С особой благодарностью
участникам и организаторам
фестиваля «Пустые Холмы» 2009,
2010. И, конечно, моему сынишке!
ПРЕДИСЛОВИЕ
Наслаждаясь шумом чайника на кухонной плите, в предвкушении вечернего чая, сынишка, потянув за рукав, попросил историю. Я немного смутился, ведь не каждый вечер выпадает возможность травить байки благодарным слушателям.
- Да я как-то и не припомню… - замялся я, запнувшись на полуслове.
С укоризной в безжалостном взоре, Егорка гневно сверкнул своими тёмно-карими очами, и выдавил едкое:
- Обманщик!
Я театрально кашлянул в кулачок и тут же исправился:
- Есть кое-что на примете.
И тут же щёчки шестилетнего сорванца окрасились ярким румянцем, ребёнок расцвел в благодарной улыбке.
- Но, - строго заметил я, - сначала займёмся чайным сервизом и кипятком.
- Замётано! – радостно воскликнул Егор и захлопал в ладоши.
Со стола вмиг были сметены хлебные крошки, из буфета появились чашки и блюдца, из холодильника клубничный конфитюр и песочное печенье. Я снял с плиты пылающий жаром чайник и наполнил кипятком пустые чашки. Сливки в кувшинчике, сахар-рафинад и чёрный чай незамедлительно появились на столе.
- Молодец! – похвалил я.
Присел на краюшек плетёного стула и сказал:
- А теперь, когда антураж и декор, - я кивнул в сторону стола, - наведён, можно и историю! Тебе, кстати, какую: правдиво-настоящую или сказочно-волшебную?
- Я уже не маленький! – обиделся сынишка и надул губки. – Подавай настоящую!
- Ах, ну конечно! – смутился я.
- Ну, так вот, Егор Антонович, специально для взрослого самостоятельного джентльмена правдиво-настоящая история про то как…
Глава 1. «САМАЯ ЯРКАЯ ПОРА»
Сказка изобрела ковёр-самолёт, а мы – космический корабль. Сапоги-скороходы нашли воплощение в нашей реальности. Перенестись на край света теперь легко. Поездом ли, автомобилем, самолётом. Мы умеем больше, чем сказка. Но до сих пор люди сочиняют и рассказывают сказки. Почему? Да потому что это самый простой способ вернуться в страну Больших Деревьев и Розовых Грёз, в страну под названием Детство. Все мы когда-то были детьми. И будучи взрослыми, чтобы мы не изобрели, куда бы не залетели, хоть на край мира, покуда на свете есть дети и те, кто ими когда-то был, сказка будет жить всегда. Она – светлячок перед сном в колыбели, окошко в мир добра, путь к истине простыми словами.
После стакана топлёного молока с печенюшкой, мама, укрыв меня уголком пухового одеяла, неизменно всегда желала приятных снов. Лёгкой поступью беспечного мальчишки отправлялся я в волшебную страну грёз. Я видел себя в своих снах большим и сильным, я видел себя взрослым. Мог ли я тогда подумать, что спустя много лет, став большим и сильным, грезить буду вновь страной детства. Сегодня после наспех приготовленных бутербродов с сыром сулугуни и чашки зелёного чая, я обнимаю кошку и проваливаюсь в сон. Во сне у меня в руках появляются краски, и я тщетно пытаюсь раскрасить мои воспоминания. Но краски осыпаются с неба, с травы, с деревьев, потому что прошлое не имеет цвета. Может поэтому чёрно-белые фотографии, выцветая со временем вдруг независимо от нашего желания начинают внушать чувство грусти и ностальгии по стране, в которую уже никак не перешагнуть сквозь потёртый глянец фотоснимка. Цвета вытесняются из памяти как нечто временное. И всё же прошлое имеет цвет: время раскрашивает его, как и все отдалённые предметы, стремящиеся к исчезновению на горизонте, в синий цвет.
Есть такая песенка: «Оранжевое небо, оранжевое море, оранжевые люди оранжево живут…». Ах, сколько фантазии в этих нехитрых стишках! Оранжевый цвет - вечный спутник весёлого настроения, он, словно сигнал к действию: смейся солнцу, пой ветру, веселись жизни! Цветёт липа, благоухая ароматами, солнышко ласково греет макушку, и соседские мальчишки весёлой гурьбой несутся на реку. Ты присоединяешься к этой отважной ватаге и вспоминаешь песенку про оранжевое настроение. Но вот синий цвет – верный признак грусти, он делает тебя меланхоличным и невероятно одиноким. Ты остаешься один на один со своими воспоминаниями, а они непременно имеют синеву вездесущего ультрамарина. Сапфир, что засел в сердце - чистое воплощение противоречий бурлящих, кипящих, клокочущих внутри ранимой души. Настоящий камень преткновения, навевающий о «делах давно минувших лет, преданьях старины глубокой».
У человека самая яркая пора - детство. Все, что связано с детством, кажется потом прекрасным. Человека всю жизнь манит эта золотая, но, увы, недоступная больше страна - остаются воспоминания, но какие сладкие, какие ненасытные, как они будоражат душу. Словно диковинный калейдоскоп событий, воспринимаем мы происходящее неизменно через призму чудесного. Даже невзгоды, перенесенные в детстве, не представляются потом ужасными, но окрашиваются в смягчающий, примиряющий свет цветных осколков внутри волшебного прибора. Но я не поведу здесь речь об ужасном. Этого хватает в жизни взрослых. Сказка будет самой что ни на есть доброй, самой что ни на есть настоящей, и начало своё возьмёт из далёкого прекрасного детства.
Однажды в день летнего солнцестояния давным-давно в пору моего взросления, планеты Солнечной системы выстроились в один ряд, и волшебство окутало Землю со всех сторон. Звезда Капелла в созвездии Возничего накануне излучала интенсивный оранжевый свет. Этот свет регистрировал самый большой телескоп в северных широтах Земли, и сам этот факт был удивителен. Оказывается звезда Капелла с момента её открытия никогда не излучала свет в оранжевом спектре.
Впрочем, в тот памятный день было ещё много чудес, которые по прошествии лет вспомнят и расскажут старожилы, и про чудесный дождь из цветной карамели, и про ожившую черепаховую оправу дедушкиных очков, про молочные берега и кисельные реки и прочие превратности волшебной оказии. Всё представлялось мне в картинках оранжевого света, должно быть, виной тому была Капелла. Мы привыкли, что сказки выглядят рисовано. В свете тёплого абажура мама читает перед сном очередную историю и показывает красочные рисунки с изображением сказочных персонажей. Сколько их знаменитых и любимых, добрых и злых, живущих на страницах книг и в воображении авторов-сказочников, промелькнуло в далёком детстве перед моими очами на картинках, что показывала мама. Здесь были Красная Шапочка и Серый Волк, Ганзель и Гретта, Кай и Снежная Королева и непременно Кэрроловская Алиса с обаятельным Чеширским Котом, Безумным Шляпником с чашкой чая и госпожой Гусеницой с кальяном на грибе. Именно через рисованные иллюстрации и мультипликационные фильмы я познавал сказочный мир. Но рисунки – это для детей. А для взрослых фотографии. Так думал я, считая настоящим волшебством, ещё одно невероятное событие, случившееся в тот погожий июньский денёк, в день летнего солнцестояния.
Глава 2. «ОТКРЫТИЕ СЭРА ДЖОНА ГЕРШЕЛЯ»
- Что же произошло? - с придыханием в голосе, почти шёпотом, поинтересовался сын, от макушки до самых пяток заинтригованный услышанным.
- Будь же терпеливым – слушай дальше! – отозвался я, и, состроив недовольную, но, как показалось Егору, смешную гримасу (тот прыснул со смеху!), продолжил.
Было чудо похлеще карамели с неба и оранжевой звезды, видимой в самый большой телескоп в северных широтах. Отец привёз из командировки старенькую фотокамеру. Одна из таких картинок двадцатилетней давности: я держу в руках свой первый в жизни фотоаппарат «Смена», моё лицо озарено счастьем и любовью к папе, сделавшем столь щедрый подарок. Я единственный обладатель вещи, способной заскристаллизовать время, остановить мгновение. Я владею настоящей машиной времени! Щелчки затвора, как маленькие цепкие сачки крадут изображения папы, мамы, большого старого дуба на той стороне улицы, соседского пса, проезжающей мимо машины. Маленькая бесхитростная линза, кажется, от её неумолимого взгляда не ускользнёт ни одна деталь моей вселенной, такой цветной, такой оранжевой. Нерастворимый сухой остаток времени, осевший на бумаге в виде оранжевых кристаллов. Эти снимки до сих пор лежат на книжной полке в прихожей, вложенные между страниц книги Дюма, она была самой большой, самой солидной в нашем доме. Эти фотографии покрылись благородной патиной синевы. Нет, они не пожелтели, они стали цвета грусти и ностальгии.
Можно сказать, что мне повезло. Люди не созданы для того, чтобы сидеть за компьютерами и летать на самолётах. Мы слишком долго были оторваны от главного, от кочевой жизни, от пеших путешествий. Мой отец приучил меня с малых лет к затяжным пешим прогулкам. Не два, не три, а десять – пятнадцать «камней» - километров ежедневно записывали мы на свой счёт, совершая променад по стандартному маршруту детский сад – дом. Если ты, к примеру, живёшь в Англии, а твоя девушка в Марокко, и вы решили вдруг жениться, значит надо на своих двоих добраться до дверей квартиры-студии или до садовой калитки загородного дома твоей возлюбленной и сделать ей предложение руки и сердца. Но весь путь се непременно нужно проделать пешком. Это обязательное условие. Пешие путешествия – это добродетель, это контакт с духом земли. Вся полнота, глубина и яркость мира доступна только тем, кто ходит пешком. Моя первая фотография была сделана в пешей прогулке из лета в осень. Многослойный городской пейзаж на стыке двух миров – тёплого и солнечного лета, с пыльными тротуарами и длинными лотками фруктов, и дождливой, но романтичной осени с жёлтыми мазками листьев на асфальте, с крупными каплями дождя на зонтах прохожих. Настоящая кардиограмма города без диагноза! Выбор я оставил за зрителем. Жизнь вещей оказалась бесконечной и многозначной. Эту многогранность нельзя подчеркнуть фотографией, но образом, запечатлённым на негативе, его легко можно домыслить, дофантазировать.
У второй фотографии появилось имя. Звуки Шоколадного Космоса – так я назвал момент поглощения моей младшей сестрой аппетитной плитки молочного шоколада в алюминиевой хрустящей обёртке. Импровизация оказалась настолько убедительной, что по сей день вызывает умиление у всех зрителей кулинарного нонсенса. Следующий эксперимент я перенёс на театральные подмостки. Фотография это всегда маленькая сказка. А если сказка запечатлена на фотографии, то это просто волшебно! Мой третий снимок была сделан на сцене кукольного театра. Сказка, застывшая в потёртом глянце, оказалась слишком простой задачей. Следующая попытка - найти красоту в том, что не привлекает в повседневной жизни пристального внимания. Это оказалось стократ сложнее, но результат превзошёл всякие ожидания. Так появляется фотография номер четыре, в которой старый тепловоз катает с горки вагонного депо составы-тяжеловесы.
Потом была фотография номер пять, и номер шесть. Были десятки проявленных катушек и сотни закреплённых фотоотпечатков при ярком свете лампы увеличителя. Из подручной действительности я создал то, чего не было раньше, потому что у этого зрелища не было зрителя. Это было сродни волшебству: открытие миров, невидимых ранее, но ставших явью теперь. Характер поверхностей, их сочетание и своеобразие – меня привлекало всё, всё притягивало мой взор, и во всём я видел нечто большее, чем просто удачный ракурс для очередного снимка. Я слышал диалог предметов, разместившихся в поле кадра, они говорили друг с другом, они дышали жизнью. Общение возникало спонтанно через цвет, композицию или сюжет. Словно внезапная свара двух базарных баб, которые не сколько ругались, сколько общались, возникал обмен опытом друг с другом и в моих фотографиях. Форма облаков в небе продолжает и дополняет форму трещин на земле. Это фотография номер тысяча семьсот сорок восемь. Троллейбус за мокрым стеклом позаимствовал цвет у старой двери сарая. Это фотография номер девятьсот пятьдесят один. Осенние листья и осенние яблоки соревнуются в яркости. Это фотография номер тысяча сто. Уборщик размазывает по крыше гаража море из соседней фотографии. Это номера двести пять и триста одиннадцать.
К семнадцати я окончательно утвердился с будущей профессией, поступив на факультет химии. Но и тогда любовь к фотографии не угасла. Наоборот, она укрепилась в познании истины происходящего. Всё же волшебство было, его никто не отменял! Вся изящность галогенсеребряной печати была в благородстве её природы, в чёткости передачи цветовых и тональных пятен. Это было важным и полезным свойством, но ограничивало полёт фантазии. Так, вполне логично к двадцати пяти я пришёл к выбору цианотипии. Этот процесс фотопечати, до обидного простой, но от этого не менее завораживающий, появился задолго до традиционной фотографии. Он был открыт сэром Джоном Гершелем в далёком 1842-ом году, английским учёным и астрономом. После экспозиции покрытой светочувствительным раствором бумаги на солнечном свету он получал тёмно-синее негативное изображение. Старый способ монохромной фотографической печати, как нельзя кстати убирал лишние детали, давая отпечатки синего цвета. Многослойный, разноплотный, он открывал неиссякаемый запал для творчества.
Свои первые двенадцать большеформатных цианотипов я посвятил первой любви и любви последней, а потому любви настоящей, не испорченной новомодными веяниями нашей реальности. Как и тот факт, что истоптав вдоль и поперёк твердь земную, ты должен прийти к своей любимой, абсолютно точна и проста та мысль, что лучшим ретранслятором твоих чувств была, есть и остаётся бумага и чернила. И никакие эс-эм-эс, ни электронные письма, ни факсы, ни голосовые сообщения не могут заменить бумажного конверта с крупицей квинт-эссенции тонких вибраций струн влюблённой души. Письмо, длинное, с чернильными кляксами, с пометками на полях, сложенное вчетверо… отсутствовало. Я никогда не умел говорить красиво, красиво писать у меня получалось ещё хуже. Зато конверт хранил в себе двенадцать отпечатков синего цвета. Каждая фотография, по числу месяцев года, была носителем зашифрованного послания. В этих двенадцати посланиях я проповедовал одну простую истину – как будет радоваться моя душа весной, летом, осенью и зимой, если рядом будет Она. Я боялся быть непонятым, поэтому к письму прилагал криптографический дешифратор – маленькую в пол-ладони шкатулку с тонким колечком на бархатной подушечке. Но, к моему глубокому разочарованию, эта сказка не имела счастливого продолжения, и вскоре окончилась. Я так и оказался не понят.
Следующие сто или двести цианотипов были посвящены смерти. Именно они, приняв на себя весь удар судьбы, помогли устоять и смириться с неизбежным. Тогда я понял, что синий цвет может быть только носителем печального и грустного, в противовес оранжевому, задорному и весёлому, и полюбил сказки с несчастливым концом. Время неспешно бежит вперёд и с того дня, как я сделал первый в своей жизни снимок, утекло немало воды. Фотография была и остаётся окном в тот мир иллюзий, что затерялся где-то в далёком детстве. Пускай, став взрослее, мы отмечаем характерный сизый налёт на фотографиях. То не влияние берлинской лазури, особого химического соединения, придающего ультрамариновый оттенок отпечаткам, то неизбежное воздействие жизненного опыта на тонкие струны наших душ. Они вибрируют, как и раньше, но эти вибрации теперь всё больше с минорным оттенком. Покидая мир детей, в душе мы неизбежно остаёмся в девятилетнем возрасте, в том самом возрасте, когда обыкновенная фотокамера, подаренная отцом, представляется нам гораздо б;льшим чудом, чем изменение спектра далёкой звезды, повышение зарплаты, улучшение жилищных условий или воплощённая в жизнь национальная идея. Ребёнку глубоко безразлично в какие игры играют наши политики, к чему ведёт регрессия мирового сообщества и почему, в концов концов, уже вторую неделю отопительного сезона трубы радиаторов не теплее ледышки. Да, наплевать, откровенно говоря. Пускай эти проблемы решают взрослые. А мы, дети, с вашего позволения, побудем ещё немножко детьми – наивными, непосредственными, искренне верящими в сказку.
Глава 3. «КУСОЧЕК ТВОЕГО МИРА»
- О ком же сказка? – недоумённо воскликнул маленький слушатель, чувствуя, что история подходит к концу.
Это сказка о Маленьком Принце, который нашёл свою Планету, и стал взрослым королём. Это сказка о первой настоящей любви, которая уже фактом своего существования вызывает лёгкую иронию (но была же!). Это сказка о несовершенстве нашего мира, его изъянах и червоточинах. Наконец, это сказка о Творчестве, Мечте и Вдохновении, о трёх составляющих безусловного успеха и, вопреки традиционному заблуждению, это не удача, деньги и влиятельные связи. Каждый идёт своей тропинкой жизни, каждодневно делает выбор и несёт за него ответственность. Нас с детства учат видеть прекрасное и созидать доброе, но с годами некоторые из нас эту прописную истину забывают. Ну, да Бог им судья! Просто хочется, чтобы на мгновение, на то короткое мгновение, что затвор фотоаппарата открывает и закрывает шторки, впуская внутрь порцию света, на то короткое мгновение, за которое в тонком слое галогенида серебра формируется пока ещё скрытое изображение кусочка нашего мира, мы остановились и задумались: а какой кусочек мира сформировался в наших головах и в наших сердцах? Возможно всё и даже больше, но пускай у этого «всё» начало будет неизменно доброе. Тогда не нужно будет переживать за сына, отправленного служить на рубежи нашей родины, и за дочь, задержавшуюся в городском сквере до позднего вечера. Понять сердцем, что хорошо, а что плохо – не мудрено. Гораздо сложнее, принять и следовать этой нехитрой истине на протяжении всей своей жизни.
Я умолк. Молчал и мой маленький сын. Чай был выпит, а конфитюр с печеньем съеден.
- Конец… что ли? – выдавил едва слышно он.
- Не совсем.
Я улыбнулся и запустил руку в ящик письменного стола. Выудил оттуда потрёпанного персонажа сказки в чёрном футляре с кожаным ремешком.
- Что это? – просиял Егор, уже догадываясь что это и для кого.
Я подтвердил его догадки и вручил ему тот самый фотоаппарат, с которого у меня когда-то всё началось.
- Владей им на здоровье!
- А ты?
- Своё предназначение он исполнил. Пусть теперь верой и правдой служит тебе.
Сынишка соскочил с места и мягко обвил меня руками вокруг шеи. Выдохнул прямо в ухо горячее и искреннее «Спасибо».
В его глазах я увидел тот же самый озорной блеск, который отец увидел в моих - двадцать лет назад. И пусть правдиво-настоящая сказка, рассказанная к чаю маленькому Егорушке, оказалась слишком взрослой для его детского понимания, - не беда. Я понял, что он непременно станет хорошим человеком. Волшебство никогда не покинет его, оно станет верным спутником, пронеся через невзгоды нашего мира, словно в колеснице с верой в сердце. Потому что мы никогда не знаем всё. И даже, если имеешь веру, тебе надо ещё внушить доверие, что всё, что происходит, есть в твою пользу. А это понимаешь только со временем. Одно неизменно, являясь вселенской константой, - добро, что ты несешь в себе и даришь окружающим. Это и есть дар. Это и есть настоящее волшебство синих кристаллов времени.
Июнь, 2010