Рехан. Отрывок из романа. Кафе

               

                РЕХАН. ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА.               
               
                (отрывок из романа)               



Группа специального назначения вот уже четвертые сутки держала линию не то обороны, не то наступления в старом трехэтажном кафе промышленного района. О прошлом сего славного заведения напоминало сейчас немногое – вывески на полу, растащенный на дрова бар, котлы и кастрюли, чудом уцелевшие, осколки битой посуды и несколько аккуратных кокетливых столиков с гнутыми ножками. Уцелевшие взяли себе офицеры. Им, как старшим, достались небольшие комнатки, где можно было сравнительно спокойно поспать и перекусить. Остальные ютились прямо на полу в вестибюле на первом этаже и в зале самого кафе там же. Второй и третий этажи занимали десантники, пришлый какой-то батальон, уже несколько поредевший за январь месяц.
Все дыры после обстрелов и бомбежек в стенах кафе были заткнуты мешками с песком. Окна заставлены ящиками из-под боеприпасов с песком, цементными блоками и теми же мешками. Оставались лишь маленькие бойницы для стрельбы. А стреляли тут постоянно.
На этой линии города, где стояло здание бывшего кафе, пролегала так называемая передовая. Буквально метрах в ста-ста пятидесяти за широкой канавой канализационного стока шли укрепления боевиков. Они зацепились там за идущие сплошняком производственные здания и крайне неохотно отдавали каждый метр, понимая, что если их выбьют и отсюда, то из города придется уходить. Впрочем, им все равно придется уходить, это их последний шанс выжить, это знали все. Но «чехи» упрямились, упорно не желая отдавать свой город военным. «Свой» - это громко сказано, среди боевиков уже тогда появилось очень много наемников со всех концов континента и бывшего Союза.
И круглые сутки эти метры пересекали линии красных зажигательных и зеленых трассирующих пуль, обозначая направления стрельбы. Особенно красиво это смотрелось с наступлением темноты, а ночью стрельба регулярно переходила в сплошную трескотню с обеих сторон.
Вот и сейчас, глухо придыхая, заговорил пулемет Головастика. Пашке почудилось спросонья, что Саша сел прямо на него  и установил свой поганый грохочущий ПКМС у него на голове. Застонав так, что любой мало-мальски тактичный и  интеллигентный человек счел бы за лучшее извиниться и уйти, Пашка перевернулся на своем спальном мешке и завернул голову в бушлат, стараясь заткнуть теплой толстой тканью свои уши. Спали в одежде. В бронежилетах и с оружием в руках. Да и не спали, так, на пару часов проваливались в черную яму, и тут же из нее выдергивали «заботливые» руки товарищей, требующих, чтобы их сменили, или при особо сильной стрельбе.
Впрочем, никакая стрельба сейчас Пашку не трогала бы. Вот только угораздило же Головастика приладиться именно к этому окну, рядом с Пашкой, будто других в этом проклятом кафе не было.
В очередной раз убедившись в отсутствии какой-либо интеллигентности в Сашкином характере и в том, что очереди его пулемета вряд ли смолкнут сами по себе, он сдернул бушлат с головы и захрипел, чуть не плача:
- Головастик, урод, уйди ты куда-нибудь! Что, мест нет пострелять?..
- А?.. – к  Пашке обернулось закопченное лицо товарища. Красные от недосыпа и напряжения глаза вгляделись в темноту на полу, - о, Паха, ты?
- Нет, грозный чечен! Хочет тебе зажигалкой задницу подпалить, - взорвался Пашка, даже не вставая. Спать хотелось неимоверно. И ругаясь, его уже уносило куда-то, и смотрел на окружающее через подрагивающую дымку.
- Да че ты, Паха, спи, - примирительно произнес Головастик, - просто их отсюда лучше видно…
- Да мне… - Пашкины глаза заволакивала красная пелена, - дай  поспать, короче! – раздражение кипело и выплескивалось волнами наружу.
- Хорош спать! – рявкнул Летехин голос у дальней бойницы в стене. В сгущающейся темноте Пашка разглядел высокую фигуру. В другое время этот рык привел бы его в ужас, но сейчас и это въевшееся чувство притупилось. Прав был тот писатель, которого как-то в детстве читал Пашка. Там девчонка задушила вверенного ей  младенца только из-за того, что очень хотела спать, а тот, падла, орал ночью. Совсем как Летеха… Ой как я ее понимаю. Пашка сейчас тоже бы с удовольствием придушил кого-нибудь. Спать-то как хочется… и холодно ужасно. Пол только что снегом не заметен, а ветрюга так и гуляет. Так и гуляет… И до ветра бы сходить, но поднять себя невозможно, хоть в штаны обдуйся…
Пашка молча, очень осторожно натянул бушлат обратно на голову. Понадеялся, что товарищу старшему лейтенанту не до него, и уже через секунду почти спал.
Но Летехе было дело до всего. Пашка не видел, как тот молча выудил откуда-то баллончик с «черемухой» и бросив на пол, вскинул свой АКМ и выстрелил. Пуля настигла баллончик катившимся к Пашке. Раздался громкий хлопок и пуля впилась в покрытие пола в нескольких метрах от лежащего. Не проснувшись до конца, Пашка взвился с автоматом в руках. В ноздрях тут же защипало, а в глаза вцепились тысячи крохотных муравьев.
- Газы! – деловито скомандовал Летеха. Сам довольно уселся на край подоконника, подставив голову под сильную струю холодного воздуха, врывающегося в отверстие между мешками, баррикадирующими окно.
Пашка в панике бросил себя к вещам. Противогазы они с собой брали всегда, как положено, другое дело, что ими здесь не доводилось пользоваться. Не открывая глаз и стараясь не дышать, Пашка нащупал брезентовую сумку со знакомо брякнувшим содержимым. Здесь… Будем надеяться, что это мой противогаз и он цел, очки не разбиты и банка с фильтрующим «углем» не отвинчена. Натянул одним движением и осторожно вдохнул пару раз. Вроде нормально, успокоился он и открыл глаза.
Стекла слегка помутнели от влажного дыхания и обстановка сразу показалась темной и мрачной, но в общем-то все было видно. Глаза, успевшие пару раз сморгнуть «черемухи», слезились, но утираться было поздно.
Все вскакивали, со всех сторон бежали, кашляя на бегу, к сложенным в предметы не первой необходимости вещам. Отыскивали свои противогазы и лихорадочно натягивали их на головы. Через несколько секунд вся группа, находившаяся на первом этаже, походила на небольшое стадо мутировавших слонов.
Сам командир, хоть и находился под сквознячком, утирал глаза и дышал в воротник бушлата.
Этажом выше забегали, на лестнице появилась всклокоченная плачущая голова одного из десантников. Обведя вспухшими глазами одетых в противогазы бойцов, спросил, поминутно чихая:
- Чего это у вас тут… а… спецназеры?
- Спецназовцы! – грубо оборвал его Летеха, - пока вы там все дрыхнете, чехи уже химическое оружие применяют.
- Так это… не вы? – поинтересовалась голова, не переставая чихать и плакать.
Летеха устало произнес, обращаясь к Головастику:
- Головастиков, проводи мальчика.
- Есть! – глухо ответило из противогаза и Сашка угрожающе двинулся к лестнице.
Голова тут же исчезла. За короткое совместное пребывание десантура уяснила для себя, что порой этих парней лучше вообще не трогать.
Неизвестно, что именно  доложил десантник своим, но оба верхних этажа разом ощетинились сплошной стрельбой из окон.
Летеха довольно засмеялся, выглянув в темноту снаружи. Вдохнул осторожно воздух, убрав от лица воротник и сказал:
- Отставить газы! Проветрилось.
Группа рывком сорвала противогазы с голов. Замешкался один Бабай. Поднятый со сна, он умудрился вновь уснуть в противогазе. Андрюха двинул его локтем в бок и, глупо поводя резиновой мордой по сторонам, Бабай стянул маску, осоловело хлопая глазами. Лейтенант, может и заметил, но на этот раз ничего не сказал. Произнес лишь только:
- Давайте повнимательнее тут, особенно это касается тех, кто ходит на внешние посты и в дозор, - обвел всех взглядом, - остальным спать, - несколько фигур тут же рухнули на пол и завернулись в тряпки, торопясь досмотреть прерванный сон.
Летеха соскочил с подоконника и потягиваясь, бросил протирающему стекла противогаза краем бушлата Пашке:
- Со мной пойдешь.
От неожиданности Пашка чуть не выронил противогаз из рук. Только этого и не хватало. Ему еще спать полчаса. Да и вообще… Вчера Летеха брал с собой на ночную вылазку Андрюху. Пришли через несколько часов. Андрей трясущимися руками скинул автомат, вытер окровавленный штык-нож и только и сказал:
- В рот бы я все это греб…
Насчет всего остального промолчал.
А еще перед тем две ночи подряд Летеха уходил в темноту один, каждый раз с разным оружием, но неизменными двумя штык-ножами от АКМа. Исчезал в темноте, так же бесшумно появлялся, умудряясь не вызвать огонь своих же и обойти все растяжки и посты.
И вот теперь этот человек хочет взять с собой Пашку.
Деды в дальнем, более теплом и защищенном от ветра углу загудели. Послышался голос Старшины:
- Товарищ старший лейтенант, может, мне пойти?.. Или из дедсостава кому, а то чего там молодежь…
- Да, да! – поддержало его сразу несколько голосов.
Что ж, Пашка был бы и не против.
Лейтенант усмехнулся:
- Вот уж нет. Вы думаете, я забыл, что у вас дембель скоро? Три месяца осталось, помолчали бы… - в углу притихли, - а учебному взводу еще пахать и пахать, им ничего не светит и терять им пока тоже нечего. Так, Пашков?
Он грозно глянул на Пашку.
- Так точно! - крикнул Пашка, вытягиваясь.
Возражений больше не поступало.
Летеха заставил Пашку немного переодеться – снять шуршащий осенний «склон» и одеть поверх камуфляжа просторный зимний маскхалат. Вместо тяжелого бронежилета кинул ему свой, легкий, на шесть килограммов, плотно облегающий торс. На головы натянули по вязаной шапочке и вымазали лицо сажей. Как раз под цвет черно-белой ночной местности.
Пашка шел со своим оружием, взяв лишь дополнительные четыре магазина и по паре гранат в  разгрузочный жилет, на него же привесил штык-нож. Сзади кто впихнул ему еще один пакет медицинского прорезиненного комплекта.
Лейтенант критически осмотрел бойца:
- Бронежилет подтяни. Попрыгай…
Пашка попрыгал. Ничто не звякало, плотно пригнанное к тело. Брякнул еле слышно ремешок штык-ножа, но, кроме Пашки, его никто и не услышал.
Сам Летеха оделся практически так же, только бронежилет не одевал и запасной кинжал вложил в ножны на голени,  плотно стянутой ремешками. Из  оружия выбрал спецназовский пистолет-пулемет   ОЦ-14 -4М «Грозу» с оптикой и несколькими рожками. Табельный пистолет и несколько гранат.
- Мы ненадолго, постовых предупредите.
- Хорошо, - Буйвол хмуро проводил уходящих к выходу.
- Заодно «Грозу» пристреляем, опробуем в городских условиях, - взвесил оружие в руке и передернул затвор.
Летеха лукавил – все оружие, взятое им с собой в командировку, было давным-давно пристреляно, выверено и опробовано.
Провожаемые взглядами бойцов, вышли наружу. В лицо ударил жесткий морозный ветер, стреляя в лицо мелкими снежными иглами. Пашка поежился. В непродуваемом «склоне» с капюшоном да в большом тяжелом бронежилете было бы куда как теплее.
- Хороша погодка, - крякнул офицер и, пригнувшись, скользнул вдоль бетонной плиты, положенной перед вывороченными дверями на раскромсанный бок. Пашка последовал за ним, опасаясь отстать хотя бы на шаг.
В десятке метров от кафе находился внешний пост. Громоздилась гора бетонных обломков, выложенная полукругом. Она была укреплена мешками с цементом, притащенным сюда из соседнего завода. Внутри этого поста всегда находились двое бойцов группы. Вот и сейчас Пашка узрел в темноте две знакомые тени – Грег с учебного взвода, и Миха Комякин, солдат второго боевого взвода, рослый парень с правильными чертами лица. Грег примостился у камня на колене, всматриваясь в темноту перед собой  через прицел ночной оптики СВД. Время от времени винтовка хлопала выстрелом, а Грег замирал, снова выглядывая кого-то в снежной буре напротив. Ночная стрельба была делом не только обязательным по причине военных действий, но еще и непременным условием. Таким образом, все знали, что постовые не спят, а находящиеся на противоположной стороне  боевики делали свои выводы и не спешили предпринимать активных действий.
По всему городу шла стрельба, в небе то тут, то там взвивались осветительные ракеты – желтые, красные, зеленые. Вот и сейчас одна из ракет хлопнула в ночное небо и местность вокруг кафе и прилегающие окрестности озарились неясным, плывущим светом. Грег сразу прижался поплотнее к огромному куску бетона, стараясь слиться к камнем. Рядом спокойно сидел на мешке Комякин и покуривал сигаретку, укрывая ее огонек в ладони.
Летеха привидением возник перед ним и двинул кулаком сверху по «сфере».
- Что, Комякин, это мы так на посту стоим? – хотел знать лейтенант, - почему на посту курим, у противника под носом?
- Так я же в кулак, - попытался оправдаться  Миха, - на пару затяжек.
От неожиданности он смял тлеющий огонек прямо в пальцах.
- Понятно. Придем – поговорим… - невозмутимо пообещал Летеха, будто уходил в штаб за зарплатой.
Миха сразу сник. Где-то в глубине души он уже не хотел, чтобы лейтенант возвращался.
Между тем Летеха раздавал указания:
- Мне нужно от вас минута тишины, а затем двадцать секунд плотной стрельбы. Прикроете нас, всех отвлечете. Стреляйте, пока патроны не кончатся, а потом по обычному плану.
- Есть! – пристыженный Комякин ловил сейчас слова на лету, желая оправдаться.
- Пашков, за мной!
Грег удивленно поглядел в Пашкину спину.
Когда ракеты в небе на короткое время погасли, две тени метнулись вдоль стены в развалины соседнего дома.
- Отсюда и двинем, - вполголоса произнес Летеха, - дорогу видишь?
Стволом, на который был наверчен глушитель, указал на прогалину, уводящую в сторону вражеских позиций.
Пашка кивнул.
- Через пятнадцать метров я пойду большими шагами, двигайся след в след – там заминировано. Дальше ручей этот вонючий, там тоже смотри поаккуратней, не свались. Черти про тот брод еще даже не знают. Мы по камням пройдем, они под водой скрыты. За говнотечкой все передвижения только ползком. Понял? – глаза грозно сверкнули, - и крайне осторожно. Там уже ни слова, и действуем по обстоятельствам. У них там каждый раз может быть по-разному. Наша предположительная задача – скрытно и желательно бесшумно свалить часовых – все! Если что, действуем в связке по обстоятельствам. Держись меня, сынок. Без крайней необходимости не стреляй, перепугаешь всех, - Пашка опять не понимал, прикалывается Летеха или как. Во  рту уже пересохло, а лоб под шерстяной шапочкой ужасно зачесался.
- Двинулись, - скомандовал лейтенант и с первыми звуками отвлекающей стрельбы скользнул на прогалину.
Сбоку, от поста уже вовсю трещали выстрелы постовых, Комякин, наверное, перевыполнял норму. Летеха впереди кивнул головой и Пашка расслышал что-то вроде: «Заставь дурака…». Стрельбу, как это обычно бывало, интенсивно поддержали со всех этажей старого кафе. Невысоко над прогалиной пронеслись несколько трассирующих очередей, вспарывая темноту зелеными черточками.
От прямых стрельб прогалина была защищена с обеих сторон, но все равно Пашка чувствовал себя не очень уютно. Понятное дело, что здесь никого нет и руины зданий хорошо прикрывают их, но все же… Тем более если не забывать о том, что здесь все наглухо заминировано. Откуда только Летеха эти тропки вычислил?.. С миноискателем ходил тут, что ли?
Раздумывая таким образом, Пашка уже успел позабыть про мороз и ветер, стараясь размеренно и точно ступать след в след за своим командиром, длинные ноги которого вычерчивали зигзаги, безошибочно выискивая безопасные места. 
Вышли к воде. К Пашкиному удивлению, им удалось пересечь грязную канаву не сверзившись и даже не особо запачкав ноги. Дальше Летеха залег и, помня наказ, Пашка последовал его примеру и пополз, время от времени замирая и прислушиваясь к происходящему вокруг. Слух обострился, как с ним частенько бывало в особо критические моменты.
Вообще заход в тыл врага пока был достаточно обыденным. Думать особо не приходилось – знай поспевай за своим командиром. Так пацаны во дворах в войнушку играют. Один тихо старается зайти в тыл другому, который типа в засаде. Оказавшись за спиной, громко и неожиданно заорать: «Туф-туф-туф, я тебя убил – падай!». И тот, повинуясь неписанным правилам игры, постарается красиво упасть, выдавливая из себя «последнее»: «А-а-а…» и слабеющей рукой пытаясь поднять деревяху, служащую автоматом, чтобы застрелить последней очередью «врага». Или же начнет усиленно, до крика доказывать, что такой подход был нечестным, что он его уже давно видел, и вообще…
Пашка натянул шапочку на брови. Отчего-то он успел пропотеть, и сейчас капли на лице быстро высыхали под морозным ветром, доносящим из-за города запах горелой нефти.
Они оба двумя неслышными гусеницами подползли наверх, к каким-то руинам. Здесь Летеха остановился и ткнул пальцем в обрезанной перчатке в проем разбитого бомбежкой кирпичного домика. Пашка пригляделся.
Ветер усиливался, уже больше похожий на метель. И в шуме этого ветра Пашка скорее расслышал, нежели увидел подрагивающую, звенящую проволочинку. Растяжка…
Лейтенант уходить не стал. Пригляделся вокруг, одна ли здесь она такая. И просто добрался до присыпанной снегом «Ф-1». Придерживая вытащенную наполовину чеку, перекусил тонкую проволоку зубами, выделявшимися белым на черном лице. Осторожно вполз внутрь, держа «Грозу» перед собой. Пашка – за ним, почти утыкаясь носом в рубленые подошвы спецназовских берц.
Обдирая руки по раскрошенному бетону и стеклу, примерзшему к полу, тихонько устроились под стеной. Внутри было темно, даже несмотря на то, что противоположной стены просто не было. Она лежала чуть поодаль на улице, несчастно поджавшись искореженным телом. Иззубренные арматурины горько смотрели в черное небо.
За разрушенной пристройкой сразу шел небольшой кирпичный домик, примыкающий к большому зданию, что-то типа проходной завода. Вползли туда, очень медленно, очень осторожно.
Летеха поводил длинным носом по сторонам, словно принюхиваясь. Но Пашка уже и без него слышал, что в этом домишке кто-то уже есть и без них. Кто-то разговаривал с таким же невидимым собеседником. Слов не разобрать, они доносились урывками, когда ветер на секунду замирал, чтобы с новой силой задуть вновь. Но речь явно не русская, и это все объясняло.
Если приподнять голову, то в дыру в стене можно было увидеть верхний этаж оставленного позади кафе, вспыхивающие в нем огоньки выстрелов. Звуки выстрелов относило в сторону ветром, поэтому треск доносился не сразу и очень приглушенно, сквозь снежную пелену.
Здесь в домике не стреляли, во всяком случае, пока. Интенсивная стрельба велась чуть дальше, а здесь у них типа форпоста какого-то, что ли.
Летеха без всяких изысков показал Пашке кулак и сдвинул брови. Тот в ответ кивнул понимающе головой и облизнул пересохшие губы. На игру в «войнушку» это уже не походило. Не издавая ни шороха, Летеха двинулся по руинам вглубь сектора, как полупрозрачная тень. Пашка даже не смог бы сказать, в какой момент времени началось движение, настолько плавно он ушел. Сам он, стараясь нести свое тело на одних лишь локтях  и коленях, пополз за ним, отчаянно стараясь не шуршать по неровной поверхности и даже не дышать.
В одну из растянувшихся в вечность секунд наконец увидели тех,  к кому подбирались. В темном углу кирпичной пристройки на корточках сидели двое и о чем-то оживленно разговаривали. Спорили о чем-то. Один смеялся негромко и только покачивал кудрявой головой, тогда как второй возбужденно что-то доказывал ему. При этом перехватывал из руки в руку свой АКС. Вот он остановился и достал пачку сигарет. Оба закурили, старательно отвернувшись от окон, фронтально выходящих на кафе. Курили, прикрываясь полами просторных полевых бушлатов.
У самих окон лежали еще двое. Один сидел за РПКСом, глядящим натруженным стволом в темноту перед собой. Второй с СВД. Первый стрелял редко, выискивая точечные цели, посылал коротенькие очереди по два-три выстрела, после чего хватался за бинокль ночного видения и подолгу всматривался вперед. Снайпер стрелял еще реже. После очередного выстрела он переворачивался устало на спину и тер слезящиеся глаза руками.
Да, и чертям нелегко дается эта война. Вот только хавают они наверняка получше нашего. И спят. Несмотря на всю необычность происходящего, Пашка все равно хотел есть. Все всегда хотят есть. Даже не есть, а - жрать. Именно, нажраться бы сейчас до отвала мяса с молоком да со свежим вкусным хлебом, пойти да поспать часов так двадцать. Если дадут поспать тридцать, будет еще лучше. Но…про «поспать» еще очень долго можно забыть, а пожрать… хорошо если к утру подкинут еще сухпайка, тогда можно будет открыть ножом баночку перловки с тушенкой и с наслаждением, этим же ножом отковыривать куски прихваченной ледком пищи и отправлять ее в рот… Пашка сглотнул слюну. Начал злиться. Чего там Летеха выжидает, он уже примерзать начал к бетонному полу. Когда мысли заходили о сне и еде, а главное – о их крайней недостаточности, Пашка против своей воли всегда начинал злиться.
Пулеметчик послал очередную очередь в сторону кафе, оттуда ответило сразу несколько окон. Находившиеся у окна пригнулись, а сидевшие в углу сжались еще сильнее, заслышав щелканье по стенам.
Рядом с лежавшими в темноте лазутчиками тоже простучало, выбивая кирпичную крошку из стены.
Прервав беседу, «угловые» встали и, подхватив свое оружие и брезентовые пояса с магазинами, поспешно скрылись на лестнице, ведущей вверх, наверное, в основное здание. Судя по выкрикам и плотной стрельбе, там наверняка находилась если не основная, то, во всяком случае, достаточно большая часть боевиков.
Как показалось Пашке, Летеха довольно крякнул. Повернул голову к своему бойцу, показал молча на место, куда следовало двигаться. Коротко ткнул  пальцами в обрезанных перчатках на свои глаза, потом на лестницу. Пашка показал – понял, слежу за лестницей, прикрою.
В неверном свете падающей за окном осветительной ракеты блеснуло лезвие. Летеха бесшумной тенью двинулся к окну.
Пашка тем временем быстро переместился на угол пристройки, откуда просматривался темный проем лестницы и выход на улицу. Оба боевика оказались сейчас прямо перед ним, в нескольких метрах. Стоило одному из них обернуться…
Втянул дрожащими ноздрями морозный воздух, пропитавшийся гарью пороховых газов и еще чем-то, присущим только заводским зданиям. В окно напротив завывала усиливающаяся метель, закидывая в промерзшую пристройку порции крупного жесткого снега. Покружившись, тот укладывался по полу и углам в странном, ему одному ведомом порядке.
Руки начали дрожать. Этого еще не хватало, одернул себя Пашка. Выдохнуть бы да вздохнуть полной грудью несколько раз, это помогло бы, но сейчас как раз этого делать не стоит. Глаза бегали по сторонам, прислушиваясь к посторонним звукам, но все время держали в поле видения лейтенанта и двух бандитов впереди. Снайпер снова выстрелил. Убрал голову, сдвинулся вправо на полметра. Что-то сказал пулеметчику…
Большая тень скользила по бетонному полу. Пашка подивился, что под огромным телом Летехи не брякнула ни одна из множества гильз, ни звякнул ни один осколок из множества битых стекол. Как ему это всегда удается – и по снегу он ходит бесшумно…
Летеха полз до того момента, пока было возможно. Его «Гроза» была закинута за спину. Только один кинжал…
Снайпер перевернулся, часто моргая глазами. И сразу же раскрыл их широко – из темноты на него быстро, очень быстро надвигалась призрачная тень. Дернулся за винтовкой, понял, что не успеет, рука метнулась за тесаком, лежащим рядом. Видимо, чтобы не мешал стрельбе, выложил рядом.
У Пашки внутри сжалось – успеет, нет? Придется стрелять. Начал ловить задергавшейся мушкой снайпера, но тут тень взвилась с бетонного пола и боевика закрыла мощная спина Летехи. Штык-нож полоснул темноту наподобие молнии и наемник, захлебнувшись, повалился на спину, подставляя разрезанное горло гуляющему ветру.
Второй успел заорать истошным голосом и почти уткнул свой пулемет в невесть откуда взявшегося русского головореза, но тот только дернул за ствол, пнув боевика в грудь ногой. Пулемет остался в руках у лейтенанта, но он не стал с ним заморачиваться, просто выкинул одним движением в окно. Ищите потом. Сам же бросился за резво вскочившим на ноги и, догнав, несколько раз быстро ткнул ножом в открытую шею. Отскочил в сторону, от брызнувшей крови.
Возник перед еще стоящим, но уже умирающим боевиком и с оттяжкой воткнул ногу тому в живот. Голова с руками мотнулись вперед, как у куклы, и наемника унесло вслед за пулеметом, в кружащую за окном метель.
Бесшумно все-таки не получилось. На лестнице наверху послышались встревоженные голоса. Пашка опомнился, только когда темные силуэты появились на площадке этажом выше. Ствол в их сторону – длинная очередь, сметающая лишних с площадки. Несколько фигур упали, остальные исчезли в темноте. И сразу же поверх их теней замелькали рваные огоньки. Над головой дробно застучало.
Было слышно, несмотря на весь шум, как всколыхнулось все здание. Запаниковали, черти, с некоторым злорадством успел подумать Пашка и бросился за Летехой, который быстро вылетел на улицу, не забыв дернуть Пашку за рукав маскхалата. Скрываться уже не было смысла. Надо было уносить ноги.
Летеха рявкнул:
- Уходим! – на прощание с разворота выстрелил два раза за Пашкину спину. Два щелчка, почти неразличимые в общем шуме, и еще две тени остались лежать на полу, осаженные точными выстрелами. И исчез в набирающей силу вьюге на улице. Пашка нырнул за ним щучкой, выставив автомат перед собой.
Позади в помещении раздался взрыв, еще один. Летеха закинул внутрь третью гранату и, хохотнув, рванул своего бойца за плечо, указывая направление:
- Туда.
Понеслись по руинам и камням, пригибаясь к земле и петляя. Вокруг дробно застучали пули – им вслед палили, скорее всего, наугад. Быстро реагируют, черти, надо отдать им должное, не теряются. Одна из пуль, противно проверещав рикошетом, прошла рядом с Пашкой, еще одна высекла из кирпичной стенки осколки, один из которых больно ударил по костяшке ноги, обутой в берцы.
Не очень интересно. Пашка несся что есть мочи вслед за Летехой, уже забыв про зигзаги. И все равно не поспевал за своим офицером – тот классически пригибался, дергал тело то в одну, то в другую сторону. По такой мишени и не прицелишься.
Отбежали уже неплохо, вот-вот должны были начаться постройки, где они будут уже вне зоны досягаемости чеченских пуль. В небе взвилось сразу несколько осветительных ракет. Причем с обеих сторон. Одни ловили лазутчиков, вторые пытались углядеть, что же происходит на другой стороне.
Светло, как днем, блин. Если бы не плотный сухой снег, они были бы как на ладони в этих развалинах.
Выскочив за очередную стену, Пашка чуть не полетел лицом вниз. Навстречу им возникло несколько фигур. Явно не наши. Откуда они взялись здесь?.. Тоже разведчики, или просто с поста возвращались на базу, кто ж теперь скажет.
Выстрелы раздались одновременно. Чужие двигались осторожно  и были готовы к неожиданностям. Летеха же среагировал моментально – «Гроза» щелкала, разряжая своим щелканьем свистящий ветер и сбивая темные колышущиеся по снегу тени. Ракеты в небе не гасли, зажигаясь одна за другой.
Пашка даже не успел выстрелить. Вскидывая свой АКС, почувствовал, как неожиданно его разворачивает, и только секундой позже почуял ожог в плече и боль, немотой охватившей всю правую руку. Ставшая неверной кисть разжалась сама собой, и автомат ненужно повис на обмотанном вокруг предплечья ремне.
Он присел. В глазах потемнело. Вроде бы несколько боевиков успели уйти, но это было непонятно. Как непонятно уже было, откуда ждать нападения и куда уходить. Здоровой рукой размотал ремень, положил автомат перед собой на снег. Быстрее, быстрее ты… Дрожащими пальцами нащупал в разгрузочнике гранату, выдернул чеку зубами, ломая клыки. Швырнул в ту сторону, откуда появились боевики. Достал вторую.
Со стороны кафе стрельба тоже усилилась. Преследующие спецназовцев залегли, стреляя в две стороны. Надо же так, между двух огней попасть. В неверном, но достаточно ярком для зимней ночи свете было видно, как распахивается снег от множества чужих пуль. Похоже, немногие, как и сам Пашка, видели явного противника, паля наугад по руинам.
Где Летеха? Пашка сквозь болевую, мутящую пелену всматривался по сторонам. Никого…
Его охватило отчаяние. Вокруг уже ничего не было толком видно, кроме вспыхивающих огоньков и камня, за которым он нашел ненадежное убежище. Вот приплыли, пронеслась шальная мысль.
Падающий вниз круглыми медленными лампами свет наконец погас, и прежде чем в небе с шипением зажглись новые, совсем рядом знакомо защелкала «Гроза» и послышался Летехин рык:
- Хули расселся!? Туда! – и в очередной раз дернул его за халат, указывая направление. Пашка бросил куда-то назад вторую гранату, схватил автомат в левую руку и бросился в темноту.
Уходили другим путем, все сплошь по развалинам, и эта дорога была не столь спокойна, как та, по которой они сюда пришли. Пробежав метров пятьдесят, оказались перед каналом, который растекался здесь довольно широко. Летеха в один прыжок, не останавливаясь, оказался на другой стороне. Мгновенно развернулся, присев на колено и целясь в тыл, прикрывая этим Пашкину спину.
Пашка же несколько замешкался, отвлекся на боль в руке. А может, просто росточком не вышел, но, отчаянно прыгнув над исходящим паром ручьем, понял на лету, что не дотягивает. И приземлился у противоположного края по колено, разбрызгивая по сторонам пахучую жижу. В глазах стало еще темнее от отдавшейся в раненой руке боли. Свободной он уперся в берег, помогая себе автоматом, словно посохом, и выбрался несколькими рывками на схваченную морозцем землю.
По водной поверхности канала, вздымая высокие фонтанчики, пронеслась очередь. Из виду их еще не потеряли. Это подстегнуло Пашку и, разогнувшись, он бросился вверх по берегу вслед за вскочившим Летехой.
На взгорке они оказались почти на открытом пространстве, простреливаемом со всех сторон. Пропетляв зигзагами между руин, в какой-то момент пришлось броситься на землю и ползти дальше, пригибая голову от жужжания в морозном воздухе.
Ползти было тяжело – на одном здоровом локте за Летехой особенно не угонишься, приходилось напрягать все силы, порядком истощенные этой командировкой, но получалось плохо. Все время отвлекался на раненую руку. Что там, блин – кость ли раздробило, еще что? Рукав набряк кровью, и не оставляла мысль – не истечь бы по дороге, быстрее уже до своих доползти…
Заползли на заводскую территорию, с обратной стороны примыкающую к территории кафе. Проползти эти разгромленные цеха с сорванными крышами и стоящими в разные стороны стенами – и мы, можно сказать, дома…
Внезапно Летеха остановился. Пашка ткнулся ему лбом в каблуки и замер. Что там еще? Ползи ты быстрее, черт долговязый, устало подумал он и прикрыл на секунду глаза. Внутри мутило, голова кружилась. Не истечь бы… Руку он уже не чувствовал, начинало неметь все плечо.
Что-то не так…
Несколько раз Летеха пытался двигаться вперед, и каждый раз перед ним с тяжелым визгом по бетону чиркала пуля, с противным смешком уносясь рикошетом дальше. Понятно, снайпера вычислили. Хрен пройдешь там теперь. И не понять, откуда стреляют, все в поземке, темно, в глаза летит, забивает жесткий мелкий снег. А позади Пашки по наклоненной сломанной надвое стене нервно стучали пули, откалывая куски от бетона, пытаясь достучаться до невольных пленников. Попробуй сунься обратно, нашпигуют свинцом, как… Даже думать не хотелось.  Ходу не было ни назад, ни вперед. А сверху и снизу шли ровные плиты бетонных панелей. Подними голову – и упрешься в верхнюю. Ровная такая коробочка получилась. Все видят теперь, что они там, только достать не могут. Вот и попали.
Сквозь относимые ветром недалекие выстрелы и свист ветра можно было расслышать торжествующие выкрики. Конечно, как не понять, что они в своем ненадежном укрытии практически обречены. Дернешься в любую сторону – тут же достанут, не дернешься - так и будешь лежать здесь до окончания грозненской войны.
Летеха массивным телом немного развернулся к лежащему позади Пашке. Неподалеку тут же пронеслась пуля, отозвавшись на легкое шевеление, с фырканьем стукнула в камень и исчезла в поземке.
- Нормально! – как показалось Пашке, Летеха крикнул это нарочито бодро, - можем лечь поспать. Сюда они уже не доберутся. Не пойдут…
- Угу, - выдавил из себя Пашка, прислушиваясь к безжизненной руке. С безысходностью подумал про себя, что теперь-то уж точно кровью он истечет. Вроде как уже не текла так бурно, как минут пять-десять тому назад, но все равно чувствовалось, как каплями стекает по локтю, как непослушная правая кисть липко присыхает пальцами, испачканными красным. Рукав набух, стал тяжелым. Нормально… С каждой каплей из раны выдавливается жизнь. Его собственная, не чья-то. Не Летехина… И наконец стало страшно. Тело внутри словно ждало этого страха, заныло в груди, сжалось в нехорошем предчувствии сердце. Вот те на… Ему лет всего сколько?.. Как по-дурацки получается все. Для чего жил-то?.. Помучиться и все?..
Пашка замер на ледяном бетоне. Как же так-то?..
Из этого ступора его вывел на удивление ровный и спокойный для сложившейся обстановки голос лейтенанта:
- Ну чего у тебя там с рукой? Навылет?..
Когда только он успел заметить, подумал Пашка. Помолчал, ответил непослушными от холода губами:
- Навылет, кажется. В плечо…
- Кость не задел? – поинтересовался командир, словно добрый дядечка доктор в своем теплом и светлом смотровом кабинете. Очень медленно и очень осторожно еще придвинулся к Пашке боком, чтобы увидеть в темноте лицо своего бойца. Над головами прожужжала пуля, будто неторопливо пролетая над попавшими в ловушку.
- Нет. Не знаю, - подумав, ответил Пашка, - онемело все. И течет…
- Ясно, - Летеха неудобно выгнулся, нашаривая что-то у себя за спиной. На движение опять не замедлили отреагировать – сразу две пули черканули впереди него по бетону и унеслись прочь.
- Жгут держи! Затянешь сам?.. – спросил он у Пашки, разрывая зубами прорезиненную оболочку МП, - я не смогу помочь, сам видишь, здесь не развернуться.
- Попробую, - пропыхтел Пашка, осторожно переваливаясь на левый бок. Прощупал рану, пытаясь выискать отверстие. Ничего не нашел, только сквозь немоту коротко прорезалась боль и в плече нестерпимо зажгло. Стиснул зубы, чтобы не застонать. Еще этого при Летехе не хватало. Аккуратно перекинул резиновый жгут, пахнущий больницей, поверх рукава, у самого плеча, затянул его неловко, помогая зубами.
- Крепче тяни, - посоветовал Летеха, - ничего с ней не станется.
С чем именно не станется – с рукой или с раной, Пашка не стал уточнять. От боли в глазах потемнело, показалось, что все вокруг в разноцветных разрывах пуль. Потом темнота неохотно отошла, а руку он вообще перестал ощущать. Было холодно, очень холодно, тело промерзало под легким маскхалатом и бронежилетом, который изначально не мог его спасти ни от чего, если только от тычка ножом. Так, легкая психологическая защита. Намокшие при прыжке через ручей штанины сковало корочкой льда, кажется, в самих берцах тоже уже захрустело. 
Здоровая рука окоченела от холода, и он, положив автомат рядом с собой, постарался припрятать ее в воротнике, поближе к шее, там теплее. Голову стало тяжело держать, и, распрямившись телом, он положил ее прямо Летехе на ботинок. Тот не шевельнулся. Да, так легче.
Чуть погодя Летеха сказал серьезно:
- Держись, Пашков. Не засыпай только.
- Ладно, - сипло отозвался Пашка.
Сколько они так лежали в этой темноте под пулями, Пашка не мог сказать. Потом уже, восстанавливая хронологию ночи, насчитал около трех-четырех часов.
 А пока он просто лежал, прижимаясь к ледяному бетону и равнодушно ощущая, как тело пронзают беспощадные морозные иглы. Да, этот мир достаточно беспощаден, устало думалось Пашке.
 Летеха время от времени что-то говорил ему, приказывал, но Пашка даже уже и не слышал, что именно. Кажется, он все-таки засыпал, глаза заволакивало мутной, сладостной пеленой. В это время свист ветра приглушался, потом снова становился нестерпимо резким, пение пуль по камню сливались с шорохом снега по колом вставшему от мороза маскхалату. Бетон неудержимо высасывал тепло из коченеющего тела и Пашке казалось временами, что хорошо ведь лежать вот так – в безопасности, засыпая, и делать ничего не надо больше. Хорошо…
Видимо, он все-таки действительно заснул или отключился, потому что Летехе, чтобы докричаться до него, пришлось стряхнуть его голову со своего ботинка и пихнуть несколько раз каблуком.
Пашка с трудом поднял голову, разлепляя склеенные инеем ресницы. О Летехин же каблук поправил наползшую на глаза шапку.
Метель уже переходила в бурю. Свист ветра становился все более устрашающим. Крутящаяся по земле поземка превратилась в снежный вихрь, заметающий все вокруг. Через продырявленное снарядом отверстие в плите уже не проглядывало черное чеченское небо – все заволокло белым. С трудом он расслышал последние слова Летехи:
- … стрелять мешает! Сейчас со следующим порывом уходим отсюда, они не успеют, не видно ни хрена. Иначе, Пашков, мы здесь еще надолго останемся...Так что, сынок, давай, грейся! Понял?...
- Понял, – шепнул Пашка неподатливыми обмороженными губами, и повторил громче, - понял!
Начал активно, как ему показалось, разминать оледенелые конечности. Как же тяжело, больно, блин. Лучше бы лежать так, не двигаясь. Пускай бы Летеха один валил отсюда, да оставил его наконец в покое. Но нет, даже если он не пойдет опять за ним, ведь вернется, может, не один, так со всей группой, отбивать будут душару. Такого позора не надо. Сам справлюсь. Нефиг залеживаться. Лучше уж пулю в спину от чехов, в случае неудачи.
Вот где-то по спине пробежал теплый робкий огонек. Вспыхнуло болью плечо поверх наложенного жгута и тело, примерзшее к бетону, с болью начало двигаться.
- Готов?! – свирепо обернулся офицер к солдату.
- Так точно! – рявкнул в ответ Пашка.
Тело сразу начало двигаться быстрее, через силу. Торопливо потерев нечувствительную ладонь здоровой руки об онемевшее лицо, схватил автомат, наматывая ремень. Не выронить бы, а то потом долго бить будут…
Летеха подобрал под себя ноги. Крикнул назад:
- Сейчас! На счет «три»! Раз!..
С хрустом оторвался от бетона обледенелый маскхалат.
- Два!..
Подбираясь, сжал скользкий ледяной АКС непослушными пальцами.
- Три!!!
И ноги лейтенанта, скрежетнув по бетону, скрылись из виду.  Осталось только темное пятно, свободное от снега.
Пашка рванулся вперед, стараясь не выронить оружие. Выкарабкаться бы быстрее из этой коробки… Две секунды показались вечностью. На занятиях за такую медлительность раз пятьдесят туда-обратно бегал бы. Вот щелкнула пуля при выходе. Еще одна, рикошетируя от стены к стене, погналась за ним – как только не догнала? Несколько штук пропело, но уже где-то сбоку. Прав был Летеха, потеряли их в этой снежной буре.
Ушел!.. Ушли!
Правая рука болталась безжизненной плетью вдоль тела. Он ее совершенно не чувствовал, он с ужасом будет смотреть на нее чуть позже, спустя какие-то минуты. А пока он бежал, несся что было мочи и оставшихся сил, выглядывая в непроглядной вьюге мелькающие пятна Летехиных берц. Ледяной ветер с хрипом залетал в легкие вместе с колючими льдинками, реющими в воздухе, и тут же вылетал, не успевая согреться.
Бежали всего-то минуты две, перескакивая через разрушенные стены, битые камни и оледенелые трупы, но Пашка выдохся. В какой-то момент показалось, что он может, так и умрет на бегу, как казалось в первые недели службы, но вместо этого просто налетел на широкую спину лейтенанта, застывшего у стены. И не оглядываясь по сторонам, уже понял, что они у кафе. Чередил темноту трассерами внешний пост. И ему уже даже совсем неинтересно, кто там сейчас из наших… Не упасть бы… 
Летеха осторожно выглянул из-за угла. Долго всматривался в темноту, потом громко позвал:
- Бабай!
От поста прекратилась стрельба и все затихло. Наверное, переводили стволы в их сторону.
Летеха кашлянул и произнес, обращаясь не то к Пашке, не то к самому себе:
- Рацию надо было взять. Пригодилась бы раньше. Торчим здесь, как идиоты.
И крикнул громче:
- Бабаев, щенок, оглох там, что ли!?
- Никак нет, - отозвался неуверенный голос Бабая, но его тут же перебил другой, властный голос Ротного.
- Руслан, волчара, где вас носит, черт бы вас драл! Стойте пока, я скажу, чтобы не стреляли.
Приказ Бабаю, и быстрые шажки по снегу. Через минуту все окна и посты затихли, и Летеха с Пашкой беспрепятственно преодолели последние пару десятков метров. Шагнули в двери кафе, мимо раскрывшего свой чумазый рот рядового Бабаева. После жесткого морозного ветра со снегом внутри показалось по-райски тепло.
Ротный, раздув свирепо ноздри, отчитывал Летеху, как мальчишку:
- Куда тебя несет вечно!? Почему не доложил опять? Приключений не хватает, романтика взыграла? Я уж думал, грохнули тебя чечены наконец, словил железку бестолковой своей головой!..
Так говорил Ротный, но в голосе прорывалось сдерживаемое с трудом облегчение, и все понимали, конечно, что это так, что так положено. Что Ротный безмерно рад, что они вышли живыми и…
- Пашков ранен, - виноватым тоном, словно извиняясь, что вынужден перебить, произнес Летеха, кивая на своего солдата.
- Ты мне всех бойцов угробишь, - в сердцах сказал Ротный и зычно рявкнул на все кафе, - фельдшер!!!
Тем временем с Пашки уже стягивали маскхалат, разрезали камуфляж и расстегнули лямки бронежилета. Через минуту окровавленный халат валялся ненужной тряпкой в стороне, откинутый чьей-то ногой, а рядом с Пашкой уже суетился молчаливый прапорщик-десантник, стирая спиртом присохшую кровь и обрабатывая рану.
- Придется на отправку, - поморщился Ротный, оглядев раненую руку.
Пашка взвился:
- Никуда я не поеду!
- Поговори еще, -пригрозил Ротный, а Летеха выразился еще проще:
- Рот закрой.
Андрюха, с самого начала не отходящий от товарища, утешал его, как мог:
- Да ладно, здорово же! В часть поедешь, отпуск домой возьмешь…
- Да нахрен надо, - слабо вырвалось у Пашки, - я здесь хочу… - и от волнения или чего-то еще отключился.
Ротный покачал головой:
- Тоже отморозился, сердешный. Как и ты, - при этом он посмотрел на Летеху. Тот только усмехнулся, пряча лицо. Ротный устало потер щетину ладонью, - у десантуры одного тоже задело. Тоже вывозить надо…
С утра  Пашку запихнули в госпиталь вместе с раненым десантником и повезли в госпиталь, располагавшийся в аэропорту.
Пожилой усатый хирург заявил, по новой обрабатывая рану:
- Сквозная хреновина… Повезло тебе, парень. Через неделю уже дрова колоть сможешь. Прошла под кожей плеча и вышла через мышцу-разгибатель. Кость не задела, вену не порвала и сама, можно сказать, продезинфицировалась. Чудом не отморозил, вот здесь тебе повезло вдвойне. Еще бы немного…
- Так меня не отправят никуда? – с надеждой спросил у него Пашка, с трудом моргая слезящимися глазами.
- В госпиталь все равно надо, - объяснил хирург, - у нас-то здесь просто перевалочный пункт и срочные операции. Работы уйма… А там отлежишься, пролечат как следует, мало ли что…
- Можно меня не отправлять, а?! – с отчаянием воскликнул Пашка, – на мне все как на собаке заживает, честное слово!
- Ну-у, не знаю, - с сомнением протянул медик, - была бы погода летная, я бы тебя сегодня же грузом «триста» перевел… А так все равно несколько денечков придется у нас побыть.
И оба глянули за оконное стекло, где бесновалась снежная вьюга, один мрачно и с досадой, а второй – с надеждой во взоре.
Пашка честно пил все прописанные лекарства, что ему давали, неплохо питался – после передовой с ее  вечно недостающим сухпайком пресная больничная еда казалась пищей богов. К тому же «гуманитарка» перепадала. Да, в госпитале и отношение немного другое. Слабости поймали аэродромные…  Вместе с гуманитарной помощью приходили письма. Много писем. Подавляющая часть от школьников всех школ, наверное, России. Несколько писем Пашка прочитал, но потом зарекся – горло перехватывало. Он-то думал, что они здесь одни, и кроме как очередной гадости о них никто не скажет, а тут.. Одни только журналисты, причем не только иностранные, а вроде свои же, о тебе такую погань говорят… А ну их… Покормили бы сами вшей в окопах на передовой под обстрелами, суки купленные, да на одной банке мерзлой жратвы в день… Пацаны там на голом бетоне по два-три часа в сутки спят, и даже не знают пока, что вы тут о них пишете.
Ходил на перевязки, гладил раненую руку, чуть ли не уговаривая ее – заживай, миленькая, давай быстрее…
На четвертый день, заметив, что метель стихает, бросился в кабинет к главврачу.
- Во!.. – гордо говорил он, демонстрируя, как рука в локте свободно гнется в любую сторону и сжимается-разжимается кулак, при этом отчаянно стараясь сдержать выступающие от боли слезы, - спасибо Вам, совсем как новенькая.
Военный медик устало поглядел умными глазами на испарину, покрывшую Пашкин лоб. Сказал только:
- Дурачок ты… - и выписал сопроводиловку с выпиской до места расположения полка с пометкой «годен к дальнейшей…».
Ближе к вечеру Пашку на опасно трясущемся по выбоинам фургоне «ГАЗона» подвезли к своей группе в полуразрушенную школу, где они базировались. Сдержанно радуясь при дедах, навстречу вывалились Головастик с Андрюхой. Обнимая, старались не задеть раненое плечо. Здесь же Бабай, Кузя, Грег, Сеня… Пацаны…
Ротный молча выслушал доклад о прибытии, задумчиво поглядел на солдата и кивнул:
- Ночью заступаешь в дозор, подготовь оружие.
- Есть! – радостно рявкнул Пашка.
Кто-то из дедов хмыкнул:
- Ну, разве я не говорил, что Пашков – конченый придурок?..
Но большинство дедушек группы спецназа были все же на стороне Пашки и, оборвав реплику, сдержанно похвалили:
- Молодчага, Пашков. Мужчина… Не оставил своих.
Пашку изнутри распирало…