Дождь лил третью неделю... Яму возле подъезда, которую с завидным постоянством, не один раз в год, рыли работники Горводоканала, так и не успели закопать как следует, и прямо в полуметре от двери подъезда красовалась лужа, наполненная глинистой водой. И такие же глинистые ручейки стекались в это рукотворное озеро. Жители подъезда, уже уставшие воевать с Водоканалом, только вздыхали. Только вездесущая Трифоновна, вынужденная из-за дождя ограничить свою разведывательную деятельность, ворчала: "И чего копают, лихо их побери, клад, что ли, ищут?" Да жильцы соседнего дома, проходя мимо и часто падая на скользком глиняном бугре, поминали крепким словцом работников вышеупомянутой организации и всех их родственников до седьмого колена. А дождь все шел и шел...
В один из таких дней и началась наша история...
На кухне у Ларионовых пахло горячими оладьями. Мария Андреевна уже поставила на стол загустевший мед, нацедила в вазочку сиропа из вишневого варенья, а в центре стола поставила кувшин с топленым молоком. И тут же повернулся во входной двери ключ, и вошел хозяин. Мария Андреевна прислушалась. Муж, снимая промокшие ботинки, ворчал:
- Это что делается? Конец-то этому будет? Да еще эта проклятущая глина - опять все штаны вымарал. Так осторожно шел и все равно поскользнулся у подъезда. Мать! Слышишь что ли? Опять чуть в яму не свалился. Неси чистые брюки. Это не погода, а издевательство какое-то, - продолжал ворчать хозяин.
- "У природы нет плохой погоды" - твоя любимая песня, - усмехнулась Мария Андреевна. - Ладно, иди ешь, оладьи стынут.
- А ты еще сковородочку горяченьких, мать, да сверху их...
- Ученого учить, только портить. Иди, вон, руки мой как следует - по локоть в глине.
В ванной зажурчала вода.
- Митя, а зачем ты в магазин ходил? Кроме булки хлеба в пакете ничего нет.
- За хлебом и ходил...
- Да ведь оладьи печем, вон, на целый подъезд хватит. Да и в хлебнице еще нетронутый батон.
- Опять взялась "пилить"? Надо - и пошел. Думал, оладьи Володьке в больницу отнесем.
Мария Андреевна безсильно опустилась на диван. Глаза, только что веселые, словно потухли. По смуглой щеке покатилась слеза.
- Да ладно, мать, сколько можно плакать? Все будет хорошо! Поняла?
Дмитрий Иванович присел рядом и обнял жену как ребенка. Она была моложе мужа почти на двенадцать лет, и он часто относился к ней то снисходительно, то покровительственно-ласково. Жена иногда сердилась, но сейчас был не тот случай, ей нужны были его утешение, его опека.
В доме случилось горе. Двадцатипятилетний сын, после того как от него ушла жена (особа легкомысленная, от которой всего можно было ожидать), затосковал, перестал ходить на работу, а когда увидел, как она с новым гражданским мужем шла мимо их дома, дерзко поглядывая на окна Ларионовых, не раздумывая, прыгнул из окна четвертого этажа прямо к ногам веселой парочки. Истошный визг взбалмошной Вики услыхала Мария Андреевна.
- Господи, спаси и сохрани сыночка моего. Прости его, прости, - только и успела прошептать Мария и упала, безпомощно хватаясь за гардинное полотно. Когда прибыла "скорая", пришлось оказывать помощь и матери.
- Успокойтесь, женщина, ваш сын жив, - успокаивал доктор. - Он жив, слышите? На газон упал. Все будет хорошо. Его уже увезли в клинику. Несколько переломов... Это мы подлечим. Слышите?
Но она ничего не слышала, кроме слов "он жив" и молилась: "Слава Тебе, Господи", - сухими побелевшими губами.
Но эти слова "все будет хорошо" пока не сбылись. Правда, Владимира перевели в палату интенсивной терапии, но он был еще очень плох: давали себя знать две полостные операции и черепно-мозговая травма. Мучительно переносил он уход за собой молоденьких санитарок.
Вот и сегодня одна из них прибежала на сестринский пост:
- Светлана Алексеевна, опять Ларионов не дает судно поставить!
- Иди, Вика, я сама все сделаю, - и, стуча каблучками, за что молодых докторов и сестер постоянно "прорабатывал" главврач, направилась в "интенсивку".
- Владимир, отчего вы так не любите Вику? К другим санитаркам как-то помягче относитесь. Ну, скажите же.
- Это мое дело. Но если интересно - имя ее мне не нравится. Пусть даже не подходит ко мне.
- Хорошо-хорошо, не надо нервничать. В свою смену я буду сама за вами ухаживать. Мое имя у вас отрицательных эмоций не вызывает?
- Нет...
- Вот и славно. Давайте судно поставим. Вам нельзя терпеть, вы же мочегонные пьете. Давайте-давайте, нечего краснеть, как юная барышня. Вы ведь не один такой. Вон, Родионов спокойно ко всему относится. Правда, Родионов?
Но Родионов молчал, с тоской прислушиваясь к шелесту дождя за окном. У него были свои проблемы. Ампутация ноги поставила его в положение инвалида, к которому он, бывший спортсмен, совсем был не готов. Оттого и неохотно вступал в разговор.
Но Светлану Викторовну нелегко было так просто заставить выйти из палаты.
- Родионов, почему вы не любите, чтобы вас называли по имени? Спартак! Такое гордое имя.
- Вот именно, Спартак на костылях... Все, больше не хочу разговаривать.
- А я хочу. Во-первых, вам надо систему поставить, а во-вторых, я хочу сказать, что вы действительно не Спартак. Мой отец после производственной травмы двадцать девять лет провел в инвалидном кресле, и я всегда помню его только улыбающимся. Мама вышла за него, когда мне было семь лет, и такая у нас семья была - всегда весело, шумно, с шутками-прибаутками. Когда он умер, все соседи поехали на кладбище хоронить, так его все любили. Он был полон жизни, он, калека, помогал здоровым людям. За советом к нему приходили. Даже прозвали его "аксакал". Обувь соседям починял, какие-то сувениры мастерил и раздаривал. А вы только лежите и на небо смотрите. Даже радуетесь, наверное, что серые тучи над клиникой - в тон вашему настроению. Занимаетесь самоедством. Ну, давайте я рядом с вами сяду, вон, Ларионова подключим, и начнем себя жалеть. Можно даже всплакнуть втроем за компанию.
Владимир не выдержал и засмеялся.
- Ларионов, слишком не веселитесь, не то все трубки повылетают, все ваше жизнеобеспечение. Ишь, тоже мне - Икар. Давайте ваше судно. Да что это такое - опять краснеть?! Я же медработник. Я для вас бесполое существо.
- Да нет, Светлана Алексеевна, вы даже очень симпатичная девушка.
- Вот это другое дело, комплименты - признак приближающегося семимильными шагами выздоровления. Но я не девушка. Я - вдова. Моего мужа в Чечне убили пять лет назад. Мне ведь уже двадцать восемь. Так что у меня тоже свое горе. Но надо все сносить достойно, тем более что вы мужчины. А за комплимент спасибо. А что Спартак скажет? Есть пожелания? А то ведь мне на пост надо, солнышки мои ясные.
- Вы и есть солнышко, - отозвался Родионов. - Только и ждем вашу смену.
- Ну, я свою задачу перевыполнила - даже Спартак меня похвалил. Ладно, пошла. Если что понадобится, жмите кнопку.
Настала ночь... В клинике наступил тревожный покой. Из некоторых палат доносились стоны, и тогда Светлана спешила выяснить, не надо ли помочь. На сестринском посту горела лампа с абажуром, освещая папку с историями болезни и раскрытую книгу Авдеева и Невяровича "Наука о душевном здоровье". Свету через две недели ожидала защита диплома в Медицинской Академии, она готовилась стать православным психологом. В палате 3"Б" уже второй раз послышались стоны. Сестричка вошла и при слабом свете ночника увидела, как ворочается и стонет во сне Родионов Спартак. Она присела на краешек кровати и положила узкую ладошку ему на лоб.
- Ну, тихо-тихо, Ларионова разбудишь. Что же тебе снится? - шептала она. - Ведь дело к выписке. Завтра тебя уже в общую палату переведут. Спи, солнышко мое.
Она уже подошла к двери, но передумала и вернулась к постели Владимира. Села рядом на стул и внимательно смотрела ему в лицо, размышляя, как иногда уродливо оборачиваются отношения между мужчиной и женщиной, приводя к такому вот печальному итогу. "Хорошо бы последствия травм со временем не сказались. Хотелось бы надеяться, что все обойдется. Ведь такой парень славный". Она всмотрелась в его лицо, освещенное синеватым светом люминесцентной лампы. Он лежал, такой красивый, спокойный, что Светлана не могла оторвать глаз. "Что это я? Прости меня, Господи!" Светлана уже собиралась встать, погладила Владимира по стриженой голове и сказала привычные слова: "Спи, мое солнышко", - как вдруг больной взял ее руку и поцеловал.
- Так вы не спите, Володя! А я тут сижу вот... Сейчас уйду, простите, - Светлана была смущена. - А кстати, почему вы не спите?
- Голова болит... Да и мысли не дают уснуть.
- Все о жене думаете? Вы знаете, Володя, надо ее простить. И у вас все еще будет хорошо.
- Я ее уже простил. Много об этом думал. Но хорошо у нас не будет никогда. Пусть она будет счастлива, если сможет. А я... Я другую люблю.
- И когда успели? - Светлана усмехнулась: "Полеты во сне и наяву?" - Ну ладно, мне пора. Спите. Спокойной вам ночи.
- И вам... солнышко мое.
Светлана вышла, не понимая, отчего так забилось сердце.
* * *
Зима оказалась вопреки метеопрогнозам очень теплой, но снежной. Крупные хлопья так и кружили, все плотнее укутывая город. Одни только дворники ворчали: "Летом дождь заливал, зимой снег завалил - и откуда что берется?"
Жильцы знакомой нам квартиры готовились к приему гостей. Хозяин направился в магазин докупить продукты.
- Мать, чего там купить, какую "Колу"?
- "Кока-колу". Володя ведь спиртное не пьет, и Светлана Алексеевна тоже не употребляет.
- Эх, язык свернешь. Выдумали какие-то "колы-молы". Был ведь лимонад, нормальное название. "Крем-сода", "Буратино". Да вкусный такой лимонад!
- Отец, ты пока все вспомнишь до времен царя Гороха, все магазины позакрываются. Иди уж. Володя, а ты чего перед зеркалом вертишься, не девка ведь.
- Мам, а что лучше надеть - рубашку или футболку?
- Гостей ждем. Лучше костюм с белой рубашкой и галстуком.
- Да ладно, я ведь не на прием к президенту, смешно буду выглядеть при параде.
- А зачем тогда спрашиваешь? Спросит, а сам сделает наоборот.
- Не обижайся, мама, я не хотел тебя огорчить. Давай, я мусор вынесу и посуду помою. Надо же вину искупить.
Но тут в дверь постучали. Вошли белокурая молодая женщина с ослепительно-ясными голубыми глазами, в короткой шубке, и с ней, как две капли воды похожая на мать, девочка. Когда она сняла шапочку, волосы такие же волнистые, как у матери, золотом рассыпались по плечам.
- Ох, какие гости сегодня у нас! - Мария Андреевна была искренне рада. - Девочка такая чудесная!
- А моя бабушка считает, что не такая уж я чудесная, - засмеялась Ирочка. - "Посуду помыть не дозовешься. В магазин пошлешь - не дождешься, все бы ты с компьютером возилась", - вот так моя бабуля говорит.
- Ну, и ладно. Бабули все любят поворчать, хлебом не корми. А у нас ты гостья, потому для нас чудесная девочка.
Светлана разрумянилась, она чувствовала себя неловко - ведь впервые в чужом доме. И не хотела идти, но Володя настоял. Очень он хотел познакомить ее со своими родителями. И Ирочка была не против. Она всегда была рада его приходу. Он один мог оторвать ее от компьютера и занять разговором или увлечь прогулкой.
Наконец, все церемонии были соблюдены, и семья Ларионовых готовилась приступить к трапезе.
- Вы не можете немного подождать? - попросила Светлана. - У меня для Володи сюрприз.
- Отчего не подождать? - Дмитрий Иванович разочарованно вздохнул, окинув взглядом накрытый стол. - Подождем, коль надо.
И тут звонок залился птичьими трелями.
- А вот и сюрприз! - захлопала в ладоши Ирочка.
На коврике у двери стряхивали снег с шапок молодой человек и девушка.
- Здравствуйте, хозяева! Мир дому вашему! - звонко произнес парень. - Володька, не узнаешь что ли?
- Родионов! На двух ногах?
- Ну, скажем, не на двух, а на полутора. Ниже колена - протез.
И эти двое обнимались, мяли друг друга, как медведи, похлопывали друг друга по плечам. Много пришлось им пережить вместе. Эта палата, эти страдания сплотили их словно однополчан.
Мария Андреевна заплакала.
- Ну вот! - возмутился Дмитрий Иванович. - Только слез нам здесь не хватало. Давайте лучше знакомиться. Вот эта черноглазая кто будет?
- Не будет, а есть! Это жена моя, Дмитрий Иванович. Бывшая одноклассница. А теперь женушка, вот ведь как бывает. И причем месяцев через пять будет матерью моего сына. А звать ее - Арина.
- Вот это хорошо, - опять встрял в разговор хозяин. - Ариша, давайте-ка все-таки раздеваться, да за стол. Ну, правда, я скоро слюной захлебнусь. Не часто меня такими деликатесами потчуют.
Хозяева и гости сидели вокруг стола, накрытого белой крахмальной скатертью. Простенькая посуда компенсировалась обилием блюд. Дмитрий Иванович наконец-то откупорил запотевшую бутылку "Сибирской" и собирался сказать тост.
- Прости, отец, первый раз тебя перебью. Сегодня я первым хочу сказать тост. Хочу поднять бокал, хоть и с "Колой", за человека, который всех нас здесь собрал. За женщину, которая как весеннее солнышко, только радость приносит. Живет ради людей. Такие женщины сейчас большая редкость. И тем более мне повезло, что она согласилась стать моей женой. А я со своей стороны при всех вас клянусь быть ей хорошим мужем, а Ирочке и нашим будущим детям - заботливым отцом. Мама, папа, я прошу вашего на это согласия. А мой тост, думаю все со мной согласятся, - за Светочку, за солнышко наше ясное!