Работа в геологии на крайнем севере во второй половине прошлого столетия представляла своеобразную тельняшку. Чередование полос было крайне аритмичным, что соответствовало, очевидно, уровню стабильности позитива и негатива в работе, в повседневной жизни. Велико было влияние климатических контрастов, бытовых неурядиц, пространственной разобщённости с родными и близкими, а главное, естественно, тех условий труда геологов.
Постоянное сопутствие экстрима определяло поведение человека, а, значит, проявляло его индивидуальные человеческие черты. Поэтому, состоявшиеся северяне знали – выдержал три года, до первой надбавки, значит состоишься. Значит готов к экстриму.
Где экстрим, там и адреналин. А где адреналин, там стрессы человеческие. Так уж устроены мы, человеки. И чтобы привести в норму себя, а часто и окружающих, порой достаточно немного юмора, немного философии. Взгляни на себя со стороны, покажи другим, смотришь – и нету стресса.
Друзья мои в те времена были людьми, в основном, добродушными и веселыми. И пусть их юмор и шутки бывали, порой, грубоваты, с ними легче было держать спину прямо, а «хвост пистолетом».
Сам видел
Пришлось нам как-то весной слетать по делам в одну из полевых партий. Дела сделали быстро, оставалось время порыбачить. А рыбалка на Омолоне, правом притоке Колымы, со льда – дело очень даже приятное. Во-первых, рыба. Ленок, хариуз, щука. Во-вторых, выбирай на вкус. С места не сойти, не вру. Лежишь не краю проталины, а под тобой как в магазине. Подводишь крючок с приманкой прямо ей к лицу, дескать, прошу, угощайтесь. Та сразу хватает, та кочевряжится. Порыбачили хорошо. Отличился тогда Владик. Ушёл он от компании за островок. Мешает ему, видишь ли, компания – пугает рыбу. Дырочку во льду пробил маленькую – поленился. Опустил блесёнку, ждёт. Ловись рыбка большая и большая. Вот и клюнула, как просил.
Слышим из-за островка верещит Владик. Ко мне, мол, выручайте. Мы к нему, естественно. Карабин был. Кто-то пешню прихватил. Вылетаем за островок. Картина! Стоит Владик столбом, упёрся ногами в лёд, на руке лёса намотана, и что-то из подо льда тянет, вытянуть не может. Вот и верещит. В лунку щукина морда глаза таращит, а вся не пролазит – маловата луночка. Э-э-эх, лень-матушка. Расширили лунку, вытянули. Владик потом щуку на кукане через плечо волок, хвост по сапогам ляпал.
Но это, мужики только присказка. Прилетели мы домой поздновато, а солнышко высоко еще – полярный день. Идём домой. Народу – никого, ночь. Ясное дело, отдыхает народец. Прошли через мостик. Вдалеке, навстречу две фигуры движутся, загуляли, видать. Вот тут и стукнула мочалка в голову одному из нас. Про него подробнее. Юрка один из тех, о ком народ говорит – умирать будет, а ногой дёрнет. Не врёт народ. Около таких людей и жить не скучно, и умирать весело, потому что жить ему нравится. Питерские с института прилепили ему кличку «Сушкин». А почему так прозвали? Так послала его компания, как я слышал, за закусью. Деньжонок маловато – какие у студентов дивиденды? Выбирал, выбирал и купил сушек, типа баранок. Вот и….
Так вот. Юрка быстро спровадил нас за угол детского садика, а сам с рюкзаком к луже под мостом. Лужа грязная, машинами разболтанная, проезжая часть, короче. Раздвигает он удочку, цепляет на блесну щуку килограмма эдак на три и ждёт подхода свидетелей. Когда те поднимались на мост, он начал борьбу с рыбиной. Та билась на крючке, поднимая волну в луже. Юрка выкинул её на берег и ударил сапогом в голову. Свидетели молча наблюдали с моста. Юрка отцепил щуку, засунул рыбину в рюкзак, наполненный рыбой, и стал собирать удочку. Закинув рюкзак за спину, он поднялся на дорогу и завернул к нам за угол. Притаившись, мы наблюдали вот что. Мужики продолжали стоять на мосту. Молча вглядывались они в лужу, а затем, не произнеся ни слова, спустились к ней. Там они, также молча, и, видимо что-то соображая, разошлись по берегу и сошлись опять. В таком глубоком раздумьи мы и оставили их.
Слегка замёрзшие, мы обсуждали по дороге варианты последствий юркиного представления. Как воспримут рассказ двух мужиков изумлённые слушатели? Скорее, как сон, один на двоих. А если одного из них звали Вася, наверное, последует доброе пожелание, типа – пить надо меньше, Вася.
Не балуй огурцом
Экспромты в поведении людей, на сто процентов, отражают характер человека, как и быстрота принятия единственного для них решения.
Эти люди не часто встречаются в жизни и принадлежат, как правило, к группе холериков. Предугадать их поступки, чаще, не возможно. Поэтому и результат, или последствия, этих поступков не предсказуемы. В жизни – это очень шебутные люди, так называемые живчики. Даже в зрелом возрасте они сохраняют этот образ, не извлекая шило из попы. С такими не соскучишься.
Технари в нашей геолого-геофизической экспедиции были группой особенной. Часть из них с возрастом остепенилась, обросла семьями, благоустроилась в квартирах, и, по окончании полевых работ, вела вполне цивилизованный образ жизни. Другая часть задержалась в холостяках, или пребывала в них временно, в силу различных жизненных коллизий. Они переживали зиму в общежитии, так сказать, без супружниных надзора и заботы, среди не оперившихся молодых специалистов. В основном это были люди бывалые, для которых и медные трубы и огонь были делом привычным. Незаменимые на полевых работах, (построить ли базу, провести ли шурфовку, расковырять ли да промыть три-четыре сотни километров ручьев, как и кашу из топора сварганить), на зимних квартирах они преображались, расслаблялись по полной программе. Семи- восьмимесячное воздержание создавало прецедент, тем более, было на что.
Просидев рабочий день за бинокуляром, отделяя крупицы золота и прочих полезных от остального минерального разнообразия, техники начинали уставать к вечеру. Тем более, если в обед или в течение дня удалось освежиться, приняв слегка. Предстоящее вечернее дружеское общение требовало стимула, да и душа горела. Магазин стоял по пути в родную общагу.
Снегу в ту зиму намело прилично. Дороги чистили трактора, а тропинки протаптывали вножную. Дворники были в дефиците. Тропинка-траншея глубиной до полутора метров вела от пешеходной дорожки до общаги геологов. Здесь и случилась трагедия. Прости, господи, за эту эпистолярную картинку. Фламандской кисти эту тему вряд ли удалось бы поднять.
Федун грёб домой тяжело. Скорее всего, принял он и в обед, и в течение. Магазин не дал себя обойти стороной. Стимул для общения приятно оттягивал карман, а огромный газетный кулёк с солёными огурцами Федун обнимал обеими руками, что бы не рассыпать. Приморозило хорошо, а рукавиц у Федуна не было. Может потерял, а может оставил где. Красные руки скрючились, намертво прихватив кулёк. Походку его трудно было назвать твёрдой. Скорее, он плыл, отталкиваясь от бортов траншеи. Но что-то явно торопило его. А навстречу ему, от общежития, летящей походкой с крейсерской скоростью двигал Игорь. Как раз тот, который и по сю пору вряд ли расстался с шилом.
Рандеву состоялось в траншее, на разминовке. Федун, признав в Игоре своего, обратился к нему за помощью, по-товарищески. Приспичило ему категорически. По-маленькому. Руки морозом свело, не расцепишь. А расцепишь, огурцы из снега выколупывать не соскучишься. Такая вот экстремальная ситуация. А Игорь спешил очень. Решение пришло мгновенно. Оторвав одну руку Федуна от кулька, он сунул в неё первый попавшийся огурец и улетел, словно растаял в ночи.
Когда входная дверь впустила Федуна с облаком морозного пара в длинный коридор общежития, никто из присутствующих в коридоре, по делу, или за беседой, не смог остаться безучастным. Не закрыв дверь, по коридору двинулось привидение. Его носило от стены к стене и все оно было слеплено из снега. Даже шапку, развёрнутую поперёк, венчал ком снега. Привидение что-то глухо мычало, а в вытянутой вперед красной обмёрзшей руке, словно эстафетную палочку, сжимало солёный огурец. Это выгребал к заветной кровати Федун. Никакой. По лицу его текли слёзы. Рыдая, он протягивал окружившим его товарищам огурец, пытаясь объяснить, что это у него отмёрзло и отломилось из-за сильного мороза, и как ему дальше жить, он не знает. При этом, не понятно в какой связи он вспоминал Игоря.
Игорь вернулся поздно, комната у них была на двоих. На батарее сушились Федуновы порты, в кастрюле на подоконнике солёные огурцы. Федун оглашал помещение богатырским храпом. Закусив огурчиком, в приличном «под шафэ», Игорь уснул сном праведника.
Утром, пока не проснулся Федун, Игоря известили о случившем. Спросили, чего это Федун вспоминал его в своих стенаниях. Игорь рассказал о своём участии в Федуновом конфузе, обозвав себя нехорошо. Потом предупредили всех, чтоб не разносили по экспедиции – жалели Федуна. Да разве ж наши умолчат? До первого стакана, разве что. Докатилось и до Федуна. С неделю с Игорем не говорил, даже отселился от него. Потом Игорь грех свой отмолил, замирились. Федун, он мужик был добрый, отходчивый. А поле списало всё.
А Игорь? Хохмачём был, хохмачём и остался. Холерик, тут уж ничего не попишешь. Может стал слегка аккуратнее. А мы на него никогда не обижались.
Он взлетел бы на «запоре»
Когда вдалеке возникает, а затем нарастает, приближаясь, гул вертолёта, геологов всегда охватывает волнение. Предстоит быстрая загрузка, взлёт, перелёт, подбор площадки, посадка и быстрая же разгрузка. Казалось бы всё до предела просто. Так, да не так. Вертолёт-машина удобная. Никаких тебе взлётно-посадочных полос, или взлётов-посадок по аэродромному. Сверху сел, вверх взлетел, и вся недолга. А инструкция? Лес да кустарник 50м. на 50м. выполи, подлёт обеспечь, мокрый брезент под выхлопные трубы приготовь, коли сгореть не хочешь в летнюю-то сушь. Успевай, врубайся геолог с топорами да пилами в зелёное море тайги. Инструкция-вещь суровая. Поэтому начальник геологов и гадает – кто прилетит. Командиров-то всех наперечёт знали. Не дай Бог, старпёр из предпенсионных. Тот без инструкции ни в постель, как говорится, ни на горшок. Оно и понятно, все мы-люди. Отлетать вчистую, а в тихую гавань в дырявой лодке да с шишом в кармане – обидно, конечно. А молодой? Не дай Бог, не в настроении. С женой что-то там не так, с начальством ли поцапался – всё потом на горбу у геолога. Вот почему у геологов были командиры-любимчики. Так, чтоб начальство не слышало расскажу. Этот машину аккуратненько, как курочку на яичко, среди кустиков угнездит, с верхотуры своей подмигнёт – нормально мол? И жизнь кажется «в ёлочку». Таким вот нашенським и был наш Толик.
Весёлый характером, живой, словно ртутный шарик, а плохого настроения у него вообще не бывало. А может не показывал. Скорее так, мужик был. И летал он, как жил – весело, а поэтому и Ми-4 его казался весёлым. Кружок над нами даёт, с боку на бок машину покачивает – я мол, ребятки, прилетел, радует. А работу сделает, опять радуется. За нас, за себя. Машина пустая, горючку спалил, подскочит шариком вверх, нос опустит и со снижением скорость набирает. Потом в вираже опять машину покачает, пока мол, до встречи.
Считайте, я вас подготовил, к главному. Так вот, купил Толик, по случаю, сорокового «Запорожца». Летуны шутили – вам бы ездить на верблюде. Конечно, он мог себе позволить что-нибудь и по престижнее, Волгу, или Жигуля, на крайний случай. Зарабатывал. Так нет – Запорожца. А почему? Об этом знал только он. Он хотел ездить, как летал, как жил. Он не мог без высокого адреналина, он должен был ездить весело. Он выбрал на трассе удобный участок и, в вечернее время, после полётов, когда трасса пустела, отдавался весёлой езде. Ставил свой «запор» на два колеса, рисовал змейки на разных скоростях, отрабатывал боевые развороты. Понятно, вместе с механиком они довели «запор» до идеального состояния, и механик был единственным участником и ценителем Толиных аттракционов.
Да вот случилось непредвиденное. Привязался к Толе диспетчер один. Не в тягость ли тебе, Толя, подвозить меня домой после работы – деликатно так. Портить отношения с диспетчером Толе не хотелось – себе дороже. Диспетчер был мужиком дошлым, и это понимал тоже. Всё по статусу. Кто начальник, тот не дурак. Так вот попал Толик в рабство. И это при его-то характере. Стали они с механцом придумывать, как избавиться от рабовладельца. И придумали.
Закончив полёты, Толик ожидал своего седока, на заднем сидении расположился механик. Они обговаривали детали предстоящей экзекуции. Диспетчер подошёл и уселся рядом с Толей с видом начальника. Немного отъехав, Толик с механиком завели беседу о необходимости хорошего ТО Запорожца. Диспетчер прислушался. Рабочий тормозной цилиндр нужно менять, шланги тоже. От колодок считай ничего не осталось, так и до беды не далеко. Диспетчера доводили до кондиции.
Толик ждал звёздного часа. И он наступил. Впереди замаячил кузов самосвального Краза. Запор несколько раз непонятно дёрнулся, Толик дёрнул рычаг скоростей. Кузов КрАЗа приближался. Запор выписывал дикие кренделя, то вылетая на встречную полосу, то возвращаясь назад. С искажённым лицом сучил ногами и дёргал рычагом Анатолий, а механик, в роли подтанцовки, изображал манипуляции с ручником под задом диспетчера. Оба что-то выкрикивали, нагнетая ужас. Вцепившись в кресло и уперевшись в пол ногами, прощался с жизнью диспетчер. Глаза его выражали полную кондицию. «Запор» почти залез под самосвал. Но вот кузов стал отдаляться. Рычащий ему вдогонку «Запор», покуролесив по обочине, пролетел по пологому склону и замер в кювете. Парочка исполнителей в изнеможении откинулась на сиденьях, а наказуемый пытался выбраться наружу. Ни ноги, ни руки его не слушались.
Потом механик копался под капотом с цилиндром, якобы. Диспетчер голосовал на обочине, а Толик уговаривал его немного подождать и ехать дальше. Механик, мол, вот-вот уж и починит цилиндр. Никакие уговоры и заверения в безопасности не действовали. Дело было сделано – с рабством было покончено.
Проводив полуживого диспетчера, мужики покурили и уехали отдыхать. С тех пор ни один начальник не садился в машину к Толику. Худая слава летит стрелой. Предлагал, для эксперименту. Ни в какую, и благодарили деликатно.
А Толик продолжал жить радостно. Летал, как жил и на «Запоре» своём рулил, как летал. Ну не мог он без адреналина!