Кенебаев Евгений
РЕХАН. ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА.
(Отрывок из романа)
Наконец, на четвертые сутки началась атака. Снег к этому времени уже прекратился, лишь моросящий дождик с хмурого неба превращал дороги и поле в непролазную жижу. Над всей местностью завис мягкий полупрозрачный туман.
На этот раз штурм начался без устрашающего рева и оглушающих взрывов. Спецназовцы молча шли по грязи, пытаясь побыстрее достигнуть цели. Понятно, что их приближение не осталось незамеченным. С укреплений на краю деревни раздался приглушенный дождем и сыростью выстрел. Еще один. И сразу несколько очередей. Началось.
Спецы сорвались на бег. Плотный огонь со стороны деревни заставил их залечь. Замелькали огоньки встречных выстрелов. Теперь они приближались перебежками, по одному. Брошенные дымовые шашки создавали плотную завесу для атакующих.
Метрах в двухстах показались первые пригнувшиеся фигуры, продвигающиеся в Пашкину сторону. Сосед в траншее, пожилой чеченец с угрюмым лицом, приложился щекой к прикладу своего ручного пулемета. Дробно затрещали выстрелы. Радостно заверещал что-то молодой нохч, друг Айдамира, всего месяц назад пришедший в отряд. И принялся палить из своего АКСа по всему полю.
Пашка усмехнулся, увидев, как некоторые пули взрывают грязь далеко от бегущих. И решил тоже пострелять в свое удовольствие, тем более что стрелять все равно придется. Неподвижным сидеть не будешь, а от стрельбы хоть согреешься.
Тщательно прицелившись, дал короткую очередь метрах в двадцати перед бегущими, но получилось ближе. Вырванная из мокрой земли грязь обрызгала одежду первых. Те снова бросились на землю, принимаясь стрелять в ответ, выискивая вражеских стрелков по рвущимся вспышкам племени.
В воздухе запели знакомую песню пули. Пашка поднял ствол вверх в мутное небо и присел, пережидая. Лишний раз подставлять свою голову, еще и под пули русских бойцов, совершенно незачем.
Взглянув на поле еще раз, увидел, что один из спецназовцев был ранен в ногу и сейчас сидел, обхватив колено ладонями. Боец, двигавшийся неподалеку, рванулся к нему, упал, выпустил очередь в боевиков. Остальные продолжали движение вперед. Еще один подбежал к раненому, припал на колено и начал постреливать одиночными, пока первый разбирался с раной.
Самые первые сумели без потерь продвинуться к окраине села, где завязалась жестокая перестрелка. В ход пошли гранатометы. С обеих сторон загремели взрывы. В направлении, где держали оборону несколько арабов и нохчей, среди них был и Пашка, тоже пришлось туго. Несмотря на то, что спецназовцы были в весьма невыгодных условиях, они подобрались очень близко к селу. Боевики не ожидали такой прыти и загородились очень плотным огнем. По всей длине переднего края звучали очереди, сливаясь в одни сплошной треск.
Пашка палил куда-то поверх быстрых фигур, и под ноги, стараясь никого не задеть и в то же время ловя себя на желании, вызванном легким страхом и будоражащим кровь волнением – стрелять прицельно, валить всех, кто подбирается к нему. Отводил мушку от очередной, носящейся зигзагами цели и стрелял опять в сторону. Успокаивал себя, что в деревню штурмовикам будет невозможно пробиться – слишком много времени было потеряно.
Несмотря ни на что, спецназовцам удалось занять край села, канаву, тянущуюся вдоль дороги у въезда. И сейчас боевиков и атакующих разделяли какие-то метров полста. Пашка оттер пот с разгоряченного лица, стекающий вместе с дождевыми мелкими каплями. Одним движением выхватил опустевший магазин и отбросил в сторону, на разостланный брезент. Вставил полный, дернул затвором и снова приник щекой к прикладу. Капли, не успевая осесть как следует на вороненое железо, с легким шипением растворялись на раскаленном стволе. Не было бы так напряженно, Пашка обязательно остановился и прислушался бы к этому успокаивающему шипению.
Но не сейчас, когда невдалеке от него двое совсем молодых на вид пацанов в пятнистых «тростниках» пытались прорваться за изгородь из канавы, по которой они добрались до деревни. В случае удачи из-за них на этом участке станет еще напряженнее. Они будут прикрыты изгородью от расположившихся справа боевиков Вахи и смогут долго удерживать позицию за многочисленными камнями и руинами старого дома. В руинах до этого времени держал оборону полный пулеметный расчет со снайпером, но сейчас место пустовало. В пылу схватки Пашка и на заметил, то ли боевики отступили, то ли были убиты.
А если вслед за этими двумя в брешь хлынут другие штурмовики, то при определенном везении и настойчивости они смогут войти в село как нож в масло, прямо в этом направлении. Иначе говоря - через Пашку. Можно будет и не успеть на второй рубеж обороны.
Поэтому он сейчас лихорадочно палил по изгороди и камням, за которыми засели парни. Плотный огонь не давал им сорваться с места и подобраться ближе, не открывшись. И какое-то время они оставались на своих местах. Спецы – расчетливо постреливая в их сторону, а Пашка, угрюмый пулеметчик и молодой чеченец – поливая их из своих укрытий огнем.
Но вот в какой-то момент у угрюмого, лязгнув, кончилась лента и ПКМС, поперхнувшись, замолк. Пока угрюмый переставлял новую, штурмовики воспользовались ослаблением огня и рванули внутрь, за ограду. Пашка бросил краем глаза взгляд на молодого. Тот, забыв про тех, кто под носом, отвлекся на отстрел более дальних.
Остолоп, вояка хренов, чертыхнулся Пашка и аккуратно, точечными одиночными начал палить по ногам несущегося под прикрытие парня. Первые несколько выстрелов не достигли цели. Пашку прошиб пот, когда он заметил, что второй вот-вот сорвется с места, а за ним мелькают еще фигуры.
Прицелился тщательнее, пальнул и попал. Но не в ногу. Он видел мгновение попадания – рукав «склона» дернуло и спецназовец упал, уронив АКС и схватившись за руку. Отполз за камень, махнул прикрывающему его напарнику, но тому уже не давал выйти огонь ожившего пулемета. Раненый с каким-то ожесточенным упорством решил прорываться в одиночку и, неловко выставляя вперед простреленную руку, начал выбираться из-за камня. Несколько точных выстрелов, сделанных Пашкой, отщепили большие куски от каменной глыбы, дав понять, что дальше хода нет. «Извини, братуха», - подумал с тоской Пашка.
Оберегая раненую руку, пополз назад. Пашка проводил его, держа на прицеле, и видел, как помогли ему укрыться подоспевшие сослуживцы. Пулемет угрюмого застучал с остервенением, и фигуры в камуфляжах начали отходить с этой, слишком опасной для них стороны.
Наконец-то, с облегчением выпустил остатки очередного рожка в небо Пашка. Когда-то у штурмующих должны были кончиться боеприпасы, взятые на бросок. Больше тройного комплекта на штурм вряд ли возьмешь, чтобы не обременять себя лишним грузом, а в этой ситуации, где необходимо прорывать жесткий заслон, необходимо много более этого. Ежу понятно…
Трескотня не утихала, но откуда-то с позиций Вахи уже доносились ликующие вопли и возгласы с восхвалением Аллаха. Штурм захлебнулся во встречной, хорошо подготовленной обороне. С подступов к селу спецназовцы отходили, отстреливаясь и не показывая спин. Им и так удалось много больше того, что им хотели позволить. Профессионалы почти вошли в село и практически без потерь, хотя предполагалось положить не меньше трети из них еще на середине пути. Там, где туман уже размывал очертания бегущих, Пашка заметил, как того, кто был ранен в ногу, тащат двое товарищей, закинув его руки себе на плечи. Вот и они скрылись в загустевшем сметаной воздухе.
На этом направлении вроде ничего больше не угрожало. Друг Айдамира, торжествующе вопя, выскочил из окопа и палил одной сплошной очередью вслед бегущим. Угрюмый что-то орал на него, призывая забраться обратно, но тот не очень-то слушал опытного бойца, наслаждаясь победой.
Бестолочь, устало подумал Пашка, чуть не подарил себя и остальных противнику и радуется, будто один весь бой выиграл. Дикая злость охватила Пашку и он еле удержался, еле сдержал собственные руки, чтобы не снести бестолковую башку очередью. Перед глазами мелькнуло сладостное видение взорвавшейся черепной коробки юнца. Да, это бы его успокоило.
Пашка передернул плечами, вдруг ощутив, как сыро и мокро вокруг. Даже под одеждой вместе с потом скатывалась посторонняя влага. Возбуждение отступало вместе с парнями в камуфляжах, пытавшихся его убить пару минут назад. Стараясь не глядеть в сторону молодого, крикнул сквозь грохот дальнего разрыва угрюмому:
- Махмуд! Я – туда…
Угрюмый согласно кивнул и принялся отчитывать подопечного, пеняя на его бесшабашность. И, кажется, ставя в пример Пашку, который, несмотря на отсутствие противника, пополз вправо и встал, только добравшись до каменного забора. Да, если в упор не стреляют, это не значит, что нужно подставлять голову под шальные и снайперские пули.
Слегка пригибаясь, побежал к темнеющим в земле укрытиям, где находились Виталя, Ибрагим и еще несколько султановских бойцов. По дороге споткнулся о труп убитого боевика. Не удержался на скользкой глине, обильно политой кровью, и упал на колено, опершись рукой о труп. В сыром воздухе явственно запахло кровью.
Фу, блин, да что ж такое… Невезуха какая. Пашка вытер о штанину липкую ладонь и встав, побежал дальше. Боевик был тот самый, вахинский, что в больнице смотрел вслед Абдалле, уводящего медсестру в темноту третьего этажа. Кстати, никто особенно не скорбел об афганце. Даже свои, кажется, не очень жаловали этого зверя, за счет своей безумной жестокости вырвавшегося в командиры. Второго афганца так и не нашли, да и в суматохе не до того было. Рассудили, что убит, а где именно – чего его искать, труп-то?
Пока добирался до Витали, стоящего в окопе и стреляющего куда-то в дождь, вспомнил о своей вспышке ненависти. Да, кровожадным становишься, Паша, упрекнул он себя. В последнее время все чаще и чаще. И русских уже, которых до сих пор считаешь «своими», отстреливаешь, лишь бы до тебя не добрались. А говорил – терять нечего… Что же происходит, незаметно для себя же самого? Получается, что и сам он, Пашка, превращается в самого заурядного боевика, бандита, если хотите. И чем лучше он того же Абдаллы?... Или потерявшего что-то очень нужное внутри Витали? Или наоборот, как раз и ненужное… Кстати, что делает этот Виталя?..
Виталя, обложенный со всех сторон пустыми и полными магазинами, с наслаждением палил в отходящих спецназовцев. Плечо, к которому был плотно прижат приклад АКСа, мелко подрагивало от очередей.
Пашка спрыгнул в траншею и хлопнул Виталю по растолстевшей сутуловатой спине.
- Как дела? – спросил, кивая Ибрагиму и поглядывая в поле, - помощь нужна? Мы-то своих отогнали, - заметил, что чуть дальше перевязывали плечо одному из боевиков.
- Мы тоже, - Виталя повернул сверкающие запалом боя глаза к Пашке, - постреляли козлов. У нас одного задели, - мотнул головой в сторону раненого, - у вас-то все нормально?
- Да, все нормально, - отозвался Пашка. Отождествление Витали с боевиками было ему отчего-то неприятно.
- А у вас там ничего и не было, - Виталя высморкался на землю, зажав одну ноздрю пальцем, - у нас здесь самая жара! А у вас-то чего…
Пашка поднял на него глаза:
- Ты уверен?
- Конечно! - тот разухабисто расправил плечи, - я вот одного точно завалил. Вообще двоих, но не знаю, второго не видел, может, ранил просто… А того точно… Вон, лежит, гнида. В общем, хорошо твоих пощипали.
В направлении указанным грязным пальцем, действительно лежал труп в спецовском камуфляже. Пашке стало тоскливо. Он снова опустил глаза. Покатал носком ботинка, втирая в глину, отстреленные гильзы.
- Нашел, чем гордиться, - произнес тихо, чтобы никто поблизости не услышал.
- А? Чего? – не понял Виталя.
- Что ж ты делаешь? – Пашка посмотрел ему в лицо, - для чего?..
- Ну… - растерялся Виталя, и вдруг внезапно озлился, - для чего?! Для того же, что и ты! Не прикидывайся чистеньким. Вон рука в крови, опять кого-то замочил… Будет он мне что-то еще говорить!..
Ибрагим обернулся на шум, подозрительно посмотрел на обоих.
Зря затеял этот разговор. Пашка молча оперся о бревно, в нескольких местах расщепленного пулями, и выпрыгнул наверх. Виталя сердито отвернулся и снова схватился за автомат, хотя стрельба уже стихла, лишь за деревней коротко говорил пулемет и раздавались одиночные хлопки винтовок, пробивая завесу дождя.
Хрен-то с ним, думал Пашка, пробираясь к своему месту. Может валить прямо к Султану и сдавать его, Пашку. У каждого своя жизнь. Своя… Кто же говорил это в свое время? Что-то важное с этим связано, а что, и не вспомнить. «Твоих пощипали» - это Виталя до сих пор спецназовцев считает Пашкиными коллегами, что ли ? Или наоборот?..
По позициям с всклокоченной бородой ходил Султан и поторапливал бойцов. Предполагалось, что штурм может возобновиться в любую минуту. Боевики спешно подтаскивали боеприпасы, снаряжали магазины, ленты, уводили раненых и оттаскивали убитых в сторону. Над трупом старого афганца плакал, перемежая молитву с рыданиями, совсем молоденький его соотечественник. Кажется, он доводился убитому каким-то родственником. Или сыном…
Он с ненавистью посмотрел в славянское лицо Пашки, проходившего мимо с ранцем патронов. И отчего-то равнодушно подумалось, что своим в этом отряде он никогда не станет. Ни он, ни Виталя.
Через час, сделав легкую передышку для обеих сторон, спецназовцы вновь потянулись по полю, собирая камуфляжами дождь. Султан не стал ждать новых сюрпризов, уготовленных отряду, и заблаговременно отвел всех бойцов с первой линии обороны. Оставил там несколько пулеметчиков и снайперов, чтобы приостановить первый натиск, ослабить основные силы. Остальные боевики заняли вторую линию, часть уже расположилась в окнах домов, превращенных в бойницы. По краям первой линии, где успели, наставили растяжек.
Началась привычная уху стрельба. Как и первый, этот штурм начался, с виду вяло, совсем не по-боевому. А может, просто погода делала все происходящее скучным. В такую погоду дома сидеть, чай пить, поглядывать время от времени в окно – и поеживаться.
Несмотря на открытость, штурмовикам и на этот раз удалось подобраться совсем близко. Видимо, выучка и быстрота делали свое дело даже в предательских для спецназа условиях.
Пулеметчики держали брошенные окопы так долго, сколько могли, но вскоре отступили. Штурмующая сторона умудрилась-таки с первого раза вычислить положение первых позиций и перед тем, как спецназ прошел половину пути, с тыла нанесли несколько точечных артиллерийских ударов по первой линии окопов.
Пашка непроизвольно вздрогнул, когда впереди неожиданно взорвалось, донеся через несколько секунд теплый дымок, обдавший мокрое лицо.
- Дреж-жь!
Неужели решили бомбить деревню? Уничтожить боевиков наиболее удобным способом, невзирая на невинные жертвы? Те, что сейчас были заперты по сараям и ожидали, чем же окончится их страшная эпопея. Но дело этим и обошлось. Разрывы прошли по окопам, взметнули в мокрый туман килограммы глины, двух или трех боевиков, и затихли. Одновременно с этим подобравшиеся ближе снайпера групп прикрытия отработали свое, вычисляя засевших в окопах бандитов.
Пулеметчики держались до конца, но промедлили с отходом и сейчас в панике улепетывали внутрь деревни. В спины им стреляли снайпера, и по полю уже неслись быстрые молчаливые тени, стреляя на бегу.
На этот раз они сделали путь до деревни очень, очень быстрым. Не успели уцелевшие пулеметчики со снайперами укрыться во второй линии, как за их спинами в тусклом из-за измороси воздухе показались первые фигуры. Их встретили шквалом огня, и тем пришлось остановиться и залечь.
Страшно лязгая по полю стальными траками, расшвыривая комья глины, из тумана вырвались несколько БМП. На ходу с нее посыпались бойцы, рассредоточиваясь по полю. Вовремя – кто-то из боевиков успел запустить снаряд РПГ-7. БМПшке повезло – выстрел прошел вскользь по плоскому носу машины и улетел в дождь без видимых разрушений.
Вокруг Пашки сейчас было много народу – добрая часть султановцев, перетасованная с людьми Вахи. В мокром, расползающемся окопе было тесновато, но бойцы не замечали этого, упиваясь горячкой боя.
Похоже, что справа спецназу удалось все-таки взять позицию наскоком и они вошли в деревню. В пелене дождя виднелись темные фигуры с оружием, скачущие через окопы. Все вокруг наполнилось грохотом выстрелов и взрывов. Штурмующие сорвали несколько растяжек и сами швыряли гранаты в ставшего близким противника.
Сбоку тоже начали хлестать очереди. Пашка инстинктивно отвернулся, и в этот момент рядом с ним одному из нохчей прострелили голову. Со странным, ни на что не похожим всхлипом его развернуло и откинуло на Пашку. Из-под черной шапочки быстро набухало вязким, а тело продолжало напрягаться, порываясь что-то делать, словно не принимая тот факт, что его война на этом уже закончилась.
Пашка выдохнул, положил парня на землю. Кто-то пробежал мимо, на ходу передергивая затвор, и наступил на подергивающуюся руку, вдавив ее в грязь.
Султан проревел что-то ужасное на своем горском диалекте и бросился туда, где спецназовцы проложили себе узкий проход внутрь. За ним последовал добрый десяток боевиков. Усман, продираясь по траншее, орал, приказывая удерживать позицию сколько можно. Толкнул стреляющего одиночными куда-то во мглу Пашку в плечо.
- Пошли, здесь и так тесно, - сказано было на чеченском, но, что удивительно, Пашка без труда понял.
В окопе оставались лишь самые лучшие пулеметчики отряда и несколько автоматчиков. Еще нескольких стрелков Усман прихватил с собой. Пашка отметил, что Усман выбирал тех, кто не был обременен тяжелым вооружением и двигался пошустрее. Их кучка присоединилась к Султановой свите и ударила по спецназовцам справа. Рассредоточившись за добротно выстроенными заборами, боевики уже работали по отдельным целям, стараясь отстреливать или хотя бы отгонять пробравшихся в село.
В этой стороне вовсю кипела бойня. Штурмовики избрали на этот раз немного другую тактику. Исчерпывая запас патронов, они дожидались новых сил и отходили обратно через поле к дороге, где снаряжались заново, давали себе минутную передышку – и вновь уходили в туман, окутавший село, где вовсю громыхала война. Тем же путем уводили раненых и попавшихся на пути заложников, сумевших выбраться из своих сараев. К тому же брали с собой ящики с патронами, и оставляли их прямо на поле или у занятых домов до начала своей первой стрельбы. Это облегчало задачу пополнения боеприпасов.
Так, попеременно меняясь, спецназовцы продирались все глубже и практически заняли всю переднюю часть села. И в центре, откуда ушел Пашка, боевики удерживались недолго и вынуждены были скрываться в домах, стоящих позади.
По все деревне гремели выстрелы, хлопали разрывы гранат, раздавались вопли воюющих сторон. Удар по «спецам» сбоку показался удачным только в первые секунды. Кого-то откинуло в сторону, кого-то оттащили, но часть все же сумела удержаться и, когда подоспело подкрепление, уже сами начали теснить боевиков. И в конце концов рассеяли их.
Невдалеке промелькнула злобная рыжебородая рожа и скрылась за заборчиком. Мимо Пашки, обдав гнилостным дыханием, промчался старый араб, разевая рот и придерживая тюрбан на голове. Достойно отходил Магомет – постреливая расчетливо в напирающих и не высовываясь лишний раз из-за прикрытий. Боевики занимали заранее подготовленные позиции в жилых домах села.
Пашка для порядка еще пальнул по забору, заставив чью-то сутуловатую фигуру отскочить обратно. Рядом по грязи прошлепала очередь, окатив жижей.
Пора…
Пригнувшись, Пашка рванул в сторону домов. Из-за поворота, разъезжаясь копытцами по глине, выбежали две овцы, испуганно мотая курдюками. Шарахнулись от бегущего парня и заблеяли трусливо, жалобно косясь на него и прижимаясь шерстяными боками друг к другу.
- Кыш, дуры! – шуганул их на бегу Пашка. Сзади раздалась непозволительно близкая очередь, мощно прошивая воздух вокруг. Одну из овечек отбросило на забор и она забилась в агонии. Выгибая шею, пыталась заглянуть себе на спину – что же там случилось?
Пашка пригнулся и нырнул за угол. Черт возьми, кажется, за ним увязались «спецы». Вывернув на центральную улицу, понесся по асфальтовому покрытию, пытаясь оторваться от «гостей». Рванул стометровку, но сзади оказались парни не менее проворные. Их было двое, как успел заметить Пашка, оглянувшись на бегу и выпустив очередь куда-то поверх теней. Не помогло. Его, кажется, даже настигали.
Живым, что ли, взять хотят?!. Хрена с два…
На центральной улице было слишком оживленно, несмотря на то, что основная бойня велась все еще на позициях перед селом. В дожде мелькали фигуры как боевиков, так и спецназовцев. Испуганно и бестолково метались выпущенные заложники. О них в селе никто не беспокоился. Мужчины-воины вели свою войну насмерть, не обращая внимания на мечущиеся фигурки без оружия, и заложники умирали вместе со всеми. А может, и раньше всех.
Пашка перепрыгнул через появившийся под ногами труп немолодого мужчины в больничной курточке. Из-под задравшихся штанин выглядывали светлые шерстяные носки домашней вязки.
Пора сваливать. На улице все больше замелькало камуфляжей. Очередь лязгнула еще ближе, превратив чью-то калитку в кусок дырявого железного листа. Пашка щучкой нырнул над ней, выставив руки с автоматом. Повезло. Получилось не хуже, чем на тренировках – автомат мягко опустился боковиной на гравий и Пашка перекувыркнулся через голову, не выпустив его из рук. Интересно, потеряют его эти привязавшиеся дебилы или придется кончать обоих, затаившись где-нибудь в зарослях сада?..
В кустах, продираясь сквозь колючки крыжовника, наткнулся на перепуганную насмерть женщину, стоявшую у стены дома и прижимавшую платок к груди. Пашка сам-то перепугался и чуть было не спустил крючок, наставив ствол в лицо.
Выругался от испуга и от облегчения сразу. Сказал грубо:
- Чего стоишь-то, клуша?.. Ложись!
В груди шевельнулось угрызение и жалость к несчастной, волей судьбы заброшенной в этот ад женщине. Ей бы сейчас щи варить дома, внучков подрастающих воспитывать… А она здесь…
Но, не до вежливости сейчас. Пашка отогнал мешающие посторонние эмоции. Чем раньше она ляжет, тем лучше. Преследователи его не потеряли, безошибочно свернув в тот же двор, снеся мощным ударом изуродованную калитку. На бегу оглянулся на заложницу. Бедная женщина неловко встала на колени и легла лицом вниз, пачкая в садовой глине седые волосы, когда-то завитые «химией» и до сих пор не распустившие своих нелепых локон.
Еще одна очередь прошуршала по кустам. Пашка взметнул себя на большую собачью будку у забора и перепрыгнул в соседний двор. Заглянул, рискуя головой, в оставленный сад. Теперь он мог сквозь ветви кое-как разглядеть преследователей. Их было точно двое – один поменьше, быстрый худой пацан в осеннем камуфляже, и второй – огромный боец в «склоне», плотно облегающем его мощную спину. Свой тринадцатикилограммовый ПКМС со снаряженной коробкой на сто патрон он держал одной рукой за рукоятку по-боевому, словно он был игрушечный. Остаток пустой ленты болтался слева. Тот, что поменьше, склонился над женщиной, второй встал на колено, обводя пулеметом окрестности. У первого что-то было с ногой, то ли подвернул, то ли пулей задело – заметно прихрамывал. Большой прогудел, Пашка расслышал даже отдельные слова:
- Уводи…я сам…достану…
Боец поменьше подхватил под локти заложницу и, сильно припадая на одну ногу, повел ее к калитке, не забывая держать автомат в готовности. Все ж таки приятно слышать русскую речь. Такая родная…
Большому удалось выцепить взглядом Пашку, хоть сам эпизод занял считанные секунды. Спрыгивая, Пашка пригнулся – по забору, выбивая щепки и дырявя дерево, прошла короткая очередь.
Не попал, злорадно подумал Пашка. А я зато мог сейчас обоих хлопнуть, и бабусю в том числе. Происходящее напоминало игру, если бы адреналиновое безумие не металось сейчас по всем окрестностям и во взвинченном теле. В обычной игре, где не задействована Смерть, такого не бывает.
Сзади затрещали ветки. Конечно, размышлял Пашка на бегу, такая глыба мяса в полной экипировке должна весить не менее, чем полтора центнера. Пересек двор, выскочил на проселочную дорожку, забежал в двор напротив. Сразу видно, что здесь жил народ победнее – места мало, все постройки впритык друг к другу – дом, тут же сарай, за ним хлев, забор, еще сарай, еще забор.
Возле очередного забора валялся, раскинув руки по жухлой траве, один из боевиков. Пашка такого не припоминал – наверное, из команды Вахи. Ручной пулемет валялся в стороне, а на откинутой руке, толком не завязанная, лежала сумка с гранатами. Их было штук сорок, все сплошь РГД, зеленые гладкие болванки с поперечным ребром. Пашка склонился над сумкой и лихорадочно начал распихивать гранаты по карманам. Две сразу взял в руки и, сорвав чеки, швырнул в показавшегося из-за угла сарая спецназовца. Схватил в охапку еще с пяток штук, и скрылся в соседнем дворике.
Взрывы прозвучали один за другим. Но, видимо, и они не заставили отступить бойчину. Более того, отходить стало практически некуда – за несколькими сараями темнело поле – это был противоположный край села.
В этом секторе было почти тихо, тогда как по всему селу грохотали выстрелы. И оба бойца – спецназовец действующий и спецназовец бывший принялись кружить меж домов и сараев, выискивая друг друга у деревянных построек. Оба уже выдохлись скакать через заборы. И Пашка не завидовал противнику с его бандурой.
Иногда, когда тот подбирался поближе, можно было услышать тяжелое дыхание. Но, надо отдать ему должное, парень был в отличной форме, и не отставал от более подвижного Пашки. Это ж надо, с озлоблением подумал Пашка, надо же таким обезбашенным быть – лезет и лезет под автомат, давно надо бы пристрелить, но что-то мешает. Правду говорят, что наглость – второе счастье. Вдобавок ко всему спецназовец подхватил у убитого боевика сумку с гранатами, оставленными Пашкой. И теперь швырял их, где только видел его тень. Надо было самому все забрать, ругал себя Пашка. Оставил противнику, не хотел излишне обременять себя, видите ли.
Очередное зеленое тельце упало у стены дровяного сарая. Пашка скрылся за угол, переждал разрыв. Стена дрогнула, в стороны полетели щепки и со стуком посыпались потревоженные дрова. Сорвал чеку и кинул РГД в ответ. Гранаты взрывались регулярно, то с небольшими промежутками, то одновременно. Некоторое время противники так и кружили, толком не видя друг друга, не стреляя, а забрасывая гранатами.
Пашка, тяжело дыша, перекинул еще одну через забор. Из-за забора прилетела встречная. Сил не оставалось даже отбежать, и Пашка плюхнулся прямо в грязь, ногами к ней. Взрыв раздался за забором, второй за Пашкой, метрах в десяти. По ногам и спине пронеслась горячая волна, вжав в землю. Встал, пошатываясь, вбежал в дом с вывороченной дверью, кинув за спину очередную РГДешку. Неимоверно хотелось пить. Но ведро с колодезной водой, как назло, было сухим, лишь на дне черпачка барахтался в лужице паучок.
Взрыв на улице. Звон вынесенной рамы в соседней комнате.
Горестно вздохнув, Пашка вывалился из окна, готовя для броска еще гранату и оглядывая дворик. Изматывающее кружение и бег притупили бдительность, и близкая опасность уже не казалась смертельной, а лишь утомляющей и бессмысленной. И он упустил…
Крупный спецназовец обманул его, обвел вокруг пальца. Вместо того, чтобы появиться сбоку или сзади с гранатой наперевес, как ожидалось, грязно-пятнистая сфера неожиданно выплыла из-за забора прямо перед ним.
Пашку охватил ступор. Медленно-медленно, словно в кинофильме при замедленной съемке, над забором взметнулись ручищи с пулеметом. Ствол безошибочно уставился Пашке в грудь. Он автоматически поднял к плечу АК, понимая, что опаздывает… Болванка в руке со снятой чекой не дает той самой секунды…
Как это в книгах называют – «посмотреть в глаза своей смерти»?
Но Пашка уже словно и не замечал ствола, готового расшибить ему грудную клетку, прошить тело насквозь и превратить в кусок скорченного мяса. Он смотрел на широкое лицо, в глаза, хищно вцепившиеся в него, словно в добычу. Все правильно, он до последнего считал Пашку своей добычей, целью, даже не допуская другого исхода. Их так учили…
Их всех так учили…
Палец на крючке ПКМСа нехотя разжался…
- Паха?!!
- Сашка?!!
Возгласы прозвучали одновременно. Изумление, возмущение и обида словно выплеснулись из пересохших гортаней.
Конечно, еще бы голос не казался таким родным и знакомым. Голос Сашки Головастикова.
Головастика…
Как же он сразу не узнал в этом огромном бойчине своего кореша, с которым делили все тяготы службы? Три друга – Андрюха Васильев, Сашка Головастик и Паха… Один убит, зарезан боевиками… Не снимая пальцев со спусковых крючков, двое других сейчас стоят друг напротив друга…
Пашкина рука с приготовленной гранатой разжалась и он бросил ее на землю перед собой, словно пустую пачку из-под сигарет.
- Ты что делаешь, придурок?! – захлебнулся в возмущении бас Головастика, и сфера скрылась за забором, укрываясь от неминуемого взрыва.
Хрястнуло. Зазвенели уцелевшие стекла в доме.
И когда Сашка вновь вынырнул из-за забора с приготовленными для друга «добрыми» словами, дворик был пуст. Одиноко дымилась воронка в земле, где секунды назад стоял Павел Пашков. В чужой форме, с чужим автоматом, с чужим лицом. Только глаза остались те же…
***
Штурм все равно не удался. Спецназ отходил, не в силах отстрелять засевших в укрепленных домах бандитов и освободить всех заложников. Слишком много времени было у боевиков, чтобы подготовиться. Они упорно держали свои оборонительные позиции и штурмовики, рассеянные по селу, рисковали ввязаться в долгую и невыгодную борьбу. Конечно, они довершили бы начатое, но с тыла последовал приказ на отход.
И они снова отходили.
На переднем краю села еще гремели редкие взрывы и стрекотали очереди, но внутри уже все успокоилось. Наемники выходили из укрытий, оставшихся в живых заложников вновь загоняли по сараям. Скрипящих зубами раненых перевязывали. Здоровые поправляли укрытия, собирали оружие, оттаскивали убитых в сторону и вновь занимали оставленные позиции. Сил и людей на какие-либо новые перестановки уже не было.
Вертя обеспокоено по сторонам кустистой бородой, Султан с помощниками быстро осматривал село. Потери были, и потери немалые. Но, судя по одухотворенным лицам иранцев, дело стоило этих жертв. Рядовые боевики приветствовали командиров, но смотрели напряженно. Легкая эйфория по поводу очередной маленькой победы сменялась пониманием того, что следующий штурм станет для всех последним. Что их вместе с оставшимися заложниками просто раздавят, перестреляют, как взбесившихся собак, и не будут считать потери своих бойцов и невинных людей. И заложники тому не помеха. Кому они нужны, эти заложники. В дело вступила большая политика, и все, что требовалось сейчас властям, так это попытаться сохранить лицо. За последнюю атаку большую часть убитых отчего-то составляли именно заложники.
Пашка шел по дымящемуся селу, мрачно поглядывая по сторонам. Чуть не споткнулся обо что-то и, съехав ботинком по грязи немного в сторону, остановился. Этим «что-то» оказался тот самый мальчуган, что плакал в автобусе. Мужчины, опекающего малыша, нигде не было видно, ни живого, ни мертвого.
Сердце болезненно сжалось. Пашка наклонился над тельцем, всмотрелся в лицо. Не просто так плакал мальчуган, видимо, чувствовал, что поездка с бородатыми дядьками на автобусе станет его последним путешествием по этой земле. Под расстегнутой курточкой, на худеньком детском теле виднелась маленькая дырочка. Всего одна, с лиловатой, едва различимой тонкой каемкой. И ни капли крови… Только одна крохотная чистая дырочка в груди. Одно попадание…
Не убирая автомат за спину, легко поднял убитого ребенка и отнес его с дороги, где в дыму любой мог наступить на него. Положил осторожно у обочины, прислонил к простреленному забору, на прикрытую неиспачканным снегом пожухлую травку. Когда русские войдут наконец в село, пусть сразу увидят. Негоже ребенку на истоптанной грязной земле лежать…
Лицо мальчика казалось спокойным и даже умиротворенным. Бледная тоненькая кожа словно просвечивала, как у живых не бывает. Ощущение нереальности охватило Пашку, и некоторое время он не мог отвести сухих глаз от детского лица, еще незапятнанного взрослой жизнью. Казалось, он просто уснул и вот-вот улыбнется во сне и ляжет поудобнее, подложив худенькую ладошку под щеку.
Пашка не хотел вот просто так уйти, ничего не сделав, ничего не сказав ему. Надо найти слова, почему он, Пашка, не сумел вытолкнуть его еще в больнице вместе с другими отпускаемыми заложниками, настоять на этом. Не нашел надежного укрытия ему в деревне, здесь, и не прикрыл своим телом и оружием, не отвел в безопасное место. Не мог даже успокоить его, когда тот плакал в автобусе, предпочитая отворачиваться. А теперь надо бы найти слова. Извиниться…
Вместо слов из пересохшей глотки вырвался сдавленный звериный рык. Лицо перекосило, желваки сжались так, что вот-вот сведет судорогой. Пашка потряс головой, словно после контузии, отвернулся и быстро зашагал в ту сторону, откуда еще доносилась стрельба.
Хотелось водки, очень хотелось выжрать бутылку, а может, и больше. Но здесь это было невозможным – чеченцы не пьют русской водки. И еще – душа жаждала огненной воды, но Пашка понимал – долгожданного забвения, приносимой ею, он не заслуживает.
У второй линии укреплений его остановил один из нохчей, молча указал в сторону траншеи. Пашке стало холодно. Кого еще?.. Неужели Ахмета?...
Но Ахмет сидел на разбитом взрывом надвое бревне вроде живой. И даже не ранен. Только как-то неподвижно сидел. Держал автомат с двумя сдвоенными рожками за остывший ствол, уперев прикладом в землю. И только подойдя ближе, Пашка понял, в чем дело.
На краю окопа, за большим валуном, сплошь покрытым пулевыми отметинами, лежал Руслан.
Сел рядом с чеченцем. Ахмет не шевельнулся, но Пашка почувствовал, что тот узнал его. И не против его присутствия. Это немного успокоило. Почему-то Пашке не хотелось, чтобы Ахмет прогонял его или начал обвинять его в том, что Руслана убили такие же, как и он, русские. Но, если бы Ахмет и хотел сказать ему это, то он готов был выслушать все… Не в его правилах увиливать то разговора. Если уж убегать, так только от Сашки Головастика…
Лица Руслана не было видно, он лежал, уткнувшись в рыхлый снег, левая рука загребла в последний момент побольше родной земли, перемешанной со снегом. Правая цепко, привычным жестом держала АКС за рукоятку. Все тело было исполосовано очередями. Похоже на то, что прорвавшиеся спецназовцы давали очередь в уже мертвого, наткнувшись на него за этим большим камнем. Все знали, видели, как яростно, до последнего держалась эта позиция, когда рядом все давно ушли… Лица не было видно, и не хотелось смотреть в такое лицо. Руслана Пашка хотел запомнить другим. Живым… Тем самым поганцем, что норовил побольнее ткнуть стволом в бок пленного, ведя его по горам. Презрительно щурящим глаза и тянущего: «Эй, ты-ы…» Руслана, браво вышедшего на ринг и унизительно уползающего оттуда. Упорно тренирующегося Руслана, с его амбицией побороть весь белый свет, но в первую очередь его, Пашку. Руслана, мучительно исходящего неразделенной любовью и дикой ревностью к Малике, насмешливо изгибающей красивые черные брови при его появлении. Руслана, вступившегося за Пашку, о котором оскорбительно отозвался новый боец отряда. Руслана, оттаскивающего Пашку от окна в больнице. Руслана, приберегающего для него место поудобней рядом с собой в автобусе, в окопе, в доме… Руслан был не самым добрым чеченцем, с совершенно дурацкими мальчишескими замашками и недалекими убеждениями, но Руслан всегда был открыт и все, что происходило у него в душе, всегда ясно читалось на смугловатом лице и в черных, сверкающих от внутреннего огня глазах. Он был честным мальчишкой, он не терпел давления над собой. Он был честным бойцом. Были бы другие времена, другие люди рядом…
И, в конце концов, ему было всего лишь семнадцать…
Делать ничего не хотелось. Хотелось посидеть вот так еще, рядом с Ахметом. Послушать, как стихает шум пальбы, как сумерки заволакивают грязное, изрытое поле. Снег, что еще пару дней назад покрывал окрестности, уже почти растаял под моросящим холодным дождем, равнодушно падающем сверху.
- Весной восемнадцать будет, - будничным тоном произнес Ахмет.
Пашка не сразу и понял, что это он о Руслане. Не нашел, что ответить, и просто кивнул. Руслан доводился Ахмету каким-то родственником. Впрочем, кто здесь не родственники? Они оба были из одного тейпа, что уже подразумевало родственные отношения.
- Еще меньше лет, чем моему брату было, - говорил Ахмет тихо, вроде бы как для себя, но по-русски и практически без своего ужасного произношения. Помолчал и продолжил, - кто следующий, Паша – ты?.. я?.. А зачем?
Пашка пожал плечами. А действительно, зачем?
- Я думал, надо месть, кровную месть за брата. А что делаю, гоняю женщин, их убивают, а меня снимают на камеру? Но это не месть. Это даже не война. Это не для мужчин, - Ахмет поджал губы, - я убил много таких, как ты, солдат. Кто-то хорошо стрелял, в меня тоже. Кто-то совсем не умел, только умирать умел – и зачем? Чтобы потом кто-то тоже думал – как его маме сказать… об этом?
Ахмет опять помолчал. Пашка сидел, глядя на тело Руслана. Камуфляж весь взрыт пулями, пропитан багровым.
- Мама мне говорила – не надо, Ахмет, не ходи. Это не ведет никуда. Брата убили, а если еще и тебя? Не приноси горя другим, Ахмет, их Аллах накажет, если они заслужили это. А я говорил – надо мстить. Вот смотрю на Руслана, на тебя, Паша, и думаю – что я делаю? Ведь мама моя – такая умная мама, почему я думал, что я умней ее, женщины? О-о, Аллах, - впервые за все время Ахмет горестно вздохнул. Посмотрел на Пашку, - уйду я. И ты тоже уходи…
- Куда? – отозвался Пашка.
- Посмотрим, - Ахмет качнул стволом автомата.
Сзади послышались шаги и карканье Султана. Он что-то сказал вставшему при его появлении Ахмету, Ахмет кивнул, ответил. Пашка не понял точно, но вроде как командир выговаривал Ахмету за то, что они тут сидят без дела над трупами, когда есть чем заняться. Ахмет согласился, но по напряженной спине Пашка заметил, чего ему это стоило. Иранцы, шествовавшие рядом с Султаном и подошедший откуда-то Ваха со своими мрачно оглядели Ахмета с Пашкой, трупы вокруг. Присели над Русланом, с сожалением покачали головами и Султан во всеуслышание произнес:
- Руслан къонах вара!*
Высшая похвала мужчине, настоящему нохчу.
После чего встали и ушли, заговаривая о своем.
Султан каркнул, и Ахмет тут же перевел, не глядя на Пашку:
- Ночью уходим. Дорога будет.
И дорога действительно была. Кольцо оцепления, связывавшее село, неожиданным образом приоткрылось. Слева от дороги, закрывая поле, стояли, как понял Пашка, столичные отряды спецназначения. Они-то неожиданно и раздвинулись в ночной темноте, давая проход загнанным в ловушку боевикам.
Потрепанный, но слаженный отряд Султана и Вахи уходил по полю налегке. С собой взяли лишь оружие. Заложников, уцелевших в бойне, оставили на месте. Чтобы не увязнуть в месиве за деревней, сняли ботинки и шли, чавкая грязью под босыми ногами. В ботинках по такому полю далеко не уйдешь, намокнут горы грязи, ноги станут неподъемными. Султан был неплохим командиром, он знал это, как и многое другое. Но без помощи московских властей он не смог бы ничего. Пашка скрежетал зубами в темноте, глядя на замершие в отдалении посты московских СОБРов. И пусть кто-нибудь скажет ему, Пашке, что такое настоящее предательство – ему есть, что ответить…
*Руслан къонах вара – Руслан был мужчиной (пер. с чеченского)