Глава 17.
1.
Ира бредила. Пересохшими от жара губами она бормотала:
- Николенька, сыночек. Он хочет есть, покормите же его. Осторожнее. У меня кончилось молоко. Андрюша, ты где? Андрюша, возьми сына. Андрюшенька, ты выздоровеешь. Он тебя спасет. Он обещал. Маска. Где же маска? Маска пропала.
Рядом сидели Андрей, Николай Петрович и Нгума. Андрей поминутно вскакивал, когда Ира звала его, гладил ее лицо и говорил:
- Ириша, я здесь. Ириша, я с тобой.
- Она не слышит тебя, Андрей, - сказал Николай Петрович.
Он обнял голову руками и сидел, неестественно сгорбившись.
- Нгума, что же делать?
Андрей сел на место и наклонился к старику.
- Спасите ее, Нгума. Вы же всё можете. Я умоляю вас, спасите ее.
Нгума сидел хмурый, серьезный и напряженный.
- Надо ждать. Надо ее лечить. Надо постоянно протирать ей лоб и грудь. Ты должен всё время быть рядом с ней, Андрей. О вашем сыне позаботятся, но ты должен быть с ней, держать ее за руку, разговаривать. Она тебя не услышит, но будет чувствовать, что ты рядом. Я сделаю отвар. Ты будешь поить ее из ложечки, как ребенка. Всё теперь будет зависеть от тебя и от нее. Прежде всего, от нее. Она сама должна сделать выбор: жить или умереть. Она сама должна захотеть жить так сильно, чтобы смерть отступила. А ты должен поддерживать ее. У нее больше нет сил бороться. Она сможет черпать силу только в тебе. Поэтому не отходи от нее. Пройдет еще два дня, и ей придется выбирать. Я посмотрю, что говорят духи, но главное я тебе уже сказал.
Николай Петрович варил отвар из собранных Нгума трав. Андрей сидел рядом с Ирой и не отпускал ее руку. Глаза ее были закрыты, дыхание было тяжелым и неровным, тело, как в огне. Нгума сидел перед домом у костра и колдовал над своими палочками. Он вошел в комнату и сказал:
- Она на перепутье. Одна дорога ведет вниз и обрывается. Другая тянется далеко. Куда пойти: выбирать ей.
Прошел день, потом второй. Ирино состояние не менялось. Она уже не бредила. Она лежала с закрытыми глазами и только вздрагивала иногда всем телом и стонала.
Наступила решающая ночь.
2.
Боль прошла или осталась в теле, но Ира ее больше не чувствовала. Она видела себя маленькой пятилетней девочкой. Они с мамой слышат звонок в дверь и бегут открывать. Входит отец, улыбается, целует маму, подхватывает Иру на руки: ей страшно и приятно, и хочется прижаться к щеке этого большого человека. Они идут в комнату, отец о чем-то рассказывает, а она бережно качает куклу с закрывающимися глазами – подарок отца. А потом она видит, как мама плачет на кухне и говорит: «У нас больше нет папы». А Ира гладит ей руку и тоже плачет, хотя понять невозможно, ведь мама и папа есть и будут всегда. А потом Ира видит себя в школе, и какая-то девочка из ее класса дергает ее за косичку и кричит: «Твой отец продался империалистам», - и ей становится очень стыдно и жалко себя, маму и папу. Она уже в институте. Вечер. Она приходит домой и видит отца. Она не узнает его лицо, но знает – это ее папа. А потом она видит Андрея, он ведет ее по набережной Невы и говорит: «Я дарю тебе этот город». А потом чья-то рука отрывает ее от него, и она видит, что это не рука, а змея: черная, шипящая змея с ехидными злыми глазами и нацеленным в грудь зубом, похожим на кривой нож. Становится жарко. Это Африка. Они идут через джунгли, и ей ужасно тяжело. Но надо делать вид, что это совсем нетрудно. Она прижимается к Андрею, и ей, действительно, становится легче. А потом она видит Николеньку: он такой славный, у него такие большие глаза и он очень похож на Андрюшу.
Ей делается легко и приятно. Она чувствует себя невесомой. Как хорошо парить, как птица, не зная тревог и забот. Она поднимается всё выше. Внизу уже еле различимы лица. Кто-то внизу, далеко, бежит по полю и что-то кричит ей, и машет руками, что-то ей показывает. Какой странный. Он не знает, что это значит – быть птицей. Вокруг разливается лазурь, светлая небесная лазурь. Ни звуков, ни запахов – тишина. Как хорошо отдохнуть от шума, от криков, от суеты, от мелькания лиц, от зависти и злобы. Она парит, ее больше не трогают волнения и мысли. Тяжелый камень, державший ее, оторвался, и она, как воздушный шарик, взмыла в небо. Что-то она все-таки забыла. Что-то важное там, внизу. Как не хочется напрягаться, как не хочется возвращаться. Все-таки она смотрит вниз и опять видит смешного человека, одиноко бегущего вслед за ней по полю. Что ему надо от нее? Что он ей хочет сказать? Что он ей показывает? Она видит, как он поднимает руки к ней. На руках у него младенец. И тогда острая мысль наливает тяжестью ее крылья: у нее же есть сын. Ее сын, ее Николенька. Она уже не может лететь, она больше не хочет парить. Она спускается ниже и видит лицо мужчины, бегущего по полю с ребенком на руках. И тогда она вспоминает всё. Она узнает его. Это Андрей. А на руках у него их сын, их Николенька. Одной рукой Андрей крепко держит младенца, а другую протягивает к ней. Она уже сама тянет к нему руки. Она уже сама делает усилия, чтобы спуститься. Она хочет вернуться. Теперь она ясно понимает это: она хочет обратно, туда вниз, туда, где Николенька и Андрей. Она тянет к нему руку, еще ближе, еще немного. Совсем чуть-чуть осталось. Только бы дотянуться до этой руки. И, наконец, она чувствует свою руку в его руке и понимает: он ее не выпустит, теперь она больше не улетит.
И в тот же миг на грудь наваливается тяжесть: это уже не гора, но все еще камень; тяжесть разливается в голове и выступает капельками пота на лбу. И тогда, с трудом приподнимая крышку, захлопнувшую ей глаза, она начинает видеть.
Ира открыла глаза и увидела в полутьме хижины Андрея, сидящего рядом на полу и крепко держащего ее за руку.
- Где Николенька? – с трудом спросила она.
- Ира, Ириша, Иришенька! – закричал Андрей. Он бросился ее целовать, он гладил ей лицо и целовал руки и глаза. На глазах его выступили слезы.
- Спасена! Спасена! Любимая! Родная!
- Подожди, Андрюша. Голова болит. Где Николенька?
- Здесь он, здесь. В соседнем доме. С кормилицей. Он здоров. С ним всё в порядке. Сейчас я позову отца и Нгума. Я на секунду. Я сейчас вернусь.
Он выбежал из комнаты и, действительно, сразу вернулся вместе с Николаем Петровичем и Нгума.
Наступало утро. Кризис миновал. Последняя страшная ночь была позади.
Ира выздоравливала медленно, но опасности для ее жизни больше не было. Принесли Николеньку. Она подержала его на руках и успокоилась. Она все еще не вставала, но уже появился аппетит. Андрей бегал по всей деревне и приносил ей самые вкусные кусочки. Однажды она попросила у него на обед жареного питона и жареный папортник. Он заулыбался:
- Я сам для тебя поймаю этого питона и сам нарву папортник.
И сдержал слово.
Почему-то именно после этого обеда силы стали стремительно наливать ее тело. Ира стала вставать, улыбаться, ходить к соседям.
Как-то она спросила:
- Что со мной было, Андрюша?
- Желтая лихорадка. Как ты нас напугала, Ириша.
- Она незаразна?
- Нет, она передается от укуса комара. Как ты нас напугала. Но теперь всё хорошо, любимая.
Николенька снова был с ними. Молоко у Иры пропало. Днем ему давала грудь кормилица, ночью Ира поила его из бутылочки.
Однажды ночью, когда Николенька спал, Ира прижалась к Андрею и сказала:
- Я по тебе очень соскучилась, Андрюша. Я так тебя хочу.
И тогда Андрей понял, что болезнь ушла навсегда.
3.
Пришел август. Николеньке уже исполнилось три месяца. Ира снова стала прежней: нежной, заботливой, любящей.
Однажды вечером, когда Николенька спал в колыбельке, они сидели во дворе дома втроем и вели разговор.
- Как ты себя чувствуешь, Ира? – спросил Николай Петрович.
- Отлично. Лучше, чем когда бы то ни было.
- Вот и хорошо. Пришло время уезжать.
И Андрей, и Ира знали, что, рано или поздно, им придется покинуть деревню в джунглях и Африку, но никогда об этом не заговаривали. Они знали, что этот дом временный, но все-таки это был их дом, их соседи, их друзья, их племя.
- Когда? – спросил Андрей.
- Завтра я поговорю с Нгума, и мы определим день. Собирайтесь понемногу.
Собирать им было почти нечего. Эта жизнь тем и была хороша, что она не давала обременять себя лишними вещами, зато сохраняла главное: любовь и семью.
- Есть еще один вопрос, который я хотел с вами обсудить, - продолжал Николай Петрович. Куда мы полетим? В Париж или в Москву?
Ира с Андреем переглянулись. Об этом они тоже пока не задумывались.
- Я предлагаю лететь в Париж. Я сговорился с твоей мамой, Ириша, что как только мы будем в Париже, я ей позвоню, и она вылетит к нам. Дом большой, места хватит на всех. Ваша комната на втором этаже вас ждет. Рядом оборудуем детскую. Поживем все вместе, а там посмотрим, сами решите, где и как дальше жить.
В самом деле, в Москву торопиться было незачем. Кроме Ириной мамы, там не осталось ни одного близкого человека. Да и вообще незачем было торопиться. Теперь можно было жить не спеша, жить друг для друга.
Предложение Николая Петровича было принято.
На следующий день у него состоялся разговор с Нгума.
- Пришло время уходить, Нгума.
- Я знал, что ты это скажешь, Николай.
- Ты дашь нам провожатых, Нгума?
- Десять воинов проводят вас до столицы, и кормилица тоже. Потом они вернутся. В городе есть детское питание.
- Спасибо, Нгума. Но почему до столицы? Разве мы не пойдем тем же путем, в соседнюю страну?
- Теперь это невозможно, Николай. Отношения между странами испортились. На границе солдаты. Вас не пропустят.
- В столице Жерар.
- Маска вернулась, теперь он вам не страшен. А тебя он всегда очень любил и уважал, Николай.
- Даже после того, что случилось?
- Тем более после того, что случилось.
- Но у нас же нет въездных виз. Как нас выпустят?
- Ты постарел, Николай. Раньше тебя такие мелочи не смущали.
- Да, постарел. И раньше я был один, а теперь со мной дочь и внук.
- Ничего, Николай. Ты не первый день в Африке. Как-нибудь выкрутишься. Тем более, что другой дороги нет.
- Когда же нам выходить?
- Завтра будет прощальный ужин. Послезавтра утром.
За общим столом собралась вся деревня. Долго и цветасто говорил прощальную речь вождь. В ответ сказали речи Николай Петрович и Андрей.
Ира теперь знала происхождение всех блюд, стоящих на столе, и не пропускала ни одного. Она знала, что пробует эти африканские деликатесы в последний раз. Было грустно, как всегда бывает перед расставанием с близкими друзьями. Вряд ли они когда-нибудь вернутся сюда. Они оставляли здесь свой дом, дом, в котором родился Николенька. Они оставляли здесь кусочек своего сердца, своей жизни. Они оставляли этих людей, поляну, священное озеро, джунгли, ритуальный столб с двуликой маской и уносили их в своей памяти.
Наутро их провожал только Нгума. Воины и кормилица стояли в отдалении и ждали.
- Прощай, Николай.
- Прощай, Нгума. Свидимся ли мы еще?
- Теперь уже нет, Николай.
Они обнялись, как старые друзья.
- Прощай, Андрей.
- Прощайте, Нгума. Спасибо за всё.
- Ты хороший человек, Андрей. Не забывай, что в жизни главное, и всё придет.
- Прощай, Ира.
- Прощайте, Нгума. Спасибо вам. Без вас мы бы пропали.
И Ира, как и в Москве, расцеловала старика в обе щеки. Он был тронут.
- Будь счастлива, девочка. Вы с Андреем, действительно, созданы друг для друга. У вас всё будет хорошо.
Лес сомкнулся за их спиной. Исчезло священное озеро, исчезла деревня, исчезла поляна с ритуальным столбом, но они еще долго ощущали на себе пристальный взгляд таинственной африканской маски.
Глава 18.
Николай Петрович был в столице ровно год назад. С тех пор она очень изменилась. Теперь она была похожа на военный лагерь и казарму. По городу маршировали солдаты с автоматами. На центральных площадях стояли бронемашины, на перекрестках вместо полицейских – военный патруль. Проверяли документы. Хватали и увозили в неизвестном направлении людей. Квартал вокруг президентского дворца был оцеплен. Хотя магазины и рынки работали, как всегда. Торговцев и криков было не меньше, но гулять по улицам не хотелось. Оставаться в городе было опасно. Николай Петрович купил три билета на Париж, и в тот же день они поехали в аэропорт.
Вещей у них было немного, но на таможне проверяли тщательно. На паспортном контроле их попросили подождать, а потом повели в комнату дежурного офицера. Николай Петрович внутренне собрался и приготовился говорить. Он заранее заготовил историю о научной экспедиции пешком через Африку, прерванной родами его дочери. Его даже не стали слушать.
Ира с Николенькой на руках присела в углу, Андрей - рядом, готовый закрыть их собой в любую минуту. Николай Петрович сидел за столом перед дежурным лейтенантом. Лейтенант держал в руках их паспорта.
- Так. Вы находились в стране незаконно. Двое русских. Один француз. У вас и у женщины фамилии одинаковые.
- Это моя дочь.
- Понятно. Вы использовали женщину с ребенком, как прикрытие.
- У нас научная экспедиция.
- Мне всё ясно. Вы шпионы. На какую страну вы работаете?
- У нее три месяца назад родился ребенок.
- Вас завербовали наши соседи? Отвечайте.
- Мы не занимаемся политикой. Нас не касается то, что происходит в вашей стране. У нас научная экспедиция.
- Я передам ваши документы, кому следует. Там будут решать. Думаю, вас посадят в яму, подальше от города, где вы и сгниете.
- Господин лейтенант, это ошибка.
- Мы редко ошибаемся. У нас много таких, как вы. Все они уже сидят. Днем в яме чересчур жарко, ночью чересчур холодно. Люди сходят с ума, если только им не повезет, и их раньше не укусит змея.
- У нее маленький ребенок.
- Я могу вам только посоветовать связаться со своими посольствами. Хотя решение будет зависеть не от них.
- Господин лейтенант, послушайте. Я богатый человек.
- Скоро вы будете завидовать нищим.
- Господин лейтенант…
- Всё. Разговор окончен. До завтрашнего дня вы будете находиться здесь, в аэропортовской гостинице. Это еще не тюрьма. К вам будут приставлены часовые. У вас будут два номера. Из номеров не выходить. Часовой будет покупать вам еду, если вы ему заплатите. Скоро вы будете вспоминать об этой гостинице, как о рае. Идите.
И они вышли в сопровождении двух солдат.
Номер состоял из узкой комнаты без окон, в которой стояла деревянная, прикрученная к полу, кровать, маленький откидывающийся столик, как в поезде, притороченная к полу деревянная табуретка, в углу умывальник и унитаз. Кондиционера не было. Это была еще не тюрьма, как сказал офицер, но они уже были на полпути к ней.
Ира положила Николеньку на кровать и прилегла рядом. Николенька не плакал. Три месяца жизни в африканских джунглях закалили его, и, как все африканские дети, он был спокоен и терпелив. Андрей присел в ногах и тихонько гладил Иру. Слов, чтобы ее успокоить, он не находил.
Николай Петрович сидел за столом и думал. Положение, в котором они оказались, было страшным. Офицер не обманывал их. При нынешней ситуации в стране их могли запросто, без всякого суда и следствия, посадить в тюрьму.
Что такое тюрьма в Африке или, тем более, яма, Николай Петрович знал хорошо, хотя бывать в них и не доводилось. Это был ад, который ни один европеец и в жутких снах не мог себе представить. Он, может быть, и выдержал бы, Андрей тоже, но Ира с Николенькой? Это было невозможно. Этого нельзя было допустить. Что же делать? Связаться с посольством? Они вряд ли что-то для них стали бы предпринимать. В лучшем случае, приехали бы сюда. Да и мало что могли бы сделать, даже если бы захотели. В стране военные, в стране диктатура. У власти Жерар. Жерар. Бывший зять. Сын покойного друга. Интересно, Жерар сам застрелил отца, или тот, действительно, застрелился? Николай Петрович вспомнил слова Нгума: «Маска вернулась, теперь он вам не страшен. А тебя он всегда очень любил и уважал, Николай. – Даже после того, что случилось? – Тем более, после того, что случилось.» Значит, осталась последняя надежда на спасение – Жерар.
Николай Петрович решительно встал и постучал в дверь. Солдат открыл дверь и спросил:
- В чем дело, патрон?
«Пока для него я еще патрон», - усмехнулся про себя Николай Петрович.
- Я хотел бы срочно переговорить с дежурным офицером. У меня для него важная информация.
Лейтенант выслушал его недоверчиво.
- Вы хотели бы поговорить по телефону с господином президентом? Он очень занят и вряд ли захочет вас выслушать. Я думаю, вас просто не соединят с ним.
- Передайте, пожалуйста в его секретариат, что с ним срочно хотел бы переговорить по телефону Николай.
- Никола?
- Нет, именно Николай.
- Он что, вас знает?
- Да, мы знакомы.
Николай Петрович почувствовал, что отношение лейтенанта к нему изменилось.
- Хорошо, я попробую. Я делаю это только из сочувствия к ребенку. Но ничего вам не обещаю.
- Спасибо.
- Ждите в номере.
Часовой снова проводил его в номер. Оставалось только ждать и надеяться.
Через час дежурный лейтенант сам пришел за Николаем Петровичем и проводил его к себе в комнату. Он не скрывал своего удивления.
- Это очень странно, господин Лунин. Господин президент согласился с вами говорить. Сейчас нас соединят.
«Вот я и снова стал господином», - подумал про себя Николай Петрович.
Раздался телефонный звонок. Лейтенант вскочил, вытянулся по стойке смирно и взял трубку.
- Да, господин президент. Так точно, господин президент. Он здесь, господин президент. Передаю, господин президент.
И, как величайшую драгоценность, он передал Николаю Петровичу трубку. Во время всего телефонного разговора он стоял навытяжку и не сводил глаз с телефонной трубки.
- Здравствуйте, Николай.
- Здравствуйте, господин президент.
- У вас неприятности с визами, я так понял?
- Да, господин президент.
- Не беспокойтесь, Николай. Вы улетите сегодня же, следующим рейсом.
- Спасибо, господин президент.
- Вас можно поздравить с рождением внука?
- Да, господин президент.
- Передавайте привет Ирэн и Андрэ.
- Спасибо, господин президент.
Разговор был окончен. Лейтенант еще какое-то время стоял безмолвно, в позе восклицательного знака.
Снова зазвенел телефон. Лейтенант схватил трубку. На этот раз звонили из секретариата президента. Дежурный офицер кивал головой, как заведенная кукла, и говорил только два слова:
- Да, слушаюсь.
Он положил трубку, и на глазах Николая Петровича с ним произошла разительная перемена.
- Извините, господин Лунин. Произошло досадное недоразумение. Я не мог и предположить, что вы близкий друг господина президента. Вы и ваши родные свободны. Сейчас привезут ваши паспорта. Ближайший рейс на Париж через два часа. Билеты мы сами переоформим. Вы можете погулять. Я вас найду и вручу лично паспорта и билеты.
И Николай Петрович, уже без сопровождающего, пошел за Ирой и Андреем.
- Всё, ребята, вставайте. Нечего валяться. Наш арест закончен, - радостно сказал он.
Андрей встал. Ира вскочила и бросилась на шею отцу.
- Папочка! Как тебе это удалось?
- Я говорил с Жераром.
- Он сюда приезжал?
- Нет, по телефону. Всё уладилось. Через два часа мы летим в Париж.
- Ура! – закричала Ира и тут же зажала ладошкой рот и обернулась на Николеньку.
Он безмятежно спал.
Через час они снова стояли со своими вещами у регистрационной стойки. Рядом вертелся дежурный офицер, чтобы пропустить их без очереди.
Внезапно на улице завыла сирена, раздались крики людей, команды офицеров. В мановение ока все подъезды к аэропорту были перекрыты солдатами. В здание аэропорта вбежал взвод военных с автоматами наперевес и стал теснить пассажиров к стенам. На балконе выстроилась цепочка в пятнистой форме и навела автоматы вниз.
К дежурному офицеру подошел капитан.
- Где господин Лунин?
- Вот он, - покрывшись испариной, сказал лейтенант.
- Господин Лунин и вы, господа, - повернулся он к Ире и Андрею. Я прошу вас оставаться здесь. С вами хочет встретиться господин президент.
Капитан отошел и стал безразлично наблюдать, как его солдаты расталкивают прикладами людей, расшвыривают их вещи, освобождая центр зала. По обе стороны от входа в здании аэропорта выстроились две цепочки солдат в темно-зеленой форме с желтыми пятнами.
- Тихо, - крикнул офицер. Не кричать, не разговаривать, не шевелиться.
Толпа затихла и замерла. Где-то в углу заплакал и замолчал ребенок.
Через весь зал в сопровождении офицеров быстро и решительно прошел к Николаю Петровичу Жерар. Он был в длинном белом бубу, расшитом золотом, и белой шапочке пирожком. На расстоянии десяти шагов офицеры остановились, и Жерар подошел один. За регистрационной стойкой уже никого не было.
- Здравствуйте, Николай. Здравствуйте, Ирэн. Здравствуйте, Андрэ.
- Здравствуйте, господин президент.
- Для вас, Николай, я всегда только Жерар. Прошу вас, помните об этом.
- Хорошо, Жерар. Спасибо, что ты нас выручил.
- Я сделал для вас самое малое из того, что мог бы и хотел бы сделать. Ну-ка, Ирэн, покажите мне вашего сына. Как вы его назвали?
- Николай.
- Николай. Я люблю это имя. Оно мне всегда напоминает одного человека, которым я восхищался двадцать лет назад и уважаю сейчас.
И он внимательно посмотрел на Николая Петровича.
- Я хотел вам давно сказать, Николай, но не было возможности. Мне очень, очень жаль Софи.
Как вы себя чувствуете, Андрэ?
- Спасибо, хорошо.
- Я очень этому рад.
Маску вы все-таки вернули? Знаю, что вернули.
- Легенда обрела плоть, - сказал Николай Петрович.
- Что должно случиться, того не миновать, - ответил Жерар. Может быть так и нужно. Может быть, это правильно, что маска вернулась. Жизнь была бы однобока и неполноценна. А так, видимо, не должно быть. Я тоже стремлюсь к гармонии, хоть и по-своему. Не улыбайтесь, Николай. То, что вы видите сейчас в стране, - временно. Пройдет еще год, и никаких солдат на улице не будет. Мое государство станет процветать. Со мной многие станут искать дружбы. Страна станет сильной и развитой, люди будут благословлять меня.
- Извини, Жерар. Можно я задам один болезненный для тебя вопрос? – сказал Николай Петрович.
- Только не о Софи.
- Нет, не о Софи. Как погиб твой отец?
- Я не убивал его, если вы это имели в виду. Это правда. Он застрелился и был похоронен с почестями.
- Я верю тебе, Жерар.
- Когда вы к нам снова приедете, Николай? А может быть, вы, Ирэн и Андрэ? Я всегда буду вас рад видеть.
- Теперь уже, наверно, никогда. Я стар, Жерар. И теперь у меня есть внук.
- Не зарекайтесь, Николай. Если не вы, то Ирэн и Андрэ, если не они, то маленький Николай приедет обязательно, когда вырастит. Он же здесь родился. Он из того же племени, что и я, что и вы, Николай, что и вы, Андрэ. И я об этом не забываю.
Всё предопределено в нашей жизни, и нам не дано знать, что будет с нами завтра. Люди подобны деревьям. Они вырастают там, где их посадили, независимо от их воли. И если людям дана свобода выбора, то лишь ограниченная: расти вверх или вбок, пускать свои побеги прямо или вкривь, взлететь высоко или стелиться по земле. И тем не менее, они, как и деревья, никогда не смогут пересадить себя в другую жизнь. Жизнь предопределена. Так же, как и предопределено соседство с другими деревьями, с которыми они переплетаются корнями и ветвями, с которыми они соединяются и дают новые ростки. Наши жизни, Николай, переплелись давно, еще двадцать лет назад. Так должно было случиться, так было задумано свыше. И теперь жизни наших семейств, наших детей и внуков уже неразрывны, хотим мы этого или нет.
Прощайте, друзья мои. Не держите на меня зла, потому что, как бы я ни поступал в жизни, что бы я ни делал, иногда помимо своей воли, я всегда останусь вашим другом. Помните об этом.
Он махнул рукой, и к нему подбежал офицер.
- Проводите моих друзей в самолет. Потом пустите остальных.
Прощайте.
- Прощайте, господин президент.
Не сказав больше ни слова, Жерар круто повернулся и вышел из зала в сопровождении охраны. Снова загудела сирена, из здания строем вышли солдаты, и, как по мановению волшебной палочки, оживили застывшие фигуры, жизнь в аэропорту снова пришла в движение.
Самолет взлетел в воздух, и через стёкла иллюминаторов они увидели внизу площадь перед аэропортом, потом город, потом бурую равнину и лес, а потом облака закрыли и спрятали под собой Африку.
Глава 19.
1.
В православной церкви в Париже священник венчал Иру и Андрея. За их спинами стояли Николай Петрович и Мария Васильевна, Ирина мама. Они держали венцы над их головами. Больше в церкви прихожан не было.
Горели свечи. Строго и печально смотрели с иконостаса лики святых.
«Венчается раб божий Андрей и раба божия Ирина», - торжественно провозглашал густым голосом батюшка, а Ира вспоминала другой обряд, в другом месте, на другом языке:
- Разделяешь ли ты мысли и чувства, и желания своего мужа?
- Да, разделяю.
- Чувствуешь ли ты его радость и его боль, как свою?
- Да, чувствую.
- Читаешь ли ты в его сердце, как в своем?
- Да.
Они еще тогда соединились, как две половинки в одно целое. Еще тогда их любовь освятил Бог. А сейчас их соединение освящала церковь.
- Обменяйтесь венчальными кольцами, - сказал священник.
Ира надела на палец Андрею кольцо и улыбнулась своим мыслям. Андрей надел ей кольцо, и они стали мужем и женой перед Богом и людьми.
Проникновенно запел церковный хор. Чистая молитва песнопений подхватила все страдания и печали, освободила от оков пережитых мук, затянула их шрамы на сердце, унесла и развеяла их, как дым.
Когда они выходили из церкви, Ира шепнула Андрею:
- А кольца-то те же самые, в Москве купленные.
Андрей улыбнулся и сказал:
- Не только они. Я давно тебе свадебный подарок приготовил.
И он протянул ей маленькую коробочку. На бархатном дне лежало бриллиантовое кольцо. Ира ахнула, надела его на палец, и бриллиант засверкал.
- Какое чудо. Спасибо тебе, родной.
- Я тебя так люблю, Ириша.
- Я тебя обожаю, любимый.
- Что же вы остановились? – крикнул от машины Николай Петрович, - поехали домой, праздновать.
2.
После возвращения в Париж прошел месяц. Они поселились в большом доме Ириного отца и жили уединенно, даже замкнуто. Позади остались тревоги, страхи, опасности, измены, Африка, маска. Они жили сегодняшним днем, и этот день складывался из улыбки Николеньки, кормления и купания Николеньки, прогулок по саду втроем вместе с Николенькой, семейных ужинов и обедов в столовой, их спальни на втором этаже.
Осень под Парижем была сухой, теплой и солнечной. Ира и Андрей выходили обычно в сад после завтрака, садились на скамейку, прижимались друг к другу и, обнявшись, смотрели на коляску, в которой спал Николенька, на деревья сада, отгораживающие их от соседей и остального мира, на большой дом, распахнувший двери и окна на зеленую лужайку, им навстречу. Они наслаждались покоем и тишиной, как два корабля, потрепанные бурей, но выстоявшие, два корабля, вернувшиеся домой, в тихую гавань.
Несколько раз они ездили вдвоем в Париж, - Николенька оставался с няней и с Николаем Петровичем, - в Лувр. И каждый раз они долго стояли перед «Джокондой» Леонардо да Винчи и впитывали в себя эту простую мудрость, к которой они тоже пришли, формулу счастья, давно открытую человечеством, истину, данную свыше для всех времен и народов.
Они всё реже говорили об Африке, хотя каждый их день там, каждый их шаг, каждое лицо навечно отпечатались в их памяти. Только в первый вечер, по приезду, когда они сели втроем в гостиной, Николай Петрович сказал:
- А ведь Жерар приехал в аэропорт не только, чтобы с нами попрощаться. Это был его способ попросить прощение: за Софи, за тебя, Ириша, за тебя, Андрей. Я думаю, он говорил искренне. Я уверен, что через кровь и страдания, а по-другому он не может, или по-другому, в самом деле, невозможно, он приведет свой народ к процветанию, и мы еще услышим об удивительном скачке вперед, который сделает его страна. Жаль, что я уже не смогу туда поехать. Мне осталось не так уж много времени из отпущенного на земле. Нет, родные мои, не надо слов, я знаю. Это не старческие капризы, я еще доживу до того дня, когда Николенька скажет мне «деда», а потом меня не станет.
Жерар прав. Если не вы, то мой внук приедет однажды в эту страну и пройдет через джунгли на берег священного озера. Его встретит Нгума, как родного, как избранного, как воина племени, и покажет ему священную двуликую маску, и расскажет ему, как его отец и мать, и дед несли половинку маски к ритуальному столбу, и покажет хижину, в которой он родился, и откроет ему свои тайны. Всё это обязательно будет, но уже без меня. Вам, Ириша и Андрей, он будет рассказывать о своем путешествии, о Нгума, о Жераре, о маске.
Николенька родился в сердце Африки, на ритуальной поляне. Он всосал молоко Африки из черной груди кормилицы. Теперь эта генетическая память останется с ним навсегда.
А вы ему не мешайте, когда он вырастит, в его желаниях и стремлении найти дорогу назад, туда, где его корни.
В один из дней приехала Ирина мама: спокойная, мягкая, добрая женщина. Приехала и осталась. Теперь они были все вместе, и не было на земле другого уголка, к которому стоило бы спешить или рваться, потому что больше их никто нигде не ждал.
Тогда был назначен день свадьбы.
Как-то, еще перед венчанием, Ира и Андрей сидели в саду перед домом, и Андрей сам заговорил о том, о чем Ира думала постоянно, но не хотела говорить первой.
- Я давно хотел тебе сказать, родная. Я узнал этот сад. Я видел его во сне или в видениях. Я видел дорогу и понимал, что это моя жизнь. Дорога была длинной и вела к этому саду. Я видел в нем себя, состарившегося, а рядом тебя, Ириша, с поседевшей головой и с молодыми улыбающимися глазами. Мы сидели с тобой в саду, перед нашим домом, а на лужайке наш взрослый сын держал на руках мальчика и девочку, наших внуков. Они смеялись, размахивали руками, а потом подбегали к нам и запрыгивали к нам на колени.
Я хочу остаться здесь, Иришенька. Это наш дом. Это наш сад. Здесь родятся наши внуки. Как ты на это смотришь, любимая?
Ира обняла и поцеловала его. Она спрятала на его плече глаза, в которых выступили слезы, и сказала приглушенно:
- Я ждала, что ты это скажешь, Андрюша.
- Мы будем жить все вместе, одной большой семьей, - продолжал Андрей. Наверно, это правильно, так исстари повелось – жить одной семьей. Тогда малыш будет чувствовать больше любви и теплоты. Тепло всей семьи будет окружать, оберегать и воспитывать его. Мы будем вместе растить его. А я буду писать.
- Писать?
- Я давно думал об этом, еще в Москве. Помнишь, ты как-то сказала мне: займись чем-нибудь, напиши что-нибудь. Я решил написать книгу об Африке, о нашем путешествии, о таинственной маске.
- Андрюша, это же здорово.
- Я даже знаю, как она будет начинаться.
- Ты мне покажешь?
- Я тебе буду читать каждую главу. Без тебя у меня ничего не получится.
- Я люблю тебя, ты это знаешь?
- Знаю, Ириша. Знаю и то, что я бы не выжил без твоей любви.
- А я без тебя просто умерла бы там, в джунглях.
3.
Они сидели за праздничным столом в столовой вчетвером: Николай Петрович, Мария Васильевна, Ира и Андрей. Николенька спал наверху в детской. На столе горели свечи, и тихо звучала музыка Баха.
Николай Петрович встал с бокалом вина:
- За вас, мои родные, за вашу свадьбу. Будьте счастливы. Живите в согласии и любви, воспитывайте сына, воспитывайте внуков. Живите для них и друг для друга. Помните слова легенды? «Не может жить мужчина без женщины, не бывает света без тени, смерть неизбежно следует за жизнью, Бог живет в сердце человека, дьявол стоит у него за спиной, радость и горе неразлучны, добро и зло соседствуют в человеке. Два противоположных начала были всегда, с зарождения человеческого сознания. Но вместе они создавали гармонию, и вершиной человеческой гармонии стала любовь.» Вы нашли друг друга, вы соединились, как две половинки, навсегда, и это великое счастье. Это главное, в этом и есть смысл жизни и ее тайна. За вас!
Андрей слушал Николая Петровича и вспоминал слова, которые ему как-то давно, в Москве ли, в Африке ли, сказал Нгума:
- Ты всё видел? Ты всё понял? Не забывай, что есть главное в жизни.
Мария Васильевна сидела рядом с Николаем Петровичем, задумавшись, глядя перед собой то ли на Иру с Андреем, то ли дальше, на двадцать пять лет назад.
Ира улыбалась и смотрела на свой бокал, в котором вино мерцало, как кровь, в свете свечей.
Ира вспомнила, как больше года назад они с Андреем сидели в этой столовой, и ее отец спросил:
- А вы не думали о том, чтобы воспитывать своих детей?
Ира ждала, что скажет Андрей, и не ошиблась в нем, потому что он ответил:
- Мы хотим, чтобы у нас был ребенок.
И тогда Ира почувствовала, что отец принял его в свое сердце. А теперь у них есть Николенька, он спит наверху. Теперь они все вместе, и это, действительно, счастье.
- Вы уже думали о том, как жить дальше? Где? – спросил Николай Петрович.
- Мы с Ирой говорили об этом, - ответил Андрей. Если вы не возражаете, мы хотели бы остаться здесь.
- Возражаю ли я? Я рад этому безмерно. Я об этом мечтал. Это ваш дом, ваш и Николенькин.
Что скажешь, мать? – обратился он к Марии Васильевне.
- Я всю жизнь мечтала об этом, - ответила она тихо.
- Значит всё решено. Весь второй этаж ваш. Делайте всё по своему усмотрению: спальню, детскую, кабинет для Андрея, комнаты для гостей. В столовой будем завтракать, обедать и ужинать, когда мы все дома. В гостиной проводить вечера у камина.
Николай Петрович даже изменился. Этот уравновешенный, сильный человек казался возбужденным и радовался, как ребенок.
- Знаете, о чем я подумал, друзья мои? – сказал он. Вся моя жизнь прошла между Москвой, Парижем и Африкой. Если соединить эти точки, получится треугольник. В этом есть нечто загадочное, как в магическом кристалле. Треугольник, вообще, фигура таинственная, а если он накладывается на человеческую жизнь, то становится мистическим символом. Вы верите в это?
4.
В комнате на втором этаже горел ночник. Ира лежала в постели и смотрела на Андрея влюбленным взглядом. Андрей сидел рядом, обняв ее рукой.
- Я написал первую страницу книги. Хочешь послушать?
- Очень хочу, Андрюша.
- Я посвящу эту книгу тебе. Слушай.
«Воздух душный и влажный. Мы идем гуськом. Я не знаю, сколько нас. Только я чувствую, что позади меня идут люди. Перед собой я вижу спину в клетчатой рубашке. Между лопаток чернеет пятно от пота. Оно расплывается и съедает клетки. Я не отрываю глаз от этого пятна, а ноги сами идут вперед. Я чувствую, как напряжена моя шея, и хотя мне хочется повернуть голову на ходу и посмотреть, кто идет сзади, я не могу, я силюсь и не могу, - так задеревенела шея. Тогда, продолжая идти, я медленно опускаю глаза и вижу впереди сначала серые холщовые штаны, а потом босые черные ноги. Еще тяжелее поднять глаза: опять к темному пятну на спине и чуть выше. Я вижу блестящую влажную шею, черную, как эбеновое дерево, и короткую щетку кудрявых волос. Мускулы шеи понемногу расслабляются: я не могу обернуться, я не могу остановиться, но я начинаю осматриваться. Огромные деревья уходят в небо. Я не могу задрать голову и посмотреть вверх, но эти деревья заслоняют солнце и небо. Корни, как ребра, начинаются от середины стволов, и цвет у них красный. Это не наши деревья, это не наш лес.
Кто-то за спиной говорит: «Судгарабайа». И еще раз прямо в ухо: «Судгарабайа».
Эпилог.
В церкви горели свечи. Их пламя трепетало и отражалось в золоте иконостаса. Возвышенно и печально пел женскими голосами церковный хор. Душа плакала от радости и открывалась Богу.
Они стояли рядом: Ира, Андрей, Николай Петрович и Мария Васильевна. Священник в длинной рясе окунул Николеньку в купель и держал его высоко на вытянутых руках. Николенька не плакал. Он смотрел на них сверху широко открытыми голубыми глазами.
Ира и Андрей держались за руки и думали об одном. Мир изменился, потому что в него пришел еще один человек – их сын. Мир стал лучше, потому что в него вернулись гармония и любовь. Мир стал чище, потому что ураган утих и спрятался в священный сосуд. Мир стал справедливее, потому что силы добра и зла уравновешивают друг друга. Может быть, благодаря им мир стал чуточку мудрее и краше.
Затылком они ощущали присутствие еще одного существа. Откуда-то издалека, с черного континента, за ними пристально и внимательно наблюдала двуликая таинственная маска.