Велосипеды и итальянское бельканто

             
      
     К концу 80-х годов прошлого столетия – времени, о котором пойдёт речь -   я давно уже был  не  новичком во вновь обретённой профессии. В Харькове и далеко за его пределами стал достаточно известным   специалистом  в области изобретательской и патентной работы. Почти 10 лет де-факто возглавлял Харьковский филиал ВЦПУ ( Всесоюзного центра патентных услуг) преподавал в патентном институте, а в описываемый период работал начальником патентно-информационного отдела ЦКТБ (центрального конструкторско-технологического бюро)  велостроения. Это была головная организация в СССР по конструированию и технологии велосипедного  производства, испытания велосипедов перед постановкой их  на производство  и т.д. По-существу, эта организация как бы формировала техническую политику в отрасли, в том числе, и патентно-информационную, которой я руководил.
 
     В 1987 г., в начале перестройки яинициировал проведение в Харькове первой в истории отечественного  велостроения (которое было  абсолютно отсталым) международной  научно-технической конференции по мировому техническому уровню велостроения. В  ней приняли участие  все заводы отрасли, а их  (с учётом производства детских велосипедов, а  также заводов-изготовителей комплектующих узлов и деталей) было свыше 80. На конференцию приехали главные инженеры, главные конструкторы и технологи всех этих заводов. Но, кроме того, что это было мероприятие серьёзного  всесоюзного масштаба, особое вес  ему придавало   то, что  на конференцию были приглашены директора 5-ти велосипедных фирм Италии – самой продвинутой страны, особенно,  по производству спортивных велосипедов.
 
   Итальянские фирмы славились тем, что  ставили на свои велосипеды самые лучшие комплектующие узлы и детали японских, немецких и английских фирм («Шимано», «Фихтель унд Закс» и др.).  Италия тогда, да и сейчас наверное, знаменита своими   фирмами  «Бьянки», «Кальнаго», «Карниели» , поставляющими велосипеды по всему миру. Фирма «Де Роза», например, со своими 5-ю(!) сотрудниками была знаменита тем, что  за год, вручную там собирали всего несколько сот спортивных велосипедов, каждый из которых стоил дороже  хорошего автомобиля. Приехавшие на конференцию иностранцы представляли продукцию  своих и других (кроме фирмы «Де Роза») итальянских фирм.  Они привезли в Харьков  большое количество велосипедов. Это были не только  интересные, но  и очень ценные экспонаты, представленные на обозрение  участникам конференции. Только 2 спортивных велосипеда стоили 11000 долларов.

     Напомню, это было в 1986 году, когда такие  суммы  казались астрономическими. Съехавшиеся со всего Советского Союза  велосипедные творцы и их начальники потрясённо смотрели на эту велотехнику  и  на итальянских директоров фирм.  Все они,  в отличие от  наших  важных,  солидных деятелей, были непривычно молоды. Старшему из них – Борромео – было 44 года, а остальные – лет по 25-30. Поражала не только их молодость, но, главным образом, то, как они управлялись с велосипедами. Как фокусники-кудесники они молниеносно разбирали-собирали велосипеды и  многочисленные детали, из которых велосипеды состоят.  При этом  знали о велосипедах буквально всё – об их конструкции, технологии изготовления, применяемых материалах, достоинствах и недостатках, о состоянии рынков сбыта не только в Италии, но и во всём мире, о ценах  и на велосипеды, и на комплектующие, и на  металл, пластмассы и т.д.   

    Мы все, присутствующие при этой демонстрации, не знали и сотой доли того, что знал каждый из них. Но это, как говорится, отдельная тема. А я, всё - таки, перейду к музыке, с которой, как ни странно, это событие связано напрямую.

 
      Дело в том, что смолоду  я очень любил музыку и немного играл на фортепиано.  От природы  у меня был неплохой голос-тенор. В студенческие годы учился  в вокальной студии при Харьковской консерватории, а в Тамбове, работая в таком не музыкальном ведомстве, как милиция,  увлеченно занимался  вокалом у прекрасных педагогов в музыкальном училище (теперь это консерватория). Нередко выступал в концертах,  пел некоторые оперные арии, русские романсы  и песни - русские и украинские, а также особенно мною любимые неаполитанские песни..  Эталоном певческого искусства для меня всегда была  итальянская манера пения, школа «бельканто» - умение петь без напряжения, легко, . «как говорить», «как дышать»,!  С этой  итальянской школой  резко контрастировала, так называемая, советская «школа» пения, загубившая многих талантливых певцов.

   И вот, на  велосипедной конференции я очутился рядом с настоящими, живыми итальянцами, Борромео - вообще из Неаполя. Одни только эти слова и имена для меня звучали, как музыка, и рождали такие ассоциации!...   

    Конференция продолжалась дня три – четыре. Разумеется, она проходили под бдительным оком людей в штатском из органов. Думаю, что я, как  инициатор этого мероприятия и человек, наиболее тесно контактировавший с иностранцами, интересовал их более всего. Даже в туалет, куда  в перерывах я сопровождал  гостей, они ходили за нами следом.
 
    По вечерам, как водится, устраивались застолья для почётных гостей.  Ну, а в застолье, как обычно, хорошо подвыпив,  все  участники постепенно  расслаблялись и проникались доверием друг к другу. В один из вечеров, когда мы все уже достигли необходимого градуса,  я  решил продемонстрировать  итальянцам образцы украинской и русской  музыкальной культуры.

     Запел. Сначала «Чорнії брови, карії очі”,  затем русский романс  «Я встретил вас». Итальянцам  понравилось.  Быстро уловив мелодию, они стали   абсолютно точно подпевать. И тут я решил  осуществить свою давнюю мечту: спеть итальянцам или вместе с ними неаполитанские песни, коих  знал великое множество. Мне страшно хотелось почувствовать их реакцию на моё пение, убедиться, действительно ли,  все итальянцы так музыкальны? И ещё:  правда ли это, или легенда, что в Х1Х веке  в театре «La Skala» не было постоянного хора и  из любителей пения, толкущихся возле театра, можно было запросто пригласить желающих, и они могли  эдак, прямо сходу, без репетиций  включиться в спектакль и спеть хоровые партии, скажем, в операх Россини, Верди, Леонкавалло? Мол, народ там настолько музыкально продвинутый, что не то что назубок все знали эти хоровые вещи, но любой знал и был готов был петь свою партию - баса, баритона, тенора, сопрано , и хор звучал абсолютно слаженно, профессионально. А ещё мне очень важно было узнать, правильно ли я, по мнению итальянцев,  интерпретирую мою любимую, чудесную итальянскую музыку?
Помню, первая вещь, которую, я запел, был «Рассвет» Леонкавалло:
         «Аврора луч солнца встречала,
          Покровы раскинув свои…»


      Итальянцы слушали  молча, внимательно, а когда я закончил,  зааплодировали и с присущей им эмоциональностью стали выражать свой восторг. После этого, уже вместе с  ними я пел «О, Мари»,  «Вернись в  Сорренто», «Амаполла», «О, не забудь меня», словом те вещи, которые были у нас  широко известны. Их было много, всех  не перечислишь. Но я, неуёмная душа, решил добить итальянцев, спев им такие неаполитанские песни, которые они - молодые итальянцы! -  наверняка не знают.


     Дело в том, что в  40-х  годах  на экранах харьковских кинотеатров некоторое  время шли немецкие трофейные фильмы: «Где моя дочь»,  «Ты моё счастье» и другие, в которых было много музыки.   И там я впервые услышал  ранее неведомые мне,  потрясающие произведения в исполнении гениальных, на весь мир известных певцов,  о существовании которых мы и понятия не имели - Беньямино Джильи, Тито Гоби. Ян Кипура....   

    Совсем юный, я с упоением смотрел эти фильмы помногу раз,   многие мелодии запомнил на всю жизнь.. Позже эти вещи, к своей несказанной радости,  услышал в исполнении Михаила Александровича – певца, который  долгое время был моим кумиром. Он пел их конечно на русском языке. 

    А трофейные фильмы очень скоро начисто исчезли с советских экранов.  Так что песни эти как-то забылись и нигде потом не исполнялись. А я  помнил их,  и некоторые, даже не имея нот, под аккомпанемент, подобранный по слуху моими тамбовскими аккомпаниаторами Любой Борер и Эдиком Сергиевским, исполнял  несколько раз со сцены, а уж в домашнем кругу, для друзей – несчётно раз.
 
     Ни названий этих песен, ни их авторов не знаю. И по сей день мне безумно жалко, что они не встречаются ни в чьём профессиональном репертуаре.  Лелею тайную надежду, что кто-нибудь из знатоков, случайно прочитав мои писания, узнает эти песни и возродит их к жизни… Или – такая безумная мечта  -  отдать, «подарить» эти слова какому-нибудь хорошему тенору, напеть ему мелодии, если он их не знает, но с одним условием: бесплатно побывать на его концертах!  Как говорят на Украине: «Дурень думкой багатіє”...   

       Вот отрывки  текстов некоторых этих песен.


            «Нет, разлюбила ты! Жалобы тщетны.
Нашей любви прошедшей больше нет возврата.
Помнишь, в лучах заката тон многоцветный,
Что, как радуга в небе, сиял когда-то?
Вновь я один, вновь я один…
Я вижу обманчивый огонь холодных взглядов
И твой смех невесёлый, и безмолвное страданье …
Нет, скрывать не надо! …
Знаю, кто-то безвестный будет смеяться,
Эти трепетные ручки сжимая.
Жизнь моя, моя радость, ты не вернёшься,
Как юность золотая, как ландыш мая!
И вновь, другого любя,
Знай, что твой образ вечно сияет мне у изголовья.
Знай, что я стремлюсь к былому раю!
Что я сгораю горькою любовью!!»

       Ещё одна:

       «Если песню услышишь ночью тёмной,
       когда  другому назначила свиданье,
       Скажи ему, что кто-то незнакомый
       тревожит ночи тихое молчанье.

           Да, это я, ты это знаешь тоже,
           и песня та, что ты забыть не можешь! ...

           Её мы пели, клянусь бездонным небом,
           когда на «ты» ещё с тобой я не был!
           ……….

      Луна сияет вновь на небосклоне,
      Она рисует новые узоры.
      Тебя люблю я, но страшно наказанье!
      И я пою, чтоб заглушить рыданья….»


       И ещё одна ( не могу удержаться, чтобы на привести эти дивные слова любовных песен):

      «Прощай, прекрасный сон!
     Моей любви печален жизни краткий миг,
     солнцем согретый.

     Пускай судьба разделит нас,
     моя любимая – сердце моё с тобой!

Моя любовь – океан необъятный.
Немолчна песня её, как шум прибоя.
Моя любовь – то звезда наша яркая.
Вечно всё та же. Вечно с тобою.
Сильна, как ветер, словно утро светла,
Моя любовь!»

    Это не все песни из моего «тайного» репертуара, которые  я спел в тот вечер.  Увы, воспроизвести на бумаге эти чудные, типично  неаполитанские, мелодии, мне не под силу!

   Для  итальянцев, моих слушателей,  действительно,  большинство из них были незнакомы, а некоторые они  слышали, но очень давно,  и подзабыли.  Гости были в восторге. Я.чувствовал, что мне удалось передать особенность, аромат, дух лирической,  любовной итальянской песни. Я был в ударе,  голос звучал отлично, и там,  где требовалось, даже  передавал типично итальянское „рыдание”.
   Наше музицирование продолжилось и в следующих вечерних посиделках. В результате этого, по-настоящему неформального,  общения у меня сложились тёплые отношения с иностранными гостями (общались мы с помощью переводчика), особенно с Борромео, старшим из них по возрасту. Внешне он – типичный  итальянец, будто сошедший с экранов известных итальянских фильмов: жгучий брюнет с благородной сединой (из-за неё он выглядел даже несколько старше своего возраста), выше среднего роста, подтянутый, стройный, смуглый, элегантно одетый, всегда с ароматной сигаретой во рту, заправленной в красивый ретро-мундштук из слоновой кости с золотым ободком. Его лицо, лоб слегка портили ранние морщины. Но, одновременно, молодили живые, блестящие, всегда чем-то заинтересованные глаза.


      В конце одного из таких вечеров он мне предложил:

   - Знаешь, Владимир, я тебе пришлю приглашение, приезжай в Италию, будешь моим гостем. Организую тебе небольшую экскурсию по стране.  Много не обещаю, но один раз обязательно побываем  в „La Skala». И ещё свожу тебя в  небольшие театры  (по-моему, он назвал их “pikkolo”) – Это то, что сумею по своим возможностям
Его молодые коллеги одобрительно закивали головами. Я был несказанно польщён и обрадован его предложением, хотя  прекрасно понимал, что это абсолютно невозможно. В то время даже  в соцстрану ещё  непросто было вырваться, а в капиталистическую – абсолютно нереально. Выехать туда можно было только в служебную командировку, но это тоже было из области фантазий. Сейчас даже не хочется описывать – почему.

    Но вдруг меня осенила идея. Дело в том, что по программе конференции итальянцы должны были посетить Харьковский велозавод. Там им хотели показать изготовление труб для рамы  велосипеда и линию сборки спортивно-туристских велосипедов.. Наш Харьковский велозавод был единственным в стране, выпускавшим такие велосипеды.  Он делал их 140 – 180 тысяч в год при потребности в стране полтора-два миллиона. Настоящих, спортивных велосипедов, даже среднего уровня, в СССР серийно  вообще не изготовляли. Так, несколько сот штук в год, почти вручную, делал тот же наш завод. Но и они были такого низкого качества, что  использоваться могли только для начинающих – юношеских  спортивных состязаний областного масштаба. Спортсмены, участвующие в первенстве СССР, на международных состязаниях, ездили только на импортных машинах, которые стоили дорого – тысячи  долларов ( два таких, я уже сказал, итальянцы привезли с собой на эту выставку).
 
 Единственный велосипедный узел, который пользовался спросом за рубежом (только у поляков!), это - велосипедная рама. Её делали из хорошего металла,   и она была крепкой, рассчитанной на нашу сельскую местность, где велосипед служил основным средством передвижения,  трудягой – рама выдерживала 2 мешка картошки или зерна – до 100кг!

     До сих пор не успеваю удивляться. Приезжая каждое лето на Полтавщину, в Новые Санжары, любуюсь такой картиной: утром, на старом, видавшем виды харьковском  велосипеде на рынок едет местная дама. весом килограммов на 100. На седле, непонятно как умещаясь, красуется широченный зад пассажирки,  а на раме, с двух  сторон свисают тяжеленные тюки с товаром на продажу. Чудо! Но – жизнь не стоит на месте! – обгоняя живучую, старинную технику, рядом  резво бегают мотороллеры с такими же  колоритными амазонками.)
 
    Кроме рамы,  в наших  велосипедах поляков  интересовало ещё кожаное седло.  Этими двумя нашими деталями поляки доукомплектовывали производимые ими велосипеды.    В итоге, получался неплохой велосипедик, который они продавали за очень хорошую цену на экспорт.
    А  наша страна от своего экспорта, в производстве  которого были заняты  сотни тысяч людей, имела просто смешные доходы.
 
   Кстати, в настоящее время в Украине велоотрасль, как отечественный производитель, практически погибла. Знаменитого на всю страну Велосипедного завода больше нет!

    От этих общих, грустных раздумий на велосипедную тему, возвращаюсь к своему повествованию. В описываемое время наша  велоотрасль  крайне нуждалась в валюте для закупки современного оборудования, основных комплектующих. Ведя экскурсию итальянцев по заводу, я решил расширить сферу показа с тем, чтобы хоть чем-то заинтересовать их. А вдруг, захотят купить – ведь это же нам  так нужно! Хотя и понимал, что такое практически невозможно. Но, кто ищет, тот всегда найдёт! И неожиданно  их  заинтересовали наши велосипедные сёдла, выполненные из натуральной кожи, прочные, удобные с отличными антропометрическими данными.   Эти сёдла  производили в небольшом городке – Вязники, на  Вязниковском заводе.
    Итальянцев несказанно удивило, что такие замечательные сёдла мы  ставим на самые дешевые дорожные велосипеды. У них кожаные сёдла были редкостью и ставились, да и то, в виде исключения, на очень дорогие машины. Кроме сёдел, они  заинтересовались некоторыми крепёжными деталями, сделанными из хорошей стали и стоившими совсем недорого. В общем, с бору по сосенки, набралось приличное число объектов для экспорта, и вырисовывался реальный заказ на 2 – 3 миллиона долларов!

    Неслыханно: свободно-конвертируемая валюта, добытая такой отсталой отраслью!
    Быстро, не тратя времени,  составили протокол о намерениях и приложили к нему перечень – конкретный заказ. Мой шеф –начальник ЦКТБ счастлив, но  заводчане как-то сдержанны: выполнять-то  заказ придётся им.  А дьявол, как говорят, кроется в деталях!
     Итальянцы оговорили свои требования к качеству закупаемой продукции. У них были  замечания к пружинам сёдел, к геометрии комплектующих,  а, главное, к качеству обработки поверхностей  и некоторые другие требования.

     В знак благодарности за тёплый приём, за возможность продемонстрировать в нашей стране  итальянскую велотехнику и в честь дальнейшего сотрудничества итальянцы решили  оставить нам  - безвозмездно! -  все велосипеды, привезенные и  выставленные на конференции. Оговорили только одно условие: один велосипед они дарят персонально мне – за хорошую организацию конференции (подразумевалось, в том числе, приятное застолье с итальянскими песнями).

   Ох, и дорого же достался мне этот подарок - не только  предназначавшийся  персонально мне велосипед,  а вся эта партия привезенных итальянцами велосипедов!
    В то время мы совершенно ничего не знали о существующих таможенных правилах. Оказалось, за все эти велосипеды, которые пересекли границу страны и остались здесь, надо уплатить таможенный сбор. Но – в валюте! Хотя речь шла не о такой уж большой сумме, но у нашей организации – ЦКТБ,  да и в главке министерства её и в помине не было. Намытарился я, утрясая эту  проблему, чертыхая про себя и итальянцев и их подарки. 

   А велосипеды… «рассосались» по начальству и каким-то другим, приближенным лицам. Подаренный мне велосипед я. конечно же, не получил, нажил  только кучу неприятностей. Всё это произошло, когда итальянцы уехали.

    А вечером. накануне их отъезда в одном из лучших ресторанов Харькова состоялся роскошный банкет. Совершенно неожиданно для нас  оплатили его наши гости!  На банкете звучали заздравные  тосты, все были полны надежд на сотрудничество, много пили, ели и опять пели.
 
    Хорошо разгорячённая компания  отправилась на вокзал провожать гостей.  Нам было море по колено, и прямо на привокзальной площади на глазах у изумлённой публики мы продолжили наше выступление.

     Надо иметь в виду, что это было время, когда в самом разгаре была горбачёвско-лигачёвская кампания «по борьбе с пьянством и алкоголизмом». Привокзальная милиция и сотрудничающая с нею «общественность» ринулись, было, нас вязать, но,  чекисты,  «пасущие» иностранцев, а  вместе с ними и нас, быстро шуганули этих энтузиастов, и они отлетели, как зайцы, врассыпную. Всё это, видел только я, который, как старый сыщик всегда, в любом месте крутит головой по сторонам и автоматически оценивает обстановку. Ребят из КГБ я сразу заметил, да и они подали мне знак:  «Гуляйте, мол,  всё в порядке!».
 
   В общем, проводили мы итальянцев – это было, как красное солнышко, выглянувшее из-за чёрных туч мрачного, безнадёжного застоя  (перестройка ещё только набирала обороты).

    И всё-таки появилась какая-то надежда: ведь могут же люди делать нормальную, прекрасную продукцию для  людей!  И мы же нормальные, способные, толковые люди, почему  у нас всё не так? Почему гоним дрянь, которую никто не покупает, а если покупают, то от безысходности, и ею забиты  все склады, а заводы гонят на них спущенный сверху план…Бред!

    Набирала обороты перестройка, постоянно на слуху были зажигательные речи  М.С.Горбачёва с призывами:  давайте предложения по новой технике, модернизации и т.п., всё внедрим, как всегда,  «догоним-перегоним», даёшь «ускорение»! В свете этих призывов поступило строгое указание из министерства – давать предложения, которые наверху будут обязательно поддержаны и реализованы. Начальник нашего ЦКТБ собрал всех  начальников отделов и строго, скорее умоляюще,   распорядился давать дельные предложения.

    В любом коллективе обязательно найдётся эдакий блаженный, чтобы не сказать, дурак, верящий в светлое будущее, несмотря ни на что…
 
    Со мной по жизни  всегда было именно так. Стремление сделать лучше, вера в  свои возможности, увлечённость  -  мой стиль в любой работе. Вдохновлённый несущимися отовсюду призывами, я написал предложения – ни мало, ни много – по развитию велопроизводства в СССР!   Материалы и по отрасли, и по международному уровню у меня были,  а  главное,  были конкретные предложения по сотрудничеству от только что уехавших итальянцев. На 20 страницах  привёл не только имевшийся в моём распоряжении фактический материал, но и разразился резкой критикой организации работы и управления  по отрасли в целом. И оказался единственным таким ретивым энтузиастом. Мои умные коллеги, которые тоже должны были дать свои предложения,  твёрдо зная, что в стране любая инициатива наказуема,  как принято, отписались ничего не значащими общими словами, или вообще  не дали никаких предложений.


    Как на беду,  мой труд ужасно понравился моему шефу,  и он, ничтоже сумняшеся, направил эти «прожекты» в главк министерства и на ведущие заводы отрасли.

  И я размечтался…  В тот момент  у многих, а у меня так точно, была  надежда и великая вера во всё, к чему призывал Горбачёв. Наверное, он искренне хотел, чтобы что-то изменилось в том застойном болоте, которое представляла собой страна и,  прежде всего,  промышленность, работавшая на нужды простых людей. Втайне я, конечно же, мечтал, что, может, побываю в Италии, тем более,  что оттуда, от Борромео и группы фирм уже пришли официальные предложения и приглашения. И в числе первых приглашенных  значилась моя фамилия.


    Но получилось, мягко говоря, немного иначе. Через 8-10 дней раздался звонок от Ирочки – секретаря  начальника нашего ЦКТБ. Она взволнованно попросила немедленно зайти к ней. С нею у меня были хорошие отношения,   часто я даже раньше, чем шеф, имел информацию,  касающуюся  меня лично. Ирочка показала  телетайпограмму из Москвы от начальника Главного Управления  велостроения  СССР  Банецкого.   Этот текст  я запомнил на всю жизнь:
 
    «Начальнику ЦКТБ  велостроения, директору ХВЗ (Харьковского велосипедного завода – в.г.). Уймите активность Гугеля.  Пусть прекратит распространять свои сумасбродные идеи, которые могут поставить под угрозу стабильную работу всей отрасли, или  активничает в другом месте. Банецкий».
 
    То есть,  мне предлагали  заткнуться под страхом увольнения с работы.

    Вскоре  последовал вызов к   вконец расстроенному  начальнику, который уже получил разнос и из Главка, и из парткома ХВЗ.  В моих предложениях всех взорвало то, что если их реализовывать, то, прежде всего, нужно было не гнать вал,  прекратить производить брак, и делать качественную продукцию. Так работать никто не мог  да и не хотел. Народ, он и так всё купит. Приучили его к этому.  И плевало на него высокое начальство всех  уровней. Да и рабочий класс уже давно разучился работать качественно, от  него этого и не требовали.

Словом, я со своими предложениями замахнулся, ни много, ни мало, конкретно,  на  с и с т е м у!
 
    Увольнять меня никто не собирался, так как я  точно следовал линии партии, а против партии кто ж попрёт?. Поэтому человека активного, болеющего за дело необходимо было опорочить, испугать, уничтожить за что-то другое, не имеющее отношения  к существу вопроса. Хорошо отработанный приём! 
      Для расправы  создали  комиссии партийного комитета и народного контроля по проверке деятельности возглавляемой мною  службы по обеспечению патентной и  научно-технической информации заводов отрасли. Тема для расправы абсолютно беспроигрышная.  Разве информации  бывает достаточно?.
      В итоге,  не нашли  н и ч е г о,   но записали, что нужно «больше давать информации заводам», а посему рассмотреть мои серьёзные недостатки в работе на парткоме. Иезуиты! Ведь меня преследовали именно за то, что я добыл информацию и предлагал реализовать её на заводах, за то, что сотрудничал с передовыми фирмами и внедрял передовые достижения в отрасли.

      Вся эта нервотрёпка привела к нервному срыву, депрессии,  я попал в клинику неврозов. Короче, чуть не «чокнулся»… в том числе, и от методов лечения и   порядков, существовавших в этой самой клинике (Кстати, она находилась на территории областной психиатрической больницы, так что, немудрено…)

    Когда было назначено заседание парткома по персональному делу члена КПСС Гугеля В.Л.  «О недостатках работы по обеспечению информацией….», я вошел в кабинет, где заседали  «вершители судеб» - члены парткома. Некоторые из них были моими приятелями,  другие просто знали по работе, и только с хорошей стороны.  Сидел и мой начальник, чьё поручение я добросовестно выполнил. Глядя на этих, вроде бы нормальных людей, я наивно подумал: неужели они всерьёз будут заниматься этой чепухой?! 
     Занялись. Да ещё как! Зачитали выводы комиссии – набор трафаретных фраз, ну и пошло: что я зазнался, плохо работаю с кадрами, не занимаюсь полит-воспитательной работой. В итоге: строгий выговор с занесением в учётную карточку! Самое строгое взыскание! Строже - только исключение из партии.

  Спрашивают,  согласен ли я с выводами комиссии? Предлагают покаяться. Мне и в голову не приходило, что мне грозит такое серьёзное наказание. Не ожидал.  Дело приняло очень серьёзный оборот.  Немного растерялся, начал что-то лепетать. Затем остановился. Все уткнулись в какие-то бумаги. Было ясно, что большинству из них стыдно, прячут глаза. Ну, и тут я взорвался!. Так в парткоме никогда не орали.   
    Я сказал всё, что думал о порядках на заводе, что со мной идёт расправа, процитировал телетайпограмму Банецкого. Эта моя осведомлённость для членов парткома была полной неожиданностью.

 Дебатов не было. Все дружно проголосовали за предложенное взыскание. В заключение секретарь парткома, чтобы как-то смягчить ситуацию, сказал, что я ценный работник, но тесные контакты с иностранцами не приводят к добру, что и он, и члены парткома, и мой начальник уверены, что я учту отмеченные недостатки, и взыскание со временем будет снято.
 
   И тогда я сделал то, чего они никак не ожидали. Попросил лист бумаги  и их минутного внимания. И тут же написал заявление об увольнении с работы по собственному желанию. Это был поступок. Еврей, 55 лет отроду, со строгим партийным  выговором с занесением в учётную карточку  уходит с такой интересной, престижной, хорошо оплачиваемой работы! Да кто ж его возьмёт на другую?!
 
    Мой начальник, тут же встал, просил не горячиться, мол, с кем не бывает. Для них моё заявление было полной неожиданностью. Вообще-то я всех устраивал, через мой отдел они получали денежки по рационализации и изобретательству. Учитывая, что зарабатывали все не так уж много, это был совсем не лишний доход. Да и вообще я  вполне соответствовал духу перестройки. И  ловко отписывался перед высоким московским начальством по разным проблемам. Словом,  это был не только резкий, неожиданный шаг, но и не нужный руководству, нарушавший спокойное течение их жизни.
     (Через несколько дней райком партии смягчил строгое наказание моих «партайгеноссе»: вместо «строгого» оставили просто «выговор», но «занесение»  в учётную карточку,  хоть это и было против правил, оставил)...
 
    Несмотря на все эти  перипетии и связанные с ними переживания,   в какой-то момент мне стало просто наплевать на любые наказания вместе с их «занесением.». И никакие просьбы остаться на работе  не подействовали,

 
    …Жизнь продолжалась и,  несмотря ни на что, была прекрасна.
Возможно об этой, отнюдь не музыкальной, истории я написал слишком подробно, но в жизни всё так тесно связано!  Если разобраться,   моей партийно- карьерной драме (которая сейчас мне кажется такой смешной!)  способствовала в какой-то мере встреча с итальянцами и любовь  к итальянским песням.

     Возможно,  тем,  для кого я пишу,  это поможет понять, в каком Зазеркалье мы жили.

   И ещё:  для меня  это было уроком - поменьше надо пить, петь, а главное, не   вы – со - вы - вать - ся!