Удивительно, но Герман Петрович сильно спешил. Вообще-то, он был мужик солидный: степенный и рассудительный, про таких говорят – основательный мужичёк. А тут, ещё время обеда, а он уж обратно торопится.
Герман Петрович, или как его ещё за глаза звали ГП, работал главным механиком лесопункта. Работа в гараже не сложная и ему нравилась. Мужики подобрались смекалистые: сами знают, что и как делать – сами детали находят, сами мастерят и ремонтируют, сами выезжают – только путёвки подписывай да контролируй уход-приход.
Вот с этим – «контролируй уход-приход» – и мчался обратно с обеда Герман Петрович. «Как же я мог забыть!? Да как же я мог не предупредить!? Да что же сейчас будет?» – бичевал он себя, всё чаще и чаще переходя на бег. «Только бы успеть! Только бы успеть, а иначе… А иначе и думать нечего: ни плана, ни премиальных; и до выговора недалеко, а может и партбилет положишь» – одна за другой мельтешили его мысли в голове.
Дело в том, что с района пришёл заказ на расточку вала. Вал этот был от электростанции, которую заклинило в какой-то деревне или таком же вот лесопункте – по телефону Герман Петрович не расслышал, где заклинило. Только понял, что света в том месте уже неделю как нет, а это для района почти ЧП. Вначале вал отвезли в райцентр, но станок по расточке валов, что называется – встал, и теперь во всём районе остался всего один такой станок – у Германа Петровича. Когда эти станки пришли, и их стали распределять по району, Герман Петрович отказывался – новый современный станок с элементами числового управления, уникальный в своём роде – как чувствовал, что всё закончится вот этим бегом. «Уж лучше бы мы куда-нибудь на расточку посылали, чем вот так. Уж лучше бы нам без света неделю с керосиновыми лампами сидеть», – скулил вконец запыхавшийся Герман Петрович.
…Вите Солдатову, новоиспечённому пенсионеру, понадобилась по хозяйству загогулина какая-то. Вроде бы обычный колодец с колонкой затеял, но загогулина нужна какая-то совсем необычная. Говорит: «Чтоб можно было воду качать и налево и направо: и в дом, и в баню, и в огород, и в бочку» – и чертёж с этой загогулиной показывает. «Иди к Володе Елисееву, он тебе хоть чёрта лысого сделает!» – избавился от пенсионера Герман Петрович.
…«Зачем чертыхался?» – вспоминал Герман Петрович события этого злосчастного утра. «Рационализатор с кисточкой!» – костерил он Солдатова, входя на территорию гаража. Распахнув двери токарки (помещения, где стоят токарные станки) он обнаружил Витьку, разложившего прямо на ненавистном ГП станке обеденные разносолы в виде двух яиц с солью и хлебом.
– Что делаете? – обратился ГП к Витьке во множественном числе, подразумевая и Елисеева.
– Обедаю, – удивился вопросу Витька.
– А Володя Елисеев где?
– Тоже обедает.
– А ты чего с ним в столовую не пошёл? – не отставал от Витьки ГП.
– Так Володя сказал, что он до дому сходит.
От последней фразы уставший от бега ГП окончательно сник.
– Так ты чего, уже выставил ему, – безучастно не спросил, а как бы констатировал ГП.
– Да нет ещё. – От этих слов ГП оживился, а Витька продолжил, – Только чекушку выпили.
– Только чекушку выпили… – передразнил ГП, понимая, что партбилет всего скорей придётся выложить.
– Давай, Виктор, – на слове Виктор ГП сделал торжественный акцент, – иди домой прямо к Володе Елисееву.
– Так зачем идти? – недоумевал Витька, – сейчас он сам с обеда придёт.
– Иди, иди, – настаивал ГП, – может быть, ещё успеешь. А нам уже всё равно…
– Да как же я забыл предупредить-то? – как какая-то старуха сетовал ГП.
Смысл всего диалога с Германом Петровичем Витька Солдатов начал понимать, когда открыл калитку, ведущую к дому Елисеевых. Володя сидел на завалинке своего дома. А точнее, на подоконнике, распахнутого настежь солнцу и прохладному ветерку с речки, окна. В левой руке он держал народный инструмент-балалайку, а в правой не мене народный – хорошо отпитую четвертную, судя по состоянию Володи, самогонки, не спирта. «О, какие люди!» – словно впервые увидев Витьку, радостно воскликнул Елисеев. «Заходи», – повторил он интонации Верещагина из кинофильма «Белое солнце пустыни».
Из дальнейших событий Солдатов смог вспомнить только то, что каждый раз, просыпаясь на лавке возле стола, он видел одну и ту же картину: Володя Елисеев сидит на столе и играет на балалайке: тринь-да-тиридон, тринь-да-тиридон, и поёт матерные частушки, а босые ноги его стоят на лавке, на которой он (Витька) спит. Стоят как раз возле лица, и как только Витька шевельнётся, или глаза откроет, Володя сразу к нему: «Давай выпьем», – и тянет уже налитый с верхом стакан самогонки.
«Да как ты его перепьёшь», – говорил впоследствии Витька.
Действительно, перепить Володю Елисеева, да ещё переиграть его на балалайке бесполезно – не получится. И что удивительно, пить Елисеев прекращал сам, резко, в один момент – ровно через неделю, и сразу же становился незаменимым работником с золотыми руками. Больше в рот спиртного ни грамма не брал, от угощений отказывался, халяву не терпел. Здоровый образ жизни мог длиться годами, пока кто-то, тот, кого он уважал, а значит, кому не мог отказать, не угощал его стартовыми сто граммами, не зная об его такой удивительной особенности заводиться вполоборота. Витька Солдатов как раз был таким, а Герман Петрович забыл его предупредить о всех последствиях стартовых ста граммах, поэтому и нарезал круги по посёлку в обеденный перерыв.
К счастью для Германа Петровича, вал на расточку так и не привезли, чему несказанно ГП был рад – пронесло. Кто-то в райцентре сообразил, что везти вал за 150 километров по бездорожью – пустая трата средств и сил. Запустили (отремонтировали) станок в районе и через неделю то ли в деревне, то ли в таком же лесопункте свет всё-таки дали. Витька же свою загогулину получил, естественно, через неделю, когда Володя Елисеев резко пить прекратил.
26.09.09. 2100 … 27.09.09. 1210