Во дворах сидели бабаи и ничем. кроме одежды поновее да почище обычного. не выражали своего отношения к событиям. которые, впрочем, до дворов еще не дошли. Гуляли и женщины, и дети – все мусульмане. На улицах толпились мужчины и молодняк, догорали перевернутые скелеты автомобилей.
Вот еще одну перевернули, она резко вспыхнула, другую пропустили и даже приветствовали – сидящие в кабине делали руками знаки. А рядом два мужика что-то хо-тели от женжины. Раз я уже здесь, глупо делать вид, что меня нет, скорее всего я ей ничем
не помогу – что им стоит размазать меня по тротуару? А что им мешает сделать это и без моих провокаций? Так на так, и я решаюсь:
- - Эй, братан, ты воюй, да не с бабами!
Они оставил ее в покое и пошли разбираться со мной: видимо, мое нелогичное поведе-ние их удивило – что за этим стоит? И все ограничилось разговорами – ты кто такой да че дома не сидится, когда такое, смотри, как бы… Женщина смылась, я направился в центр. Вскоре послышались выстрелы, появились БТРы, толпа – врассыпную. Я продол- жал путь, наивно полагая, что, поскольку я не экстремист, доза металла мне не положена – будто они выбирают, в кого! Впрочем, стреляли холостыми, но этого было достаточно:
народ разбежался, войнушка закончилась.
* * *
На пару недель город вымер – редко кого встретишь, все врубились, что на улицах не фиг делать: производства закрылись, на базар не подвозили, магазины разграблены и со- жжены. Объявили комендантский час и сухой закон, лазили патрули, во дворах кучкова-лись «отряды самообороны» - с дубинками, белыми повязками на руках и почему-то в черных зимних шапках. Хотя все это было для защиты мирных жителей (на которых уже никто не нападал), оставался неприятный осадок. Почему-то мы одинаково не любим и нападающих и защищающих. Попавшись за нарушение комендантского часа, я нарвался на жесткое отношение: нас свезли почему-то в вытрезвитель, называли экстремистами и искали повод применить дубинки-демократизаторы, хотя наутро все свелось к штрафу. . Между тем жрать было нечего. Хорошо, душанбинцы запасливы, все берут мешками, теперь во дворах строили тануры, костры, пекли лепешки, строили пловы… Почти такое я наблюдал пару лет назад и тоже по печальному поводу: мальчик залез на электростан-цию и замкнул на себя все электричество города. Он, конечно, сгорел, но и город оставил без тока на пару дней. Холодильники не работали, пришлось срочно обжираться мясными запасами – такие общегородские поминки.
А один такой запасливый в подвале несколько мешков сахара держал, пока не прорвало трубы, и невиданное дело: на Зеленом базаре исчезли мухи, перекочевали на сироп.
И еще одна жертва – слон. На работу никто не ходил, он и околел с голода. Собрались потом – что делать? Давайте хоть хобот сожрем, а то гималайского медведя ели, страуса эму ели… Нельзя, говорят: комиссия будет акт составлять – докажи потом, что не из-за хобота!
А у нас не было запасов, и не из-за отсутствия погреба и холодильника (заведешь, потом таскай с квартиры на квартиру!). В городе было ништяк с общепитом: под небом, готовится на виду, по-домашнему – в любой точке родственники, качество пищи скорее дело чести, чем дохорда. И выгодно: за то время, что обед приготовишь, на десять зарабо- ботаешь. Лишь изредка сестричка прикалываклась сготовить что-то небывалое.
Левку она старалась кормить пореже из педагогических соображений: пусть учится сам добывать. Тот шустро врубился – отнимал пищу у кошки и даже у котят, высасывая кот-ное молоко, сдавая пустые бутылки, играл на губной гармршке возле пловной – очень скверно, платили за то, чтобы перестал, а однажды насадилв зоопарке белого какаду и продал – об этом мы узнали от него через двенадцать лет. Тогда же он мне сообщил, что котное молоко пил не зря – научился языку зверей, иначе как в четырнадцать лет стать
научным сотрудником зоопарка?
Так что пищевой кризис, небывалое у нас явление, застал нас врасплох. Через какое-то время я добыл сырой арахис и молодой чеснок, время от времиени попадалось и что-то хлебное, я брал побольше и сушил сухари, со временем так натаскался, что если гости из вежливости лишь брали сухарь, то, распробовав, не успокаивались, пока не добивали все, если не хватало сил, уносили с собой. А сочетание орехов с чесноком позволяло и насы-щаться и сохранять рабочую форму: съел горсть и получил калории, не надо с раздутой кишкой отлеживаться.
Только не пытайтесь объяснить коту преимущества вегетарианскогй жизни! Животные наших радостей не догоняли и все реже бывали дома. Однажды меня разбудил треск сок-рушаемой мебели с воплями. Поскольку у нас мебели не водилось, я вышел на кухню и – мой Чарс пожирал сухари, не переставая меня ругать. Видимо, хруст сухарей напоминал о косточках – других достоинств кот не находил. И я начал оправдываться, расписывая сложности и международного и регионального порядка. Особенно я напирал на хозрасчет и самоокупаемость. Потом такие разговоры стали обычным явлением и мало кого удивля-ло, что я излагаю это коту,
удивиться следовало тому, что я знаю это, не имея телевизора и не читая газет. В то время я читал только отечественную литературу столетней давности, больше докумен-тальную, и убеждался, что ничего нового у нас никогда не произойдет, Беседуя о текущих событиях, я выдавал прочитанное за сегодняшнее – проходило. И перестройку, плавно переходящую в перестрелку, уже кто-то сравнивал с дуэтом Моdern talkyng: надоело раньше, чем началось...
* * *
Жизнь налаживалась – вновь открывались точки общепита, их уже стало больше, чем до февраля и, обжираясь, мы откладывали кусочки животным. Посетители и персонал, глядя на эти действия, проникались сочувствием к зверям и дарили свои недоедки, но было поздно: если кошка иногда была домашней, Чарс все больше входил во вкус самоокупае-мости и по нескольку дней не бывал у нас.
Одним из положительных результатов войнушки стало открытие сети магазинов «Сви-нина и субпродукты». До сих пор это были просто мясные магазины и меня удивляло оби лие мяса по госцене. Теперь нам объяснили, что мусульмане брезгуют не только свининой но и мясом, полежавшим рядом с ней. Теперь им гарантировали чистое мясо, а прочим, нам, к примеру, подарили новое развлечение – гадать, что такое СУБПРОДУКТЫ? Загля-дывать бесполезно – долго ничего не завозили. Наконец появились… свиные сосочки!
- Может, возьмем нашим?
- Ты что, я после такого не смогу к кошке прикоснуться!!!
А когда я заговорил об этом продукте в доме Ровшанак (у нее всегда много кошек), то дочка забилась в судорогах и потребовала навсегда закрыть тему. А ведь мы все так далеки от ислама! Но за несколько прожитых здесь лет и мы перестали считать свини-ну съедобной. Климат ли тому причиной, окружение ли – не пытался разобраться.
* * *
Затем обстоятельства заставили меня покинуть Душанбе – в мирное, счастливое время,
когда где и жить, как не здесь, казалось... Именно казалось: через два года началась новая войнушка, разогнавшая не только иноверцев, но и тех мусульман, которым интересно бы-ло не только убивать и быть убитыми.
Я мог бы взять Чарса с собой: сделать необходимые прививки, на несколько дней запе-
реть, чтоб новой заразы не прихватил, в сумке таскать по аэропортам – поток насилия, что
никак не увяжешь с ТАКИМ котом. И я поручил сестричке кормить, когда зайдет, и сооб-щать онем в письмах. Перед вылетом я узнал, что Чарс добио\лся таки благосклонности Евгении Львовны, уж не знаю каким способом, и кошачка разрешилась тремя впервые на что-то похожими: сиамским, тигровым и трехмастным, счастливым. Мы сохранили им жизнь, хоть все были самками.
На этом заканчивается история моих отношений с котом – но не история Кота. Через па
ру лет очередная войнушка выгнала сестричку из любимого города. Уезжая неизвестно куда, она не решилась взять с собой кошку и устроила ее у хорошего кента. Тот доволен приобретением, и – удивительное дело! – многочисленные соседи тоже, за котятами вседа очередь.
Рассказывала она и про Чарса. Как-то заметила, что Кеша исчез. Такую территорию с гаремом по-хорошему не отдают, видимо, мой кот в хозяина-убийцу пошел. Он стал уве-реннее и вскоре присоединил ко двору остальной микрорайон – сто шестой по-старому, по
том Гисс арский. Теперь, я полагаю, ему вернули исконное имя – Чортепа: четыре кладби-
ща. Действительно,четыре старых мусультманских кладбища окружают микрорайон. Сейчас это – непролазные рощи за полуразрушенными оградами, между стволов кое-где просматриваются спинки кроватей, самое популярное надгробие в наши дни: климат пре-
пятствует использованию панцирных кроватей по прямому назначению, но в символиче-
ском аспекте – сколько угодно. На ветках – яркие лоскутки, оставленные паломниками. Недавно часть одного и з них разрушили, спрямляя гиссарскую трассу – большой грех, этот участок дороги пользуется скверной репутацией, машины бьются одна за другой, и водитель, проезжая стремное место, бросает руль, чтобы совершить намаз, и неверующие именно в этом усматривают причину аварий.
А мой Чарс так и не стал галантным кавалером, он по-прежнему исполняет обязанности эмира на ходу, проявляя некоторую неразборчивость: его видели покрывающим уже сукотную – случай небывалый. Сестричка объясняет это тем, что Чарс не кот, а обыкновенный оборотень. Но сиамские котята в микрорайоне появляются и, если масть достатояно ярко выражена, разбираются месиными жителями – если удастся поймать до полного одичания.
Что ж, я рад, что не помешал коту строить свою биографию по собственному усмотрению – надеюсь, мне это зачтется и в следующей жизни я устроюсь не хуже.
К О Т Е Ц 23.04.00