Бред

Ольга Косарева
               

               Послушайте, уважаемые читатели, мой бред, полный сумасшествия, злости, бред безумного интерпретатора. Я сделаю вид, что совершенно сошла с ума, болезненное состояние моего мозга видит все в искаженном виде. Везде чудятся люди, находящиеся на грани самоубийства. Их души изранены, стонут, бьются, цепенеют. Я вижу все это  в музыке и хочу, чтобы все услышали то же, что и я. Итак, озвучиваю свой бред перед аудиторией.

       Доказываю, что Михаил Огиньский, создавая полонез «Прощание с родиной», был совершенно безумным.

      Вы все знаете этот популярный полонез. Рассмотрим первый двутакт темы, вырвем его из контекста и исследуем под микроскопом, вытащим на свет то, что, как в ядре, заложено в нем. Это не лирика, это кошмарный лик самоубийцы.

     Для большей убедительности в аккомпанементе играю не все звуки, а пустую квинту, так сказать, костяк аккорда. Мерно, убийственно ровно качается квинта, все качается, качается…  На ее фоне звучит мелодия – одинокий  голос человека. Начинается она с долгого квинтового звука, от которого веет бездейственностью, безысходностью. Что такое долгий звук, взятый на фортепиано? Это мертвый механический звук. Человеческий голос, тянущий один  звук, наполняет его дыханием, жизнью: то расширится, то завибрирует, то изменит динамику, тембр. А клавиша? Ударил по ней и все – колебание угаснет и звук угаснет. У него нет развития, он обреченно безлик.

     После этого замершего страдальца начинается легкое движение, появляется интонация его опевания соседними звуками. V ступень лада окружается IV повышенной и VI ступенями. IV повышенная ступень – это, во-первых, выход за пределы лада, взрывающий покой диатоники, во-вторых, она образует тритон по отношению к тонике, самый агрессивный интервал, резко диссонантный. VI ступень в сочетании с V ступенью в миноре является символом плача, причитания в европейской музыке как народной, так и классической. Спойте  их в такой последовательности (VI – V) на гласный «а», сделав акцент на первом звуке и протянув второй – все поймут, что это рыдание. Именно так плачет полусумасшедший, одетый в рубище юродивый в «Борисе Годунове» Мусоргского, оплакивая Русь-матушку. То же и здесь – плач души со сцепленными губами. Потом мелодия скатывается вниз, безнадежно, не сопротивляясь, и умирает…

    Ну, хватит бреда, а то и сама поверю в то, что написала. На самом деле Огиньский, сильная личность, государственный деятель, боец, участник восстания, полный энергии и патриотизма, создал совсем другой образ и о самоубийстве не помышлял. Это лишь образчик моей интерпретации. К чему я всю эту «лабуду» написала? А вот к чему. Интерпретация – дело тонкое. Можно видеть себя, а можно – замысел автора. Все зависит от профессионализма и интеллекта.

    На разговор об интерпретации меня навело чтение книги Клариссы Пинкола Эстес «Бегущая с волками», которую мне принесли. Читаю, соглашаюсь с тем, что идея хорошая – разбирать народные сказки для психологического анализа и исцеления людей. Сказки американских индейцев не знаю, поэтому не сопротивляюсь, не ворчу, достаточно интересно. Но вот натыкаюсь на русскую сказку о Василисе. По пересказу автора книги Василиса, придя к Бабе Яге, чуть не падает в обморок от страха. Интересненько! Эдакая щепетильно-салонная барышня, утонченная, слабенькая, любящая  решать свои проблемки демонстрацией обмороков. Каково!?

    Дипломированный психолог, оказывается, не видит, не слышит, не понимает психологию сказки. Просто берет и извращает, интерпретирует «материал» в своем ключе для доказательства своих идей. Дальше стало неинтересно. Взять жемчужину и растоптать – милое дело, кто понимает.

  Вывод: относись с уважением к созданному другими. Попытайся подняться до понимания. Не губи.