...Бледный до синевы, как снежный сугроб солнечным январским утром, Кулёмин осторожно положил телефонную трубку на стол, и стал пусто и незряче смотреть в стену.
Гоша, последние полчаса вольно раскинувшийся между двух лопухов наушников и заворожённо слушавший Майю Зайкову, встрепенулся и вопросительно посмотрел на застывшего гения:
-- Кулёмин, очередной астероид грозит планете? На этот раз не мимо?
Не отвечая, даже как бы не слыша, и явно не видя притаившегося на его пути стула -- Кулёмин рванулся к подоконнику, на котором празднично и зовуще дотлевала остатками радости бутылка "Кедровой".
Упал, поднялся, сковырнул пробку, взболтнул, взметнул, припал, глотнул - выдохнул... и обессиленно опёрся о стол....
-- Доигрался Петрович...
Гоша, нарушая стереоэффект и баланс звучания, подполз к левому лопуху наушника, поближе к Кулёмину.
-- Это какой Петрович? Человек с большим сердцем и придурком пасынком?
-- Он самый... говорил ему -- не женись, ты чальщик, а они с мгимошной придурью, диссерами и очками.... и вот...
-- Да что случилось-то?
Кулёмин мельком взглянул на опустошённую бутылку, коротко вздохнул:
-- Пришиб он пасынка-то... теперь не быть тому дипломатом... даже чальщиком не быть, типа - полный аминь...
Шаркающей пехотной походкой Гоша подошёл к плееру и выключил Майкову.
-- Рассказывай!
-- Да что тут ... Они ж его в грош не ставили, жировали на пролетарскую зарплату, а ему каждая бутылочка пива в укор ставилась... спал на кухне, как собака, на продавленной раскладушке, причём раскладушку вплотную к холодильнику ставили, дверцу подпирали, чтоб ночью их ветчину не поточил, как встанет - сразу скрип - и бегут, очки даже не надевши, вопят, руками машут...
И многое другое, унизительное и срамное....
А тут, представь, пасынок забыл дверь в ванную комнату прикрыть, Петрович мимо в клозет крался -- и вдруг видит, как этот интель его лицевым полотенцем свои ноги после принятия утренней ванны вытирает...
Помертвел от такого Петрович, распахнул дверь-то и спросил прямо :" И давно ты, поскрёбыш, моим полотенцем для лица свои копыта промокаешь?"...
А тот растерялся и ответил впервые в жизни честно : "С тех пор, как самостоятельно мыться стал..."...
А это лет пятнадцать как тому, наверное... И все эти годы Петрович вытирал трудовое лицо полотенцем, которым... Нет, не могу...
Кулёмин поднял опрокинутый стул, сел и спрятал лицо в ладонях. Плечи его дрогнули.
Гоша некоторое время задумчиво смотрел на Кулёмина. Помолчали.
-- И ведь знаешь, друг мой Гоша, не то обидно, что полотенце было для лица, а то, что именно ноги...
-- Да, понимаю... так что дальше-то?
-- А дальше... Ударил чальщик паскудника в ухо,опрокинул в грязную, ещё не стёкшую воду, и бросил вслед фен заграничный, в сеть двести двадцать включённый, которым его неблаговерная локоны подсушивала... Говорят, на всей площадке контакторы вырубило -- так Петрович сам щиток открыл и всех соседей сам включил, а свою квартиру не стал, а выбежавшим соседям сказал только :" Пусть в темноте подыхает, урод!"... Сейчас в СИЗО, следствие... Эх, Петрович... жертва мезальянса...
Ничего не сказал Гоша, не утешал он Кулёмина, ибо как утешить безутешного?
Просто включил Майю Зайкову через колонки, негромко - но достаточно...
И долго ещё они пили терпкий цейлонский чай и молчали.
А там и ночь пришла.