ПОРОГ ГЕННАДИЙ ГОНЧАРОВ
Памяти трагически погибших
Марины Минкиной и Юрия Климовского
На высохшей ели перед шумным порогом сидели два ворона.
Лодку опрокинуло мгновенно. Алёшина накрыло тяжёлым резиновым понтоном. Он чувствовал головой, плечами, руками, как из-под брезента сыпались геологические образцы, баулы с посудой, мешки с продуктами, снаряжение. Алёшин вынырнул, и сипло закричал: «К берегу! Всем быстрее к берегу». Резиновые сапоги, с развернутыми длинными голенищами, наполнились водой и тянули на дно. Алёшин попал в круговорот тяжёлой тёмной воды. Вода не выпускала его. Он попытался достигнуть дна, чтобы оттолкнуться от него в сторону берега. Но дна не достал. Чувствовал, что ещё несколько мгновений и вода поглотит его. Он бешено замолотил руками, пытаясь вырваться из равнодушного, могильного холода реки. Сапоги парализовали ноги. Пошевелить ими он не мог. Алёшин извивался, бился, размахивая непослушными, одеревеневшими руками. Наконец вода, нехотя, с чавкающим звуком выпустила его из своих смертельных объятий водоворота. Алешина буквально выплюнуло на камни. Он выполз на берег и быстрым взглядом осмотрел реку. И вдруг неудержимый понос одолел его. Он едва успел стащить с себя мокрые, прилипшие к телу штаны.
В тридцати сорока метрах от порога стремительный поток реки ударялся в обрыв левого берега, вскипал, и мгновенно усмирялся. Дальше река текла спокойно, умиротворённо, не торопясь, урча, как бы облизываясь, от вкуса только что поглощённой добычи. Ниже по реке, в сторону правого берега, несло ещё одну перевёрнутую лодку. Небольшой клипер-бот. За него держались Алик и Николай. Понтон у ног Алёшина медленно развернуло, и тут он увидел Малямова Федю. Тот судорожно держался за верёвку понтона. Глаза у него были безумные, невидящие. Артур уже выбрался на правый берег недалеко за понтоном. Марианны и Егора не было видно. «Утонули, с беспощадной правдой, прошептал Алёшин».
Он с трудом стянул с себя сапоги, забросил их повыше от воды на обрывистый берег, и нырнул в водоворот. Достигнув дна, Алёшин медленно плыл, пытаясь рассмотреть в мутной воде хоть что-то. Он питал призрачную надежду, что вдруг чудом увидит Марианну или Егора. Едва не захлебнувшись, вынырнул, глубоко вздохнул, и снова ушёл на дно. Он несколько раз выскакивал на поверхность и вновь погружался. Рассмотреть что-нибудь в тёмной воде он не смог. Алёшин рассчитывал на чудо: нащупать руками или босыми ногами своих приятелей. А, может быть, поднять и откачать. То, что они утонули, он как-то понял сразу. И то, что он их не найдёт, тоже знал. Но по
Солнце торопилось на закат. Смеркалось. Все торопились быстрее управиться с разгрузкой понтона, установить палатки. Правда, былой слаженности, скорости, автоматизма в движении ребят от многодневного недоедания уже не было. Тем не менее, минут через сорок с благоустройством лагеря было покончено, и ребята вопросительно посматривали на Алёшина: «не пора ли уже и перекусить».
- Ну, поздравляю всех с окончанием сплава, - произнес тихо Алёшин. - Тяжеленько он нам дался. Но вы молодцы. Теперь, если повезёт, и самолёт прилетит по плану, то через недельку будем на базе. Экономию и ревизию сухарей проведём завтра, а сегодня всем по два сухаря, да и рыбки можно больше. Давай, Алёк, награждай народ. Мы это заслужили.
- Ура! - восторженно прокричали парни.
Пока Алик отрезал кусочки рыбы и раскладывал сухари, Алёшин спокойным монотонным голосом пытался подготовить ребят к тому, что их, возможно, ожидает.
- Значит так, друзья мои, выслушайте, что я вам скажу. По плану нас должны снять с этой точки через восемь дней. Пятого сентября. Но вы знаете, как у нас относятся к планам. Могут не прилететь и десятого. Дай бог, до пятнадцатого вывезут. Значит, нам надо продержаться на наших харчах три недели, или около того. Беру максимальный срок. Давайте, сначала перекусим, - предложил Алёшин, принимая от Алика сухари и приличный шматок рыбы.
- А паста! - воскликнул Алик. - Кто хочет?
Алик вынул из кармана вырезанную из дерева неказистую ложку, подошёл к рюкзаку и зачерпнул ею кусок пасты. Затем опустил её в жестяную банку с водой и тщательно размешал.
- У! Вкусно! - проговорил Алик, запивая приготовленным напитком размоченный сухарь и рыбу.
Поколебавшись, и остальные члены отряда достали свои немудрящие ложки.
Сейчас, когда я пишу эти строки в уютной комнате, я с грустью посматриваю на свою, потемневшую от времени деревянную ложку, стоящую передо мной в кружке. Прошло почти сорок лет, как я её вырезал из толстой ветки берёзы.
Потекли скучные, однообразные дни ожидания. После последнего, обвального ливня в ночь после гибели Егора и Марианны, не выпало ни капли дождя. Целыми днями люди валялись под пологами. Выбирались только к завтраку и ужину. Берегли силы. Алёшин пытался изыскать хоть какой-нибудь корм и как-нибудь разнообразить убогое меню. Он приносил из леса грибы. Однако из-за отсутствия дождей, грибы встречались редко и были червивыми. Но грибы ели. Макали в пасту и жевали. Сокрушались, что нет огня.
Как-то Алёшин заметил обилие мальков на мелководье. С помощью марлевого полога выудил полную пригоршню рыбной мелочи, размером с мизинец. Он взял несколько снулых рыбок в рот и начал жевать. Вкус был отвратительно горьким, как будто он жевал хину. Но с тех пор он каждый день съедал пригоршню, другую мальков и запивал их водой с томатом. Было терпимо. Притупляло голод. И ребят приучил.
А однажды он разорил гнездо белохвостого орлана. В гнезде находилось два крупных, хорошо оперивших птенца, готовых вот-вот покинуть гнездовье. Один птенец, при приближении Алёшина, вывалился из гнезда и спланировал на неприступную скалу. Второго птенца Алёшин успел ухватить за крыло. Мясо птицы оказалось очень вкусным, и напоминало куриное. Сильно ослабевшие на скудных кормах парни после мяса повеселели.
Дружок сразу после катастрофы стал инстинктивно чувствовать недобрую опасность, исходившую от парней. Особенно враждебно стал относиться к Артуру и Николаю. Он перестал к ним приближаться. Старался быть от них на расстоянии. Возвращаясь с утренней и вечерней охоты, он затаивался в кустах и высматривал, где Алёшин. Затем стремительно бросался в воду. Долго плавал, освобождаясь от комаров и мошки, отряхивался от воды, и бежал к Алёшину в палатку. Когда парни приближались к палатке, Дружок рычал. Шерсть на его загривке становилась дыбом.
- Чего это он на вас злобиться стал? - спросил Алёшин парней. - Не угробить ли пса задумали? Животные они чувствуют.
Повисло недоброе молчание. Лица Артура и Николая стали злыми.
- Послушай, шеф, давай собаку забьём, - предложил Артур, - а то скоро передвигаться не сможем.
Остальные члены отряда настороженно замолкли. Но чувствовалось, что они на стороне Артура. Вероятно, эта идея обсуждалась между ними не один раз.
Алёшин давно уже ожидал этого предложения. - Я вам ещё раз объясняю, - жестко ответил Алёшин. - Самолёт за нами может не прилететь в срок. Может его не быть и через две недели. Если самолёта не будет двадцатого, двадцать первого мы начнём сплавляться. До ближайшей фактории, до людей, километров шестьсот. В день надо будет проходить по пятьдесят семьдесят километров, чтобы успеть до лёдостава. Хорошо грести. Вот здесь нам мясо Дружка и потребуется. Ясно?
- А пока, - Алёшин вернулся к теме выживания, - надо продержаться на остатках сухарей, рыбке, мальках, грибах. Кстати, я придумал, как ловить полёвок, мышей. Один канадский исследователь Севера месяц продержался на одних мышах, леммингах. Тоже сырых ел. Томатная паста у нас есть. Будем мышек сдабривать.
Какое-то время он помолчал, ожидая хоть какой-то реакции от членов отряда. Все молчали.
- Обратили внимание на узенькие неглубокие дорожки по берегу реки, на полянках, среди кустов? - продолжил Алёшин, не дождавшись ответа. - Такие извилистые, хорошо вытоптанные? Эти тропинки проложили полевые мыши за годы своего обитания. Такие дорожки являются для мышей, вроде асфальтовых шоссе или железнодорожной колеи. В случае опасности, они стремительно мчаться по ним до своих нор и там затаиваются, пока опасность их минует. Не запутаются в траве, не спотыкнутся за ветку.
- Что, капканы, что ли, будем ставить на дорожках? Так у нас нет капканов, - недобро заметил Артур.
- А вот и есть! - торжественно заявил Алёшин, улыбнувшись одними глазами. - И я их сегодня уже проверил в действии.
Алёшин достал из кармана пару мёртвых мышек и показал их членам отряда.
- Идёмте.
Алёшин прихватил резиновый сапог и подвёл ребят к полянке, испещрённой узенькими дорожками. Затем приложил раструб сапога на неглубокую тропинку так, чтобы одна сторона голенища плотно прилегала в углубление дорожки. Образовалось нечто вроде тоннеля с одним входом.
- Так, - удовлетворённо проговорил Алёшин, и повёл ребят в сторону от сапога.
Удалившись от сапога метров на тридцать, Алёшин расставил парней цепочкой и предложил быстро пробежать в сторону сапога, издавая как можно больше шума.
Когда все подбежали к сапогу, Алёшин поднял его, встряхнул и приложил к уху.
- Ага, - довольно пробормотал Алёшин, и несколько раз ударил по сапогу палкой.
Затем опрокинул сапог. Из сапога выпали три маленьких сереньких комочка. Это были мышки.
- Их можно есть. Кто брезгует, можно снять шкурку, вычистить внутренности. Тот исследователь, о котором я вам говорил, употреблял мышей целиком. Как волки, или песцы. Поэтому у него за три месяца даже цинги не появилось.
С этого дня меню отряда обогатилось дополнительным продуктом - сырыми полёвками с томатной пастой. Может быть, и не очень аппетитным, но вполне калорийным блюдом. С помощью сапога каждый член отряда отлавливал по пять десять мышей в день.
Артур заявил: - Я мышей жрать не буду. Вот Дружка бы скушал.
Николай, во всём подчинявшийся Артуру, тоже не стал ловить мышек.
Каких-либо неприятных последствий от потребления томатной пасты, простоявшей под открытым небом полтора десятка лет, не случилось. Через неделю, в результате бесконтрольного истребления пасты, рюкзаки подопустели.
- Парни, - обратился Алёшин, - пожалуй, надо ещё разок сгонять за томатом, пока силы есть?
- Я пойду, - вызвался Алик.
- Добро. С Малянычем и прогуляйтесь, - согласился Алешин. - Погоды пока добрые. Шагайте, не торопясь, по бережку, вдоль реки. Комара меньше. Завтра с утра пораньше, по холодку, и идите. Пару рюкзаков прихватите.
Утром после завтрака Алик и Маляныч ушли.
Перед уходом Алик зашёл в палатку к Алёшину и прошептал ему на ухо. «Слышь, шеф, Артур с Колькой твёрдо решили забить Дружка. А если ты попробуешь помешать, они свяжут тебя. Будь аккуратнее»
- Спасибо тебе, - Алёшин благодарно сжал запястье Алика. - Доброго вам пути. За меня не беспокойся.
После ухода ребят за пастой, Алёшин, прихватив сапог, ушёл ловить мышей. Вернувшись с «охоты», он наточил о плитку песчаника лезвие перочинного ножичка и сел на берегу потрошить пойманных полёвок. Дружок не отходил от него ни на шаг. Собака сидела рядом и с удовольствием глотала, бросаемые ей Алёшиным, шкурки и внутренности от мышей.
Закончив чистить полёвок, Алёшин не спеша, тщательно пережёвывая, двух съел. А остальных завернул в лопухи, отнёс в палатку и опустил в прохладную яму, чтобы не испортились на жаре. Дружок зашёл за ним в палатку и лёг у приоткрытого входа. И вдруг злобно зарычал, настороженно прислушиваясь к каким-то звукам за палаткой.
Алёшин беззвучно приподнялся со спального мешка и быстро выглянул в затянутое марлей окошко на торце палатки. Он увидел Артура с тесаком в руке, крадущегося к центральной верёвке палатки. Подскочив к щели выхода из палатки, Алёшин заметил руку Николая с зажатым в ней финским ножом, готовым перерезать капрон верёвки, натягивающей кол палатки.
В тот же миг он услышал возглас Артура «давай». Колья палатки начали заваливаться друг на друга, Дружок отскочил в центр палатки, и она накрыла его. Но на секунду раньше Алёшин броском выкатился из-под полотнища палатки, вскочил на ноги и сунул руку в карман.
- Не трепыхайся, начальник! Мы тебя не тронем. А вот собачку твою сейчас приговорим.
Алёшин оглянулся на Артура. В левой руке он сжимал свой знаменитый немецкий тесак. В правой - у него была зажата крепкая дубинка, которой он приготовился забить Дружка.
- Брось дубину! - тихо проговорил Алёшин.
- Послушай, шеф, не мешай нам, - проговорил Артур. - А то мы свяжем тебя. Да и порезать можем ножичком ненароком.
- Псинку мы твою приговорили, чтобы ты нас с голоду не заморил, - улыбнулся Николай и тоже поднял дубину, примериваясь, как бы половчее оглушить извивающегося под брезентом палатки Дружка.
И в это мгновение раздался оглушительный выстрел. Взвизгнула пуля, срикошетив от камня. Артур истошно закричал, ухватился за окровавленную ногу и повалился на землю, отбросив нож. Николай, взглянув в недоумении на Алёшина, и, увидев в его руке наган, отбросил в сторону дубинку и истошно закричал «не убивай!».
Алёшин стоял в пяти метрах между приятелями, с опущенной рукой и с зажатым в ней наганом. Он стрелял прямо из кармана.
- Ты, - он указал стволом нагана на Николая, - подойди к другу и осмотри рану. Видать пуля рикошетом попала в ногу.
Николай на четвереньках, по-собачьи, быстро переместился к Артуру. С трудом стянул со стонущего Артура сапог и задрал штанину.
- Ну, что там?
- Посмотри сам. Что-то я не понимаю…
Алёшин жестом, махнув наганом, отодвинул в сторону Николая и нагнулся над ногой Артура. Из раны в икре ноги пульсировала слабая струйка крови. Выходного отверстия не было. Пуля на излёте попала в икру ноги и застряла там. Кость ноги, по-видимому, не была задета.
- Значит так, Артур, если хочешь спасти ногу, а, скорее всего, и жизнь, надо срочно пулю вынуть. Иначе гангрена, общее заражение крови и… в наших условиях… сам понимаешь.
- Паразит, фашист, надо было тебя раньше зарезать, - взорвался Артур.
- Ты думаешь только о себе, я спасаю всех, - коротко ответил Алёшин. - И не ори. Надо немедленно вынимать пулю. Без наркоза. Придётся потерпеть. Согласия я твоего, Артур, не спрашиваю. За убийство не хочу объясняться. На мне уже висит ответ за Марианну и Егора. Давай, поднимайся. Дотащимся вон до того выброшенного рекой дерева.
Алёшин доволок Артура до ободранной ели. Положил его на дерево и крепко привязал к ней его руки и ноги. Николай поднёс в тазу воду.
- Принеси с десяток листьев подорожника и изорви на полосы чистый вкладыш к мешку, - приказал Алешин. - Пока не позову, не подходи.
Алёшин вынул перочинный нож, тщательно подправил и так острейшее лезвие на мелком песчанике. Затем ополоснул его чистой водой и вытер подорожником.
- Прикуси рукав и потерпи. Это быстро. И Алёшин мгновенно сделал короткий и глубокий надрез поперёк входного отверстия раны.
Артур взвыл и начал извиваться, пытаясь вырвать ногу. Однако нога была привязана намертво. Алёшин погрузил лезвие ножа в рану и почувствовал, как оно задело пулю. Тогда он энергичным движением, как будто почерпнул ложкой суп, скребанул лезвием и выбросил пулю из раны. Пуля звякнула о камни. Артур страшно взревел и затих.
- Вот и всё. Николай, тряпки, подорожник.
Алёшин тщательно обмыл кровоточащую икру, обложил рану листьями подорожника и забинтовал ногу.
- Если всё удачно, через недельку сможешь наступать на ногу. А пока покой. Отдыхай. Чтобы быстрее выздоравливал, будешь получать полуторную норму сухарей и рыбы. Давай, Николай, помоги ему добраться до палатки.
С помощью Николая Алёшин дотащил Артура до палатки и пошёл искупаться.
Он добрёл до поворота реки, пока не скрылись палатки. Оглянулся вокруг, убедился, что его никто не видит, и измождёно рухнул на гальку бечевника. Несмотря на середину сентября, солнце палило по-летнему. Вот уже третью неделю стояла невыносимая жара. Даже комар, обычно обильный и неистребимый в это время, куда то исчез и днями почти не досаждал. И мелела река.
Отдохнув ещё несколько минут, Алёшин покивал головой, как бы утверждаясь в каких-то своих мыслях, и начал медленно освобождаться от одежды. Перед тем, как снять брюки, он снова зорко осмотрелся, вынул из кармана наган и засунул его под лежащую неподалеку песчаную плиту. Затем встал, потянулся, осмотрел своё сильно истощавшее тело, и медленно вошёл в теплую воду.
Он долго плавал в прозрачной воде, лежал на мелководье, напряжённо о чем-то думал. А задуматься было о чём. Сухарей и рыбы оставалось на пару дней. Какое-то время можно будет продержаться на горьких мальках и полёвках. Пасту ребята принесут. Ещё грибы, ягоды. Но всё сырое. Обрыдло. Через неделю будет ровно месяц, как случилась трагедия. Тридцать дней на голодном пайке. Ребята отощали. Злые. Ненавистные. Вот, не выдержали. Дружка чуть не забили. Хорошо тогда, в день трагедии, о нагане вспомнил. Утаил его от ребят на всякий случай. Не проговорился. Как предчувствовал, предвидел, будто, такую вот ситуацию. Да, пожалуй, и предвидел. Людей хорошо узнал за время в геологии. Видел и общался с разными. Теперь эти двое, Артур и Николай, неопасны пока. На неделю полторы. А что потом?
Алёшин вышел из воды. Постоял несколько минут на жарком солнцепёке, отмахиваясь от редкого комара, и начал одеваться.
И снова потекли однообразные дни ожидания. Через три дня закончились сухари и рыба. Перешли на полёвок, мальков, подножный корм. Грибы, ягоды. Обильно сдабривали всё томатной пастой. Но пасту тоже начали экономить. Алёшин забрал рюкзаки с томатом к себе в палатку и установил на выдачу её жёсткую норму. Он понимал, что ещё раз сходить за пастой, сил уже ни у кого нет, не будет.
Приближалось двадцать первое сентября. День, когда, по обещанию Алёшина, отряд должен был начать сплавляться. К людям. До фактории. Но Алёшин сильно сомневался, что в указанной на карте фактории кто-нибудь сейчас, летом, есть. Карты старые, довоенные. И, как уже не раз убеждался на практике Алёшин, очень часто они не соответствовали действительности. А обозначенные на них населённые пункты уже давно были покинуты, запущены, разрушены. Если в фактории людей не окажется, надо будет сплавляться ещё километров на пятьсот, до посёлка на побережье Ледовитого океана. Наступят холода. Пойдут ледяные забереги. Резиновую лодку тут же пропорет. Нет, им до побережья не добраться. Да и, откровенно говоря, сил уже у людей не хватит, не будет. Что же делать? Сидеть и ждать на месте самолёта! Алёшин был убеждён, за ними обязательно прилетят. Кто-то должен о них вспомнить! Но вот когда это будет? Не задумают ли парни вновь повторить свою попытку напасть на собаку? На него?
Дни по-прежнему стояли жаркие, душные, без дождей. Но ночами уже было холодно. Две ночи подряд на почву падали заморозки. По утрам трава была в инее. Появились первые ночные забереги. Но с утренними лучами солнца, ледок быстро истаивал.
Ребята целыми днями валялись в палатках. Спали. Вяло переговаривались. Иногда вдруг без причины схватывались в ссорах. Тогда Алёшин выбирался из палатки, заходил к парням и молча усаживался у порога. Сидел. Ждал, пока парни успокоятся. Ничего не говорил. Когда парни утомлённо замолкали, вставал и прогуливался вдоль реки. С беспокойством замечал, как быстро падала вода. Река мелела. Алёшин опасался, если ещё три четыре дня самолёта не будет, плёс обмелеет, и самолёт здесь не сядет. Придётся сплавляться ниже. Искать более глубокий плёс. А до ближайшего подходящего места, где может сесть самолёт, неизвестно сколько километров. Алёшин, ещё когда встали здесь лагерем, ходил вниз по реке за десять двенадцать километров. И не нашёл пригодной площадки для самолёта. Сколько до неё сплавляться? А сил уже нет.
Нога у Артура заживала. Рана затянулась. Повязку с ноги сняли. Артур уже самостоятельно выбирался из палатки. Прогуливался, чуть прихрамывая, бросая недобрые взгляды на Алёшина. Алёшин был уверен, что Артур настраивает парней сбежать. Но вряд ли они нападут на него, пока нога у Артура не заживёт окончательно. Это может произойти через два три дня. Двадцать первого, двадцать второго сентября. Ночью, или утром, когда Дружок убегает охотиться на мышей. Тогда можно будет прокрасться к палатке и внезапно напасть на него. Собака не предупредит его своим рычанием.
«Завтракать» и «ужинать» по-прежнему собирались вместе. Хотя сухари и рыба уже закончились три дня назад. Все, кроме Артура, жевали ободранных мышей. Ели горьких мальков, запивая остатками томатной пасты, разведённой в воде. Паста тоже кончалась. Ели в молчании.
Алёшин старался держаться в отдалении от Артура и Николая, чтобы не спровоцировать их на внезапное нападение. Рядом с ним сидели Алик и Маляныч. Их Алёшин не опасался. Был уверен, они на его стороне. Да и субтильные, к тому же трусоватые.
- Значит так, парни, - проговорил Алёшин, закончив жевать. Он бросил кусочек полёвки Дружку. - Завтра двадцать первое. В этот день мы планировали начать сплавление. Алёшин помолчал несколько секунд, и быстро закончил: - Но Артур ещё не окреп для столь длительного и опасного сплава…
- Я готов, - прервал Алёшина Артур. - Если мы сегодня забьём Дружка, подкормимся, то завтра, и уж точно послезавтра, все будем в форме, в силах.
Дружок глухо зарычал, будто понял о чём идёт речь, и, сузив глаза, уставился на Артура.
- Дружка забьём на следующий день после начала сплавления, - продиктовал Алёшин. - Артуру, чтобы окончательно окрепнуть, понадобиться три четыре дня. Значит, тронемся не раньше двадцать пятого. Всё! И вот ещё что.
Как-то мгновенно в руке у Алёшина появился наган. Никто не заметил, откуда он его выхватил.
- Если вдруг кому-то в голову придёт сумасшедшая мысль повторить… ну, словом, вы понимаете, о чём я. Пристрелю любого. Потому что я хочу, чтобы выжили…
Договорить Алёшин не успел и повалился на Дружка, едва не придавив его. Из его затылка сочилась кровь. Алёшина оглушил, сидевший чуть сзади от него, Маляныч. Вот этого Алёшин не ожидал. Наган упал рядом, на камни.
- Кидай, кидай мне, наган мне! - закричал Артур, и вскочил с камня.
Маляныч опасливо пытался ногой откинуть наган подальше от Алёшина.
- Наган! - вновь закричал Артур, протягивая к Малянычу трясущие руки, боясь, однако, приблизиться к Алёшину, и опасаясь, что тот очнётся и пристрелит его.
Наконец Маляныч решился, быстро нагнулся, ухватил наган двумя пальцами и кинул его Артуру. Тот поспешно ухватил его обеими руками.
В это мгновение Алёшин, пришедший в сознание, открыл глаза и увидел, как Артур перехватил наган в правую руку и пытается взвести курок.
- Фас, Дружок, фас! - скомандовал Алёшин.
Артур не успел ещё взвести курок, как Дружок в стремительном броске взвился и мертвой хваткой вцепился в запястье руки Артура.
- Аааа! - страшным голосом завопил Артур. Наган выпал из его руки, и фонтан крови ударил из раздробленного мощными клыками Дружка запястья.
Николай, сидевший рядом с Артуром, подхватил наган, быстро взвёл курок и в упор выстрелил в собаку. Однако лишь сухо щёлкнул курок.
- Стреляй, стреляй, скорее, - повторял Артур, пытаясь сбросить озверевшего пса.
Николай вновь и вновь нажимал на курок, но выстрелов не было. Только звонкие щелчки.
- Дружок, фу, ко мне! - позвал Алёшин. - Николай, перетяни жгутом руку Артуру повыше локтя. А то через пять минут истечёт кровью. Умрёт. И наган, Коля, кинь сюда.
Николай с недоумением уставился на свою руку с наганом. В барабане не было ни одного патрона.
- Наган-то не заряженный! Он все патроны вынул.
- Сука! - взревел Артур. - Добейте его!
- На любого, кто попробует это сделать, напущу Дружка. Рядом, Дружок! Наганчик-то, Коля, брось мне.
Николай с ненавистью отшвырнул наган Алёшину и принялся перетягивать руку Артуру.
Алёшин, сдерживая стоны, приподнялся, устроился на камне, подобрал наган. Затем протянул руку к плоскому камню, рядом с собой, откинул его, собрал шесть патронов и начал методично вставлять их в барабан.
В это время из-за обрыва реки с рёвом выскочил самолёт и низко промчался над плёсом. Должно быть, экипаж оценивал глубину реки.
В схватке, только что произошедший между членами отряда, никто не услышал приближающегося гула самолёта. Вожделенного звука, которого они ждали тридцать дней и ещё два часа.
- Парни! Пока самолёт не сел. Собака кинулась с голоду на Артура. Хотела вырвать еду, мышь. Он дразнил её. Обо всём, что случилось с нами, правду и только правду. Согласны?
- Согласны, - мгновенно ответили все.
- Слушай, шеф, ты не говори никому, что ранил меня, - обратился Артур к Алёшину. Случайно, - добавил он.
- Добре, - согласился Алёшин. – Но если узнают вдруг правду, то ты меня умолял не проговориться никому. Заявляю при всех. Тогда я расскажу всё.
Гидросамолёт дважды прошёл над плёсом перед лагерем, оценивая глубину реки, безопасность приводнения и взлёта. В третий раз самолёт как бы завис над водой, взревел и плюхнулся прямо перед палатками. Через пару минут подрулил к берегу и щеголеватый механик бросил членам отряда лёгкий якорь. Ребята ухватили якорь, подтянули самолёт к берегу и закрепили его.
Командир самолёта и второй пилот, в лёгких отутюженных фирменных тёмно-синих костюмчиках, в зеркальных ботинках выбрались из чрева самолёта на поплавки, достали из карманов печенье, и начали, не спеша, закусывать им, с любопытством осматривая наш лагерь и наши измождённые, заросшие лица.
Алик вошёл в воду, добрёл до поплавка, вскарабкался на него, с помощью подавшему ему руку механика, встал рядом с командиром и выхватил у него из рук печенье. Затем быстро засунул его в рот и начал жадно жевать. Командир изумлённо замер и с недоумением уставился на Алика.
- Что это с ним? - недоумённо спросил командир у Алёшина.
- Мы месяц голодали. У нас люди утонули. Двое. Девушка и парень. Двадцати и тридцати лет. Все продукты. И тут Алёшин не выдержал долгого напряжения, отвернулся, и его тело сотряслось в глухом рыдании.
Пилоты замерли. Вдруг второй пилот кинулся в кабину и быстро выскочил оттуда, держа в руках круглую жестяную коробку, опечатанную сургучной печатью. Сорвав печать, он открыл коробку, соскочил с поплавка в воду, добрёл до берега и высыпал содержимое коробки на прибрежную гальку.
- Давайте, парни, перекусите. Вот галеты, вот сгущёнка, это мясо консервированное. Даже спирт есть питьевой. По грамульке можно. Только на корма не налегайте. Слышал, худо может быть.
Все столпились вокруг груды сказочных продуктов, не решаясь прикоснуться к ним.
- Да вы давайте, давайте, торопил второй пилот. Сейчас я мясо открою. И он профессионально вскрыл мясо в соусе.
Парни молча набросились на еду. Они хватали руками мясо, галетами черпали сгущёнку, и жевали, давились, жевали…
Пилот ловко распечатал бутылку толстого стекла со спиртом, взял, тут же находившийся пластмассовый стаканчик, плеснул туда грамм по пятьдесят спирта и обнёс всех ребят.
И тут все заговорили разом.
- Вы вот что, мужики, кончайте есть. А то действительно можете загнуться. Посидите, а мы быстренько загрузимся. Вон собачку угостите, видите, поскуливает.
Пилоты быстро завалили палатки и загрузили их в самолёт. Покидали туда навалом спальные мешки, остальное барахлишко. «Хватит», «хватит», собрали в коробку оставшиеся продуктишки.
Алёшин взял на руки Дружка, прижался лицом к его голове и последним вошёл в самолёт.
Через полгода состоялся суд. Алёшина не признали виновным в гибели людей. Администрации поставили на вид, что она не обеспечила отряд спасательными средствами.
Алёшин написал эту повесть вскоре после случившихся событий. И она ходила по рукам коллег. Алик ещё несколько лет ездил в поле с Алёшиным. Маляныч ушёл от Алёшина в другой отдел. Спустя пять лет после описываемых событий он умер от туберкулёза. В последний раз Алёшин видел Артура и Николая, когда они получали в кассе института деньги. Они отвернулись, сделав вид, что не узнали его. Они погибнут позднее, в начале чеченской кампании, куда завербуются добровольцами. Но, говорят, повесть эту они перед смертью прочитали, но никак не прокомментировали.
Алёшин решился опубликовать эту историю спустя почти сорок лет, когда из живых участников этих событий, кажется, никого и не осталось.