Петроград, 1918г.
Город представлял собой жалкое зрелище.
Одно за другим закрывались периодические издания. Те, кто зарабатывал себе на жизнь литературным трудом, оставались без работы. Кто-то катастрофически спивался, кто-то занимался переводами. Но всё это меркло, по сравнению с тем, что коренных петербуржцев выселяли из их собственных больших и светлых квартир, оставляя лишь за некоторыми право занимать только одну комнату. Но везло не всем.
Со всех городов, деревень и провинций в Петербург стекались представители новой власти. Грубые и малограмотные, они заполняли всё пространство города. Как саранча, врываясь в «буржуазные» квартиры, занимались мародёрством. В разграбленных квартирах было холодно. Привоз топлива в город был ограничен ещё в начале года. Некогда радостный и великолепный Петербург, с разноцветными фасадами домов, превратился в гудящую чёрную массу от цвета кожаных курток новых жителей города.
Утром 25 декабря 1918 года он в последний раз оглядел пустые комнаты квартиры на Офицерской. В оглушающей тишине он слышал своё дыхание. И так это было непривычно! Ещё совсем недавно в этой квартире было многолюдно и торжественно. Каждую субботу здесь собирались актёры и художники, поэты и меценаты, готовые всегда придти на помощь в создании нового журнала или альманаха. Тут можно было услышать голоса многих талантливых современников, поспорить с ними о литературе и искусстве. Теперь всё это осталось в прошлом.
«Уже завтра здесь будут жить «матросы в революции» и вытирать грязные руки о благородный бархат портьер», - подумал он и закрыл ладонями усталое лицо. Ему оставили одну комнату из четырёх. Но такое соседство не прельщало. Он забрал с собой только книги и фотографии. Картины остались здесь: «Искусство принадлежит народу».
Он надел пальто и попрощался с бывшей уже домработницей
- Марусь, ты бы ехала к себе в деревню, видишь, что творится.
Маруся представляла собой типичную деревенскую женщину, с широким лицом, большим телом, здоровым духом и никогда не исчезающим с её щёк румянцем. Она была ещё молода, и за шесть лет службы в этом доме, кое-как обучилась грамоте.
Маруся поправила выпавший из-под косынки локон русых волос и ответила с дрожью в голосе:
- Что Вы, барин! А кто ж на хозяйстве-то останется?
- Да, какое теперь хозяйство! Уезжай, Марусь, не хочется мне оставлять тебя здесь, - и он, наверное, впервые за много лет посмотрел на неё с нежностью.
- Вы за меня, барин, не волнуйтесь. Да и … … Васька со мной, - Марусины щёки и без того красные заалели, - а с почтой-то что делать?
- С почтой, - он на минуту задумался, - пересылай. Адрес сообщу позже.
Он замотал шарф вокруг шеи, застегнул пальто и окинул взглядом родные стены.
- Всё, Марусь, прощай.
- Ой, барин! Что ж теперь будет-то, - Маруся вытерла уголки глаз узорчатым краем белоснежного фартука.
- Ничего, Марусь. Ничего. Береги себя.
На лестничной клетке послышались шаги, и в открытую дверь ввалился огромный Васька.
- Всё, барин. Колесница подана. Фу-ух, умаялси! С часу бегал по городу, еле-еле извозчика-то нашёл. Все бегут! Все-е-е.
От Васькиного громкого баса у него застучало в голове.
- Да, не кричи ты, Василий. Соседи услышат.
Как только он произнёс эту фразу, дверь в квартире напротив отворилась, и кто-то осипшим голосом спросил:
- Уезжаете, Михаил Александрович? Или так, погулять вышли?
В проходе стояло нечто между мужчиной и женщиной, в военных сапогах и с красной косынкой на голове.
- В издательство собираюсь, - спокойно ответил Михаил.
- А... Это в воскресенье-то? Ну-ну…
Оно посмотрело на него злым хищным взглядом, выпустив вонючий дым дешёвых папирос, и захлопнуло дверь.
- Это – баба, что ль? – спросил изумлённый Васька, - А? Михаил Александрович?
- Хватит болтать, Василий. Помоги лучше, возьми один чемодан.
Михаил взял папку с трюмо в свободную руку и неуверенной походкой стал спускаться вниз. Сзади него шёл огромный Васька с одним чемоданом в руке, второй поправляя шапку-ушанку:
- Ну, барин, и дела! Такая ж сразу застрелит-то, а? У-у-ух…
Колесницей оказалась полуразвалившаяся телега, запряжённая худой, старой лошадью. Михаил посмотрел на Ваську: тот прекрасно знал такой его взгляд.
- Не серчайте, барин. Ничего другого не сыскать было.
На телеге сидел какой-то человек, мало похожий на извозчика, и равнодушно грыз семечки, сплёвывая кожуру прямо к парадному.
- Ну, чё стоишь? Поедем, аль нет? – сказал он, дыхнув на Михаила Александровича перегаром, смешанным с запахом чеснока.
- Поедем, - сказал Михаил, чувствуя, как дурнота подкатывает к желудку.
Маруся, наблюдавшая за всем из окна, крикнула в открытое окно:
- Прощайте, барин! Авось, свидимся ещё! Ох, горе-горе!
- Что, дура, окно-то отворила, простудишьсси! – крикнул Васька, закидывая чемоданы на телегу.
Михаил Александрович посмотрел на крышу дома. Даже вороны, и те улетели.
- Ты, Василий, за Марусей пригляди, хорошо?
- Не извольте волноваться, Михайло Лексаныч! Я Маруську в обиду не дам! Прощайте, барин. Извозчик, трогай!
Тот, которого Васька назвал извозчиком, крикнув: «Нн-о, залётныя!», повалился на бок, чуть не столкнув чемоданы в серую массу декабрьского снега.
- Поаккуратней нельзя? – спросил Михаил Александрович, брезгливо тронув «извозчика» за плечо.
- Не нравится – слазь! Кончилось твоё время, буржуй недобитый! Теперича мы, крестьяне, человеками будем!
От этих слов Михаилу стало совсем плохо, но он почему-то рассмеялся:
- Слышь, человек, у «Фёдорова» подождёшь меня минут пять, а потом - на Николаевский.
- Это, смотря, сколько заплатишь! - просипел «извозчик», хитро улыбаясь почти беззубым ртом
- Не обижу, - сказал Михаил, всё ещё смеясь.
Лошадь плелась, трудно выдёргивая копыта из мокрого грязного снега. Весь Петербург спешил. На улицах была толчея и давка, а в воздухе витало что-то тёмное, нехорошее. Как будто чья-то чёрная тень нависла над городом.
Грабили не только квартиры, но и магазины, различные лавки и торговые товарищества, и даже церкви. И всё, весь город покрылся чёрным мраком и неизвестностью. Оставшиеся в городе люди «из прошлого» жили в голоде и в холоде, в болезнях и в бесчисленных допросах. Их мучили и травили, а они вопреки всему продолжали жить. Многие, многие оставались и верили, что всё ещё изменится…
Обо всём этом думал Михаил Александрович под отборный мат «извозчика», когда усталая и голодная лошадь не могла идти дальше и вставала посреди улиц.
У «Фёдорова» Михаил надеялся встретить Виктора Соловьёва, завсегдатая питерских кружков и литературных кафе. Он был проверенным и надёжным человеком. Столкнулись они у входа. Соловьёв, маленького роста, но крепкий телосложением, практически выбегал из ресторана.
- О, здорово, Михаил Александрович! Пообедать пришли? А я, вот, уже.
- Здравствуй, Витя. Тут такое дело… Мне в Москву срочно надо уехать, к Сахарову не успею. Заскочишь, передашь, - и он протянул небольшую папку, - здесь мой архив и бумаги кое-какие. Не хочется с собой везти.
- Передам. Тем более, я к нему сегодня собирался. А ты – надолго? - и он как-то с волнением посмотрел на Михаила.
- На пару дней, а потом, может быть, вернусь…
- Как-то ты неуверенно говоришь. Что-нибудь случилось?
Михаил хотел что-то сказать, но, посмотрев на «извозчика», передумал.
- Да нет, ничего. Александру скажи, что из Москвы позвоню. Папку не забудь передать. Выручишь? Мне пора, - он уселся на телегу, засунув руки в карманы пальто.
- Передам. Всё сделаю, как надо. А это что – твой экипаж?! Ну, ты даёшь! - он хлопнул по телеге рукой, - пока!
До Николаевского они ехали, казалось, целый день. Старенькая лошадь то и дело вставала посреди улиц, и «извозчик» орал на неё отборным матом, пока лошадь вновь не шла вперёд.
- Тпру, приехали. Николаевский.
Ещё в начале века вокзал с трудом справлялся с большим потоком пассажиров. Теперь, когда из города уезжали все, кто только мог, здание было набито битком. Знаменская площадь, переполненная обозами и телегами с вещами, практически перекрывала трамвайные пути. Люди спешили прочь из Петербурга и уезжали кто куда.
Михаил Александрович, взяв чемоданы в обе руки и озираясь по сторонам, зашагал вглубь вокзала. Его кто-то окликнул. Михаил оглянулся на голос и увидел своего давнего знакомого. Это был Андрей Валеев, бывший импресарио Мариинского театра. С некоторых пор, практически все стали «бывшими». Валеев был молод и красив. Невысокого роста, блондин, с голубыми глазами, он приковывал к себе нежные девичьи взгляды, как магнит, широко используя свою привлекательность в «корыстных» целях. Он постоянно что-то кому-то
доставал: то билеты в театр на очередную премьеру, то какой-нибудь дефицитный товар. Многие не могли обойтись без его помощи. У него везде были связи и свои люди. И это он уговорил Михаила уехать, пообещав сделать настоящий партбилет.
Андрей был одет явно не по погоде. В лёгкой куртке, без головного убора он стремительно подошёл к Михаилу, улыбаясь белоснежной улыбкой:
- Михаил Александрович! Добрались, а я Вас уже заждался.
А потом, снизив голос до шёпота, спросил:
- Ну, как, не передумали? - и он артистически вздёрнул брови.
- Не знаю. Убегаем, как крысы с тонущего корабля, сказал Михаил, опустив глаза в пол.
- Тише, Вы! Нас же могут услышать! Ну, мы же не навсегда. Мы вернёмся. Вот, пройдёт немного времени, всё уляжется, утрясётся, тогда и вернёмся.
- Всё равно, на душе как-то погано.
- Ладно Вам, Михаил Александрович! Зато, там, - и он многозначительно расширил глаза, - сво-бо-да! Пойдёмте, пойдёмте, отправляемся через полчаса.
Они заняли места в вагоне второго класса. Первый уже весь был занят. Валеев присел у окна, высматривая хорошеньких барышень.
- Ничего, вот, закончим наши дела в Москве, а там…
- Господин, м…м…м… товарищ, Вы не могли бы убрать чемоданы с прохода?
Перед ними стояла стройная молодая девушка в меховой накидке светло-голубого цвета.
- Простите, - ответил Михаил и подвинул чемоданы ближе к себе.
Тут «импресарио» оживился и стал предлагать себя в провожатые:
- Вы, простите, барышня, одна путешествуете? Ой, как нехорошо! Как нехорошо! Бандитов сейчас много. Давайте, мы будем сопровождать Вас. Ну же! Ну, соглашайтесь! Мы – люди культурные, разговорами донимать Вас не будем. А как Вас зовут?
Михаилу второй раз за сегодняшний день стало смешно.
- Вот, это, – Андрей указал рукой на Михаила, - Михаил Александрович Летин. Он – яркий представитель петербургской интеллигенции. Неужели, Вы ничего о нём не слышали?!
- Андрей, прекрати, пожалуйста, - смущаясь и краснея, попытался остановить его Михаил.
Девушка в накидке из голубого меха внимательно посмотрела на Летина:
- Михаил Александрович, здравствуйте! Я – Аня. Аня Заболоцкая. Мы встречались несколько раз на собраниях «суворинского клуба». Разрешите?, - она присела рядом с Летиным, - Я и у Вас один раз была, на Офицерской, помните? Я романсы пела.
- Ах, да! Здравствуйте, Анечка. Давно это было. Кажется, что в прошлом веке. Вы, помнится, тогда ещё гимназисткой были…
- Не так и давно. В четырнадцатом. Я теперь в редакции «Дело народа» работаю. Наши уже все в Москву перебрались. Вот, и я теперь.
- Так, Вы согласны? - не унимался «импресарио»
- Если Михаил Александрович не будет против…
- Я с удовольствием составлю Вам компанию.
- Что же теперь будет? – она посмотрела на Михаила глазами испуганного ребёнка.
- Не знаю, Анечка. Но, Вы – девушка умная. Думаю, у Вас всё будет хорошо.
2
Москва, 1918г.
Утром в Москве был снегопад. На перроне Валлева встречал его друг. Андрей ещё издалека увидел его. Широкоплечий и высокий, в тёмном пальто и шапке, он резко выделялся на фоне белого-белого снега.
- Это мой друг, Алёшка Рогов! Я вас сейчас с ним познакомлю, - сказал Валеев, на ходу спрыгивая с поезда.
- Привет, «импресарио»! Долго же ты до нас добирался!
- Лёшка, привет!- закричал Валеев, пытаясь дотянуться до шеи своего друга, - вот, доехал, наконец-то.
Когда поезд остановился, Андрей помог выйти из вагона Анне и показал рукой в сторону Летина:
- Знакомься, это – Михаил Александрович Летин, ты его знаешь заочно. А эту девушку зовут Анна.
Рогов протянул широкую ладонь к Михаилу:
- Как же, как же! Читал Ваши критические статьи, впечатляет.
Затем он перевёл взгляд на Аню:
- Очень приятно. Меня зовут Алексей.
Валеев, похлопывая по плечу своего друга, заметно повеселел.
- Ну, что, Михаил Александрович, Вы с нами или как?
- Нет. Я пока в гостиницу. Вот, только, Анну провожу.
- Хорошо. Тогда до вечера. Встречаемся в «Домино» на Тверской. До свидания, Анна. Надеюсь, ещё увидимся, - он зашагал вперёд лёгкой походкой, что-то оживлённо рассказывая Алексею.
- Итак, Анна, далеко мы направляемся? - Летин подставил свою руку, - прошу вас.
- Пока я буду жить у сестры на Никитском. Михаил Александрович, как вы думаете, это – надолго?
- Анечка, вы задаёте такие вопросы, на которые я не могу вам ответить. Давайте пока об этом не думать, хорошо?
Летин улыбнулся и поймал себя на мысли, что и сам хотел бы знать, когда всё это закончится.
Они сели в экипаж. Лёгкий пушистый снег хороводом кружился вокруг старых лип и фонарных столбов. Мороз совсем не чувствовался. Москва была по-зимнему празднична и красива.
Анна сняла перчатки и ладонями ловила маленькие снежинки.
- Михаил Александрович! Посмотрите, они такие красивые и такие … разные, - она с улыбкой посмотрела на Летина. Он взял её ладонь в свою:
- Действительно, разные. Надо же! Никогда об этом не задумывался! Анечка, вы совсем ещё ребёнок! Я рядом с вами чувствую себя студентом.
Анна отвернулась и надела перчатки.
- Анна, я вас обидел? – Летин почувствовал, что сказал лишнее.
- Нет, - ответила Анна, - руки начинают замерзать
Остаток пути они ехали молча.
На Никитском, в доме, который ещё называли «Домом Правды», проживала двоюродная сестра Анны – Ольга. Она являлась секретарём экономического отдела газеты «Беднота», была недурна собой и любила проводить время на различных поэтических вечерах, которые, в отличие от Петербурга, проводились в Москве с завидным постоянством. Квартира была коммунальной и состояла из трёх комнат. Ольга занимала комнату с небольшим чуланчиком. При желании в этом чуланчике можно было спать. Две другие комнаты занимали сотрудники этой же газеты: один из редакторов, вечно недовольный мужчина пятидесяти лет, с противной залысиной на макушке и редкими сальными волосами вокруг неё; и корректор – молодая девушка по имени Яна. Яна с Ольгой дружили уже давно и вели негласную борьбу с ворчливым старикашкой.
В это утро в квартире находилась одна Яна. Она знала о приезде Ольгиной сестры, и готовилась к встрече. Яна перетащила в чуланчик «походную» кровать, принесла одеяло, подушку. Застелила постель.
- Чего-то не хватает, - подумала Яна и передвинула маленькую тумбочку из своей комнаты.
На неё Яна поставила небольшую вазу с высушенным букетом полевых цветов:
- Вот, теперь всё в порядке.
В дверь позвонили. Яна обрадовалась и побежала открывать. Ольга много рассказывала ей о своей сестре, и Яна ждала приезда Анны с нетерпением.
- Здравствуйте. Вы, наверное, Яна, - спросила Анна у девушки, открывшей дверь.
- Да, я – Яна. А Вы, наверное, Анна, - затараторила Яна, смеясь. Она не ожидала увидеть Анну вместе с незнакомым молодым человеком.
- Это – Михаил Александрович Летин. Он сопровождал меня из Петербурга, - Анна смутилась.
Яна посмотрела на Михаила с интересом. Он, привыкший к публичным выступлениям, вдруг, застеснялся такого откровенного взгляда Яны:
- Ну, вот, Анна, я передал вас в надёжные руки, - теребя шляпу и переминаясь с ноги на ногу, сказал он, - приятно познакомиться с вами, Яна. Мне пора. Всего доброго!
- Благодарю вас, Михаил Александрович, за проявленную заботу. До свидания, - сказала Анна, опустив глаза в пол.
Когда дверь за Летиным закрылась, Анна зачем-то начала оправдываться:
- Знаете, Яна…
- Давай, на «ты», - перебила её Яна, - Мы, вроде, с тобой одного возраста.
- Хорошо. Знаешь, Яна, мы с Михаилом Александровичем несколько раз виделись на литературных вечерах в Петербурге. А в поезде встретились случайно, и …
- Это очень хорошо, что ты ехала не одна. Сейчас же такое время! Ужас! Рассказывали, один поезд остановили, всех высадили, прям ночью, заставили отдать все деньги и драгоценности. А потом, так и оставили на путях. А люди-то богатые ехали. Хотели через Одессу заграницу бежать, и бриллианты все с собой взяли. А Ольга уж очень за тебя волновалась! Ой, заболтала я тебя! Ты, наверное, устала. Мне на работу пора. Ты располагайся пока. Ольгина комната в конце коридора. А вот, - и она указала на комнату рядом с кухней, - моя. Захочешь чаю – всё в Ольгиной комнате, в шкафчике под подоконником. У нас с ней всё общее. А то, тут у нас сосед – такой противный! Мы всё прячем, на кухне ничего не оставляем. Ладно, я побежала. До вечера. Если что – вот, телефон, звони. Ольга придёт пораньше, если отпустят. Всё, пока!
Яна, как метеор промчалась мимо Анны, задев краем пальто несколько газет, лежавших на трюмо. Аня подняла их и пробежалась глазами по заголовкам. Среди газет оказалась распечатанная мелким шрифтом листовка. Анна прочитала заголовок:
26 октября. Послание патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров
«…Не России нужен был заключённый вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности, все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощённого, вами введённого суда…
Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью: прикрываясь различными названиями – контрибуций, реквизиций, национализаций, вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабёж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, мебель, вещи, одежду…
Соблазнив тёмный и невежественный народ возможностью лёгкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нём сознание греха»
От неожиданно резких слов в адрес новой власти Анну кинуло в жар. Она несколько минут сидела, не двинувшись с места. Практически все её знакомые приняли революцию с восторгом и с юношеским максимализмом. Анна пока не приняла. Она думала, но ещё не определилась. Она видела, как страдали те, кто не принял, и как радовались те, кто шагал вместе с революцией по дороге к светлому будущему. Но ей эта дорога казалась призрачной.
Анна отложила листок. Зашла в ванную. Водопровод не работал. Она набрала в небольшой таз воды из керамического кувшина и умылась. Холодная вода быстро привела её в чувства.
- Нельзя же так оставлять этот листок. О чём они вообще думают?
Анна прошла на кухню, взяла спички и сожгла крамольное послание.
Немного успокоившись, она зашла в комнату сестры и заглянула в чуланчик. Не распаковав вещей, она прилегла на «походную» кровать и тут же уснула.
Михаил Александрович остановил извозчика у гостиницы «Савой». Швейцара не было видно, и ему пришлось самому, прихватив два своих чемодана, открывать тяжёлую дубовую дверь гостиницы.
Он подошёл к портье за стойкой и попросил ключ от двести пятого номера.
- Добрый день. На мою фамилию забронирован номер. Двести пятый. Посмотрите, пожалуйста. Моя фамилия – Летин. Зовут - Михаил Александрович.
- Одну секунду, - портье открыл регистрационную книгу, - да, есть такой. Документы ваши, будьте добры.
Летин достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и передал его портье. В холе никого не было. Эта непривычная тишина показалась ему затишьем перед бурей. Лишь в зале ресторана сидели несколько человек.
- Так. Всё в порядке. Вот ключ. Приятного пребывания!
«Савой» - был особым отелем, что называется «не для всех». И тогда, и, уж тем более, сейчас. «Хозяева жизни» поменялись, роскошь – осталась. Летин останавливался здесь не раз, когда приезжал в Москву. В обстановке гостиницы ничего не изменилось. Но его поразила необычная тишина.
Он поднялся по мраморной лестнице на свой этаж и уловил «невидимый» взгляд человека в чёрном, читавшего газету в удобном мягком кресле. От этого взгляда Летину стало не по себе. Он занервничал и, открывая номер, уронил ключ. Тяжёлый деревянный брелок упал на покрытый красной дорожкой каменный пол, что не смягчило звук от удара. Человек в чёрном, опустив газету, спросил уверенно громко:
- Товарищ, Вам помочь?
Летин заволновался ещё больше, его голос задрожал:
- Нет, благ… спасибо. Перчатки забыл, вот руки и замёрзли.
С этими словами он вошёл в номер, закрыл дверь и прижался к ней спиной. Он затаил дыхание, боясь, что его услышит «коридорный». Теперь он понял причину такой тишины.
Прошло несколько минут, и Летин снова обрёл способность двигаться.
«Зачем Валеев забронировал номер в этой гостинице? Ах, да! Я же его сам об этом попросил. Сам виноват. Теперь ещё и засветился! Ох, дурак.
Его мысли прервал стук в дверь. Ужас пробежал по спине холодным потом. Летин про себя досчитал до пяти и открыл номер. Перед ним стояли двое. Один, постарше, в штатском, другой – в милицейской форме.
- Здравствуйте. Документы ваши предъявите, - сказал милиционер.
- А, ч-что? Что-то случ-чилось? – заикаясь, спросил Летин.
- Нет. Ничего. Проверка документов. Когда Вы приехали в Москву?
Летин старался успокоиться.
- Только что, - сказал он более отчётливо.
- Вы с кем-нибудь уже встречались? Говорили?
- Нет. С поезда сразу в гостиницу, - Летин сам не заметил, что соврал.
- Всё в порядке. До свидания.
Летин не был трусом, но в данной ситуации испугался не на шутку. «Нужно срочно что-то придумать. С Валеевым мы встречаемся только вечером, значит, мой «партбилет» я смогу забрать у него тоже только вечером. Ладно, надо всё ещё раз обдумать. До вечера у меня есть время»
Он хотел, было, уже позвонить Сахарову в Петербург, но передумал и заказал ванную.
Горячая вода понемногу снимала напряжение последних двух дней, но какие-то мрачные мысли не покидали его головы. Когда вода совсем остыла, Летин вылез из ванны, накинул халат и сел за газеты.
Спустя несколько часов, проведённых в раздумьях, Летин пришёл к выводу, что от него самого мало, что зависит. Поэтому он стал собираться на встречу с Валеевым. Он подошёл к окну, чтобы подышать свежим морозным воздухом. Оттуда сразу повеяло московским говором: «Чайники, самовары лудить, примуса починять!» Москва шумела на все голоса, несмотря на вечер. Продавали все и всё. Особенно много торговали церковной утварью, не страшась гнева свыше. Летин не был сильно верующим человеком, но Бога не отрицал. И теперь не отрицает, хотя, смотря на то, что стало с его страной, в праведности стал сомневаться больше.
Он переоделся. Закрыл окно, заметив при этом, как из здания гостиницы вышли трое человек. Двое из них с силой толкали в стоявший рядом автомобиль пожилого человека.
Михаил нехотя надел пальто и вышел из номера. В конце коридора сидел уже другой «коридорный», но для Летина они все были на одно лицо. Проходя мимо, он зачем-то поздоровался с человеком в чёрной кожаной куртке. Ему в ответ улыбнулось страшное лицо серого цвета.
На улице было свежо. Белый пушистый снег мерцал множеством искорок в свете фонарей. Летин ударил руками по карманам пальто и наткнулся на что-то большое. Это был ключ от номера, и ему пришлось вернуться.
- От двести пятого возьмите, пожалуйста.
- Говорят, возвращаться плохая примета, - с осторожностью сказал портье, протирая свои очки.
- Знаете, я в приметы не верю, - так же с осторожностью ответил ему Летин
- Как знать, как знать, - портье как-то судорожно заморгал, в упор глядя на него.
Сначала Михаил подумал, что портье - больной, но тот моргал долго и усиленно.
- Вы спрашивали адрес гостиницы «Метрополь»? Вот, я записал вам его, - портье протянул Летину небольшой листок бумаги, продолжая моргать.
Летин ничего не понял, но листочек забрал, поблагодарив портье за оказанную услугу. Он вышел из гостиницы, прошёлся вперёд к следующему переулку и развернул записку. В ней было только три слова: «сегодня будут обыски». Михаил достал из кармана спички и сжёг послание.
- Да, - подумал он, - становится всё интересней! Пора в «Домино».
3
Летин завернул за угол и пошёл по направлению к кафе, оставляя за собой следы от ботинок на девственно-чистом снегу.
Было шесть часов тридцать минут, когда он переступил порог «Домино». Почти у входа в кафе стояли Валеев с Роговым
- Михаил Александрович! Здравствуйте! – Валеев выглядел абсолютно счастливым, - Сегодня будет необыкновенный вечер! Вы знаете… - он повёл Михаила в середину зала, - сегодня Вы сможете увидеть поэтическую дуэль! А, знаете, кто будет «стреляться»?
- Андрей, ближе к делу, - Летин заметно нервничал
- Лёш, пойди, пока, закажи чего-нибудь, мы – мигом, - и он с Михаилом удалился в сторону уборной.
- Так, сначала захожу я, а вы минуты через три.
Летин выждал три минуты, открыл дверь и огляделся по сторонам. Только убедившись в том, что кроме них в этом месте никого нет, он шёпотом спросил у Андрея:
- Ну, что? Билет готов? Я деньги принёс.
- Обижаете, Михаил Александрович, конечно, готов! Вот, теперь вы - член коммунистической партии! Поздравляю вас, товарищ Летин!
- Не ёрничай, Андрей! – Михаил разглядывал свой «пропуск на свободу», - да… как-то не вяжется моя партийность с происхождением, а?
Он посмотрел в зеркало. Отражение нарисовало ему молодого человека тридцати с лишним лет. С большими карими глазами, обрамлёнными дугами чёрных ресниц. Мужественное лицо подчёркивали волевой подбородок и седые виски, ярко выделявшиеся на фоне тёмных густых волос.
- Ничего, Михаил Александрович, прорвёмся! – сказал Валеев, убирая деньги в задний карман щегольских брюк, - Завтра встречаемся на Киевском в 11.30. Не опаздывайте. Это – наш последний шанс!
Летин прошёл мимо столиков с нехитрыми закусками, и за одним из них, у эстрады, он увидел Анну. Она была радостна и удивительно мила. Анна тоже его заметила и дождалась пока он подойдёт к её столику.
- Добрый вечер, Анна.
- Добрый вечер, Михаил Александрович! Яну Вы знаете. А это, - она указала на девушку с длинными русыми волосами, - моя сестра Ольга.
- Здравствуйте, Яна. Приятно познакомиться с вами, Ольга, - он, по привычке, хотел, было, поцеловать Ольге руку, но передумал и просто пожал её по-товарищески, - Пришли на поэтический диспут?
- Да, - Анна встала из-за стола, - у Ольги были билеты, и она пригласила нас. А, вы? Тоже решили послушать? Говорят, Маяковский сегодня тоже здесь будет.
- Нет. Я уже ухожу. Завтра, я уезжаю в Киев. Приятного вечера. До свидания.
- До свидания, Михаил Александрович, - Анна проводила его глазами.
-Это и есть – Михаил Александрович Летин? - спросила Ольга, с интересом наблюдая за сестрой.
- Да. Правда, он милый?
- Ты, что, влюбилась? - боясь засмеяться, спросила, до сих пор молчавшая по какому-то недоразумению, Яна
- Что за глупости?! Конечно, нет, - Анино лицо, вдруг, побледнело, - просто так спросила.
- Скорее – да! - вынесла свой вердикт Ольга, - но это не страшно. Вы же слышали: он завтра уезжает в Киев, а значит…
- Итак, здравствуйте, товарищи! Сегодня у нас поэтический диспут! Футуристы против символистов! – откуда-то издалека прозвучал голос конферансье, - Поприветствуем, товарищи! Со стороны футуристов первым на эту сцену приглашается…
Анна ничего не слышала. Ей было жаль, что встреча с Летиным оказалась короткой. А завтра он уедет, и она никогда больше его не увидит. «Киев…Киев…он уезжает в Киев?» Догадка молнией пронеслась у неё в голове. На глаза навернулись слёзы. Она сняла со спинки стула свою накидку и побежала к выходу.
Ольга бросилась за ней. Она схватила Анну за руку почти у выхода.
- Ты, что, с ума сошла?! Бежать за почти незнакомым мужчиной! Это же некрасиво! И вообще…
- Оль, я благодарна тебе за всё, что ты для меня делаешь, но оставь, пожалуйста, свои нравоучения для Яны! Он сейчас уйдёт! Я больше никогда его не увижу! Неужели, ты не понимаешь?! Я приду скоро… я только попрощаюсь, - с этими словами она вылетела из кафе.
Летину не хотелось сразу идти в гостиницу. Он решил погулять по Тверскому бульвару. Мысли в его голове разбежались в разные стороны. Чем больше он думал об отъезде, тем сильнее ему хотелось вернуться домой, В Петербург, в город, где он родился и вырос. Где прошли его студенческие годы и где всё ещё оставались многие из его друзей. Он бродил по Пушкинской площади и в первый раз в жизни не знал что делать. С осени в Петербурге и в Москве начались массовые аресты и расстрелы левых эсеров. У Летина было немало друзей среди них. Сам он в этой партии не состоял, но иногда печатался в их газете. И это имело значение: уничтожались все, кто хоть каким-то образом был причастен к надуманным или реальным контрреволюционным заговорам.
Анна увидела его у памятника Пушкину. Летин растерянно глядел в тёмное небо.
- Михаил Александрович, - она остановилась в двух шагах от него, - вы меня простите, с моей стороны…
Анна не смогла договорить и заплакала.
- Анна?! Что вы тут делаете? Почему вы плачете? - Летин сделал шаг вперёд и взял её за руку
- Я … я хотела с вами попрощаться. Ведь, мы больше никогда не увидимся, мы оба знаем, зачем вы уезжаете в Киев …, - она снова заплакала.
Михаил был настолько тронут её детской непосредственностью, что, забыв о правилах приличия, вытер своей ладонью её глаза.
- Михаил Александрович! Не надо, не уезжайте, я прошу вас! Всё ещё переменится! Я так обрадовалась, когда увидела вас в поезде! Я думала, вы тоже переезжаете в Москву, а вы…
- Анечка, милая! Я никак не могу остаться! Это - чудо, что меня до сих пор не арестовали. Мне грозит опасность! – Летин чувствовал себя трусом.
- Всё, Анечка, не плачьте!
Она была похожа на маленького воробышка, которого хотелось защитить от всего, что могло нарушить его покой. Летин обнял её за плечи и почувствовал несильный пряный аромат, исходивший от её волос. На минуту он потерял самообладание и прижал её к себе сильнее.
В этот момент Анна подняла голову и посмотрела ему в глаза. Она встала на мысочки и дотянулась до его губ.
Спустя мгновение, она вырвалась из крепких рук Летина и бросилась бежать от него.
Летин не сразу понял, что произошло. Он всё ещё ощущал пряный аромат её волос рядом с собой, а на губах оставался солёный привкус её поцелуя.
«Боже! Она же ещё совсем ребёнок! Но это было так удивительно!»
Он взял горсть снега и вытер им лицо.
- Так-то лучше, - сказал он сам себе и посмотрел в сторону убегающей Анны. Он проводил её взглядом, пока за ней не закрылась дверь кафе.
«И, почему я раньше её не замечал? Или не хотел замечать?»
Летин вернулся в гостиницу, находясь под впечатлением от случившегося. Тот же портье отдал ему ключ. В холе на старинном, из красного дерева, диване сидели трое в штатском и о чём-то спорили. В углу, прямо над ними, висело чучело головы огромного кабана. Его глаза смотрели на проходящих мимо людей стеклянным ледяным взором. Летин дёрнул плечами и стремительно зашагал к лестнице. Трое заметили его и на секунду замолчали. Подойдя к своему номеру, он посмотрел в сторону, где обычно сидел «коридорный». В кресле никого не было.
«Вот, и хорошо», - подумал Михаил, открывая дверь. Он включил свет, огляделся и понял, что обыска не было.
Летин стоял у открытого окна и думал об Анне. Он понимал, что не позволит себе каких-либо отношений с этой девушкой, но её образ манил своей чистотой и искренностью.
«Я завтра уеду и забуду о ней».
Он проснулся рано. За окном всё ещё было темно. Он достал свой партбилет, посмотрел на него, и, немного подумав, зажёг спичку. Партбилет сгорел быстро, оставив за собой сильный запах гари. Летин шире открыл окно. Маленькие снежинки, попадая на портьеры, сразу же таяли. Он попросил приготовить ему ванную и принести в номер самовар.
Утро тянулось слишком медленно. Михаил уже собрался и ждал, когда наступит время ехать на вокзал. В номер постучали. Летин, привыкший к постоянным проверкам документов, открыл дверь.
- Ваши документы.
- Пожалуйста, - он оглядел новых «проверяющих». Их тоже было двое, и, как и вчера, один был в штатском, другой – в милицейской форме.
- А, что это у Вас горелым-то пахнет? Жгли чего? - спросил тот, что был в штатском
Летин был готов к такому вопросу, поэтому ответил более понятным для них языком:
- Я, знаете ли, литературный критик. Но и стихами иногда «балуюсь». Вот, ночью начеркал чего-то, а утром прочитал – не понравилось. Вот, и сжёг.
- Литературный критик, значит. Понятно. В газетах, издаваемых левыми эсерами, печатались?
- Нет, что Вы! В основном в альманахах и журналах. Если есть желание, могу дать почитать.
Двое переглянулись. Тот, что был в штатском, замотал головой.
- Не нужно. До свидания.
В половине одиннадцатого утра Летин спустился вниз и подошёл к портье. За стойкой стоял уже другой человек.
- Добрый день. Я из двести пятого номера. Уезжаю. Возьмите ключ, пожалуйста.
- Добрый день. Ваши документы, будьте добры.
Портье достал регистрационную книгу и что-то в ней записал.
- Всё в порядке. До свидания.
Летин, не оглядываясь, вышел из гостиницы. На улице ярко светило солнце. Детвора продавала газеты и папиросы. Он остановил извозчика.
- На Киевский.
Проезжая мимо памятника А.С. Пушкину, Михаил снова уловил аромат Аниных волос.
«Какая чудесная девушка, Анна! Если бы не время, в которое мы живём, кто знает, может, и вышло бы… »
Его раздумья прервал голос извозчика:
- Держите крепче чемоданы-то, а то, ведь, прямо на ходу крадут!
Из-за угла показалась толпа цыган . Их было так много! Одни что-то пели, другие громко переговаривались между собой. Мальчишки пустились в пляс прямо перед кобылой. Извозчику ничего не оставалось делать, как остановиться.
- А ну, пошли вон! Разойдись! Кому говорю?!
Старая цыганка подошла вплотную к Летину. Внимательно посмотрела на него.
- Сердце оставляешь тут! Как без сердца жить будешь? Чужбина тебя ждёт!
Летин полез в карман пальто за деньгами, но цыганка остановила его руку:
- Зачем деньги, не надо! Вижу, человек ты хороший, добрый, - она повернула его руку ладонью вверх, - маяться будешь, страдать будешь. А ты уезжай, уезжай!
Она отошла, повела рукой наверх, и мальчишки бросились врассыпную от лошади.
- А ну, пошла! Пошла! - проревел извозчик.
- Вернётся твоё сердце! Вернётся! - крикнула цыганка. Через минуту табор растворился в переулках города.
На вокзале было шумно и многолюдно. Михаил увидел Валеева у входа.
- Андрей, здравствуй.
- Здравствуй, Михаил Александрович. Как Ваш настрой? – он многозначительно улыбнулся, - в нашем полку прибыло. Рогов со своими из театра. Будем вместе держаться, ага?
- Вместе, конечно, спокойнее.
- Вот, и славненько! Вот, и чудесно! Спросят – говорим, что в Киеве спектакль даём, - он достал из кармана афишу:
«5-го января 1919 года
в здании Городского Театра
новая музыкальная пьеса
А Р И Н О
нач. в 19.00»
- Что такое «Арино»? Я не слышал о пьесе с таким названием, - с настороженностью спросил Летин.
- Да, какая разница! Печатали ночью в типографии, первое, что на ум пришло! Думаешь, «куртки» много понимают в театральных пьесах? - он, аккуратно сложив афишу, убрал её обратно в карман, - Вон, наши идут.
- Молодец, Андрей! Всё продумал, - Летин пожал ему руку, - и когда ты всё успеваешь?!
- Профессия такая … была, - он надвинул кепку на глаза, - размещаемся, как получится. Не до выбора, сами понимаете!
Публика в вагоне была одинаковая. Такие же «бывшие», как и Летин, с детьми или без них. И лишь небольшую часть составляли торговцы. С большими баулами и мешками, они ввалились в вагон в поиске свободных мест. Их было около десяти человек. Кое-как разместившись, они с нескрываемым интересом стали рассматривать «театральных актёров». Из пятерых человек, которых взял с собой Рогов, трое оказались актрисами театра Новой Музыкальной Драмы. Среди них одна была совсем юная девушка. Её большие голубые глаза были переполнены страхом и волнением. Валеев сразу обратил на это своё внимание.
- Лёшка, - спросил он Рогова, поправляя воротничок рубашки, - что за девушка?
- Это – Маша. Но… даже не думай. Её в Киеве отец встречать будет.
- Я и не думал. Глаза у неё печальные и … красивые…
Валеев снял куртку и нацеленным шагом двинулся в сторону, где, по-детски стесняясь, всё ёще стояла Маша с небольшим чемоданчиком в руках. Остальные уже рассаживались, занимая лучшие места из оставшихся свободных.
- Мария! А почему вы стоите в проходе? – Валеев пустил в ход всё своё обаяние, - пойдёмте, я посажу вас у окошка и буду рядом с вами.
Он подошёл и, взяв чемодан из её рук, почувствовал, как дрожало всё её тело. «Бедняжка, что же её так напугало?». Мария села у окна на краешек мягкого дивана.
- Что с вами, Мария?
- Нет…ничего. Я немного волнуюсь…
- Обещаю вам – ничего не случится. Не волнуйтесь.
- Благодарю вас…
- Меня зовут Андрей.
- Благодарю вас, Андрей.
Летин, сидя напротив, боролся со своей совестью. Ему, вдруг, стало жаль эту девушку, жаль всех «бывших » и жаль себя: «Кому же мы Россию оставляем? Страной правят убийцы и грабители… Новое правительство выпустило их из тюрем, да ещё и властью наделило… Вот, парадокс! Теперь вместо них в тюрьмах - «бывшая» царская охранка…Всё вверх дном! Бедная, бедная Россия! Какую страну загубили!»
Его размышления прервал Валеев:
- Говорят, на Украине Петлюра хозяйничает! Ну, ничего, эти-то пострашнее будут. Главное, границу пересечь, а дальше, думаю, проблем не будет.
- Будем надеяться, - Летин всё ещё думал о своём…
4
Ночью их разбудил визг тормозов. Поезд резко остановился. Послышался топот приближающихся солдатских сапог. Первым пришёл в себя Валеев.
- Так, граница, - он потёр стёкла окна манжетом рубашки,- сейчас будем прорываться. Говорить по мере необходимости. Дамы, дамы! Спрячьте свои меха, пожалуйста!
Актрисы судорожно стали завязывать в шали меха. Туда же полетели заколки с волос и прочие принадлежности «бывших» институток.
- Дамы, живее, - почти шёпотом сказал Валеев, когда издалека послышался громкий голос:
- Документы готовим. Багаж сдаём. Всё ясно?
В вагон зашли трое солдат с винтовками на перевес. Мария начала молиться вслух, толи от страха, толи от недостатка ума. Валеев наступил ей на ногу. Она замолчала, но было уже поздно.
- А, что вы, там, барышня, говорили только что? - голос принадлежал немолодому человеку с широким шрамом на правой половине лица.
Тут вмешался Валеев. Из кармана он достал пару афиш:
- Знаете ли, мы – артисты. Ездим по городам, показываем новую музыкальную пьесу. Надо же «наших» поддержать! А то, с одной стороны – немцы, с другой – белые, с третьей – анархисты. Ох, и тяжело же им! Вот, мы и решили, на чистом энтузиазме, так сказать, делу революции послужить!
- Похвально, - сказал «шрам»,- тык, она чё – роль повторяет?
«Так, повезло» - подумал Валеев, а вслух сказал:
- Монолог. По сценарию – это монолог и…
«Шрам» провёл рукавом куртки по носу:
- Ладно, документы показываем, артисты. И багаж. Алексеенко, Гордиенко – займитесь.
Пока «шрам» проверял документы, те двое бесцеремонно выкидывали вещи из чемоданов на пол.
-Эй, слышь, Гордиенко? Смотри, пиджачок-то какой, а? Можно-ть себе-то заберу?
-Ты, Алексеенко, ненасытный! Себе возьму!!!
- Отдай, ты чего?
- Эй, вы, - «шрам» недобро посмотрел на них, - а ну, положьте всё на место! Это же ихние костюмы! В чём же они выступать-то будут?! А, это, что за узелочки, - он указал на шали, - чё там?
- Да, там, знаете, парики всякие, грим, помады …
- Ага, понятно, - «шрам» почесал затылок правой рукой с левой стороны.
Летину уже было всё равно, он еле-еле сдержал свой смех.
- Хотите посмотреть? - Валеев вплотную подошёл к «шраму», держа по «узелку» в каждой руке.
- Да, не-е. Мы, это, искусство-то уважаем. Правильно, вы, товарищи, мыслите. Поддержка нам сейчас очень нужна-то! Всё, братва, отчаливаем!
Когда поезд, ругаясь и фырча, начал медленно отъезжать от станции, Лёшка Рогов подскочил к Валееву, который как-то удручённо смотрел в окно:
- Андрюха, ну молодец! Ну как ты их, а?! Андрюх, а ты чего молчишь?
Валеев, не отрывая взгляда от окна, тихо и обречённо сказал:
- Видите? С половины состава людей сняли.
Все подошли к окну. С десяток солдат уводило за станцию около пятидесяти человек. Их вели под конвоем, с цепленными на затылке руками.
Летин отошёл от окна, прошёл чуть вперёд и прислонился к стене. Никто из них, «артистов», не услышал выстрелов. Но все знали, что они были.
- Чем же мы лучше?
- Ничем, просто, нам повезло, - опустив голову, ответил Рогов.
- Повезло ли? – Летин вопросительно посмотрел на Рогова, - не уверен. Лучше сразу, чтоб не видеть, не чувствовать, не знать, не жить вдали от этого. Думаете, сможем? Жить сможем? Зная, что происходит здесь…, - Летин замотал головой.
- Я думаю, что это ненадолго. Анархисты, если все объединяться, смогут раздавить красную тварь, а «белые» со своей стороны добавят, оружия у них много, - Рогов пытался правильно сформулировать свои мысли.
- Анархисты будут, скорее с большевиками воевать против «белых», - подключился к разговору один из актёров.
- Мы здесь спорим, а победит … Ленин, - Валеев, до сих пор молчавший, повернулся в сторону Летина, - А, Михаил Александрович? Правы Вы, правы. Они всех уничтожат…
Мария, ставшая молчаливой свидетельницей этого мужского разговора, тихо спросила, закрывая лицо холёными руками:
- Что же, это никогда не кончится? За что? Боже, какое страшное время…
Валеев, сидевший рядом, осторожно обнял её за худенькие плечи.
- Машенька, не плачьте, прошу вас, ничего нельзя уже сделать.
Она посмотрела на него, потом на Летина, потом снова на него:
- Я … я в-в идела,… тогда, в Кронштадте, … они вырыли… во дворе… три большие ямы и … туда, - она захлёбывалась слезами, - всех, всех, ч-человек ч-четыреста, Господи, какой ужас!
В чём мы виноваты перед Господом, в чём?
Валеев больше не мог смотреть в её глаза, не мог слышать, что она говорила. Он прижал её крепче к своей груди и гладил по голове, пока её плечи не перестали вздрагивать.
Летин в первый раз за много лет, которые он знал Валеева, не увидел на его лице никакой маски. Только боль. Эту боль испытали все, кто находился в этом поезде вместе с ними.
И многие-многие другие, кто уезжал через Одессу, Ригу, Москву, Ялту, Новороссийск. Все, кто уезжал далеко от своей Родины, оставляя её раненую и истекающую кровью, «предательски брошенную» под ноги карателей и варваров…
______________________
продолжение следует...