Во всяком переживании есть нечто от приключения.
Г. Зиммель
Всё было как в детстве, когда, положив голову на подушку, он различал завывания вьюги, скрип полозьев, морозное дыхание пустоши. И потом – белый снег, белый снег… Белый день.
В тесном мирке ушной раковины вился снежный вихрь. Вился всегда; достаточно было сложить ладонь и поднести к уху, слышался однозвучный гул умещаемого в горсти океана, спаянного бессчётным множеством связей, гудящего из баловства в пустоту, просто так, чтобы было кому гудеть. Мчался ли вихрь навстречу? В абсолютном просторе его было что-то от паралича: средь бела дня он гипнотизировал, из раза в раз совершая один и тот же чёрно-белый перфоманс с бесконечностью, ветром и снегом.
Науке известны типичные мотивы сновидений и спасительная избирательность памяти. Здоровые дети засыпают сразу и беспробудно и либо остаются глухи, либо беспамятны. Увы, это вряд ли могло утешать – кошмар настигал наяву. Кошмар света и пустоты, в котором шёл мокрый снег и хлопья падали, не достигая земли.
Тогда к сомкнутым векам подступали две тени в облегающем чёрном. За пеленой снега они были видны как под увеличительным стеклом в фокусе объектива. В одном ритме, пугающе осмотрительно двигались они по кругу медленным, механическим, скользящим манером, будто в руках у них лыжные палки, переставляемые степенно и тяжело, в неизменной уверенности в получении непреложного в назначенный срок. Насквозь пронизанные ветром, вряд ли они были людьми, если вообще когда-то были чем-то живым. Где-то далеко и свирепо безумствовала вьюга. Здесь же падал и таял снег, и тени шествовали, чтобы однажды вернуться и увести за собой.
Картина могла служить заставкой компьютерной игре – действию дурашливому, имитации имитаций. Её ходы и фигуры терялись в несметном богатстве байтов и пикселей, чьи возможности пеленали пространство свободы. Боги-числа и многорукие знаки слов, символы времени, хозяйничали у кормила этого гиперболоида. В его складках бились волны, цвели города, по его плоскостям разбрелись народы, раскинулись страны, а на линиях, где жизнь и смерть встречались и не узнавали друг друга, колдовски притягивала к себе тайна обречения на безумие и любовь. Стремясь к победоносному завершению, игрок экспериментировал, рисковал, пускался во все тяжкие, хотя, что ни делал, развязка неотвратимо метила в самое сердце. Ему не был ведом исход. Обыкновенно он даже не подозревал, какие перипетии готовит игра. И всё потому, что не суждено было повториться действию, слагаемому натяжением телесных начал. Физическая невозможность перезагрузки придавала исключительную остроту. Допускалось временное хранение файлов – просмотр текущих воспоминаний, не более: никому не доводилось сыграть по новой. Однократность и была приключением.
А вокруг – белый снег, белый снег… Белый сон.
Всё было как в детстве: вьюга завывала стылым голосом ледовитого океана, двое неизвестных брели, не выказывая лиц, не называя имён.
Он знал: когда тени вернутся, он умрёт.
Перед отъездом. Тонкости Терминологии
© Иллюстрация Ильи Бугакова