Тёщин язык

               
    С утра я поругался с тещей. Ругались мы и раньше, бывало. Но тут, перед ответственным делом, ссора вышла и вовсе безобразной. Жена моя хотела немножко облагородить мать и вырезать у нее шишку на лбу. Мы уже обо всем договорились со знакомым хирургом и должны были ехать к нему в больничку. Так ведь нет, старая ведьма начала орать так, будто ее уже режут по-живому, и приписывать лично мне какие-то, прямо скажем, садистические намерения. Что, мол де, я хочу избавиться от нее путем заражения крови от вырезывания этой шишки. И что в прошлой жизни я наверняка служил в гестапо проклятому Герингу на побегушках, и потому совершенно задурил голову ее дочери. Ведь даже ботинки свои в коридоре я ставлю, как нацисты, каблуками вперед. И как только бедная девочка не видит всей моей неприглядной сущности. Лорка уговаривала ее, уговаривала - все без толку. Я тогда и сказал:
   - Плюнь ты на эту сумасшедшую. Не хочет - пусть сидит кривая, как сватья баба Бабариха. Пойдем, пора.
   Что тут сталось с тещей - надо было видеть. Глаза вылупились, шишка на лбу налилась кровью - вот лопнет! -, с трясущегося подбородка потекла слюна, и она завизжала про дно, покрышку и "чтоб вас вспучило и заколбасило." Тут уж плюнул я, и поскорее укатили с глаз ее долой.
    Дорогой Лорка грустила, огорченно сетовала, что не удалось мать уговорить, а когда я прямо ей сказал:
   - Ну что, может ты тоже не хочешь? - испуганно запротестовала:
   - Ну что ты, Котя, я готова к операции.
   Я рулил дальше, чувствуя после скандала легкую дурноту и привкус уксуса (хорошо не чего другого) во рту. Но погода была веселая, солнечная, и по дороге мы развеялись и даже попели про солнышко лесное, потому что дорога в больничку пролегала через светлый березняк. На территорию заехали, когда в разгаре были часы посещений, и больные с родственниками бродили по травке, болтали и попивали пиво-воды.  Было воскресенье, и начальство отсутствовало. Я зарулил подальше от ворот и аккуратно припарковал свою девочку-Шевочку золотистого весеннего цвета рядом с хирургическим обшарпанным УАЗом. Собственно, с их знакомства все и началось.

   Встретил я его на местном автосервисе, куда приехал на своей Шевиниве. Не могу сказать, что она была сильно больна, но периодически постукивала и дребезжала на нашем бездорожьи. Я не надеялся на приличный сервис в нашей глуши, но решил, что стоит сделать хотя бы диагностику. Если что-то серьезное - съезжу в столицу. А нет - месячишко потерпим.
   Когда я подъехал к серой полуразвалившейся сарайке, над ямой стоял видавший виды УАЗ. Честно говоря, только это меня и остановило от стремительного разворота. Внешне местный сервис подходил разве что для сенокосилок. Но увидав товарища по несчастью, я решил поглядеть, как с ним обращаются. Конечно, УАЗ - не сенокосилка, но и не танк, как выясняется. У него тоже бывают проблемы.
   Подойдя ближе, я увидал большого носатого и усатого водителя, нависшего над маленьким слесарем. Он яростно тыкал пальцем куда-то под машину и громко повторял:
   - Тикает. Ты понимаешь, что тикает? Ты слышишь или не видишь?
   Я не сразу, но понял, что у него под днищем что-то тикает, как будто часы. Не бомба ли? Я с уважением решил, что это - крутой делец, для маскировки ездящий на УАЗе. На него даже могут покуситься, иначе что там может тикать? И хорошо бы мне отъехать подальше, а то как бы не пришлось тикать отсюда. Тут усатый мужик повернулся ко мне:
   - Послушай, какая бомба? У меня часы провалились под пол и застряли. Слышно, как тикают, а играют только раз в час. И теперь как мне время узнавать? Скажи-ка.
   Он посмотрел на меня с прищуром. Я увидел будённовские прокуренные усы, как у нашего метранпажа дяди Паши, посеребренные виски, услышал явный восточный акцент, с уважением покрутил головой. Человек спросил:
   - А у твоей что?
   - Да не знаю. Стучит что-то под передним колесом справа.
   - Ну это непременно палец.
   - Какой-такой палец?
   - Ну палец там, безымянный. Он иногда, если быстро гонять, сжимается в кулак и бьет по днищу. Потому и стук. Надо выпрямлять.
   Я подивился, а он сказал:
   - Давай погляжу, пока мастер занят. - Мастер правда еще не вылез из ямы. Я открыл капот, он ловко пробежался по всем соединениям. Я увидел, какие у него крупные длинные пальцы. Невольно подумал, что будет, если он сожмет их в кулак. Мужик с сомнением покрутил усами и сказал:
   - Ну да, палец. Лезть надо. Но не буду - руки пачкать нельзя, а перчаток нет. Подожди этих дармоедов - сдерут еще третью шкурку за пустяк. Видишь, он достал наконец мои часики, сейчас подойдет и скажет, что это стоит не меньше 1000. Увидишь, что будет.
   К нам и вправду медленно подошел механик, протянул хронометр на цепочке и сказал:
   - Бадя, я так намучался с твоим роллексом - это не дешевле тыщи стоит.
   Мой новый знакомец прищурился:
   - Я думаю, что спишу ее с твоего счета, так?
   Механик хмуро кивнул, отдал часы, повернулся ко мне.
   - Что у Вас?
   - Говорят, безымянный палец загнулся в кулак.
   Механик вылупил на меня глаза:
   - Что? Кто говорит?
   - Да знатоки...
   Механик хлопнул себя руками по грязным порткам и заржал жеребцом, даром, что ему было за 50. Владелец УАЗика послушал свои часики, протер их носовым платком. Когда работяга успокоился, он повернулся к нему и приказал:
   - Повеселился? Так дело делай.
   Оказался действительно палец. Правда не в кулаке, а какая-то там трещина была. Еще Витек-сосед мне в Москве  говорил, что машину нужно слушать. А у меня слух совсем не музыкальный, ничего не понимаю. Механик, как обезьяна, прыгал вокруг машины и лазил под ней, а усатый знаток стоял рядом, внимательно следил за ним и иногда прикрикивал:
   - Правее бери! Ты что не видишь, бензопровод рядом? Снизу, снизу поддевай и на себя крути. Да на себя, а не на меня...
   Я водил уже лет 5, но так ничего и не понимал в машинах, правда эта бегала подо мною недавно. Поэтому я преисполнился уважения к новому знакомому, тем более, что слесарь неукоснительно выполнял его указания. Когда он поменял мне этот палец и подошел за платой, усач сказал:
   - Ты, Самоварыч, хорошо подумай, прежде чем цену назвать.
   - А что думать-то? Палец новый - тыща. И работа - тыща.
   - Э нет, дорогой, так не пойдет. Этот клиент у тебя первый раз. Если ты не хочешь, чтоб первый стал последним, делай ему скидочку.
   Я слегка смутился и сказал:
   - Да что Вы, не надо. Я заплачу.
   Тот прервал меня властным жестом и сказал:
   - Я все видел и знаю, что твои услуги, Самоварыч, стоят 500 рэ. Тем более, глядя на эти номера, ясно, что человек приехал из самой столицы! Ты что же, хочешь, чтобы тебя ославили во всей стране по всей красе?
   Этого работяга не хотел и молча принял полторы тыщи.
   Когда мы закончили с моей девочкой и присели покурить, усач протянул мне пять и сказал:
   - Багдасар. Если придешь ко мне по делу, то тогда - Багдасар Карамазович.
   - А по какому делу?- удивился я, пожимая руку.
   - Ну мало ли может быть дел.- уклончиво ответил он.- Запиши мой мобильный номер. Может, когда пригожусь.
   Он докурил, попрощался и уехал, с визгом сорвавшись с места. Я подумал, что не знаю, где здесь заправка и пошел подошел к мастеру в бытовку. Тот неохотно, но подробно объяснил мне, где и что. Я спросил его, кто этот Багдасар.
   - А, Часовщик... Он врач в нашей районной больнице в Забралове. Хирург.

   После этого знакомства прошло недели две, и у моей жены воспалился вросший ноготь. Конечно, он врос еще в Москве, но она все тянула, не шла к врачу. А тут натерла ноги резиновыми сапогами и совсем не стала мочь ходить. Черт! Еще теща эта дурацкая, которую все время приходилось просить о помощи. А до Москвы далеко. Да и до конца отпуска тоже. В общем, я вспомнил о местном специалисте и позвонил ему. Как ни странно, он тоже меня припомнил, когда я сказал про безымянный палец. Условясь с ним, я уговорил Лорку, хотя это мне дорого стоило. Пришлось припугнуть жену немедленным отъездом домой. Лорка испугалась, согласилась и затихла, а вот тещенька уж нашла, чем упрекнуть. Она договорилась до того, - вы можете себе представить! - что я отношусь к своей жене и детям, как к чужим. И потому скорее всего они чужие и есть, хотя бы даже от святого духа. А может быть это ее, тёщины, родители - Петропавел Гамазович и Иринея Феофилактовна - решили не бросать свою внучку и родились заново под видом ее детей. Чтобы муж, вампир, не заел. Если бы Виринея Петропавловна была мужиком, я бы ей точно пятак начистил. Но она была просто бабой. Потому я до поры гордо удалился в гараж и закрыл за собой ворота.
   А теперь мы приехали на операцию и сидели ждали доктора в коридоре. Лорка молча бледнела на банкетке, прижимаясь ко мне. Я обнимал ее за плечи и думал, хватит ли восточному врачу моих денег? Денег было немного. По телефону он мне сказал, что, мол, договоримся. Я захватил с собой бутылку виски, приличной столичной водки, коробку конфет для медсестер и конвертик с тысячей рублей. По моему - нормально. Тем более - для сельской местности.   
   Врач появился неожиданно, быстро подошел к нам, я едва успел встать. Мы обменялись крепким рукопожатием, в сторону моей жены доктор полупоклонился и сказал мне:
   - Какая у Вас прелестная супруга!
   - А мы разве не на ты? - удивился я.
   - Когда чиним машину или будильник или холодильник - то да. Но когда ты и я - доктор с пациентом, то тут мы только вы. А где же Ваша мама?
   - Это не моя мама, а Лорина. Она... сегодня не смогла поехать с нами, в другой раз.
   - Не смогла - и ладушки. Баба с возу - пиши пропало!
   Лорка трепетала рядом со мной, я приобнял ее за плечи и спросил:
   - Скажите, доктор, нам еще долго ждать?
   - Нисколько. Я сейчас скажу операционной сестре, и все тут же сделаем.
   У меня тревожно екнуло под ложечкой, но я вздохнул поглубже и сказал:
   - Ну вот и хорошо. Чем быстрее, тем лучшее.
   - Да, да - подхватил хирург.- Раньше ляжем, раньше слезем! - и визгливо заржал. Я внутренне содрогнулся, зная женину щепетильность. Но ничего, рожала же она, и даже двоих, и все было нормально. Я тихонько сжал ее плечи, и мы пошли в сторону операционной.
   Когда Лорка разделась, легла на каталку и ее прикрыли серой простынкой, такой она оказалась маленькой и беззащитной, что сердце сжалось в груди и комок подкатил под ложечку. Хотелось схватить ее на руки и унести куда-нибудь за тридевять земель. Я взял ее руку:
   - Бедняжка моя, не горюй. 15 минут - и все закончится. Я буду дома тебя носить на руках, а осенью поедем куда-нибудь на теплые моря.
   Она слабо ужаснулась:
   - Котька, у нас же нет денег! И плавать я не умею. И детей некуда девать...
   Я уверенно выпятил грудь:
   - Не боись, до осени заработаем. А спиногрызов отправим на недельку к моей тетке, если твоя мать с ними не останется. Или поедем в каникулы, возьмем с собой - надо же и им мир показать. А плавать ты будешь у меня на загривке.
   Лорка благодарно сжала мою руку, и тут вышла медсестра в полупрозрачном халатике и укатила каталку с моей лучшей половинкой в операционную. Я опять почувствовал, как сжался желудок, затошнило конкретно и, превозмогая себя, я пошел на крыльцо больнички курить.

   Все кончилось и вправду быстро. Я выкурил всего 3 сигареты, а за мной уже пришла нянька из приемного. Я рванул, как на пожар, и как раз увидел, как Лорку вывозят из операционной. Она была измучена, но улыбалась. Значит, все хорошо. Следом за ней шел Багдасар. Он тоже улыбался, снимая марлевую повязку:
   - Ваша жена меня совершенно очаровала своим терпением. Кроме того, у нее такая нежная кожа, как у персика. Вы - счастливец.
   Я, теряя голову, пожал ему руку и сказал:
   - Доктор, мы Вам признательны. Моя признательность лежит в машине, я сейчас отнесу туда жену и принесу Вам...
   Закончить мне не удалось. Багдасар перебил:
   - Спокойно, парниша. Вашей жене минимум 2 часа надо еще побыть под моим наблюдением - пока не отойдет заморозка. Иначе меня не поймут, да и сам я себя не пойму. Так что Вы все успеете - и к машине сходить, и отблагодарить меня, да и о будущем обсудить.
   У меня отлегло от сердца - я как раз обдумывал, как же мне быть с ней дома - и откатив каталку с Лоркой в процедурную, я пошел за своим презентом в машину.
   Постучавшись в ординаторскую, я не сразу увидел Багдасара, который сидел за письменным столом среди гор каких-то папок (прямо, как у нас на работе, подумал я) и сосредоточенно писал. Он кивнул мне и сказал:
   - Присаживайтесь, одна минута. Имейте каплю терпения, и жизнь тоже станет Вас терпеть.
   Он дописал, встал из-за стола, протянул мне руку. Я от души пожал ее и затем вложил в нее ручку пакета с моими подарками. Хирург изумленно посмотрел на пакет,- усы его растопырились под носом, как веер - потом на меня и спросил:
   - Это что - взятка? Неужели мне?
   Я ответил:
   - Да что Вы, доктор. Это всего лишь моя благодарность, небольшая добавка к Вашему столу.
   Он поднял брови, заглянул в мешок, спросил:
   - Вы думаете, я - алкоголик? И решили споить меня окончательно?
   Не дожидаясь ответа, продолжил:
   - Конечно, нет. Просто Вы предлагаете мне распорядиться нашим воскресным обедом, как человеку с востока и прирожденному гурману.
   Я вынужден был согласно кивнуть. Он усмехнулся:
   - Дорогой мой Котэ Александрович! Не смущайтесь! Времени у нас навалом. Пока Ваша очаровательная супружница прочухается и будет готова к транспортировке, мы успеем пообедать, обсудить насущные вопросы жизни и смерти, познакомиться с новыми интересными людьми. И даже - протрезветь. Благо в воскресное дежурство мы можем позволить себе...- и громко хохотнул.
   Ясно, что я не мог отказать ему в любезности, к тому же делать действительно было нечего. Я зашел еще раз к жене,- она мирно спала, укутавшись простынкой с головой,- постоял рядом, послушал глубину своей души, которая советовала мне как можно скорее убираться домой, не смотря на тещу, и вернулся обратно в кабинет.
   К моему приходу на разобранном письменном столе красовалась белая чистая салфетка, на которой стояли тарелки с зеленью, редиской и малосольными огурцами, черным хлебом, жареным цыпленком, вареными яйцами и картошкой. Еще было масло, хрен, волны запаха от которого расходились по всему кабинету, стеклянные медицинские стаканчики грамм по 50 и вилки. Вилок и мензурок было четыре. В середине стола возвышались мои бутылки и кувшин больничного морса. Очевидно было, что дежурного доктора здесь уважают. "Наверное, он - хороший хирург, несмотря на то, что с Востока",- подумал я.
   Разбитная сестричка в просвечивающем халатике пригласила меня садиться за стол, сказала, что ответственного вызвали, но он сейчас подойдет. Только я уселся, как вошел еще один усач. Был он тощ, рыж и невысок. Маленькие пушистые усики делали его похожим на комарика. И голосок был такой же писклявый. Он сказал:
   - Добрый день, меня зовут Збигнев Игрекович, можно просто Збыш, я здешний анестезиолог. Бадя пошел в приемное, но там отказной, так что он не задержится. Сейчас еще Горыныч подойдет - и приступим.
   Я встал, пожал ему руку, сел, тупо уставясь на особенно розовую редиску. Опять подташнивало и бурлило в кишках. "Эх, не пить бы", - обреченно подумал я. Но вспомнил вдруг тещу, представил, как она нас с Лоркой встретит и приветит, и решил, что выпью непременно. А пока снова встал и пошел на крылечко курить.
   К моему возвращению вся дежурная хирургическая бригада была в сборе. К Баде и анестезиологу присоединился крепкий, широкий, узкоглазый мужичок, вид которого наводил на мысли о кумысе в бескрайних степях Забайкалья. Это был Горыныч, местный уролог. Рука у него была сухая и крепкая. На стуле он сидел, как на коне, в отличие от Багдасара, развалившегося на диване в подушках. Комарик же Збыш неприметно сидел на краешке чего-то и мог взлететь в любой момент. Мензурки были полны, и морс разлит по кружкам. "Ну и компашка", - подумал я, поднял мензурку и сказал:
   - Уважаемые доктора! Я хочу выпить за ваш дружный коллектив, который спасает наши жизни на каждом буквально шагу. За то, что и в наше смутное время вы не утратили гуманизм и любовь к людям по своему призванию. Высокое звание врача облагораживает и ваши и наши души. Особое спасибо Багдасару Карамазовичу. Ура! - и лихо опрокинул стопку. Мгновенно накатила волна дурноты, но тепло водки согрело сердце и закусив вкуснейшим малосольным огурцом, я почувствовал себя хорошо. Врачи тоже выпили, после чего Бадя покачал головою и сказал:
   - На первый раз гостю прощается. Но, вообще-то, здесь тостами  распоряжаюсь я. Итак, Збыш, готовься, а мы пока куру раскурочим.

   Обед шел своим чередом. Мы быстренько выпили бутылку действительно хорошей водки, и Бадя открыл виски. Хирурги пили и не пьянели, а мне сильно стукнуло в голову. Я подумал, что если хочу унести ноги на колесах, то виски пить не нужно. Я и не стал, а они не протестовали.
   Когда они допили виски, а я - компот, случилась новая напасть - мне приспичило. Я наклонился к уху ближайшего Горыныча и спросил про сортир. Тот усмехнулся и вызвался проводить. В туалете за углом я облегчился, но все равно какая-то тяжесть в животе лежала и булькала. Я себе поклялся больше не пить и не есть вообще никогда, зашел к Лоре. Она все еще дремала, на вопрос о самочувствии сонно отозвалась, что все хорошо и заморозка потихоньку отходит. Я сказал ей, что скоро поедем, взглянул в окно во двор, где легли уже длинные тени от деревьев, но солнце еще слепило глаза, сказал себе: "Еще часок - и по холодку", и, покачиваясь, побрел в ординаторскую.
   На столе вместо съеденной курицы красовалась моя коробка конфет, лимон и поллитровый пузырь со спиртом. Я внутренне охнул, подумал: " Хорошо, что мы приехали с утра", - и присел на краешек дивана. Коллеги, все такие же трезвые, но гораздо более оживленные, горячо дискутировали. Разглагольствовал Бадя:
   - ... вот что такое ваше христианство. Прибежище никчемушников и тупиц.
   - Не ваше, а мое,- встрял Збышек.- Горыныч-то у нас буддист.
   - Не будист, а ламаист,- не моргнув глазом ответствовал невозмутимый Горыныч.
   - Да какая разница! - досадливо жужжал рыжий комарик.- Все равно, Бадя, ты не прав. Я, как правоверный католик, могу тебе заявить, что все эти ваши заумные восточные теории - полная ерунда! И дело даже не в количестве богов...
   Он хотел добавить что-то еще, но тут в дверь просунулась чья-то голова, и звонкий женский голос крикнул:
   - Збигнев Игрекович, на выход, рожаем! - и комарик упорхнул, напоследок звякнув:
   - Я вернусь - тебе докажу...
   У меня кружилась голова и больше всего мне хотелось лечь и уснуть, что в данной ситуации было неприлично. В наступившей тишине Багдасар зорко глянул на меня, налил в мензурку спирта, сказал:
   - Он разведенный. От головы хорошо помогает.
   Чокнулись, выпили, правда, помогло. Голова как-то прояснилась, взгляд сфокусировался, и язык отлип от зубов. Я спросил:
   - О чем вы так горячо спорили?
   Багдасар вынул сигарету, сказал мне:
   - Если хочешь, можешь курить здесь, - закурил, затянулся и спросил:
   - А ты веришь в переселение душ?
   Вопрос был на засыпку.
   До сих пор на эту тему я не думал никогда. Нет, конечно, я знал про эти странные идеи. Из курса научного атеизма в нашем орденоносном ВУЗе во времена застоя. И еще из Высоцкого:"...Хорошую религию придумали индусы..." Но чтобы думать на эту тему! Мало ли что кто придумывает... В общем, ответа у меня не было.
   Видимо, ничего другого Багдасар и не ожидал. Вопрос ему был нужен для того, чтобы ответить на него самому. Он приосанился и начал:
   - Понятно, глубокоуважаемый Котэ, что у Вас другие мысли в голове. Все христиане думают неизвестно о чем. А нам, как истинным детям природы, - кивнул он на остекленевшего Горыныча,- волей-неволей приходится задумываться о жизненных аспектах земного существования.- Он кинул на меня взгляд - не слишком ли сложно?- И как задумаешься, так выплывают совершенно непонятные вещи. Вот кем Вы мечтали стать в детстве?
   К этому моменту мое внутреннее беспокойство стихло. Бадя налил еще с полмензурки спиртяшки, я выпил и расслабленно ляпнул:
   - Космонавтом!
   Мужики засмеялись. Горыныч смеялся совершенно беззвучно, так же прямо сидя на стуле, как на коне, а Багдасар раскатисто развалился на диване и сотрясался от смеха всем своим организмом в зеленой хирургической пижаме, дрыгая ногой. Честно говоря, я не очень понял, что их так насмешило, но тоже хмыкнул пару раз.
   Отсмеявшись, вытерев слезы и высморкавшись в большой кусок марли вместо носового платка, Багдасар пожал мне руку и сказал:
   - Все мы из одного гнезда. Все мы готовы оторваться от матушки-реальности и улететь в неведомые дали на крыльях своих фантазий. Но разве ты не чувствовал другого предопределения - здесь, на земле?.. Ну хорошо. Ты кем работаешь?
   - Журналистом... По совместительству - верстальщиком.
   - Учился?
   - Да, в полиграфе...
   - Ты сам туда поступал?
   Я никак не мог понять, что ему надо. Тошнота вновь стала потихоньку подползать, как змея. Кроме того, надо было ехать домой. Я напрягся и выдал:
   - Конечно, не сам, родители засунули. Но я об этом не жалею. Профессия собкора по мне, и мотаться по стране мне нравится. Пусть деньги и небольшие, зато всегда все вижу и знаю вперед всех. За рубежи не пускают, а мне и дома хорошо, без всякой экзотики. А вот что Вы хотите выяснить, я не понимаю. Я живу здесь и сейчас, и живот у меня болит здесь и сейчас. И статью про вас я могу написать здесь и сейчас, не дожидаясь, пока переродюсь и воспарю в ангельском обличье.
   Бадя нахмурился, посмотрел мне в глаза, заставил показать язык и сказал:
   - Что-то не то. Сейчас ношпочку сделаем и поглядим.
   - Не то, то, что пить надо меньше,- ответил я.- И не только мне.
   Разговор увял, молчаливый уролог вскоре встал и ушел, сославшись на дела. Багдасар задумчиво курил, попивая крепкий ароматный чай. Я же скрючился на диване с ним рядом и с трудом сдерживал тошноту. Но укол помог, я даже выпил с полчашки чаю, наконец встал и собрался уходить. Багдасар подскочил, взял меня под локоть и сказал, что проводит. Мы зашли в процедурную. Лорка лежала на каталке на боку, опершись на руку, и улыбалась. Но увидев меня, улыбка сбежала с ее лица, она встревоженно прошептала:
   - Котя, что с тобой! Ты зачем так набрался?!
   Я бодро махнул рукой и сказал:
   - Да что ты, Лори, я совершенно трезв. К тому же машина сама нас повезет, а не мы - ее. - после чего присел на банкетку и понял, что встать пока не смогу. Мой хирург сказал:
   - К сожалению, я не могу уйти с дежурства, а то бы я Вас отвез домой, Валерия Владиславовна. Придется вам еще задержаться, пока Ваш муж не придет в чувство. Это наша запасная процедурная, и до завтра вы вполне можете здесь полежать.
   Знакомая сестричка принесла подушку, сняла с меня башмаки, уложила на банкетке, и я моментально провалился.

   Когда я проснулся, кругом было темно и тихо. Наступила ночь. Я чуть не навернулся с банкетки, пытаясь повернуться на спину. В процедурную пробивался луч света из-под двери, каталки рядом не было. Я сел, почувствовал, что дурнота отступила, но притаилась где-то за углом. Голова была мутновата, я добрался до раковины, умылся холодной водой и попил - во рту пересохло капитально. Какая-то млявость во всем теле оставалась, живот настороженно молчал, но двигался я легко. Во избежание приключений, я решил на всякий случай сразу зайти в сортир и сходил конкретно. В коридоре никого не было, из ординаторской доносились голоса. Я постучался и вошел.   
   Горела настольная лампа, стол был пуст. На диване полулежала Лорка с кружкой чая в руке, ее перевязанная нога покоилась на подушке. Бадя сидел рядом в кресле, красный, как рак, и что-то ей втолковывал, размахивая руками в опасной близости от ее лица. Я приблизился и понял, что он сильно пьян. При виде меня он откинулся и сказал:
   - Вот Ваш муж не понимает, о чем я говорю и начинает напрягаться и пороть ерунду. Но Вы-то, такая тонкая и чувствительная натура! Неужели Вам тоже не понятно, что все мы не в первый раз бродим здесь, по нашей землице?
   Лорка забилась в угол, и молча прихлебывала чай. Я присел на край дивана, потрепал ее по коленке и сказал:
   - Что Вы, Багдасар Карамазович, я все понимаю, что Вы говорите. Я только про себя в этом смысле ничего не могу сказать. Лорик, допивай, нам пора.
   Бадя выпучил глаза:
   - А я вот про тебя могу сказать. В прошлой жизни ты был, извиняй, шакалом. А может потом - и ассасином на жалованьи.
   Я передернулся, естественное желание дать этому поганцу в морду никак не могло быть осуществлено, поэтому я ответил устно, вставая:
   - А ты, как был мудак, так и остался. Лора, вперед.
   Багдасар тоже поднялся, покачиваясь, встал передо мной:
   - Нет, так ты не уйдешь. Изволь дослушать, если ты действительно мне благодарен. Потому что деньги и ханка - это зряплата за сверхурочный труд. А благодарность - движение души, а не материи. Сядь, послушай: всего 10 минут - и ты свободен.
   Мне совершенно не хотелось его слушать, потому как опять закрутило живот и потянуло в сортир. Но зная, что он не отвяжется, я не хотел скандалить или, не приведи Бог, драться с ним на глазах у супруги. Кроме того, как это ни печально, но он был прав в оценке моего презента. Потому я снова присел на диван и, взяв руки жены в свои, приготовился слушать.
    Мрачно-вдохновенный хирург поднял с пола открытую бутылку, прихлебнул пивка:
   - Ты, Котэ, очень правильно заявил, что я - мудак. Я и есть мудак. Но не потому, что ты меня так назвал. А потому, что и в этом рождении я не стал тем, кем должен был стать.
   И он затих, пригорюнился, казалось, слезинка блеснула в густых усах. Еще хлебнув, он продолжил:
   - Вот ты так смотришь на меня и думаешь - напился дядька и плачет ни о чем. А я не плачу, а думаю, что делать. И кто виноват. Да никто не виноват, это все Рок. Я - не хирург, и я - хирург. Ты вот пил о призвании. Какое там призвание! Я все думаю, как бы мне скинуть эту дурацкую работу, где я почти заведующий и где на мне держится всё, и стать наконец тем, кем хочу. Ведь то, что человек действительно хочет, без чего ему жизнь не в радость, это и есть предназначение. Ведь ты видишь сны? И хоть раз во сне ты был кем-нибудь другим, не писакой? И жил полной жизнью?
    Мне никогда не снилась работа. Зато регулярно снились ковбойские сны со стрельбой и скачками на лошадях. Это был бесконечный сериал, там меня звали Джей и смерти не существовало. Правда, сны эти я видел обычно после шалостей с женой. Но правда и в том, что там я дышал полной грудью, когда горячий ветер каньона бил в лицо и трепал мои непокорные волосы. И горячий кольт в моей руке бил без промаха... Писака. Подневольный писец.
   Увидев понимание на моем лице, хирург с энтузиазмом продолжил:
   - Вот видишь, я и прав. Я с молоком матери впитал и ощутил свое предопределение, потому и других вижу насквозь. На тебе написано, что ты не подчиняешься, а придуряешься. Все ждешь, лишь бы кого построить. А как только этот кто-то отбивается от рук - ты готов его казнить, без помилования. У меня-то другое... Скорость и мелочность - вот девиз моего рода. Но так сложилось, что пришлось идти в этот дурацкий мединститут, учиться там долго-долго и теперь всю жизнь проводить здесь, в этой хлорной и гнойной вони. А мне нравятся совершенно другие запахи и звуки.- Он мечтательно прикрыл глаза.- Когда-то я был опахалоносцем у махараджи.
   Увидев мой взгляд, он усмехнулся:
   - Да, я индус. В нашей касте нет высоких ступеней, но мы - славные, стойкие воины и умелые механики. Мне доверяли стоять перед лунным лицом Великого Ашхана и овевать его грудь благовонным страусовым опахалом. Но это было очень давно... Потом я носил за правым плечом царя Хиндустана его ларец с золотым горном, в который трубят победу. И сам замкнул его особым секретным замком. А еще потом я с ветерком возил на колеснице третью возлюбленную жену почтенного купца - Могучего Дуру из Бомбея.
   Он продолжил, слегка заплетаясь:
   - Я быстр и знаю все винтики в паланкине. У меня пальцы так особо устроены. Мне клещи или там разводной ключ ни к чему. Я все большое руками откручиваю, а вместо отвертки - у меня есть ногти, особенно мизинчиковый. Вот, посмотри, - ткнул он мне в нос.- Я могу и пустую голову открутить. Но это не нужно, потому как я могуч и умен, как слон на моем гербе. Мне предназначено везти на себе, всех везти. Но почему же только в переносном смысле?! А я хотел бы прямо мчать человечество по жизни, предусмотрительно держа ногу на тормозе, но давая полный газ! Вместо этого я вынужден возить его на каталке - в операционную или морг. Я проклинаю себя: почему я не стал шофером президента? Как бы летела пыль из-под моих копыт на повороте! Ты видел, как я лих... Ну президента - ладно. Там еще в органы стукачать надо, и округлосуточная готовность номерраз. Это геморройно. Но вот большой междугородный автобус - это же реально! Представляешь: сидишь высоко, никто не дотянется, как в танке. А перед носом особенно наглых мешочников раз - и двери захлопнул! Вот потеха, когда они прыгают, как собачки, под дверью!.. Противных старух на мостовой я бы разгонял гудками. Пугнуть их - и они порск, порск из-под колес. А из кошелок - картошка с огурцами раскатывается. Весело... И никаких тебе убогих и болящих. Всех побоку! Перед быстрым капотом все пешеходы равны.
   В этот момент я почувствовал страшную ненависть к этому человеку, как прилив крови к лицу. О, если бы у меня был автомат! Или хотя бы кольт, хотя бы с одним патроном! Я не сомневаюсь, куда бы я из него попал. Прямо этому балагуру между ног! Понаехала тут всякая нечисть с Востока, и наших людей хочет и мочит! У него авто,  но у меня-то - мустанг! Меня будто тряхануло на кочке, я опомнился, и услышал, как Лорка слабо возразила:
   - А если бы там, на дороге, была Ваша мама?
   - Свою мать я бы возил не на автобусе, а в лимузине. И вносил бы и выносил бы ее на руках. Это только русские пускают своих матерей мотаться без помощи. А у нас их почитают. Любовь к матери - святое. Лишь она удерживает нас в цепи вечных перерождений. Будь ты хоть тридцать три раза шакал и полицай, но и тебя мамочка выплачет и отмолит у Рока сверху срока. Плохо без нее. Моя-то померла. Уже 20 лет как...- затих он, пьяная слеза тихонько поползла по щеке.
   Лорка умоляюще взглянула на меня. Я понял, что нам - уже совсем пора. Но живот свело совершенно и все, что я мог, это - успокоительно кивнуть ей и выйти в туалет. Сидя там я задумался о матерях, было расчувствовался. Но некстати вспомнил тещу, скандал с ней, про "вспучит и заколбасит". И так меня скрутило по новой, что я застонал. Тёща, зараза, намела-таки своим длинным языком...
   Кое-как доплетясь обратно, я увидал, что Лора все там же, а наш гостеприимный хозяин дрыхнет в кресле, открыв под усами подобие преисподней, откуда вырывается мощный храп. Я осторожно присел к жене:
   - Дорогая, пора делать ноги, пока наш доктор так сладко спит.
    Она встревоженно спросила:
   - Милый, что с тобой? На тебе лица нет. Ты так обиделся на него? Не стоит, у него свои религиозные суеверия...
   Я ее перебил, потому что слушать не было сил, постарался улыбнуться и сказал:
   - Лорик, дорогая, а ты сможешь немножко пройтись? До машины. Ну хотя бы со стулом.
   Она вгляделась в меня и прошептала:
   - Котя, я чувствую, что ты не в себе. Давай здесь заночуем, не выгонят же нас на улицу. Да Бадя и сам сказал...
   Договорить у нее не получилось. Я взвизгнул, двумя руками держась за живот:
   - Ты что, не понимаешь, что надо уносить ноги?! Что еще полчаса - и я останусь здесь навсегда?! Они меня накормили, напоили и отравили. А все потому, что я обещал написать про него статью в газету.
   Лорка отшатнулась, глаза ее расширились, а я прошипел:
   - Ты же слыхала, что он сам каталки в морг возит. По-моему ясно, что диагноз здесь не имеет значения! - и застонал, потому что в животе разгорелся костер и полыхал вовсю, повыше пупка.
   Лора побледнела и стала трясти спящего хирурга:
   - Багдасар Карамазович! Ну Бадя же! Проснитесь! Коте плохо. Вызовите врача, ну пожалуйста!
   Тот вдруг открыл глаза, будто и не спал вовсе. Он с минуту посмотрел на нее, оторвал ее руку от своего ворота, поцеловал эту руку, посмотрел на меня. Я не мог издать ни звука, только держал себя поперек тела, чтобы брюхо не лопнуло. Взгляд врача стал осмыслен. Он снял трубку, набрал номер, сказал:
   - Иди срочно. С наркозом,- потом успокоил жену:
   - Я сам врач, - наклонился надо мною, - а ты не бойся. Пока я не перевоплотился, я в животах тоже нормально понимаю. Там те же винтики и гаечки, только розовые и мягкие. Я столько лет туда руки запускаю, что уже настрополился лишнего не крутить. Давайте-ка лягте и послушаем.
   Я не смог разогнуть ноги, клацая зубами от озноба. Багдасар неожиданно нежно погладил мой живот, при этом боль стрельнула в правый пах. Он удовлетворенно поднялся и сказал:
   - Я так и думал, что аппендюк. Придется вам вместе с женушкой загоститься у нас. Нуна! - крикнул он в дверь.- Сейчас мы заведем на вас обоих карточки и поедем бриться, мыться и клизмиться. А потом - в операционную.
   Протестовать я не мог, так как горел изнутри синим пламенем. И не мог уже ничему удивляться: ни внезапной трезвости ответственного, ни мягкости больничной каталки, ни скорости ( как показалось - космической) медицинского обслуживания. После укола, поставленного вездесущим рыжим комариком, мне полегчало. Голова отъехала, и я без особых проблем отдался в ласковые ручки медсестры в призрачном минихалатике. Только в предоперационной Багдасар все же успел смутить меня. Он склонился к моему уху и прошептал, посмеиваясь:
   - Збышек, как католик, не верит в переселение своей души. Но зато переселяет чужие очень ловко. Ты попроси у него какого-нибудь наркоза попроще, чтобы потом не тошнило. А то его любимая тема - это дали у Дали.

   Во сне я видал Виринею Петропавловну, показывающую длинный язык.