Старушонка глухо крякнула, и протяжно, на довольно-таки высокой ноте пукнув, повалилась на грязный, в неприличных разводах, пол. Тут же ее седые, с редкой желтизной волосы окрасились и набирающая ход струйка бурой крови потекла многообещающим ручейком.
Одновременно другая темно-желтая струйка устремилась из-под полы ее задравшегося, местами полуразложившегося, халата точно в направлении моего ботинка. Я во время убрал ногу, отбросил в сторону молоток, снял замшевые перчатки и огляделся.
Кухня представляла собой, тот уже забытый, большинством наших соотечественников, островок картонной свободы, в бушующем океане глумящихся над товарищем Че, - контраст, когда все самое сокровенное и святое, выкладывалось именно в кухонной обстановке, а стены навсегда впитывали в себя не только запах подгоревшей, вечно неудавшейся манной каши, но и великие мысли о переустройстве всего и вся.
Покосившийся круглый стол еще вероятно помнил липкие пальцы и истертые локти любителей словоблудия и устроителей бытия, а покрытые плесенью засаленные табуретки могли бы многое порассказать о содержательности ягодиц собеседников. Даже тараканы, замечательно облепившие проржавевшую раковину, могли выдержать нешуточный накал самого содержательного и злобного диспута, походя опуская неудавшегося оратора, под снисходительное одобрение вяло тикающего будильника фирмы «Слава».
Ну да сам я не застал эту «тараканью свободу», и лишь по книгам, да по рассказам Марьи Афанасьевны, моей школьной учительнице по литературе, мог составить себе условно приблизительное, и, с моей точки зрения, - клоунско-идиотском времени всяких там борцов за свободу и диссидентов.
Моя же юность пришлась на девяностые, с их барыгами и братками, все той же свободой слова, реформами, уничтожающими всех слабосильных, убогих и дураков, а также общей атмосферы вдохновения безнаказанной вседозволенности и крайне увлекательного цинизма, позволяющего с изящной легкостью перешагивать через трупы родных и друзей, предварительно никуда не торопясь обыскав их карманы.
Однако и это время я считаю полнейшим идиотизм и торжеством тупости, неудавшихся путешественников из «мухосранска» в мифические столицы, с конечной остановкой на кладбище.
Отерев пот со лба, я достал портсигар, и, достав туго набитый прекрасной чуйкой косяк, прикурил, осторожно перешагнул через труп, с его уже иссякшими струйками, подошел к окну. Было утро, окна выходили во двор, и на детской площадке, сквозь запыленное и потрескавшееся стекло, я увидел лишь нескольких примерно четырехлетних детишек, ковыряющихся в песочнице, под присмотром довольно симпатичной и юной длинноволосой блондинке, в легком коротком сарафане и легкомысленных босоножках, а еще чуть дальше между деревьями порывисто совокуплялись собаки.
Немного полюбовавшись блондинкой, тем более, что она в этот момент, словно как на заказ встала со скамейки и подойдя к песочнице обольстительно нагнулась к детишкам, давая мне одновременно возможность констатировать тот отрадный факт, что трусиков на ей не было, я докурил косяк и выкинул беломорскую гильзу в открытую форточку. Снова надев перчатки, подойдя к старушке, присел перед ней на корточки и стал осторожно осматривать содержимое карманов ее халата.
В первом не оказалось ничего, кроме нескольких семечек, и я коротко выругавшись, перевернул труп, добираясь до второго кармана. Рука моя нащупала небольшую коробочку, а вслед за тем у меня перехватило дыхания, сердце же стало бешено колотиться, а холодный пот, второй уже раз за сегодняшний день, выступил у меня на лбу. Вытащив коробочку, я сразу понял, что не ошибся, когда пытая несчастного Макса, и добившись, наконец, от него вместе с предсмертными проклятьями и признания, я сразу понял, что он не врет.
И дело было не в том, что на протяжении трех часов я загонял ему иголки под ногти, стачивал напильником зубы. Просто я на подсознательном, чисто интуитивном уровне, чувствовал, что он не соврал. Но теперь не было уже и тени сомнений! Лили были здесь! Внутри стеклянной, с дырочками для воздуха, коробочки они мирно спали на грязной вате, каждый в своем углу и прикрывшись какой –то ветошью.
Аккуратно положив коробочку во внутренний карман куртки, я направился к входной двери. Несмотря на колоссальный успех, это было лишь самое начало непростого пути, предстояло еще очень и очень многое, так, что расслабляться было смерти подобно.