в сторону Пашки и привычным движением достал из кармана нехитрые табачные принадлежности.
– Что значит, «с этим»? – громко возразил Пашка, – я жених-то завидный! За меня любая пойдет!
Тася отпустила косу и выжидающе посмотрела на парня.
– Ладно, Таська! Это я – так. Не боись! На тебе женюсь. Сказал – точка!
– Да, благодетель! – Тихон Матвеевич выпустил очередную порцию дыма. – А жить-то как будете?
– Да что я без рук, что ли? Работать буду. Кузнец всегда нужен. Прокормлю. А там, может, еще на «механические» устроюсь. Не пропадем!
– Не пропадем, – ворчливо повторил председатель. – А сестру Таськину, Антонину, куда денете? Она одна не сможет.
– Так что теперь Таське из-за нее и замуж не выходить? – горячился Пашка. – С нами пусть живет. Не проест. Опять же лишние руки в доме. Все, какая-никакая польза!
Он подошел к девушке. Та смотрела на него влюбленными глазами, водя по щеке пушистым кончиком косы.
– Эх, молодежь, ядрена-матрена! Человек отдыхает, а им приспичило: распиши да распиши…
Тихон Матвеевич тяжело поднялся со скамейки.
– Ладно, уж, пойдем. Запишу вас.

                - 2 -

«Двадцать третье сентября одна тысяча девятьсот сорокового года», – бормотал Тихон Матвеевич, выводя буквы и заполняя графы в большой амбарной книге.
– Давай, жених, подходи ближе.
Он провел погрубевшим ногтем по строчке, где были записаны Пашкины фамилия имя и отчество, и в конце ее поставил жирную галку.
– Вот, здесь.
Пашка взял ручку, обмакнул в чернила и крупным, почти детским почерком вывел свою фамилию.
– Теперь – невеста, – почти торжественно произнес председатель.
Тася расписалась чуть ниже.

– Ну, что, молодые! Чего сказать-то вам? Жаль, родителей ваших нету. Порадовались бы, посоветовали что на жизнь-то. Вот, Таську с детства знаю. Пашка, ты у нас парень новый, но тоже, вроде бы, своим стал. Не считая Антонины, нету у вас никого на этом свете. А, вот оказывается, и есть теперь! Сегодня – вроде, как день рождения вашей семьи. Понял, Пашка! Семья, она вроде бы как живая. И рождение у нее есть, и жизнь, и смерть бывает. Только не все это чувствуют. А надо бы! Иначе трудно будет. Держитесь друг друга. Как пчелки. Вот, кажись, много их. У каждой своя сотка, свой цветок. А все равно вместе собираются. Потому что – семья! Слово это для вас теперь самое главное. И никуда теперь вам друг от дружки не деться. Понимаешь? И никого роднее нет. Ну, вот и все, молодежь. Как говорится, совет да любовь! Ступайте с миром!

– Спасибо, Тихон Матвеевич! Приходите завтра. Жена пирогов напечет, – Пашка уверенно кивнул в сторону Таськи.
– Вона, быстро освоился. Молодец!
– Тихон Матвеевич, правда, приходите! Извините, что отдохнуть не дали, – Тася ткнулась носом в колючую щеку председателя и выбежала за дверь. Пашка поспешил за ней.
– Да, ладно уж, какой тут отдых. На счастье бы, а отдохнуть успеем, – Тихон Матвеевич опустился на стул и полез в карман за табаком.

                - 3 -

Они шли по деревне в обнимку. Теперь – можно! Теперь они – муж и жена. Чудно! Час назад были просто Пашкой и Таськой, обычными деревенскими молодыми ребятами, чуть раньше времени повзрослевшими от того, что детство и юность их пришлись на самые трудные для страны годы. Но, не смотря ни  на что, такими безмятежными и счастливыми в своем молодом задоре. Что же изменилось? А, может, ничего и не менялось? Просто – игра?
Нет! Это – не игра! Это – они! Их семья. И их новая жизнь. А какой она будет? Этого не знал никто. Ни Павел, ни Тася, ни Тихон Матвеевич. Никто!
И никому этого знать не дано. А иначе, зачем тогда жить, если знать наперед, что будет? Тогда можно было бы просто отмечать те вешки, которые прошли сегодня и смотреть «расписание на завтра». И никакой «работы над ошибками». Но, как же тогда научиться их не делать, эти ошибки? И к чему стремиться? И как любить? И что ненавидеть?


                (Продолжение следует)