…После окончательного ухода недолгого отца своей новорожденной дочки она, 23-летняя, отчаянно нуждалась в деньгах. Просто чтобы выжить. Соглашалась на любую работу, вот только не было ее, этой работы. Время-то было тяжелое, предфронтовое, и в глубинке русской деревни очень многим жилось несладко. Какой уж там заплатить другим, себя бы прокормить... А жить-то надо. Значит, работа найдется.
Работа нашлась. Среди окрестной бедноты чудом удержались две достаточно зажиточных семьи. Молила, просила хоть что-нибудь. Не ради себя. Ради ребенка. Не милостыню - работу. Два месяца все было напрасно. А потом как-то совершенно уже нежданно старая барыня желчно спросила: «Стирать будешь? А то зима скоро, своих-то жалко...»
Не чуяла себя от радости! Пусть платят обидно мало, гроши, еле-еле свести концы с концами. Но ведь где ж еще взять? Делала самое трудное, в надрыв, изо всех сил.
Зима выдалась морозная и вьюжистая. Речка укрыта льдом. Спокойно ходят не только люди, но и возки лошадей. Никаких тебе водопроводов - в деревне-то... Надо стирать? Ищи, где мужики пробили полынью, тащи туда тюк с бельем. Да воду-то сразу не достать - сперва разбей лед. Вот теперь окунай в ледяную воду белье, полощи, щелок-то надо беречь, его вечно не хватает, поэтому его жалко. А руки – не жалко. Немеют руки на морозе, а ты жмыхай, да скребыхай снова и снова - знай полощи - щелок-то не больно отстирывает. В прошлый раз приболела, так хозяйка нарочно велела все перестирывать. Ладони стерты до кровавых мозолей - а кому какое дело? Нанялась, так служи!
В этот раз что-то не заладилось с самого начала. Раннее утро, чуть свет. Как нарочно, белья собрался большущий тюк. Как нарочно, вчера никто не выходил на реку и самая удобная полынья у мостков крепко затянулась. Как нарочно, на берегу ни одной палки - ну хоть чем бы лед пробить... Обычно мальчишки играют, от них хоть что-то да остается, а тут - пусто.
А что делать? Вернулась домой, промерзла вся, зато вооружилась кочергой. Нагнулась с мостков и давай долбить лед в полынье. Напрасно. Слишком крепок. Сошла с мостков, оставив там тюк с бельем. Попробовала со всей силы грохнуть проклятый лед. Теперь перестаралась и... рухнула в воду с головой.
Обожгло. Испугалась до жути. Скорее вылезать! Но не тут-то было. Закричала, но вокруг - никого. Все еще спят и выйдут нескоро. А одежда все тяжелее...
Она уже не чувствовала онемевших рук, когда бестолково и все тяжелей и медленней пыталась уцепиться за край полыньи. Бесполезно. Беспомощно бьется мысль - не о себе, о дочке... Одна ведь останется, горемыка.
Отчаяние, когда поняла, что уже не вылезет. Что никто не поможет. Мягко, тяжелым кулем уходит под воду. Дышать! Хотя бы дышать! Нет сил. Нет сознания. Лишь слегка приоткрыты веки.
Потусторонние? Нет, просто посторонние ощущения. Размазанный силуэт. Вялые мысли: кто? как это? никого же не было? Что со мной делают? Куда тащат? Зачем? Я ж утопла...
Она очнулась от ощущения, что все тело сотрясает лютая дрожь. Нет, она была не дома. Лежала на снегу, на тропинке к реке. Кое-как собралась с силами и поползла домой... Еле-еле протиснулась в дверь: вот как обледенела одежда – колом стояла.
До самого конца жизни она так и не узнала, кто это был. Если человек, то почему только вытащил из воды и бросил? Почему не помог дойти ну хоть до какого-то дома? А если уж так все равно ему было - так зачем из полыньи вытащил? Да и никто так и не признался даже после многих расспросов.
На всякий случай, для себя, она решила, что это был ангел. Ее ангел-спаситель. Ну а кто же еще?
* * *
Она до самой весны стирала в той же полынье. Бесплатно. В счет того самого тюка с бельем, который утонул в то злосчастное утро, упав с мостков вслед за ней...
Но дочку все же вырастила, выкормила, на ноги поставила. А иначе кто бы мне рассказал, как оно все тогда было?
Май 2010