Когда в 1872 году в городе Наровчате Пензенской губернии от холеры скончался Иван Иванович Куприн, потомственный дворянин и мелкий чиновник, его вдова Любовь Алексеевна осталась с тремя детьми без средств к существованию.
Через два года она с четырёхлетним сыном Александром перебралась к богатым родственникам в Москву. Старшую дочь ей удалось пристроить в Петербургский женский институт, а среднюю – в Московский сиротский.
От внезапно свалившейся нищеты гордую, независимую женщину, урождённую княжну Кулунчакову, ведущую свою родословную от ордынских мурз и ставшую теперь приживалкой, охватил бессознательный страх. Любовь Алексеевна начала бить ребенка за любую пустяковую провинность. Заставляла униженно просить прощения за вину, которую мальчик не всегда осознавал. Подтрунивала, высмеивала в угоду родственникам-благодетелям, на психологическом уровне бесконечно предавая сына.
Когда в истерических женских вспышках накопленная от постоянных унижений в доме благодетелей злоба обрушивалась на любимое и беззащитное существо, мальчик чувствовал себя обузой, брошенным и одиноким. Вышло так, что без вины он был виноват в смерти своего отца, от которой сам же больше всех пострадал.
Позже Любовь Алексеевна поселилась во Вдовьем доме, описанном Куприным в рассказе «Святая ложь», где в качестве «сердобольной» ухаживала за больными. Поначалу Саша жил вместе с матерью, а позже был определён в сиротский пансион.
Саша рос любознательным и подвижным ребенком. Для своего спокойствия, уходя по делам, мать очерчивала мелом круг, за который мальчику запрещалось выйти. Целый день впечатлительный Саша смотрел на эту белую страшную магическую черту, как заколдованный. Иногда вместо меловой черты мать привязывала ребенка ниткой к ножке кровати.
Всё вернётся. Как вернётся к нам наше тепло, так вернётся и наш холод. Когда взрослому Куприну, уже известному писателю, мать в присутствии гостей сделала замечание (в до боли знакомой с детства манере), он вспыхнул. Пришёл в себя и на просьбу гостей прочесть что-нибудь из своего прочёл автобиографический отрывок об издевательствах матери в детстве. Закончил он фразой: «Я ненавижу свою мать!»
Делая добро, делай добро. Не простил он и семью приютивших их благодетелей. А ведь они фактически не дали ему и его матери умереть с голоду. Неблагодарным он был человеком?
Всю жизнь он боялся людей чопорных, надменных, небрежных в обращении. Отсюда его конфликты с вышестоящими, начальством, полицейскими и всякими чинами, немотивированные вспышки гнева, нервные срывы, неспособность продержаться на одном месте службы какое-то продолжительное время. И как следствие – крушения наладившейся уже было жизни. Отсюда и его образ рубахи-парня в стиле «поручик Ржевский».
Душевные раны, а говоря языком науки психологии – психотравмы, служат источником литературы. Поэтому писатель часто человек с искалеченной судьбой. В определённом смысле он ненормальный человек. И как это ни парадоксально звучит, прежде всего мать сделала из Куприна писателя. Мы должны быть ей за это благодарны. Ведь это она своими насмешками, черчением мелом и привязываниями изломала душу ребенка до нужного для раскрытия таланта градуса.
«Кто виноват в этом? Я тебе скажу: моя мать. Это она была первой причиной того, что вся моя душа загажена, развращена подлой трусостью…», – напишет Куприн в «Реке жизни», рассказе о застрелившемся в номерах гостиницы студенте.
Это была стихия. Если хотите – рок. С тем же успехом можно благодарить Ивана Ивановича за то, что он скоропостижно умер, предварительно промотав состояние супруги.
Позже психотравм добавит казарма, сложная личная жизнь. А почему у Куприна была сложная личная жизнь?
Образ женщины складывается у мальчика на основе образа матери. Какой бы злобной ни была мать, ребёнок её любит. Это закон природы. Согласно тому же закону молодого человека влечёт к тому типу женщин, к которому принадлежит его мать. Куприна влекло к властным и волевым женщинам, которые им пренебрегали, как Шурочка из «Поединка» пренебрегала Ромашовым. Такая распространённая патология, объясняющая привлекательность женщины-стервы как тип.
Когда жена мужа пилит, у него есть четыре варианта. Развестись, уйти по уши в работу, завести любовницу или начать пить. Куприн пил. А потом завёл любовницу, на которой женился после развода. Ни дочь Лидия, ни внешняя устроенность быта, ни имение жены в Даниловском не удержали его в первом браке.
Он не был волевым человеком, но мириться с ролью подкаблучника не давала ему княжеская по матери гордая кровь, вспыльчивость и спесь.
Как-то раз жена заметила Куприну, что одно из мест «Поединка», не законченной ещё рукописи, слишком уж смахивает на известный диалог Чехова. И не то чтобы смахивает, а один к одному. Куприн в ярости изорвал рукопись в мелкие клочки.
По одной версии, Мария Карловна собирала обрывки шести глав и полгода их склеивала, не всё сумев восстановить, по другой – он бросил в камин всю рукопись и восстановил сам через полтора года по памяти.
Деспотичная супруга, желавшая быть женой известного писателя, не пускала мужа домой, пока тот не принесёт установленное количество написанных страниц. Он просовывал ей страницы через приоткрытую, на цепочке, дверь. Если не пускала, сидел на ступеньках и плакал. Иногда ему удавалось подсунуть старые страницы или списать отрывок у Чехова.
Маленькая Лида сочинила про своих родителей такой стишок:
У меня есть папа,
У меня есть мама.
Папа много водки пьёт,
Его за это мама бьёт.
От такой мамы Куприн и сам уходил из дома, чтобы вдрызг напиться в дешёвом кабаке. «Люблю бывать среди всякой сволочи, она много занятнее вашего приличного общества!» – в запальчивости заявлял он супруге. Пьяным был вспыльчив, задирист, заводился с одной рюмки водки. Дрался и крушил. «Шея у него была бычья, грудь и спина – как у грузчика; коренастый, широкоплечий, он легко поднимал за переднюю ножку очень тяжелое старинное кресло…», – писал о нём Корней Чуковский. В ярости Куприн напоминал современникам растревоженного медведя.
В конце концов во гневе он бросил на газовое платье жены зажжённую спичку. Бедную женщину чудом спасли.
Куприн не должен был становиться никаким писателем. Всем ходом жизни ему была уготована другая судьба.
В 1880 году мальчик сдаёт экзамены во Вторую Московскую военную гимназию, позже переименованную в кадетский корпус.
Всего два года назад закончилась Русско-турецкая война. Ещё не погас патриотический подъём от славных побед русского оружия под Плевной и на Шипкинском перевале. Конечно, Саша мечтал стать отважным офицером, совершить подвиги и заслужить боевые ордена. В тёмно-красной эмали Владимира с мечами и бантом или самого почётного Георгия. Возможно, он грезил тем, что, раненного, его вынесет с поля боя прекрасная сестра милосердия. Об этом часто мечтают мальчики, воображая себя на войне.
Как и у благодетелей, а потом в сиротском пансионе, в корпусе Куприн снёс немало унижений. Казарма, дедовщина, подзатыльники преподавателей. Были драки, были розги и карцер. Позже о годах учёбы в корпусе Куприн откровенно напишет в автобиографической повести «На переломе (Кадеты)», а незадолго перед смертью скажет: «Воспоминание о розгах в кадетском корпусе осталось у меня на всю жизнь».
Закончив в 1888 году корпус, Куприн поступил в Третье Александровское пехотное училище.
Высшего образования военное училище не давало, но двухлетняя программа была довольно насыщенной. Юнкера изучали тактику, фортификацию, военную топографию, артиллерийское и военно-административное дело, военное законоведение; из общеобразовательных предметов: Закон Божий, математику, химию, физику, черчение, историю, статистику, русский, французский и немецкий языки.
Курс русского языка включал знакомство с произведениями лучших писателей (Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского, Тургенева, Гоголя, Гончарова, Байрона, Гёте, Шекспира). Каждый юнкер должен был уметь изъясняться на одном из иностранных языков, а на другом читать и переводить со словарем. Помимо этого программа училища включала обучение верховой езде, танцам, фехтованию, гимнастике. Будучи отличным гимнастом, Куприн выделывал на турнике и кольцах все возможные фигуры.
Хотя и в училище была дедовщина (старший класс «цукал» младший), Куприн вспоминал его как лучшие годы своей жизни. Военная романтика, когда всё еще в новинку: стрельбы, походы и учебные атаки на окопы «неприятеля», соревнования в лихости строевой песни. Время бесшабашного товарищества и первого волшебного чувства любви. И время первой, хоть и неудачной, публикации.
В 1889 году очень слабый рассказ Куприна «Последний дебют» про театральную актрису, отравившуюся ядом, напечатал журнал «Русский сатирический листок». Первый вкус славы, первый гонорар и двое суток ареста за «небрежное изучение устава внутренней службы». Прежде чем печатать рукопись, юнкер должен был по команде испросить разрешения у начальства.
В 1890 году подпоручик Куприн был выпущен по первому разряду в 46-й Днепровский пехотный полк, стоявший в Подольской губернии.
Представляясь полковому командиру и новым товарищам, подпоручик горел энтузиазмом, которому суждено будет рассеяться в атмосфере захолустного гарнизона. Окажется, что армия вместо направленного на подготовку к защите Отечества сообщества гордых воинов представляет собой его жалкую декорацию. Прожитое и увиденное за четыре года службы в полку послужит Куприну материалом для написания главного произведения его жизни – повести «Поединок».
Автор так или иначе присутствует в каждом своем герое. Чтобы на страницах художественного произведения человек ожил, а не остался ходульно-картонным, нужно вжиться в персонаж, прочувствовать, понять его. В этом писателю помогает жизненный опыт. Но художественная проза, пусть и автобиографического характера, как у Куприна, – это не мемуары. В отличие от подпоручика Ромашова Куприн не тяготился лихими офицерскими попойками, смотрелся и среди товарищей-офицеров эдаким гусаром, рубящим драгунской шашкой горлышки бутылок. Это тогда он верхом въехал в ресторан и, не слезая с седла, выпил рюмку водки.
Художественный приём гипербола. Писатель, исходя из своего замысла, усиливает какие-то качества своего героя, ослабляет другие, в ключевых точках может сгустить события. Отсюда дуэль и смерть Ромашова.
Здесь главное не переборщить – получится недостоверно. И с этим у Куприна всё было в порядке. За исключением слабых его вещей, купринская достоверность имеет стальную крепость. Его художественная реальность реальнее самой жизни. Прочтя «Поединок», Лев Толстой сказал: «Абсолютно все при чтении чувствуют, что всё написанное Куприным – правда, даже – дамы, вовсе не знающие военной службы».
Куприн не просто, подобно лермонтовскому Максиму Максимычу, тянул армейскую лямку, в свободное от службы время он готовит себя к поступлению в академию. Заучивать приходилось много. Экзамены в академию были тогда чрезвычайно сложными. Но на карту поставлено многое. Воображение молодого подпоручика поочерёдно рисует унылую жизнь вечного ротного командира и блестящую карьеру офицера Генерального штаба.
Художественный Ромашов лишь мечтает об академии, упорно готовится к экзаменам застреливший Ромашова поручик Николаев. В каком из персонажей сам писатель? А может быть, Куприн в подполковнике Рафальском, любителе домашних животных? Ведь сам Куприн под конец жизни проникся страстной любовью к собакам и кошкам. Возвращаясь из эмиграции, Куприн задал представителям СССР вопрос: «Можно мне взять с собой кошку Ю-ю?» Кошку взять разрешили, а библиотеку нет, что писателя обеспокоило мало.
Во время службы в полку Куприн пишет повесть «Впотьмах», рассказы «Психея», «Лунной ночью», но не придаёт этому особенного значения. «Писателем я стал случайно», – позже скажет Куприн.
А тогда, проникаясь воинским духом, порой он ощущал полное единство с армией. Чувство это накатывало волнами, сопровождая служебные успехи, и в такие моменты ему всё было ясно, все действия начальников, движения составляющих полкового механизма казались разумными. Но в другое, обыденное и серое время Куприн всё больше испытывает чувство полного отсутствия интереса к происходящему вокруг.
Наконец в августе 1893 года перспективный, отлично аттестованный молодой офицер выезжает в Петербург для сдачи экзаменов в Николаевскую академию Генерального штаба.
Вырвавшись из полка, Куприн широко кутит с повстречавшимися однокашниками по корпусу, а во время пересадки в Киеве с палубы плавучего ресторана бросает в Днепр полицейского.
О происшествии доложили, и приказом командующего войсками Киевского округа Куприн не был допущен к сдаче экзаменов. Всё устоявшееся впервые тогда сломалось. Казалось, что жизнь летит под колеса поезда, везущего незадачливого генштабиста обратно на австрийскую границу.
Военная карьера представилась Куприну безвозвратно сломанной, а служба теперь только тяготила его. Он подолгу лежал на кровати в своей, описанной в «Поединке», каморке, размышляя о том, что военные – это самое несчастное сословие. Что поручик, капитан, генерал может быть кем угодно: храбрецом, трусом, подлецом, вором, пьяницей, честным и порядочным человеком – но счастливым никогда.
В 1894 году поручик Куприн подает рапорт и увольняется из армии в возрасте двадцати четырех лет.
Бывший офицер не был готов к вольной жизни. Армия, несмотря на все свои ограничения свободы, а вернее, благодаря им, даёт человеку стабильность бытия. В армии не нужно думать. Делай всё, что предписано, свыкнешься. Вот тебе деньги на съём квартиры, вот тебе жалованье, обязанности, продвижение по службе. Теперь Куприн оказался в положении птицы, выпущенной из клетки. Без специальности, жилья, средств к существованию, привычки к самостоятельной жизни.
В Киеве он устроился репортёром в газету. Гнал халтурные рассказы на заказ, писал фельетоны. Потом поработал и токарем на заводе, и суфлером в театре, и даже продавцом унитазов. Был наборщиком, столяром, псаломщиком, открывал атлетическое общество французской борьбы и бюро объявлений, занимался землемерными работами и зубоврачебным делом, выращивал махорку, плавал кочегаром и рыбачил, грузил арбузы. Как в рассказе Зощенко «Какие у меня были профессии», только что «не смотрел в подзорные трубы, чтоб видеть разные небесные явления, планеты и кометы». Зато на аэроплане летал, пожар с пожарной командой тушил и водолазом на морское дно опускался.
Купринские похождения сейчас трактуются в позитивном ключе, как свидетельство необыкновенного жизнелюбия, приближающегося к жизнелюбию Льва Толстого. Но хотя Куприн, отличаясь острой наблюдательностью, везде черпал материал для будущих рассказов, его просто несло по жизни. Однажды он принял участие в квартирной краже. Считается, что для сюжета.
Его спасло писательство. Он начинает писать серьёзно, обретя в этом опору. В 1896 году пишет повести «Молох» и «Олеся», ряд рассказов. С 1894 по 1904-й пишет несколько рассказов из армейского быта, постепенно подбираясь к «Поединку». Рассказы эти хороши («Дознание», «Ночлег», «Ночная смена», «Поход», «В казарме»). На Льва Толстого они произвели более сильное впечатление, чем «Поединок», который он счёл «несколько затянутым сочинением». Скупой на похвалы Бунин, нашедший повесть «Молох» подражательной, банальной и пафосной, говорил, что Куприну лучше удаётся военная проза.
Не нужно слишком доверять чужому мнению, даже если это мнение Бунина, однако военная служба любому писателю даёт замечательный прожитый, эмоционально прочувствованный материал. И учиться Куприну в годы Серебряного века русской литературы было у кого. У Чехова он перенимал технику, учился работе с деталью, у Толстого брал масштабность, вдохновлялся и его жизнелюбием.
Толстой – самый жизнелюбивый писатель, каждого лакея, извозчика, какого-то там мелькнувшего у зеркала старичка с расчёской он подавал читателю с необыкновенной яркостью, невозможной без очень сильной любви к людям. Ведь и «Поединок» был для Толстого мрачноват.
Куприн был знаком с Чеховым, Вересаевым, Леонидом Андреевым, Горьким, Сашей Чёрным, Корнеем Чуковским, Тэффи. С Буниным дружил всю жизнь. Горькому посвятил первое издание «Поединка», но потом они не сошлись во взглядах.
В 1901 году поскитавшийся по стране Куприн приехал в Петербург, вошёл в состав редакции журнала «Мир Божий» и женился на его издательнице Марии Карловне Давыдовой. Тогда же выходит первый сборник рассказов писателя, а в мае 1905 года, во время Русско-японской войны и первой революции, выходит «Поединок».
Повесть имела оглушительный успех, несколько омрачённый критикой военных. За «клевету» на офицерский корпус русской армии офицеры отрекались от Куприна, сочли его предателем, вплоть до попыток вызова на поединок самого автора. Были разгромные статьи в прессе. Как позже Будённый набросится на «Конармию» Бабеля, клеймил Куприна некий генерал-лейтенант Гейсман. Никому не известный сейчас критик Басаргин заявил, что «Поединок» – это «нечистоплотнейший, полный неряшливых инсинуаций памфлет».
Проза – прежде всего стиль, а не тема. Поэтому переходившая на личность критика только способствовала упрочению славы писателя. «Поединок» переводится на ряд европейских языков, известность Куприна приобретает мировой характер.
В период своей громкой славы Куприн с размахом сорил ассигнациями. Дешёвые кабачки сменялись дорогими ресторанами, а количество друзей, желающих выпить за счёт «самого Куприна», исчислялось сотнями.
Раз, в состоянии подпития, Куприн послал Николаю Второму письмо с просьбой о предоставлении заштатной Балаклаве статуса вольного города.
Перепуганный почтальон, с трепетом сжимая в руке августейший конверт, сбился с ног, разыскивая Куприна по всем злачным местам. Наконец в одном из ресторанов вручил известному писателю ответ императора.
Бокалы как раз наполняли шампанским, Куприн с небрежностью татарского князя распечатал конверт, обращаясь к друзьям: «А вот мне тут царь пишет…» Прочёл вслух. Ответ Николая состоял из трех слов: «Когда пьете, закусывайте».
Мы должны понимать, что классики не сразу стали памятниками, они могли иметь свои слабости, недостатки, прибабахи. Пушкин, лежа в постели, расстреливал из пистолета мух. Однажды, чтоб эпатировать дам, заявился в приличное общество без белья под полупрозрачными лосинами. На дуэлях он дрался двенадцать раз. Поручика Лермонтова ненавидел свет как едкого пасквилянта и склочника. Бедный Мартынов просто уже не знал, куда деваться от его выходок. Пришлось застрелить.
Куприн по-своему не отставал от великих предшественников. Он ездил к цыганам и нанимал мужской хор Александро-Невской лавры, нанимал отдельные экипажи под свою шляпу и трость. Мог вылить кофе на голову какому-нибудь надутому, как индюк, литературному мэтру. Если не нравилось, добавить кулаком. Когда был пьян, конечно. А пьян Куприн в период своего большого успеха был всегда.
После «Поединка» Куприн пишет повести «Суламифь» и «Гранатовый браслет», рассказы «Гамбринус», «Свадьба», «Леночка», «Телеграфист», «Святая ложь» и много других. Работает над повестью о публичном доме «Яма».
Бунин поражался его способности сочетать литературную работу с пьянством, а в окололитературных кругах широко ходила эпиграмма: «Если истина в вине, то сколько истин в Куприне?» Много было сложено о Куприне и анекдотов, распространению которых он отнюдь не препятствовал, создавая себе имидж лихого гусара в отставке, славного отпрыска татарских князей. Может быть, и письмо царю – анекдот. Или история с квартирной кражей.
Боль душевная и тоска – частые спутницы таланта. Это не оправдание. И детство не оправдание. И не значит, что талантливый человек непременно должен быть алкоголиком. Чехов и Толстой не спивались… Что было бы с Куприным, если бы не стал писать?.. Да просто бы выхлестнул из себя пары в молодые годы, опустился бы и умер под забором, как это часто бывает с такими вот ухарями. Но у него была миссия. Талант имеет миссию реализовать себя. Талант Богом дан и Богом направляется. Он и путь и стержень.
Во время Великой (Первой мировой) войны Куприн устроил в своем доме в Гатчине частный госпиталь. За ранеными ухаживала его вторая жена Елизавета Морицевна Гейнрих, служившая сестрой милосердия ещё в Русско-японскую. Не та ли это фея-медсестра из детских грёз о подвигах на поле ратной брани?
Подобно Верочке Алмазовой из рассказа «Куст сирени», Лиза не давала мужу падать духом в самых драматических ситуациях жизни, став его ангелом-хранителем и музой. Чувствуя его как саму себя, она боролась с его пьянством не руганью, а искренней любовью и нежностью. А так как в детстве Куприн был обделён женским теплом, через ласковое слово с ним и взрослым можно было делать всё, что угодно. Она мягко властвовала над ним, а он не замечал её власти, пребывая в осознании своего законного мужского превосходства.
В ноябре 1914 года Куприна призывают в армию. С горящими, как у юнкера, глазами он вновь облачается в военную форму, крепит к тулье фуражки ополченческий крест и следует к месту назначения, в Финляндию.
Первое время Куприну кажется, что к нему вернулась молодость. Мечтая попасть «в дело», он со свойственным ему азартом берется за боевую учебу. Преподает ратникам ополчения устройство знакомой ещё по училищу винтовки Бердана, осваивает вместе с ними рассыпной строй и движение короткими перебежками. Караульная служба, охрана побережья, железной дороги и моста, полевые занятия, стрельбы быстро подрывают силы сорокачетырехлетнего поручика. Уже в январе 1915 года Куприн ложится в госпиталь в Гельсингфорсе (Хельсинки), а в мае по болезни сердца его комиссуют из армии.
Не позволило здоровье Куприну и выехать на фронт в качестве военного корреспондента. На вопрос, почему он не пишет о войне, ведь это так актуально, Куприн отвечал: «Писать военные рассказы я не считаю возможным, не побывав на позициях. Как можно писать о буре в море, если никогда не видел не только лёгкого волнения, но даже самого моря? На войне я не бывал, и потому мне совершенно чужда психология сражающихся солдат…»
Февральскую революцию Куприн принял с восторгом интеллигента, но к большевистскому перевороту отнёсся настороженно. Однако ходил к Ленину с проектом беспартийной газеты для народа, которую хотел редактировать. Ленин принял, выслушал, пообещал содействие и ничего не сделал. Через несколько месяцев писатель был арестован. Елизавета Морицевна позвонила в тюрьму, ей ответили, что Куприн «расстрелян к чёртовой матери!».
В отличие от действительно расстрелянного Гумилёва Куприну повезло. Продержав в тюрьме три дня, его выпустили, включив в списки заложников. Не ожидающий больше от большевиков ничего хорошего писатель тихо переживал смутное время в Гатчине.
Когда в октябре 1919 года, развивая наступление на Петроград, части Северо-Западной белой армии вошли в Гатчину, Куприн регистрируется как офицер, в форме поручика идёт к военному коменданту и получает назначение редактором армейской газеты. Редактировать ему пришлось недолго.
Известна телеграмма Ленина Троцкому: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича? Если есть 5 – 10 тысяч хороших наступающих войск (а они у Вас есть), то наверняка такой город, как Питер, может дать за ними подмоги тысяч 30».
Получив таким образом пополнения, стянув к месту прорыва всё, что только можно: латышские части, командирские курсы, части, освободившиеся после заключения перемирия с Польшей; остановив ценой огромных потерь белых у Пулковских высот, завалив их трупами в бесконечных контратаках, 7-я и 15-я советские армии перешли в наступление и прорвали оборону белых.
В первых числах ноября девятнадцатого года Куприн с остатками Северо-Западной армии оказался в Финляндии. Он успел вытащить из Гатчины жену и дочь Ксению, и 4 июля 1920 года Куприны перебрались в Париж.
Лишившись всего и лишившись России, русские люди нищенствовали, за гроши занимаясь неквалифицированным и тяжёлым трудом, заболевали туберкулезом от жизни в сырых мансардах. Во Франции кубанские казаки забавляли публику конными аттракционами, а русские офицеры, совсем недавно спасавшие на фронтах Великой войны французов от германских наступлений, теперь развозили их по Парижу в такси.
Когда в сороковом году, опрокинув французскую армию, немцы вошли в сданный без боя Париж, парижане говорили: «Лучше бы русских офицеров послали на фронт, а наших посадили в такси». Но русских офицеров, желавших служить в армии, французы к тому времени сгноили в колониях, в Иностранном легионе, как пушечное мясо.
Туго пришлось и Куприным. Пробовали даже выращивать укроп, но бизнес не пошел – оказалось, что французы не употребляют в пищу укроп. Литератору Гущину из Парижа Куприн писал: «Ах, кляну себя, что про запас не изучил ни одного прикладного искусства или хоть ремесла. Не кормит паршивая беллетристика…» Прозу Куприна переводили и издавали во Франции, но платили мало. Известно, что получивший в 1933 году Нобелевскую премию Бунин поделился с Куприным частью денег.
Согласно версии советского литературоведения, чуть ли не насильно мобилизованный белыми и оказавшийся в эмиграции по недоразумению Куприн не написал за границей ничего стоящего.
На самом деле освобождённый от военной службы по состоянию здоровья пятидесятилетний Куприн пошел в белую армию добровольцем*, об офицерах Северо-Западной армии он писал: «В офицерском составе уживались лишь люди чрезмерно высоких боевых качеств. В этой армии нельзя было услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый, отважный, геройский и так далее. Было два определения: „хороший офицер” или, изредка, – „да, если в руках”». Видя в борьбе с большевиками свой долг, он гордился службой в этой армии, смог бы – пошёл бы в строй, на позиции. Как дорогую реликвию в эмиграции он хранил полевые погоны поручика и трехцветный угол на рукав, сшитый Елизаветой Морицевной. После поражения, уже побывавший в тюрьме и в заложниках, он спасал себя и свою семью от террора. Диктатуру как форму власти писатель не принял, Советскую Россию называл Совдепией.
В годы эмиграции Куприн пишет три большие повести, много рассказов, статей и эссе. Его проза заметно посветлела. Если «Поединок» сводит образ благородного царского офицера почти до уровня офицера современного, то «Юнкера» наполнены духом русской армии, непобедимым и бессмертным.
«Я хотел бы, – говорил Куприн, – чтобы прошлое, которое ушло навсегда, наши училища, наши юнкеры, наша жизнь, обычаи, традиции остались хотя бы на бумаге и не исчезли не только из мира, но даже из памяти людей. „Юнкера” – это моё завещание русской молодёжи».
В тридцать седьмом году к тяжело больному писателю под видом поклонников таланта зачастили советские дипломаты. Уговаривать Куприна вернуться в Советскую Россию посылали в Париж Константина Симонова и других деятелей культуры. Гости рисовали картины удивительного советского быта, рассказывали о невероятной популярности (ещё недавно запрещённых) в СССР произведений Куприна. Уверяли, что передовая советская медицина вылечит писателя от рака.
Куприн был падок на лесть от того же материнского воспитания «кнутом, но без пряника», а Елизавета Морицевна поверила в волшебную медицину, как у последней черты верят в бабок и Кашпировского.
В конце концов их посадили в поезд, следующий в Москву, где в рамках спецоперации «Куприн» как некий самостоятельный организм уже на всю катушку работала пропагандистская машина.
В этом дьявольском фарсе нужен был не Куприн, а факт его возвращения в СССР. Поэтому писателя не лечили. Только через полтора года после приезда по требованию жены ему сделали бесполезную операцию, ускорившую смерть.
Всеми средствами пропаганды, официальным литературоведением, видевшим, как и некогда критик Басаргин, в литературе не литературу, а воспитательное средство воздействия на массы, Куприн был назначен классиком. Из «буржуазного писателя» он неожиданно превратился в «предвестника революции, разоблачавшего уродливую буржуазную действительность». Вещала пресса. Защищались диссертации, направляя творчество Куприна в нужное идеологическое русло.
И сейчас хватает специалистов по окутыванию ложью всего. Но никакие власти, никакие чиновники, никакие дельцы книжного рынка и лживые критики не смогут вложить в художественное произведение божественную творческую энергию, если её там нет.
Назначенные «голые короли» от литературы сходят со сцены. Куприн не сошёл. Он не был «голым королём». Его проза прошла отбор временем, выстоялась в этом времени, как старинное вино в дубовых бочках.
[1] Государственное ополчение — вспомогательные части (дружины), которые во время Первой мировой войны состояли из солдат (ратников ополчения), освобождённых от службы в армии в мирное время, и отслуживших в армии сорокалетних.
[2] См.: Купринъ А. Куполъ св. Исаакiя Далматскаго. ПовЪсть (Воспоминания Куприна о Северо-Западной армии). Munchen, «Im Werden Verlag», 2006.
30 ноября 2009 – 27 декабря 2009, СПб.
А. Карасёв. Завещание поручика Куприна // Новый мир. 2010. № 4; Завещание поручика Куприна. Вступительная статья / Александр Куприн. Гранатовый браслет. Повести. Харьков: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»; Белгород: Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», 2013.