День первый
Вы больны не мной, а собой. К чему в каждый божий раз пытаетесь что-то менять с помощью зеркала? Кроме себя, нелепого, смущённого и слабого вы там ничего не увидите. Разбейте же это проклятое мною зеркало. Вы от него зависите, как слабаки от страха. Зависьте лучше от меня. Это намного достойнее будет хотя бы выглядеть. Или вам всё равно? Влюбитесь в меня. Я, по крайней мере, живая и от меня можно получить не только удовлетворение, но и ответ. Почему вы себя калечите? Надо бы вам уже успокоиться, ведь мечты о том, что присутствие вас на Земле значимое событие для всех нас, грешных и любопытных обсуждал, нестбыточны, как и начало света. Перестаньте уже ошибаться – вам это не к лицу. Ошибки украшают мужчин, но вы, вы – баба! Слышите меня, любимый? Вы тряпьё бессмысленное, оплывшее и несуразное. Абсолютно мало вы значите, как муравей. И так будет не продолжаться ваше развитие, ваша превеликая городация. Вы пытавшийся покорить себя собственного, умудрились не предать внимания окружившим вас факторам. Вы, грустный и безмолвно-несговорчивый, ни единого усилия не прилагаете, чтоб хотя бы минимально встать. А также ваш род деятельности – познание судьбы и поиски её, невозможной, которая хуже чем черноцветный тупик, изнапраслили себя, как сбитая крутящимся колесом борзая. А что может быть хуже элементарного тупика? Только его отсутствие или отрицание.
День второй
Вы бананны. Гниёте, но становитесь вкуснее. Черствеете, но от того звучите хрустко. Когда-нибудь моя фантазия исчерпнет, и вам не с кем будет помалкивать в потайных одиночествах. Ощущение, что вы не в состоянии прочувствовать даже самое субъективно чувствительное и живое заманит вас в грязеворот бедной и лишенной оркестровой музыки жизни. Вы сглупеетесь на моих очах и замёрзнете, как человек.
День третий
Вы что дурачок? Пытаетесь отмыть посуду? Неужели верите в то, что инфекцию можно до хана уничтожить, унизить, стерев с облика земельного? Она только растворится, ассимилируется, распространится. Выкидывайте это, выкидывайте то, что следует спасать. Лишитесь же вы неопределения. Начните дакать или некать – это приобщает к сатьяграхе, а вам твёрдость истины сегодня кстати как, когда вы зачем-то родились и заплакали весь плесенно-зелёный. Странны вы, а может я хотела быть мамой именно от вас, бледноглазого демона. Молчите мне, что краше помереть, чем так жить?
День четвёртый
Поспав, я сформулировала свой вывод – вы точно больной. И синдромите уже не в первый раз на затоможенность. К чему вам, исхудалому и чахлому, увлекаться приспобленничеством и ничтожностью собственной. Вы же на явность аморал! Учтите, непроверенный смертью, я вам не оставлю шансов на мою гран-любовь. Лучше я останусь без супружеского счастья, но с наличием чувства юмора. Гербарный человек, я вас обсмеиваю и от этого получаю только удовольствие. А хотите меня, фигуристую и дурную на голову? Обязательно хотите, я предугадываю по вашим выпятившимся брюкам. Ух, негодяй, я же всё вижу! Мерзавец, и вам не стыдно? Не ухмыляйтесь так, ничтожный паразит! Она, ваша отсмешка - дьявольска, а ваш образ жизни – безобразие. Вы только мелочь и гадость. Именно вас, отвратительного и пакостного, пора скармливать тварям. Вы, угрюмый микрофил, не в достоинстве слышать моё наболевшее! Схожесть в движениях с парализованной рептилией, послушайте меня, далеко умную, вы, отбанкротившийся и изнищалый безмерно, можете от меня слышать только слова поругания и эмоционального растаптывания. Я, подорвавшая вас психологически, кричу: «Уйдите вон!» Уйдите и перестаньте меня тревожить.
День пятый
Что вы хотите? Просто дышать и сие чувствительствовать? Куда вы подевали гормоны, затхлый скоро сдохший? Неужто сожрали? Ненасытное создание. Суровый избыточный мастер. Вы заразное скотское отродье. Ваш рот, он ведь хуже мусорника. Там хоть не пахнет. Вы себя засгубили, губы неклейно слипшиеся. Победивши самого себя, остались с вот этим – полоумным чудовищем. Вы – чудовище! Какой вы только нахал и трус. Боялись меня убить? Вы побоялись меня задушить, когда я вам мешала и доставляла дискомфорт. Я вам мешала специально, но я слабая девушка, а вы – умойтесь. Умойтесь немедленно, избритый подонок! Жить так, как вы – лучше состоять в прислугах у неблагодарных неблагородных. Почему вы меня донимаете? Займитесь уже своим делом и больше перестаньте появляться. Я не желаю знать даты вашего погребения, как не хочу видеть вашей кончины и больницы, где вы, где над вами копошатся сёстры. Вы мне испортачили смысл жизни. Удирайте брысь, крыса! Вы можете ликовать, потому что мой мир сужается из-за зацикливания на вас, жалком-прежалком, как провинциальный переулок, аловеке. Эй вы, недочеловек, учуйте меня, хандрящую на безусталость.
День шестой
И вы бесполезны, как криворбатый кипятильник при отсутствии электроснабжения для нас, нуждающихся. Собака! Прочь, чтоб я не вспоминала больше и не бралась за виски в час пароксических порывов. Хотите, чтобы я разделась? Будете истекать, пошлеющий, мыслями, испуская слюнную. Обычный человек! Вот уже я раздеваюсь. Я наищупываю мягичность и неумалкиваю: «Проваливайте, бесчестный!» Прекратите меня дурачить и ослеплять темнотой, которая создана вами, человеком без желания видеть солнечный момент. Вы испачканный и вялый, как августовский помидорный куст. Ну и блеклость в ваших очах. Психопат, я удивляюсь как прошлое вас до этих пор здесь задерживает и не приказывает дать отбой сердцу. Выдра! Глумливый ненужный перечеловек! Я слёжу, потому как вы либо полноценная жертва, либо неполноценный охотник. Синевато-белые есть, текут, но вашего интереса к ним не наблюдается, неклятый проклятый. Кажется, вам твердеть – не привыкать, и вдруг я завтра отживу своё? Захотите вы моих кислых апельсинов? Захотите ли вы, чтоб я зазвала соседей, дабы хоть кто-то мешал снысозерцать не здраво.
День седьмой
Товарищ чучело, вам ведомо, что вас, иссякнувшего, переживут самые невезучие вороны и черепахи? Ваша правильная формой голова, как планета наша. В этой заперти я видимо первая вспомнила о френологах, слепцах, которые потратили жизнь для любви к черепной конструкции.
День седьмой
Мне стало известно, что пунктирный экватор невидим, а значит нету и нас, присущих в циферных количествах. Ну а если нас не будет – всё лишается смысла и какой-либо семантики. Этот вредикт – история не из лепых, ведь придумать можно, что угодно, а вот соприкоснуть придуманное с имеющим место быть – сложность. Эй вы, сорвиголова, хотите пить, наверное? И, конечно, хотите давно, но я жадна на воду, потому как её мало, а окно уже далеко, и я под раковиной, хотящая рвать и волосы.
День восьмой
Исподтишка опять скривились? Уймитесь. Мне сегодня хочется ласкать овину пола. Берите другую, так как то, что грязно – не вода. Стоит протянуть руку, и вас закидают подачками и копейками. Вы, отсталый и удручённый, спёрли мои очки? Я же это проанализировала. Прекратите отмалчиваться, когда с вами диаложировать пытаются. Я хочу краситься, надеясь уйти на свидание от вас, к нему, принцу на коньем белье. Где же мои очки? Ничего без них не вижу. Вы, верно, заложили мочки в ломбард! Прусак! Они мне заменяли зеркало, разбитое из-за моего совета. Тогда знаете что, мутант мозгов моих, начните отжиматься от потолка и станете по-настоящему сильным и красивым, как насекомое.
День девятый
Возьмите тряпку и усердно аппликатируйте, вырезая хоть мои нервы. Ножницы и руки одно и тоже – одинаково разрушающи. А вы не целуетесь со мной, потому как зелены подобно траватину. Вы не холодны, танцуя. Моете зачем-то голову исключительно подсолнечным маслом. Это полезно идиотствующим, но не законченевшим. Зачем вы пропивали свои внутренние органы? Чтоб они как органы гудели? Ваше вечное хотение. Я же его помню – оно удивительно продажное. Когда бы вы реалиовали задуманное, то вряд ли бы мне удалось удачно критиковать вас, сумевшего. Тогда-то уже и случился бы естественный хандык. Захандрили бы оба, эхэнды опустив, лучшеботрубленные иль отравленные в вену. А тогда бы вы, изрубивший мою жизненную радость, стали бы и весить меньше, и числились бы как инвалидушка. Ну а так, пока что лишь инвалидуша. Потеряете и её, будете только инвали. А потом вали в дальнейшеемолчанье, и что? Только ин, даже не им, потомкам вы нужны? И будете буквой В – вечно выпуклым валидольщиком.
День десятый
Вы мне больше не страшны и ваши сомнения не стоят даже моего дешёвого утешения. Вы ни разу ничего не добившийся хотенного, всегда на полпути. И такая жизнь ваша, когда от остановок зависит продолжение бегства. Ваше счастье всегда только позади, спившаяся мразь. Ваша фотографизиономия – стимулирующее средство для начатия рыдать от скрытой и чрезмерасто подающей пульсы, ностальгии. Вы хотели бы завладеть фамилией, с которой можно не переставая преуспевать и безотлыжно встречать не совсем нужную взаимопомощь? Уж наверняка вы, змейный, грезите, чтоб вас не оставили застрыдать и слыть произволом чьей-то судьбы в изолированных комнащениях. Вы, твержу, были извращенцем. Я сужу по количеству подкожных царапин – они не оправдывают ваших возможных домашних диких кошек. Но сейчас вы парализованы, как бабушка лет восьмидесяти шести и шести месяцев до могилы. Политика, аналитика, конституционные тенденции – дурдом. И вы в это стремились верить? Зачем, вам сэленджерно жилось в затворничестве? Так выбросились бы в решётку, раз не понятым остались, словно дворник проходимцами, проходившими мимо его трудов, и на них харкнувшими. Я хочу хлебу и Хлебникова, чтоб разъяснил, что было и к чему – только это и небезинтересно. Я ретродоксальна и не ценю настоящего – оно унылое. Думаю накремить ваши уши, потому что они белы, как туфли.
День одиннадцатый
Я вам ничего не могла портить. Как вы могли ко мне, воспитанной француженке, являться к двенадцати хмелем вмазанным безгранно. Вы не чувствуете своего горизонта и той дали, в которой я согласилась бы вас лечить лишь за большую сумму, которой у меня бы получилось взоргазмить причастный мне деньгоизм. Знакомясь с вами давно, знаю, что вы бедный, как цепной джульбарс. А ваших карманов нет, голова – бестолкова, и ещё вы несостоявшийся очкарик-газетист. Думаете нами увиденная Луна круглая? Шарообразная же. Включитесь в жизнь, и начните видеть не только видимое, ведь это самое простое. Вы намеренный когда-то интервьюировать звёзд, закончились собой. Газетист беснующийся втихую, интервьюриуйте лучше звёзды, спрашивая, почему они так блестящи. Мой знакомый астрономастерукинатри вам задарит телескоп. Рот будет глазом, а подарок - микрофоном. Если всё получится, за вашу статью любая редакция выплатит космические нули. Ваша задача найти хотя бы незатейливую единичность.
День двенадцатый
Я хочу вас убивить. Мой совет – смывайтесь. Вразумейте, как заподобится, и действуйте. Ваша отстальгия – плачь по несостоявшемуся. Уничтожьте личную музыку, ведь её создавали не для такого, потенциально трупного. Вы должны сосредоточиться на интимной озабоченности и неградации.
День тринадцатый
Мне поставили алкогоголический диагноз, а вас так и не существует, безнаказанный геройн. Оттого стало спокойно, а тревога предала меня – утварь. Забеременеть без вас, кого я любила, будет сложно, поэтому я выбираю забременеть и податься в Бремен – к уличным проституткам, если, конечно, из этого неушедшего дома положено отпускать перелюдей. Не буду больше паршивить вас, опознанный нелетающий объедок судьбы. Пусть вас доест уже в конце начал та травмированная серая тварь, попавшаяся в нашу металлижавую мышеловку. Только за это всё я вас и полюбила. Только за всё это и смогла. Вы ничтожны и уж сточно жалки, как паршивец, как попрошайка, как спившийся. Я с вами больше не буду откровенничать, ведь меня переводят, как я догадываюсь, в другую четырёхстенную семьнапятьметровую вонючую лекарствоющую. Вам я предлагала повеситься после моего ухода. Не делайте этого, перестанем грешить. Быстрее погибайте, а что будет с моими припадками вас не касается, ведь отчаянным свойственно задыхаться в незнании случившегося трагического, исходящего от них самих.
День четырнадцатый
- Наталья, слыхала, новость? В четырнадцатой же, померла барышня.
- Та начитанная что ли? Образованная?
- А чёрт её знает, какой она была. Померла и всё. Врач сказал вроде, как от тоски.