Ах, как я люблю танцевать!
Стоит зазвучать танцевальной музыке, как в такт ей в душе у меня начинают вибрировать нежные незримые струнки, и каждая клеточка моего организма так и рвется закружиться в пленительном вихре танца…
И что это за характер у меня, - гены такие заводные мне достались что ли?!
Говорят, отец мой был в свое время лихим танцором… В нашем, тогда еще уездном, городе слыл он вундеркиндом. В русской расшитой косовороточке, с крошечной гармошкой в руках, специально для него сделанной на заказ, выплясывал он на диво всему уездному дворянскому собранию.
Так может я в него? Жаль, что я отца мало помню – осталась от него всего пяти лет.
А сама я ощутила властный зов танцевального ритма, говорят, годика в три… Может и раньше конечно, да на публике это было первое выступление. Родители взяли меня с собой в воскресный дом отдыха, так вот там я и вылетела в центр круга на танцплощадке. Ко всеобщему удовольствию умиленной публики, я под баян вытанцовывала что-то вроде «барыни». На макушке у меня, едва держась на светлых волосенках, весело подпрыгивал беленький бантик, и легкое светлое платьице надувалось пузырем. Мне дружно хлопала взрослая публика, а я никак не хотела из круга уходить…
Я тогда так уплясалась, что домой идти не могла и обратно ехала верхом на папиной шее.
В детском садике я была уже солисткой и потихоньку знакомилась с мировой танцевальной классикой. Хорошо помню, что и «гопак» и «лезгинку» я там уже танцевала.
Но не очень-то распляшешься, когда идет война… Разве только на тех концертах, которые мы готовили для раненых, что в несчетном количестве везли в наш тыловой город со всех фронтов…
Только запомнились мне не танцы, а совсем непонятные мне, маленькой, скупые слезы, стоявшие в глазах наших зрителей…
Загипсованные, забинтованные, плоховато выбритые – кто на костылях, кто с тросточкой, - набивались они в палату, где мы выступали… Потом нам дружно аплодировали и неловко совали на прощанье кусочки колотого рафинада. Чем еще тогда можно было нас побаловать, - ребятишек военного тыла, прозрачных и тощих, как дохлые цыплята в наших нынешних магазинах?
А каким чудесным праздником были первые городские новогодние елки в годы войны! Вот уж где было раздолье – светло, тепло, музыка веселая, сама Снегурочка в хоровод зазывает! Возле елки играет баянист …
Елка, сказочно разукрашенная, мерцает разноцветными огнями и кружится, словно и она не может не танцевать…
Вот тогда я выплясала свой первый в жизни приз. Когда Дед Мороз, в которого я еще наивно верила, вручал мне самую главную награду на той елке - за лихо исполненную лезгинку, то унести ее сама я была не в состоянии… Это были лыжи, на которых я каталась потом много лет, когда доросла до них. А забирать лыжи пришлось на сцену позвать маму, а то они были вдвое больше меня, - такая я еще была пигалица.
Школьные годы мои были довольно суровыми… В первый класс я пошла в самый разгар войны, тогда было не до танцев… И только летом, в пионерлагере, я отводила душу…
Уж там на концертах-то я танцевала всегда, да еще и номер бывал заключительный – коронный! Танцы это были разные, - народные, национальные, - но всегда веселые и зажигательные.
Но все когда-то кончается, пришел конец и войне… Не сразу наладилась послевоенная жизнь, еще и голодно было, и одеть было нечего… Но вот во Дворце Пионеров открыли школу танцев… Пропустить это было просто невозможно, тем более, что я жила рядом, стоило только через дворы подняться на соседнюю улицу, а многим приходилось ездить издалека…
Чему только там нас ни учили: полонез, мазурка, краковяк, полька-бабочка, па-д-эспань, па-дэ-патенер и еще что-то такое же салонное и парное… Ну и, конечно, вальс, который многим, особенно мальчишкам давался с огромным трудом.
Сейчас даже вспоминать смешно, но тогда именно такие танцы были в моде – пары двигались строго друг за другом по кругу, а средина зала оставалась пустой… И все это чинно-важно… Господи, тоска-то какая! Только вальс и спасал…
Но вот школа позади…
Институт ошеломил меня своими масштабами! Огромный актовый зал, а перед ним роскошное фойе для танцев с беломраморными колоннами и паркетом, натертым до зеркального блеска.
Как великолепно звучал там настоящий духовой оркестр!
Почти каждую субботу был там повод для танцев… Факультетов в институте была масса, и каждому из них хотелось повеселиться – таких праздничных вечеров было не счесть!
Ну как можно было усидеть за чертежами, когда прямо под нами, всего парой этажей ниже, так заманчиво льется мелодия вальса?! Мы потихоньку выскальзывали из большого чертежного зала и, прямо как пришли на занятия, в подшитых стареньких валенках, бросались в это волнующее море музыки и танца… Ах, как это было чудесно!
Кажется никогда я не забуду этих прелестных мелодий своей юности, этого просторного фойе и своих первых партнеров – еще таких робких и неуклюжих…
Но мы быстро там осваивались…
Вот тут-то призы были уже настоящими! Шутка ли, за вальс-бостон на карнавале в новогоднюю ночь! Такое не забывается…
Эх, молодость! Ведь даже где-нибудь в колхозе, на осенней картошке, мы тоже умудрялись танцевать… Уж кажется наработались от зари до зари так, что спину не разогнуть, а стоит зазвучать баяну где-нибудь возле клуба, под старыми березами, как мы уже там… Усталости как не бывало… По истоптанной, пыльной и неровной площадке мы летали в вальсе так же упоенно, как и по институтскому паркету, лишь взметая рыжую пыль своими резиновыми сапогами.
А какие, крамольные тогда, экстравагантные фокстроты и томительные танго мы научились танцевать! Какие зазвучали лихие румбы и нежные блюзы! Как волновали они юную кровь, когда руки партнера трепетно или уверенно вели меня в танце! Тогда ведь танцевали только парами, и сразу было ясно, кто кому нравится…
Боже, а каким хулиганским поступком считался рок-н-ролл! За него и из института можно было вылететь в два счета… Так что его танцевать можно было только в узком кругу, где-нибудь в своей компании… Но зато, какая музыка, - устоять невозможно!!! Как повелительно заставляет она выделывать почти акробатические номера! И моргнуть не успеешь, как, держась за сильную руку партнера, вдруг взлетаешь над его головой и четко встаешь на ноги, даже не сломав тоненьких каблучков-шпилек…
Просто удивительно, как это мы умудрялись!
После этого даже лихая мазурка померкла, а полонез – так тот просто казался нам чопорно-старушечьим.
Помню, уже после института, я из Болгарии, куда ездила в свой первый отпуск, привезла кокетливый, очаровательный чарльстон…
В конструкторском бюро, где я тогда работала, желающих освоить его было хоть отбавляй… И вот, под музыку производственной гимнастики, я обучала этому хитрому искусству своих коллег… Мои черные замшевые туфельки лихо мелькали в проходе между кульманами… Каблучки, ловко чередуясь, легонько отлетали назад… Я так увлеклась, что не заметила, как по проходу тихо крался наш начальник… Хмуря густющие седые брови, он высматривал, кто это так отчаянно выплясывает, нарушая порядок… Но под хмурыми бровищами его пряталась такая добрая усмешка, что вдруг показалось, что ему самому еще хочется, да жаль вот – уже свое отплясал…
А какое неслыханное очарование открылось вдруг в зажигательном венгерском чардаше, когда я ездила на Балатон!
Я просто заболела им, и не успокоилась, пока не научилась! Уроки мне давала Эржибет, гид нашей группы… Днем, когда все наши коптились на пляже, мы, прямо в холле нашего отеля, включали проигрыватель… Заезженная пластинка, хоть и шипела, но это не мешало мне осваивать совсем особые па чардаша…
Ученица я оказалась способная - дело продвигалось быстро…
Для закрепления уроков, Эржибет однажды вечером сманила всю группу в ближайшую рыбацкую таверну… Там играл небольшой, но настоящий оркестрик венгерских цыган.
Что-то сказав по-венгерски усатому седовласому цыгану, Эржибет взяла меня за руку и вывела в центр небольшой площадочки… Оркестр вступил осторожно, ритм был спокойным, плавным,, и мы довольно уверенно начали первые па своего чардаша… Но постепенно ритм нарастал, движения все убыстрялись, словно шло соревнование, кто первым не выдержит – оркестр или танцоры? Но мы с Эржибет кружились все быстрее и быстрее, прищелкивая пальцами и каблучками туфель… Наши широкие юбки, которые тогда носили поверх пышных нижних – белоснежных, отороченных кружевцем – уже взвились и образовали почти горизонтальный круг, а ритм все нарастал… Мы уже едва успевали выделывать ногами нужные фигуры, раскраснелись, но сдаваться не собирались…
Наконец, старый цыган резко ударил смычком по струнам своей скрипки, и последний звонкий аккорд, рассыпавшись, замер. Мы с хохотом повалились на свои места – вот это да!!! Вот это танец!!!
Но тут старый цыган, с кружкой пива в руках, подошел к нашему столику и стал что-то говорить, улыбаясь и поглядывая на меня в упор горячими черными глазами…
- Он не верит, что ты сегодня впервые танцевала наш чардаш, - перевела Эржибет, смеясь.
- О-о-о! – выразительно протянул цыган. И поднимая кружку, одобрительно покачал своей седой кудлатой головой…
- Он пьет за твое здоровье!
Уезжать из Венгрии не хотелось… Но наступил и прощальный вечер. Высоко над городом в открытом летнем ресторане мы любовались великолепной вечерней панорамой Будапешта с горы Геллерт и, конечно, танцевали… Вот там чардаш я танцевала уже с настоящим венгром – и Эржибет за меня даже не волновалась.
Но вот уже позади осталась юность с ее веселыми вечерами и танцами под оркестр, с шумными вечеринками и дружными компаниями… Теперь и вспоминать смешно, как танцевали под звуки патефона или проигрывателя, которые почти заглушались шарканьем всего-то нескольких пар ног.
Но вот позади и чуть грустный свадебный вальс…
Как жаль, что юность все-таки кончается!
Вот я и отпрыгалась!
Только редкими отдушинами стали теперь дни рождения друзей или семейные вечера. Но теперь и дети мои, как я когда-то, тоже могут вылететь в центр круга, повинуясь зову музыки… И теперь я частенько танцую с младшим сынишкой на руках – он тоже это любит.
Какая жалость, что в мои времена бальные танцы не были в таком почете, как теперь! Уж я бы точно была тогда в первых рядах, если не в призерах какого-нибудь конкурса…
А сейчас я просто с огромным удовольствием любуюсь на всю эту прелесть…
Я белой завистью завидую девушкам в роскошных бальных нарядах, которые выступают с партнерами, о которых можно только мечтать! Ведь они никогда не наступают на ноги, не спотыкаются, слышат музыку и даму свою ведут так легко и уверенно!
Как мало встречала я таких за свою жизнь… Все больше какие-то мешковатые да неуклюжие, которых приходится самой вертеть, еще и делая при этом вид, что ведет все-таки партнер.
Но право, что за натура у меня?!
Ведь давно уже пора угомониться! Уже и дети выросли, и для них уже отзвучали свадебные вальсы… А я все еще не могу никак сидеть спокойно, если звучит музыка, и никогда не упускаю случая потанцевать…
Вот только с партнерами теперь пошли сложности, так как ровесники-то мои уже поугомонились… Впору, как Алле Пугачевой, запеть: «…молодой человек, потанцуйте же со мной!» - видимо и ей это уже знакомо…
Ну, да ничего, встречаются иногда еще и лихие танцоры.
Вот так однажды в Кисловодске мне судьба подарила партнера, о каком я мечтала всю жизнь – он не был ни высоким, ни красивым, но в танце просто расцветал… Мы буквально с первого же танца почувствовали, что тут мы – родственные души, и танцевать с кем-то другим больше не хотелось ни мне, ни ему… Любые ритмы, любые танцы – мы совпадали в каждом движении и с наслаждением танцевали каждый вечер. Но возраст сказывался, и ноги болели, как оказалось, не только у меня, но и у него – мы долго не сознавались друг другу в этом…
Тогда мы просто, отдыхая, смотрели на танцы со стороны…Но однажды к нам подошли совсем незнакомые люди и попросили нас потанцевать еще: « Вы так красиво танцуете! Пожалуйста, доставьте нам радость!»
Душу я теперь отвожу только в отпуске, где-нибудь в санатории или на теплоходе – это тоже чудесно!
Палубные огоньки по борту очерчивают контуры танцплощадки… Вечерняя свежесть ласкает разгоряченное лицо… Ярко-голубое покрытие палубы усыпано мелкими росинками – танцевать скользко и немножко опасно… Над просторами какого-нибудь волжского моря мелодия плещется в такт широкой волне… И танцевать, и кружиться хочется так же широко и вольно.
Забываешь, что от вечерней сырости ночью наверное будут ныть суставчики, а натруженные мышцы, даже сквозь сон, может схватить предательская судорога… Тогда я соскочу с постели, разотру одеревеневшую ногу, скорченную резкой болью, и ругну себя, на всякий случай, что опять перестаралась.
Но уже на следующий вечер я снова, едва заслышу звуки музыки, быстро взбегу по трапу на влажную и ветреную верхнюю палубу…
Там я забываю и про свои ноги, и про свой возраст: «…Лет пятнадцать с плеч долой!» - как поет Пугачева…
Я тоже там молодею!
Ах, как же я люблю танцевать!!!
Екатеринбург, 1991 год