Глава 15.
1.
Наступил вечер. Нгума выставил из комнаты Иру и Николая Петровича и остался с Андреем один.
Он положил на пол свой поднос, присел рядом, вынул из своей старой котомки кувшин, тамтам, бутылочку с водой, бутылку с настоем, калебасы, пучки трав, кусочки кожи, кости и камешки и разложил всё это на подносе.
Андрей равнодушно наблюдал за его манипуляциями.
- Раздевайся, - сказал Нгума.
Андрей послушно разделся. Нгума принялся обтирать его губкой, смоченной в приготовленной воде, приговаривая:
- Это вода из священного озера. Она снимет с тебя проклятие.
Он обтер его с головы до пят, потом присел и взял в руку пучок веток. Под его взглядом листья задымились и вспыхнули. Он резко ударил ими о поднос, повалил дым, запахло эвкалиптом. Он снова подошел к Андрею и стал окуривать его: голову, плечи, руки, грудь, спину, ноги.
- Священный дым отпугнет от тебя злых духов.
Он вернулся на место и забормотал слова заклятья. Потом он коснулся пальцами знака на правой груди Андрея и трижды прокричал:
- Судгарабайа! Судгарабайа! Судгарабайа!
При этих словах Андрей вздрогнул. Апатия уступила место воспоминаниям. Комната расплылась и исчезла. Прямо перед собой он увидел ритуальный столб, увенчанный маской. В черном звездном небе застыла полная луна. Внизу на поляне горел большой костер. Он стоял на плечах и руках десятков воинов, и все они кричали приветственное:
- Судгарабайа! Судгарабайа! Судгарабайа!
Он снова ощутил в себе причастность к этому племени, к этим людям. Он был один из них.
- Судгарабайа! Судгарабайа! Судгарабайа! – подхватил он вместе со всеми.
Поляна стала размываться и тускнеть, и снова проступили контуры стен его московской квартиры. Андрей с любопытством посмотрел на старика. Обряд продолжался.
Нгума взял с подноса белый камешек и стал рисовать на теле Андрея знаки. Андрей узнал их: такие же знаки были начертаны на Ирином амулете. Нгума покрыл таинственными знаками голову, грудь, руки и ноги.
- Эти знаки защитят тебя от злых сил.
Андрей почувствовал прилив бодрости. Кровь быстрее побежала по жилам. Одрябшие мускулы налились силой. Щеки порозовели.
Нгума аккуратно вылил в калебас настой и протянул Андрею:
- Пей.
Андрей молча выпил. Волны памяти вынесли на поверхность сознания напоминание о чем-то приятном и важном, о том, что уже было когда-то или еще только будет.
Мерно, наращивая темп, застучал тамтам. Андрей закрыл глаза. Чувство покоя сменилось возбуждением, возбуждение – ожиданием, ожидание – страхом, страх – облегчением.
- И дух войдет в тебя и очистит тебя, и выйдет из тебя, - услышал он далекий голос, пробивающийся сквозь пелену, накрывшую голову.
- И дух войдет в тебя и очистит тебя, и выйдет из тебя, - повторил Нгума, прижав ладонь к горлышку кувшина.
Тамтам стучал всё быстрее. В такт всё сильнее билось сердце и, казалось, оно не выдержит темпа и разорвется. Дыхание стало частым. Возбуждение достигло уровня оргазма и продолжало нарастать и подниматься к таким высотам блаженства, которые людям не дано испытать, а можно только представить и дать имя: нирвана.
- И дух войдет в тебя и очистит тебя, и выйдет из тебя, - прозвучало уже совсем издалека.
И тогда страх отпустил сердце, возбуждение спало, волнение улеглось. Чья-то чужая, тяжелая воля проникла внутрь. Тело сделалось легким и не принадлежащим себе.
Сознание стало невесомым и взмыло вверх, как пушинка. На время оно стало всевидящим и с высоты обозревало и понимало всё, что было на самом деле, всё, что будет потом. Туман внизу рассеялся, и перед глазами предстала длинная дорога, тянущаяся от старой родительской квартиры к большому дому, полускрытому в зелени сада. Андрей пригляделся пристальнее, и земля под ним стала расти. Он увидел мальчика в белой панамке, сидящего под тентом на пляже и играющего в шахматы. Он увидел море и крабов, ползущих по песчаному дну. Он увидел, как мальчик читает только что написанные стихи отцу и ждет его одобрения. Мальчик взбирается на гору под жгучим солнцем и с восхищением смотрит вниз: на сияющее от света бесконечное море, на зеленые горы и тихий городок на краю бухты. Во дворе дома на берегу моря Андрей увидел своего отца и свою мать, успокаивающих заплаканного мальчика, и почувствовал, как слезы смывают боль, и тихая радость вселяется в сердце.
Дорога шла дальше, то извилистая, то прямая. Он увидел Иру с сияющими, влюбленными глазами, бегущую, распахнув руки, ему навстречу. А потом Андрей увидел глубокий овраг, дорога проваливалась и обрывалась, а за ним побежала дальше. Андрей перепрыгнул глазами через овраг и увидал себя и Иру на поляне, зажатой лесом, на берегу священного озера. Ира брала его руку и прижимала к своему животу, и он слышал, как стучится и просится наружу их сын..
Он уже знал, что будет дальше, но жадно выхватывал кусочки дороги, которые сразу увеличивались и превращались в кусочки жизни – его жизни.
Он с радостью узнал церковь, хотя помнил, что никогда раньше там не был и не знал, где она. Он увидел Иру: она истово молилась и крестилась, и поднимала к Богу заплаканные глаза. Он услышал печальное песнопение женского хора и увидел, как Ирина молитва, подхваченная их голосами, возносится ввысь. А потом он увидел, как вспыхнули сотни свечей, и священник в длинной золотой рясе подхватил и поднял их сына. Он снова, как уже было, увидал маленьких детей: мальчика и девочку, бегающих по саду, и своего взрослого сына, подхватившего их на руки и закрутившегося под их смех и крики, как карусель. И снова Иру – с седеющими волосами и молодыми, улыбающимися глазами. «Это и есть счастье, - подумал Андрей, - как хорошо, что я это знаю.»
Подгоняемый смутной тревогой, он вернулся взглядом назад, к оврагу, и опустился на самое дно. И там он увидел себя на даче. Он увидел, как он лепит свечки к полу и делает огненный круг. Жерар что-то шепчет на ухо, но он гонит от себя его слова, потому что знает: это табу, это тайна, их нельзя услышать и не умереть. На кресле лежит Ирино платье, на стене висит маска. Подгоняемый словами Жерара, которые он не хочет слышать, Андрей снимает маску, берет в руки платье и входит в круг. «Как хорошо, что Ира осталась дома», - думает он. Занимаются огнем занавески, огоньки бегут по полу, горят стены и потолок. Пламя пожирает свадебное платье. «Бедное Ирино платье», - вспыхивает искоркой в голове. Он крепко прижимает к груди маску и выпрыгивает в окно.
«Вот оно как было», - подумал Андрей и увидел Жерара, зажигающего свечи в круг у себя на столе, кладущего в середину восковую фигурку. «Сейчас он меня сожжет», - без боязни подумал Андрей. Пламя свечей заколыхалось и погасло. Жерар снова поднес руку к свечам, свечи вспыхнули и погасли вновь. И когда свечи загорелись и умерли в третий раз, Жерар вынул фигурку из круга и вышел из комнаты.
И сразу пришло облегчение, понимание всего, что случилось с ним, и облегчение.
С этим чувством он открыл глаза и увидел, что сидит в кресле, а напротив – знакомый старик, худой, черный, как ночь, их с Ирой ангел-хранитель.
Он огляделся: он был у себя дома и сразу почувствовал ее присутствие, понял, что Ира здесь.
- А где Ира? – спросил он.
Старик улыбнулся.
- Она в соседней комнате со своим отцом.
- Она мне изменила, - вспомнил Андрей.
- Это неправда.
- Наташа всё выдумала? Почему?
- Из ревности, она влюблена в тебя.
Андрей не удивился и сразу принял эти слова, как истину.
- А где маска?
- В спальне, на своем месте.
- Спасибо вам.
Старик улыбнулся шире.
- Почему вы говорите по-русски?
- Потому что я в России, - совсем расплылся в улыбке старик.
- Я могу видеть Иру?
- Конечно, я сейчас ее позову.
Нгума легко встал и вышел из комнаты. Ира и Николай Петрович сидели притихшие, напряженные.
- Иди, Ира, он тебя ждет.
Не будем им мешать, - добавил он, обращаясь к Николаю Петровичу.
Ира робко вошла в комнату, но, едва взглянув на Андрея, всё поняла и бросилась к нему. Он раскрыл объятья и закружил ее по комнате.
- Иришенька.
- Андрюша, родной.
Они впились губами друг в друга и не могли разлепиться.
- Прости меня, Ириша.
- Это ты меня прости. Больше я никуда от тебя не уйду.
Забытое, властное желание волной прокатилось по телу. Андрей подхватил Иру на руки и понес на диван.
- Андрюша, а вдруг они войдут? – шептала Ира, всё больше прижимаясь к Андрею.
- Не войдут.
Андрей ласкал ее грудь, гладил ноги, целовал за ухом, вглядывался в ее зовущие глаза, утопал в них, растворялся в ее теле. Как раньше, они слились в одно целое и утонули во времени и в любви.
Они вышли из комнаты. Ира бросилась к старику и расцеловала его в обе щеки.
- Спасибо вам, Нгума. Спасибо.
- Здравствуйте, Николай Петрович, - сказал Андрей.
- Здравствуй, Андрюша, здравствуй.
- А я не знал, что вас зовут Нгума.
- Вот мы и познакомились, - опять улыбнулся Нгума.
Ира и Андрей лежали, обнявшись, в своей постели, иссякшие от любви, улыбающиеся, счастливые. Маска, спокойная и мудрая, как ангел-хранитель, висела сверху, занавесив прорези глаз.
- Наконец-то мы дома, - сказал Андрей.
- Наконец-то мы вместе, - сказала Ира.
- Я люблю тебя.
- А как я тебя люблю.
- Я ужасно соскучился по тебе.
- Я тоже. У меня есть для тебя потрясающая новость: у нас будет ребенок.
- Я знаю, любимая. Я узнал об этом от Нгума, не сейчас, раньше. Я тут же собрался и хотел к тебе ехать. Но не успел. А потом был пожар.
Ира приложила пальчик к губам Андрея.
- Больше не будем об это вспоминать. Ты не представляешь, как я испереживалась за тебя.
- Больше не будем. Теперь нас трое: ты, я и сын. Мы снова начинаем жить.
- Откуда ты знаешь, что будет сын?
- Я знаю. Я столько раз его видел во сне. У нас будет сын и у нас будут внуки: мальчик и девочка.
- Как мне хорошо с тобой, Андрюша.
- Теперь мы можем вернуть маску. Половинки снова соединяться, - сказал Андрей.
2.
На следующий вечер за большим праздничным столом сидели Николай Петрович, Нгума, Ира и Андрей и пили за исцеление Андрея и за отъезд Нгума. Старик, как всегда, прихлебывал чай, настоенный на травах, остальные с удовольствием потягивали любимый Николаем Петровичем Remy Martin.
- Мы с Ирой хотим вернуть маску в племя, - сказал Андрей. Оба условия соблюдены. Половинки могут соединиться.
- Если вы так решили, то вы придете и отдадите маску, - ответил Нгума.
- Я думал, что это будет, как раньше. Ведь в вашей власти перенести нас туда.
- Да, это в моей власти, но это не обычный случай. Ко многим святыням на земле люди идут пешком и ползут на коленях. Я не прошу вас идти пешком в Африку и ползти на коленях через джунгли. Но если решение ваше окончательно, вы должны прилететь в Африку и добраться до священного озера.
- Это же очень опасно, Нгума, - возразил Николай Петрович. Кроме меня, ни один белый человек не смог дойти до священного озера. А Ира беременна.
- Не беспокойтесь. Я встречу вас на границе с десятью лучшими воинами и провожу на место.
- Почему на границе? Почему не в аэропорту?
- Ты забываешь, Николай, что власть в стране поменялась. Жерар теперь президент, а он никогда не пропустит вас с маской в джунгли. Он сделает всё, чтобы маска пропала. А сейчас он еще могущественнее, чем раньше.
- Как же нам быть, Нгума?
- Вы полетите в соседнюю страну. Ты ведь поедешь, Николай?
- Конечно, иначе быть не может.
- Андрей, у тебя есть карта Африки? Принеси, пожалуйста, - попросил Нгума.
- Вот смотрите, - водил черным пальцем по карте Нгума. Вы прилетаете сюда, берете машину и едете вот сюда, к границе. Там есть деревушка, в которой я вас встречу.
- Когда же, Нгума?
- Я вас встречу, как только вы будете на месте. Только не забывайте: Ира беременна, вам надо торопиться.
Всё было решено. С Нгума они расставались ненадолго.
Все тосты были произнесены. Все слова были сказаны. Все дела в Москве были завершены.
Нгума перекинул через плечо котомку, взял подмышку поднос, попрощался со всеми и в своем неизменном белом бубу и белой шапочке вышел за дверь.
И сразу из московской осени шагнул в африканское лето.
Глава 16.
1.
В Африке Ира была впервые. Они вышли из самолета, ступили на трап, и сразу жаркая волна воздуха, как из печки, ударила от раскаленного асфальта им в лицо. Из ноябрьской промозглой московской сырости они перелетели в сухой сезон тропиков. Температура была под сорок. Одежда сразу намокла от пота. В здании аэропорта работали кондиционеры, и можно было дышать. Но когда таможенные формальности были закончены, они снова шагнули в пекло.
Много раз в Москве Ира представляла себе, как их встретит Африка, но таких жарких объятий не ожидала. Перед отъездом Андрей много и увлеченно рассказывал ей об Африке. Николай Петрович неизменно к этому добавлял свои впечатления. Но оба больше рассказывали о людях, чем о климате. Хотя Ира, конечно, теоритически понимала, что в Африке жарко всегда.
Пока они дошли до такси, Ира испытала все ощущения парилки, вот только нельзя было раздеться, присесть, вытянуть ноги, закрыть глаза, а потом выскочить из горячего пара. Такси ей напоминало старые французские фильмы шестидесятых годов. Когда они въехали в город, к жаре добавилась духота, запах жареной рыбы и орешков, дым жаровень, крики торговцев, разложивших свой скудный товар на тротуаре вдоль узеньких улочек, а перед глазами замелькали пальмы, белые низкие домики, соломенные хибары, яркие длинные юбки женщин и непокрытые головы младенцев, болтающихся в тряпках у них за спиной. Это был пестрый, громкоголосый, остро пахнущий, жаркий и совершенно другой мир.
Когда они с Андреем вошли в номер и, первым делом, включили кондиционер, Ира с облегчением сбросила с себя всю одежду и побежала под душ.
Час спустя они сидели втроем внизу, за столиком ресторана, наполненного свежим воздухом, отгороженного темным стеклом от солнца, улицы, запахов и криков.
- Какое первое впечатление от Африки, дочка? – спросил Николай Петрович.
- Сумбурное: жарко и шумно.
- Мужайся, девочка. В африканской деревне кондиционеров нет, и электричества тоже нет.
- Я знаю, папа, я выдержу.
В Москве, перед отъездом, не было дня, чтобы Андрей не говорил за ужином, когда они собирались втроем за столом:
- Все-таки это безумие: везти беременную женщину в Африку, в джунгли. Мы все трое сошли с ума. Ира, ты как себя чувствуешь?
- Успокойся, Андрюша. Я чувствую себя отлично. Я всё выдержу. Ничего со мной не случится.
- Нгума обещал, что нас встретят. В крайнем случае, соорудят носилки и понесут Иру через джунгли, - вставлял Николай Петрович.
- А как она рожать будет? Ведь в деревне, как я понимаю, нет ни врачей, ни условий, ни стерильности, - продолжал Андрей.
- Андрюша, ну что ты так за меня переживаешь? С каких пор ты стал таким осторожным?
- С тех пор, как ты ждешь ребенка. Конечно, я беспокоюсь: и за тебя, и за него.
- Не волнуйся, Андрей, - говорил Николай Петрович. Там, действительно, нет врачей, но там живут лучшие повивальные бабки в мире. Женщины там рожают постоянно, и я не помню, чтобы ребенок родился хилым или слабым. Там сама природа помогает женщине.
- А болезни? А грязь? Ире рожать через полгода, значит эти полгода нам придется жить там. Так?
- Так, - согласился Николай Петрович. - Пока мы закончим все дела в Москве, пока доберемся до места, пройдет не меньше полутора-двух месяцев, обратно до Ириных родов мы уйти не сможем. Но это же здорово, что ребенок родится в Африке, в племени, к которому и мы с тобой, Андрей, принадлежим.
- Да, я об этом тоже думал.
- С маской нас там примут, как национальных героев, - подхватила Ира. Да они меня на руках будут носить и всей деревней роды принимать. Нам не дадут там пропасть, я уверена. И Нгума нас так любит.
- Да я разве против? – сдавался Андрей. Я очень хочу, чтобы мы втроем проделали это путешествие. Это же страшно интересно. Но все-таки я беспокоюсь.
- Значит, я тебя уговорила, муженек? – улыбалась Ира.
И Андрей улыбался в ответ.
- Значит всё решили. Едем вместе, - заканчивал разговор Николай Петрович.
Ира уволилась с работы. Андрей оформил банковскую карту. Николай Петрович несколько раз ездил к Ириной маме. О чем они говорили, он не рассказывал, а Ира не спрашивала. Вечерами все вместе собирали вещи. В новостях по телевизору коротко передали о военном перевороте в Африке.
- Бог знает, когда мы вернемся, - говорила Ира.
Москва провожала их слезами. Затянули дожди. Яростный ветер срывал с деревьев последнюю одежонку, их стволы почернели и промокли.
- А в Африке тепло, - радовалась Ира.
- Чересчур тепло, - добавлял Андрей.
- Скоро увидишь сама, - говорил Николай Петрович.
- Побыстрее бы. Как я хочу в Африку, - вздыхала Ира.
И вот они сидели за столиком в гостиничном ресторане, отгородившись темным стеклом от солнца, улицы, запахов и криков.
- Я уже узнавал, - сказал Николай Петрович. Конечно, как я и думал, на прокат нам никто машину не даст. Придется купить.
- Когда выезжаем? – спросил Андрей.
- Завтра-послезавтра.
- А сегодня пойдем смотреть город, - предложила Ира. Я же Африку пока только из окна такси видела.
Вечером, когда жара немного спала, они пошли бродить по улицам. И тогда Ира чуть-чуть приподняла чадру, скрывающую лицо Африки. Лицо оказалось черным, белозубым, улыбающимся и крикливым. «Мадам, мадам, иди сюда», - кричали торговки овощами. «Месье, покупай золото подешевке», - приставали мошенники. «Мадам, хорошая кофточка, твой размер», - приглашал в лавку торговец. Их хватали за руки, приглашали войти, кричали, смеялись. На земле в тазах лежали орешки, рыба, ананасы, бананы, помидоры, папайа, авокадо, кокосы. Тут же ели, рядом спали, ругались, распеленывали младенцев. Тут же по сточным канавам бежали нечистоты, тут же продавали ковры, золото, одежду, обувь, нижнее белье, сигареты, тут же жарили кур и пили пиво. На улицах было много калек и нищих в серых лохмотьях.
Ира широко раскрытыми глазами смотрела на этот, действительно, другой мир, прижималась к Андрею и жадно впитывала в себя закатные краски напоенной солнцем красной земли, горячие, острые запахи улицы, гортанную возбужденную речь и мельтешение черных людей в национальных одеждах. Андрей улыбался, заговаривал с торговцами, и Ира понимала его состояние возврата в прошлое, к знакомым, когда-то покинутым местам. Николай Петрович чувствовал себя, как человек, вышедший ненадолго из дома и снова вернувшийся в родной двор.
Поздно вечером Николай Петрович повел их в ресторан. Ресторан оказался уютным двориком, усаженным высокими пальмами с разноцветной подсветкой, в центре которого под навесом соломенных крыш стояли столики.
- Видите маленький бассейн, огороженный сеткой? – показал Николай Петрович. Если вы, друзья мои, перепьете и захотите в нем искупаться, не рекомендую этого делать. Там три живых крокодила. Поэтому ресторан так и называется: «Три каймана».
- Ой, пойдемте смотреть крокодилов, - воскликнула Ира, и они с Андреем побежали к бассейну.
- Какие-то они не очень живые, - сказала Ира, когда они вернулись за стол. Просто три бревна с глазами.
- Не советую трогать эти бревна, - улыбнулся Николай Петрович.
На первый раз решили обойтись без африканской кухни, хотя Николай Петрович в красках расписывал экзотические блюда с острой приправой, и заказали обычную европейскую закуску и красное вино. Ира была одета в легкое платье без рукавов и теперь отдыхала от жары и дневной суеты, вдыхала полной грудью ароматные запахи ночи и подставляла кожу под ласковые поцелуи ветерка. Они танцевали с Андреем под слова любви французских шансонье и загадывали желания, глядя на падающие с низкого черного неба звезды. Кажется, она чуть-чуть начинала понимать, почему Андрей и отец так влюблены в Африку.
На следующий день Николай Петрович купил старую, но надежную на вид машину, и они выехали в сторону границы.
Николай Петрович вел машину уверенно, Андрей был за штурмана и сидел с картой на коленях, Ира во все глаза смотрела в окно.
- Где же слоны, жирафы, львы? – спрашивала она.
- Ириша, это же не зоопарк. Они здесь не водятся, - отвечал Николай Петрович.
- Как жалко.
К вечеру они въехали в деревню на границе и в центре деревни под навесом увидели худого черного человека в белом бубу. Он сидел с полузакрытыми глазами, из-под белой шапочки вылезал шишковатый лоб. Это был Нгума.
Машина остановилась. Нгума открыл глаза и встал.
- Здравствуйте.
- Здравствуй, Нгума.
- Как дела?
- Хорошо.
- Как здоровье?
- Хорошо.
- Как семья?
- Хорошо.
- Как долетели? – добавил Нгума для разнообразия.
- Хорошо.
Потом последовали такие же вопросы со стороны Николая Петровича и односложные ответы Нгума. Когда ритуал был закончен, Нгума сказал:
- Пойдемте. Воины ждут нас в лесу.
- А где нам оставить машину? – спросил Андрей.
- Где хотите, - ответил Нгума. Всё равно ее к завтрашнему утру разберут.
Ира засмеялась. Они взяли вещи и пошли к лесу.
Джунгли выросли неожиданно, как часовые. Кроны огромных деревьев спрятали солнце. Они вошли во влажный полумрак леса. Из-за деревьев, как тени, появились десять воинов и молча окружили их почетным эскортом. Тропинок не было, но Нгума уверенно шел впереди, находя просвет между деревьями.
- Здесь недалеко есть поляна, - сказал он. Там и заночуем.
- А где же граница? – спросила Ира.
- Там, где начинался лес.
- А-а, - протянула она.
И ей представились пограничные столбы, вспаханная полоса и солдаты с автоматами, - как показывали по телевизору. Здесь, видимо, это было не принято.
Они шли шесть дней. По ночам разжигали костер, ложились спать на земле, и воины, как бессменные часовые, охраняли их сон. Ни дикие звери, ни гады не беспокоили их. Только невидимые птицы щебетали в вышине.
На седьмой день лес расступился, и Ира увидела большую поляну, зажатую, как тисками, с трех сторон джунглями, с четвертой – убегающим к горизонту озером. На поляне, как грибы, стояли круглые хижины, а посередине высился столб, увенчанный маской.
- Вот мы и дома, - сказал Нгума.
«Да, - подумала Ира, - теперь эта поляна и эта деревня, этот лес и озеро на многие месяцы станут нашим домом.»
Их обступили. Николая Петровича узнали. Ира видела, что ему это было приятно. После обычных приветствий, после неизменного «Как дела?», его стали брать за руки, трогать, ощупывать, как улетевшего и вернувшегося назад инопланетянина.
- Ты не изменился, Николай.
- Ты поседел, Николай.
- Это твоя дочь, Николай?
- На фотографии она совсем маленькая.
- Сколько лет прошло.
- Какая красивая.
- Совсем взрослая.
- А дети у нее есть?
- А это ее муж?
- А меня ты помнишь, Николай?
- А меня?
- Посмотрите, посмотрите, Николай приехал.
- Николай вернулся.
Толпа расступилась, и в образовавшийся коридор к ним вышел вождь. Он был уже стар, крепок, лицо его было воинственно раскрашено. «Всё, как двадцать лет назад», - подумал Николай Петрович. На секунду ему почудилось, что это Бернар. Нет, конечно, это был не Бернар. Тот же монотонный обмен приветствиями, те же односложные вопросы и ответы, тот же неторопливый разговор о путешествии. Только теперь его встречают, как дорогого, долгожданного гостя.
Ближе к вечеру по случаю приезда гостей устроили праздничный стол, на который собралась вся деревня. Женщины целый день готовили. Вкусно пахло жареным мясом. Николай Петрович сидел по правую руку от вождя, Нгума – по левую. Ира сидела между отцом и Андреем.
- Папа, а это съедобно? – шепотом спросила она.
- Попробуй, очень вкусно.
- Какое нежное мясо, что это за животное?
- Нравится?
- Да.
- Тогда ешь и лучше не спрашивай.
- А что это за трава? Вкус жареных грибов.
- Понравилось?
- Да.
- Я тебе потом расскажу.
- А что они пьют?
- Пальмовую водку.
- Папа, а что же они про маску не говорят?
- Это будет отдельный разговор. Он касается только воинов. Но тебя, я думаю, пригласят.
А потом наступила ночь, и Ира увидела тайный ритуал, мистическое действо в сердце Африки, в котором не бывает зрителей, а есть только участники, избранные, воины племени. Она стала первой и, видимо, последней женщиной, допущенной в святая святых африканских таинств. Для нее сделали великое исключение, потому что она была единственной белой женщиной, пришедшей в джунгли, она была дочерью Николая, она была женой, половинкой владельца священной маски. Андрей и отец рассказывали ей об этих уникальных ночных спектаклях, но теперь ей предстояло своими глазами увидеть таинственный обряд, к которому они шли так долго и трудно.
Над поляной зависла огромная полная луна и залила серебряным мягким светом соломенные шатры домов и стеклянную гладь священного озера. Озеро вырывалось из плена джунглей, стискивающих его с двух сторон, и убегало далеко-далеко, насколько хватало глаз. Теплый, нежный ветерок, пахнущий пряной травой и цветами, ласкал кожу, дурманил голову и тревожил душу. Снизу поляну и лица собравшихся на ней людей подсвечивал гигантский костер, и пламя его, как многоязыкое божество, доставало до неба и лизало его черное брюхо. Отблески огня освещали высокий столб, вырастающий из недр земли и упирающийся своей головой в низкие яркие звезды. Столб венчала маска, и мотыльки искр сгорали, не долетая до нее, и поминутно выхватывали из темноты то широкий оскал ее улыбки, то рога, перехваченные перекладиной, то профили полуживотного-получеловека, свисающие с ее щек. Вокруг костра кружились воины с копьями в руках. Пламя вырывало из черной ночи согнутые или воздетые вверх руки, притоптывающие ноги, блестящие от пота черные тела в набедренных повязках, застывшие маски вместо лиц. Они напоминали причудливые, вставшие в круг танцующие фигурки из черного дерева.
На возвышении сидел вождь в большой красной маске, отороченной длинной гривой. По правую руку от него сидел Николай Петрович, по левую – Андрей и Ира. Ира была в легком сарафане, Николай Петрович и Андрей – в европейской одежде и, на этот раз, без масок. Сегодня они были почетными гостями на празднике возвращения маски. Андрей держал свою маску в руках.
Без устали били тамтамы. Их звуки, как удары единого сердца Африки, заставляли отступать джунгли, замирать и прятаться хищников. И когда напряжение танца достигло предела, и сердца людей стучали в такт тамтамам и были готовы вырваться из груди, когда казалось, что вот-вот расколется эта бездонная ночь, круг воинов распался, и к возвышению, пританцовывая, направилась черная маска, украшенная красными перьями по бокам. Из маски вверх торчала планка, похожая на рог, с двумя перекладинами. По краям нижней перекладины свешивались дощечки, напоминающие кисти рук, по краям верхней такие же руки были воздеты к небу. Из-под маски выпирали худые острые ключицы, на груди висел черный амулет – большой острый коготь какого-то хищника.
Черный человек в черной маске остановился перед Андреем и протянул к нему длинные, худые руки. Андрей встал.
- Зачем ты пришел к нам, белый человек? – заговорила черная маска на незнакомом гортанном языке, который Ира, к своему удивлению, понимала.
- Я принес вам маску, - ответил Андрей.
- Покажи, - сказал черный человек.
Андрей поднял над головой маску. Вождь встал, воины упали на колени.
- Она! Она! Священная половина! – пронеслось над поляной.
- По доброй ли воли ты отдаешь ее нам? – спросил черный человек.
- Я отдаю ее вам по доброй воле, - сказал Андрей.
Ира понимала каждое слово, но самое поразительное было в том, что Андрей тоже говорил на чужом языке.
- Ты пришел к нам один?
- Я пришел к вам с моей женой.
При этих словах Ира встала. Черная маска обратилась к ней:
- Разделяешь ли ты мысли и чувства, и желания своего мужа?
- Да, разделяю, - ответила Ира на том же гортанном языке.
- Чувствуешь ли ты его радость и его боль, как свою?
- Да, чувствую.
- Читаешь ли ты в его сердце, как в своем?
- Да.
Тогда черный человек повернулся к воинам и выкрикнул:
- Оба условия исполнены. Мы можем взять маску.
Воины встали на ноги и подняли руки и копья вверх. Человек в черной маске снова повернулся к Андрею и сказал:
- Я готов принять маску из твоих рук.
И Андрей торжественно протянул ему маску.
- Благодарю тебя, белый человек, теперь ты наш брат, - громко крикнул черный человек и тихо добавил по-русски:
- Вы всё с Ирой правильно сделали. Спасибо, Андрей.
И Ире показалось, что Нгума улыбнулся под своей черной маской.
В тот же миг воздух раскололся от единого крика:
- Судгарабайа! Судгарабайа! Судгарабайа!
Нгума, неся маску на вытянутых руках, направился к ритуальному столбу. И когда он подошел к нему, десятки рук подняли его и поставили себе на плечи. Нгума приложил маску к точно такой же, половинки соединились и превратились в голову с двумя лицами, глядящими в разные стороны.
Ира, Андрей, Николай Петрович, вождь, опущенный на землю Нгума, упавшие на колени вокруг ритуального столба воины, подняли головы вверх и увидели удивительное зрелище: из всех четырех глаз двуликой маски полился свет. Этот свет лучами расчертил поляну, пронзил джунгли, озеро, бархат ночи, прорезал небо, а потом стал слабеть, вспыхнул в черных глазницах и потух.
И тогда снова забили тамтамы, и черные тела воинов, как фигурки из черного дерева, закружились, всё ускоряя темп, вокруг ритуального столба.
- Сбылось пророчество, - тихо сказал Нгума, но его услышали. Больше не будет жертв. Священное озеро очистилось.
Эти слова стали сигналом. Воины положили на землю у столба маски и копья и бросились в воду. Озеро вспенилось и расступилось.
Андрей и Николай Петрович переглянулись. Видимо, они вспомнили об одном: о неумолимом чудовище, выходящем в полнолуние на берег за очередной жертвой.
- Не беспокойтесь, - сказал Нгума. Зверь ушел. Он не пропал. Он будет всегда. Он будет жить вечно. Он будет ждать случая и хватать свою жертву. Но жертвоприношений больше не будет.
Андрею на секунду померещилось, что озеро всколыхнулось, и сейчас вынырнет ящер и устроит себе кровавый пир. Нет, озеро было спокойно, и только лунная дорожка скользила по нему и гладила его влажную кожу.
Ире и Андрею отвели в деревне отдельный домик. На полу был постелен матрас. Они лежали в темноте, прижавшись друг к другу.
- Вот и закончилась история с маской, - сказал Андрей.
- Но не закончилась история нашей любви, - подхватила Ира.
- Ты молодец, Ириша. Всё выдержала: и жару, и переход через джунгли, и мою болезнь.
- Не говори об этом. Теперь у нас всё будет хорошо. Скоро я тебе дам послушать, как стучится малыш.
- Да, уже скоро. Скоро у нас родится сын.
- Как мы его назовем? Ты придумал?
- Николай, в честь твоего отца. Тебе нравится?
- Николай Андреевич Воронцов. Нравится. Звучное имя.
Андрей прижался губами к Ириному уху:
- А ведь на этом самом матрасе мы были с тобой в первый раз.
- Андрюша, это было в постели у тебя дома.
- Тебе это только так показалось.
- Неважно, в постели в Москве или здесь на матрасе, но я никогда не забуду эту нашу первую ночь. Это было такое блаженство.
- А потом?
- С тобой мне всегда хорошо, милый.
Ира легла на бок и обняла Андрея:
- Андрюша, я тебя целый день сегодня хотела спросить. Мне так любопытно.
- О чем, любимая?
- Только не смейся. Что мы сегодня ели?
- Тебе понравилось?
- Да, очень. Особенно мясо и жареные стручки, похожие на грибы.
- Тебе плохо не будет, если я скажу?
- Нет, обещаю. Я просто сгораю от любопытства.
- Это было мясо питона и жареный папортник.
Ира засмеялась тихонько.
- Ты что?
- Я спрашивала у отца, он не сказал. Я подумала: это что-то совсем непотребное.
Они молчали и оба думали, что неизвестно, сколько времени они еще проведут здесь, и что теперь эта еда и эта хижина станут надолго их пищей и их кровом.
- Теперь это наш дом, - сказал Андрей.
- Везде, где мы вместе, наш дом.
Ира легла на него и прижалась к нему губами. И их тела соединились, как две половинки.
2.
Наступил Новый год. В деревне он прошел незаметно. Обычный день сухого сезона. Только Николай Петрович, Ира и Андрей отпраздновали его по-семейному. Николай Петрович достал заранее припасенную бутылку шампанского, и в полночь они выпили за Новый год, за счастье и за любовь.
Наступил день, когда Ира взяла руку Андрея и приложила его ладонь к своему животу. Он долго ждал, а потом почувствовал толчок. Это стучался и просился к ним их сын.
Месяц сменял месяц, приближалось время родов. Ира понемногу привыкла и к жаре, и к отсутствию удобств, и к простым нравам деревенской жизни. Как и все местные женщины, она обёртывалась в цветастую тряпку, служившую юбкой, научилась, как они, готовить по-африкански и не стеснялась показываться в нижнем белье. Заветный день приближался.
Как-то поздно вечером она сказала:
- Андрюша, кажется, началось.
Андрей вскочил и опрометью побежал за повивальными бабками. Зажгли лучины, проснулась и засуетилась вся деревня.
Андрея обратно в дом уже не пустили. Он и Николай Петрович сидели всю ночь на пороге и ждали. Утром они услышали крик. За стеной плакал ребенок. Из-за занавески, заменяющей дверь, выглянула бабка и сказала:
- Теперь можно.
И они оба на цыпочках подошли к Ире. Ира лежала бледная на матрасе и улыбалась. В глазах ее стояли слезы. Лицо ее было похоже на лицо мадонны с картин старых мастеров. На нем была печать одухотворенности, чистоты и тайны. На груди у нее лежал и плакал ребенок. Она взяла его на руки и протянула Андрею. Он осторожно взял его.
- Сын, - сказал Андрей и передал его Николаю Петровичу.
- Внук, - сказал Николай Петрович. Какой богатырь.
- Николенька, - слабым голосом сказала Ира.
Прошло две недели. Мальчик родился здоровым и жадно сосал молоко из груди.
- Не волнуйтесь, - говорили в деревне. Если молоко пропадет, у нас есть кормилица. Только что родилась девочка.
Андрей постоянно беспричинно улыбался и не отходил от Иры. Она чувствовала себя хорошо и, как ни в чем не бывало, занималась теми же нехитрыми делами, что и раньше. Только теперь на первом месте был Николенька. С ним Ира не расставалась ни на секунду.
Однажды вечером она почувствовала озноб.
- Что-то меня знобит, Андрюша. Не ходи никуда, не надо. К утру пройдет.
Но утром стало хуже. Ира чувствовала, как жуткий холод пронизывает ее до костей и колотит тело. Лицо покрылось испариной. На грудь лег камень, который никак не удавалось сдвинуть. Голову продырявил штырь и вращался в мозгу, как вертел. Этот штырь накручивал на себя ее внутренности и поджаривал их на огне. Лоб раскалился и трескался. Ноги были холодные, как ледышки. Силы ушли из тела сразу, как вода в песок.
- Андрюша, - сказала Ира жалобным треснувшим голосом. Мне что-то совсем плохо, Андрюша. Отнеси Николеньку кормилице и позови папу и Нгума. Подожди. Пойди сюда поближе.
Андрей наклонился к ее лицу и почувствовал, что она вся горит.
- Андрюша, обещай, что позаботишься о Николеньке, если со мной что-нибудь случится.
Андрей тихонько поцеловал ее в губы и в глаза.
- Любимая моя, никогда ничего с тобой не случится.
И, едва сдерживая слезы, вышел из дома.
Ира почувствовала чью-то холодную ладонь у себя на лбу и открыла глаза. Сквозь клочья тумана, задымившего комнату и мешающего дышать, она увидела чьи-то склонившиеся над ней лица, но не узнала их.
- Где Николенька? – попыталась выговорить она.
Губы ее едва разлепились, но чей-то голос ответил:
- Не волнуйся, родная. Николенька у кормилицы.
Кто-то протер ее лицо и грудь влажной губкой, и она почувствовала ненадолго, как огонь жаровни, над которым вращается вертел в голове, зашипел и сник, но потом снова разгорелся и стал жечь ее раздираемый вертелом мозг.
«Перестаньте же его крутить», - хотелось ей сказать, но губы уже не слушались, и ее никто не услышал. Камень на груди вырос и превратился в гору. Она знала, что уже не сможет сопротивляться, сейчас ребра треснут, и гора раздавит ее.
«Снимите гору с груди», - думала она, но понимала, что силы даже всех воинов деревни не хватит, чтобы сдвинуть эту каменную глыбу с места.
Кто-то укрыл ей ноги, и лед, которым были обожжены ее ступни, стал таять. Сквозь вату, заложившую ей уши, она услышала далекие голоса:
- Что с ней, Нгума?
- Это желтая смерть.
- Тропическая лихорадка.
- Она не должна, она не может умереть.
А потом туман сгустился, сквозь вату в ушах уже не проникали никакие звуки, а на глаза опустился мрак.