Серебряный век - несбывшаяся сказка, которая обещала быть такой таинственной и такой прекрасной.
Но все сгорело в пламени жуткого бунта, все рассыпалось в прах:
маски, обрывки рукописей, смолкшие звуки вальса, все это витает где-то в наших снах с четверга на пятницу, которые должны сбываться.
Не потому ли снова и снова мы возвращаемся в такой прекрасный и такой печальный век... Тот конец света, тот обрыв, то изгнание, оно живет в снах и душах, и эти неприкаянные души мечутся по новому миру, не узнают его и не находят приюта...
Все разрушено, живут только их музыка, картины, стихи..
Они остаются с нами, их невозможно уничтожить...
№№№№№№№№№№№
Несбывшихся сказок ,и песен неспетых
Извечная прелесть -мазурки туман,
И в девах прекрасных, небрежно одетых,
Останется страсти пьянящий дурман.
И в этом порыве забытого танца
Находит свое упоенье поэт.
И смотрит с восторгом, и просит остаться,
В том зеркале страсти, где места нам нет...
Ночь странно нежна и излишне туманна,
И там возле озера снов и страстей,
Подвержены снова стихии обмана
Мы ждали от наших гостей новостей,
И строчки звучали в извечной печали,
И был так устало небрежен поэт.
И только та женщина в черной вуали
Твердила, что выхода, ангел мой, нет.
И где-то у моря ажурная пена,
И ждет капитана напрасно Ассоль,
Но буря на море, о дева, измена,
Твой Грей заблудился, к тебе не пришел.
Как маска поэта бледна и печальна,
Какие там тайны сокрыты от глаз,
Мы будем кружиться во мраке отчаянно,
Но время уходит и мир не за нас.
И в девах прекрасных, небрежно одетых,
Останется страсти пьянящий дурман.
Несбывшихся сказок ,и песен неспетых
Извечная прелесть -мазурки туман.
№№№№№№№№№
Серебряный век – драгоценная чаша вина.
И смех поэтессы, и Невский, лишившийся сна.
В плену маскарада какие-то тени резвятся,
Все будут навзрыд и грустить и задорно смеяться.
Но свет опустел – там объявлена нынче война,
Война мировая, как странно металась она,
Прекрасная дама, в пылу, в пустоте и дали,
Чего ей хотелось, о пусть уж луна догорит.
И в форме военной стоят адмирал и поэт.
Уходят в забвенье, прощенья их времени нет.
И бедные Музы той музыки слышат набат.
И ужас союза любую убьет, говорят.
Но только сначала они еще будут играть.
Серебряный век, как свеча, он готов полыхать.
И в зареве алом иные миры проступают.
И ужас войны, и стихи на костре полыхают.
И варвары снова вернулись на их вечеринки,
Истерзано слово, страшны в пустоте поединки…
Забытых поэтов, как мертвых они вспоминают.
И снова сюжеты в тумане ночном догорают.
И тайны усадьбы сгоревшие в пропасть уносят.
Но что там, скажите? Там просто надвинулось осень.
Семнадцатый год, рубежи – в них реальность тонула,
Прекрасная Дама ушла, но еще оглянулась.
Смотрел император на гибнувший мир безучастно.
Расстрел за расстрелом, душа и темна и безгласна.
И света конец в серебре и печали внезапной,
Терновый венец, он любому достанется завтра.
А нынче расстрелы, и Невский пустой серебрится,
Но что это, милый, кошмар о России мне снится…
И смех поэтессы, и Невский, лишившийся сна.
Серебряный век – драгоценная чаша вина.
Сон 3 Тайна века
И снова серебряный век проступает,
И музыка – стоны забытые скрипки,
Как бабочка там поэтесса взлетает,
Двойник исчезает, как тень от улыбки.
На Невском сегодня они повстречались,
Да что там, с беспечной усмешкой столкнулись,
И мы не узнали отчаянье таинств,
Раскланялись молча, ушли, оглянулись.
Философ писал, забываясь, трактаты,
А критик на профиль взирал Маргариты,
Раздавлены часто, порою крылаты,
Они уходили, туманом укрыты.
Серебряный век, там такие романы,
Такие стихи, угасали к рассвету.
И сам император, чужой и незваный,
Все слушал и слушал в печали поэта.
Что виделось там, гордый взгляд балерины,
Актрисы чужой и беспечной улыбка,
И снова сходились для схватки мужчины,
Сквозь время нам слышалась дивная скрипка.
А кто там сегодня присядет к роялю?
- О, Скрябин,- шептала, - как это безумно,
И смех проступал в этой вечной печали,
И боль, и отплытие к ночи безлунной.
Опомнится им и прозреть не случится,
Все кратко, и скоро иная эпоха,
И падает в бездну сраженная птица,
Она отразилась во взгляде пророка.
И блудные дети из дома бежали
В прекрасную Вену, в беспечность Парижа,
И не было больше исхода печали.
Лишь музыки стон в этой вьюге я слышу.
И что это снова? Пылает усадьба,
И вечен сюжет, но не сыграна драма,
И темная смерть или светлая свадьба
Оглохнуть легко от стрельбы и от гама…
Как бабочка, там поэтесса взлетает,
Двойник исчезает, как тень от улыбки.
И снова серебряный век проступает,
И музыка – стоны забытые скрипки…
И Демон сидящий уныло взирает
На камни цветов, и молчит до рассвета.
Серебряный век, и стихия витает,
И гибель за строчкой последней поэта.
№№№№№№№
ЛИЦО В СТАРИННОМ ЗЕРКАЛЕ
О, эта праздная небрежность,
когда краса так дивно манит,
И что нам остается? Нежность.
И пусть иллюзия обманет.
Мы в том театре, как актеры,
готовы снова раствориться.
Печаль, она проходит скоро.
И очень страшно воплотиться.
О, львицы дивные, вы снова
небрежно смотрите на мир.
И больше нет пути иного,
как только распрощаться с ним,
Когда прекрасная эпоха,
растает, словно этот сон.
Останется лишь профиль Блока,
потом исчезнет даже он.
В театре, где мы все играли
себя, а может быть иных
Созданий, дивные печали
хранили этот старый миф.
И мир, в его великолепье
был так далек от этих грез.
И вы проснулись на рассвете.
И ветер вдруг духи унес.
И в старом парке встреча
снова так неожиданно мила.
И мира больше нет иного,
чем тот, который обрела
Твоя душа в театре этом,
в плену у света и тоски
Звучали дивные сонеты,
и пелись светлые стихи.
Ваш век серебряным назвали.
И в блеске тихом и тоске,
Звучали дивные печали.
И веер чуть дрожал в руке.
Раздета больше, чем одета,
и потому озябла снова,
Но света не было от света.
Метались среди грез и снов.
Небрежно брошенные снова
в мой век, и в трепете огня ,
Еще я вижу этот пламя,
заворожившее меня.
И диалог, он будет длиться,
и что ему теперь века,
Когда вдруг воскрешает лица
опять художника рука.
№№№№№№№№
Зазеркалье моей души.. Прапамять
Каждое стихотворение - это пролог к роману...
Так мне кажется в последнее время...
Именно в поэтическом тексте закладываются те основы сюжетных коллизий и образов, которые могут вырасти в нечто весомое и зримое потом.
Все время наблюдаю за тем, как из стихотворения рождается или не рождается роман....
И все зависит от того, как оно написалось....
Боюсь, что жизнь стихотвореия слишком коротка, мимолетна, оно, как птица, которая уносится куда-то оставляя на ладони перо, и вот этим пером и предстоит написать еще одну историю о том, что было, что будет, чем кончится, чем сердце успокоится.
Я не представляю себе просто поэтической книжки из какого-то набора отдельных стихотворений, а вот роман всегда видится сразу, даже если потом по каким-то причинам он не будет написан, всякое случается.
Стихотворения в романе необходимы, как романтическая волна на фоне повествования, как то музыкальное сопровождение, без которого любое творение уже не звучит так ясно и отчетливо...
Может быть,только в таком виде и выживут стихи и сохранятся в памяти, как в наших сказках сохранились мифы...
СНЫ, ИЛЛЮЗИИ, ГРЕЗЫ ЗОЛОТОГО ВЕКА
А вы совершали путешествие во времени и пространстве, шагнув на лунную дорожку наших снов и видений, заглянув в бездну старинного зеркала, которое вдруг впустила вас тоже на тот свет.
Страшно, туманно, но как волнует и сердце и душу это путешествие прямо в старые усадьбы к нашим бабушкам и прабабушкам , и пра-пра – и дальше, и вот уже мы двигаемся во бесконечных лабиринтам прошлых жизней, чтобы убедиться в том, что мы не умираем, мы просто уходим и возвращаемся назад – мы хранители иллюзий, судеб, взлетов и падений всех тех, кто были до нас.
На наших душах просто с каждой новой жизнью, как на стволе дерева, появляется еще одно кольцо, оно уже или шире остальных, оно таит в себе, все, что было прожито и пережито… Это тот пласт памяти, который можно оживить при помощи живой воды воспоминаний, снов, фантазий.
Освобождаясь от тела, душа летит по тем или иным ходам лабиринта, чтобы снова увидеть и пережить то, что с ней и с нами случилось когда-то …
Эти кольца судьбы, это всплески памяти, это воспоминания, которые прорываются в стихи и оживают снова, и дают нам право говорить о том, что мы никогда не умираем, а будущее отражается в прошедшем точно так же, как и прошедшее в грядущем – это то самое кольцо у которого нет начала и конца.
Ну что же, снова отправляемся в наше прошлое- в золотой век, в Вену, Париж, Венецию, Петербург, еще куда-то в туманную даль того света, нам не дано предугадать, куда на этот раз устремится душа в своем дерзком и чудном порыве…
Моим Вергилием на этот раз будет бабушка Ажбета – таинственная, восхитительная, великолепная…
Зазеркалье
И та, что отразилась в зеркалах,
старинных, заполняющих собою
Простор души, познала боль и страх
и правила мечтою и любовью.
Все это я? Во мраке бытия.
Ищу тебя и не хочу признаться,
Что где-то там, где полночь сон даря,
уже не будет в душах отражаться.
У зеркала - у бездны на краю
стою одна и не могу поверить,
Что этот мир загадочный люблю,
мне дороги и беды и потери.
Но только как, шагнув за грань опять,
писать стихи, себя не понимая,
И осужденья и признанья ждать.
Да кто ты есть? И кто же я такая?
И тень Судьбы назначена давно.
В старинной книге все за нас решили.
И зеркала немое полотно
поведает о том, как прежде жили.
И были мы в бреду или плену
у Вдохновенья, вспыхнет и погаснет.
И снова я, как будущность, приму
весь этот мир, и слезы лить напрасно
Не стану вновь - какая это боль,
какая вечность в душу нам стучится?
И только там, где верность и любовь,
Там зеркало опять стирает лица.
И мы уже не отразимся в нем.
Растаем за чертой, туда шагая,
И лишь потом спокойно отдохнем,
пространство или время отвергая.
И никакая будущность моя
уже не властна больше над судьбою.
Тень зеркала, но в нем судьба моя.
Печаль погасла, свет зовут Любовью,
И в вечности и в пропасти времен,
лишь зеркало таинственно и ново.
Что наша жизнь - один прекрасный сон,
а мир печален, дерзок и взволнован.
Остановка первая. Сны о Вене
Город страсти, угасшей в ушедшем столетье,
Вена спит, вся укрыта туманом стихов.
Там веселые вальсы звучат на рассвете.
Там металась надежда, царила любовь.
Там она до утра с графом тем танцевала,
И смеялась, печали былые забыв.
А потом говорила: - Счастливой бывала
В этом городе снов, не хватило мне сил
Добрести до постели и в кресле заснула…
Только птицы к рассвету все пели о том,
Как в неведомый город я тоже шагнула,
И на миг позабыла о мире своем.
Что же делать, там вальс этот - страсти стихия,
И там бабушка снова укрыта от бурь.
Что же делать, но пусть ей приснится Россия.
Город страсти и нежности память разбудит.
И когда мне в Москве без нее одиноко,
И когда больше Питер не манит во мрак,
Я по призрачной Вене лечу. Этот рокот
Принимаю, как музыку дивную драм.
Что о ней написала она, я не знаю,
Как хотела остаться в тумане одна.
Только снова страницы былого листаю,
Вена, Вена, ты рядом, и я влюблена…
Нам увидеться вряд ли с тобою случится,
Все укрыто туманною тайной времен,
Но душа моя, словно печальная птица,
Уносилась в туман, и мой разум пленен.
Будет бал или вечер, но это не важно,
Мне б на миг в этот зал заглянуть в тишине,
- Знаешь, счастье всегда лишь кораблик бумажный,-
Снова бабушка пишет из прошлого мне.
Там веселые вальсы звучат на рассвете.
Там металась надежда, царила любовь.
Город страсти, угасшей в ушедшем столетье,
Вена спит, вся укрыта туманом стихов.
Вторая остановка - ПАРИЖ .
В Париже вечер, догорают свечи.
Обрывки грез и скомканных речей,
И свет луны твои ласкает плечи,
И миражи, мужчина здесь ничей.
Мог стать твоим, но никогда не станет,
Последний миг до вековой разлуки,
И где-то там, в растаявшем тумане,
Подобие России и разрухи.
Откуда это в трепетном Париже?
Когда душа все помнит о России,
И умирая, снова ясно вижу,
Как бабочки над лесом проносились.
И исчезают, что за наважденье,
Париж растает – это все, что было,
И только там, в пылу стихосложенья
Она с тобой по-русски говорила.
Ты понимал едва ли эти речи,
Но глаз зеленых позабыть не в силах,
Смотрел, как обреченно гасили свечи,
И снилась и усадьба и Россия.
И свет луны ее ласкает плечи,
И миражи, мужчина здесь ничей.
В Париже вечер, догорают свечи.
Обрывки грез и скомканных речей.
Домой, в Петербург к Пушкину
Силуэты золотого века
Какие печальные лица,
И как они странно-бледны
( Г.Иванов)
Неистов в гневе, яростен в любви,
Всегда пугал и ужасал порою.
Когда карета таяла вдали.
Она делилась ужасом с сестрою.
- Я больше не могу так, мой малыш,
Мне эти страсти ужас навевают.
- Но он поэт, что хочешь, промолчишь,
И сами бури где-то затихают.
- Да я и так не открываю рта,
А деньги снова таяли, как свечи,
Идти к отцу, о, эта маята.
Весь груз страданий лег уже на плечи.
А он лишь с музой где-то говорит,
Мы пару слов за вечер не сказали.
Он так хорош, пока забывшись спит,
Играет где-то, и стихами занят.
- Не все так плохо, милая моя.
- Все даже хуже, снился снег кровавый,
Тогда он руку поднял на царя,
И упивался яростною славой.
- Но это бред, и мудр наш государь.
- На это лишь надежда, дорогая,
Журнал закрыли, ждет его бунтарь
И снова ссылка, осень надвигаясь…
Мне кажется чудовищем, во сне
Оно опять в тумане навалилось,
Какой-то принц пришел из тьмы ко мне,
И я не знаю, что со мной случилось.
- Ты просто разлюбила, ангел мой,
Любить его –сплошное наказанье.
- Ну, все, прощай, пойду -ка я домой,
Ведь снова ярость, он страшней с годами.
- Он так прекрасен, - младшая твердит,
Но только ветер за окном услышит.
Поэт в чужих объятьях молча спит.
И нудный дождь стучит во мгле по крыше.
Она вернулась – пусто и темно,
И села за письмо к отцу вздыхая.
И защищая мужа все равно,
Просила денег, к доброте взывая.
Он деньги присылал, но был сердит.
Такой ль судьбы для дочери желал?
Поэт проснулся, и домой спешит,
Но заглянул растерянно на бал.
Ему повсюду следует успеть.
Сыграть, судьбу бессильно проклиная,
Француз красавец, понятый на треть.
Лишь усмехнется что-то вспоминая.
И император смотрит свысока,
И кто там с ним Алина или Анна,
Порывист и сердит, летит строка,
Куда-то к нам из серого тумана.
У Черной речки белая толпа,
И ветер, словно волк, протяжно воет.
Спешит домой, еще живой пока,
Свечу зажжет, и новый том откроет.
ПЕТЕРБУРГ 1837
И пусть опять обнимут нас туманы,
Фантазий и иллюзий, и страстей.
Живем мы в пелене надежд, обманов,
И вечером ждем Призраков-гостей.
Тот свет в старинном зеркале проступит -
Реальности и ближе и милей.
И вот тогда сознание уступит
Мечте далекой дивной и ничьей.
Там снова бал, и устали не зная,
Кружились пары в сумраке аллей,
Все в музыке, и в лике Николая
Вся боль и спесь России той моей,
Но век его так поэтично нежен,
И Пушкин жив, и он сейчас войдет,
И граф Толстой изящен и небрежен,
И Воронцов их ревностно зовет.
Куда, зачем, душа несется снова,
И говорят, назначили дуэль.
Туман, обман, поэта нет такого,
И пуля полетит, да прямо в цель.
- Он ранен, - император повторяет,
Досады он опять не может скрыть.
И тени декабристов воскресают,
- Ну как тут нынче править, просто жить?
А кто-то говорит, что будет хуже,
Но кто ему поверит в этот час,
Жуковский раздражен, устал, простужен.
Он смотрит в бездну, в пропасть, и за нас
Бокал поднимет дед мой за туманом.
Он мне покажет век свой золотой,
Вот и живу надеждой и обманом,
Попасть на бал и встретиться с тобой.
Нам Мастер говорил, что там за гранью,
Мы встретимся, там время не течет.
Все замерли, твердят, что Пушкин ранен,
Что свет его не примет и не ждет.
Танцуют до зари, а кто-то плачет,
И рвутся там, в тумане голоса,
Век золотой, и он не мог иначе.
- Стрелял он в Николая, вот беда.
- О чем вы, граф, Дантеса вроде взяли.
- Отпустят, он невинен, он мираж,
Императрица бедная в печали,
Погиб поэт, вот горе, вот шантаж.
Туман все гуще, музыка смолкает,
Скользят устало тени в вышине.
Век золотой меня не отпускает.
Они приходят в тишине ко мне…
Живем мы в пелене надежд, обманов,
И вечером ждем Призраков-гостей.
И пусть опять обнимут нас туманы,
Фантазий, и иллюзий, и страстей..
ВЕНЕЦИЯ. Крик израненной птицы.
Мне снова Венеции дивная снится,
И юная дама, плывущая мимо.
К кому на свидание райская птица
Направилась снова, а муж нелюбимый
Спокойно с другой развлекается где-то.
И даже не верит он слухам сначала.
Но вилла пустует ее до рассвета.
И тихо вода все шуршит у причала.
Ей больно и весело быть одинокой.
И рваться куда-то, забыв о печали.
И только вода, как темна, и жестоко
Опять поступают мужья, и сначала
Рыдала, просила, хотела остаться.
Хотела забыться с собакой и сыном.
Но вот уже будет в тумане качаться,
И может быть встретится снова с любимым.
Но нет, этой страсти она не узнает.
И резко назад повернется гондола.
Крик раненой птицы во тьму улетает.
И сын просыпается. С тихим укором
Служанка посмотрит:- Чего еще надо?
Она не ответит, но будет во мраке
Мерещиться снова вода и громада
Забытого склепа. И память о драме,
Которая там позабыта в начале.
И птица кричит так пронзительно снова.
И сниться Венеция будет ночами.
И странно душа в полумраке взволнована.
Как будто бы я, все забыв и оставив,
Спешу на свиданье к тому, из тумана.
Харон этой лодкой отчаянно правит.
Приятно предаться стихии обмана.
И муж, обнимая послушное тело
Любовницы, снова во тьме замирает.
И город во мраке, но как неумело
Бродячий скрипач где-то скрипку терзает.
И душу терзают и сны и виденья.
О город полетов, и город страданий.
И кружатся в пропасти робкие тени.
И с юностью снова назначу свиданье.
СНОВА ПАРИЖ
Тени метались по сонным проспектам Парижа.
То исчезали, то снова их в сумраке вижу.
Город бурлил, даже в полночь не будет покоя,
Что там случилось, и кто там сегодня с тобою.
Старый художник рыдал о немой куртизанке,
Вот Арлекин, он хохочет, и чем-то все занят
Странный скрипач, а над Сеною музыка льется.
Что мы там ищем? Навеки погасшее солнце.
Как же поспешно, как быстро они уезжали.
Тех, позабытых узнать мне и встретить едва ли.
Только зачем, я иду по ночному Парижу.
Слышу во мраке, и снова в тумане их вижу.
Сколько воды утекло, и уже непонятно,
Что увлекло в этот город, вернуться обратно
В снах мне тревожных мешает усталое время,
Тени Парижа, мы снова отправимся к Сене.
Родичи, Род, как молитву, слова повторяю.
Дед мой идет и смеется, и странно сияют
Эти погоны, откуда, с немых фотографий,
Нет, и просить я не буду: -Вернитесь обратно.
Места им нет и сегодня, и в этой России,
Вот по Парижу ночному мы снова бродили,
Призрак усадьбы, все умерло, люди, деревья,
- Больше не будет России, - ему я поверю.
Только смотри, выплывает опять из тумана,
Древняя Русь. Порожденье мечты и обмана,
Рюрик вернулся, король удержать не посмеет.
Древняя Русь, она станет страною моею.
Видели мир тот на улицах светлых Парижа.
Сварог и Лада, я там лишь тот остров увижу.
И выплывает ладья из ночного тумана.
Как же пленительная дивная сила обмана.
Тайны старой усадьбы
В сумерках пела душа о печали,
Пары кружились вдали под луною.
Тени знакомые всех нас встречали
И говорили о чем-то со мною.
Дедушка, как эта встреча желанна,
Юная бабушка странно ревнива,
Осень, летят журавли неустанно,
В старой усадьбе опять сиротливо.
В той тиши, пустоте и покое
Кажется все вдруг вернется обратно,
Видно напрасно душа беспокоит,
Странные песни звучат, вероятно
Только сюда мы однажды приходим
Из чарованья старой усадьбы.
И лабиринтами памяти бродим,
Больше с собой и с другими не сладим.
Вот и стоим на пороге открытий,
Где закружились далекие пары,
И маскарад как предвестье событий
Светлых и темных, и снова устало,
Дед говорит о войне и о мире,
Бабушка веер во мраке ломает.
Кто-то играет в тумане на лире,
Страшная тьма их беспечно глотает.
И остаемся одни сиротливо,
Сны, но реальнее жизни порою.
В сумерках речи чужой переливы,
Польские песни, молитвы, открою
Старые книги, приду ненароком -
Там навсегда я останусь с тобою,
Тихо, лишь в небе немом и высоком,
Лунные кони идут к водопою
№№№№№№№
Пытаюсь от снов убежать, а они не пускают.
Прабабушки снова спешат на балы и свиданья.
Рыдает одна, а другая бессильно вздыхает,
А третья хохочет и машет мне вслед на прощанье.
- Умаялась, детка,- твердит мне четвертая снова.
Она на балах не кружилась, любила прохладу,
И старые липы, и книги лишь графа Толстого.
И где-то теряется в тихой сиянии сада.
Откуда все это, ко мне они снова влетают
Прекрасные тени и спорят, и ищут ответа,
Романсы поют и стихи в полнолунье читают.
Мои дорогие, блестящие, словно кометы.
Но век 21 грохочет - салюты и взрывы.
От тех их времен и дуэлей лишь облако тает.
- Скажи, отчего, не умеешь казаться счастливой?
- Скажи, ну кого тебе в мире лихом не хватает.
Старинное зеркало манит в просторы иллюзий.
Я слышу их речи и вижу немые улыбки.
Какие веселые, легкие, добрые люди.
И что им победы, провалы, балы и ошибки.
Они наслаждались, они унывать не хотели.
Влюблялись победно, порхали по миру, скользя,
И странная музыка грусти, там птицы летели,
Наряды мелькали, и ссорились снова князья.
Куда это все испарилось? Откуда я знаю,
Как в тихую осень писала стихи у реки.
И кот серебристый глядит на нее, не мигая.
И взмах и ресниц и прекрасной мне снится руки.
И в музыке вальса, какая-то дивная сила.
- А что там? Мазурка, мне снова ее танцевать.
Вздохнет виновато и к деду подходит красиво,
И кружится где-то, отсюда ее не видать.
И серость рассвета воздушные сны уносила
Куда-то в те дали, где память их вечно хранит.
Мне снятся прабабушки, как они жили красиво,
И смех этот снова, как тот колокольчик звенит.
ПОСЛАНИЕ ИЗ ПРОШЛОГО
Ты пишешь мне письмо, оттуда, из тумана,
Из века золотого лучистый взор летит,
Ты пишешь мне письмо и в пелене обмана,
Звучат опять в усадьбе и песни и стихи.
Мой мир порой уныл, а часто суматошен,
И некогда опять понять, простить, принять.
И только там, в тиши, и весело и прочно
Стремишься ты о тьме предупредить меня.
Я знаю, дорогая, что на исходе лето,
И странные стихи врываются в мой дом.
Но от кого письмо? Там бабушка Ажбета
На листопад любуясь, склонилась над столом.
И время не течет, и нет уже тумана,
Торопится на бал, смеется и грустит,
И пишет мне письмо, веселая , желанная,
И знаю, что в конце вдруг зазвучит стихи.
Там светлая луна, там темная аллея,
Там платья шлейф мелькает, поет он о любви,
А бал еще в разгаре, и так закат алеет,
И дед с улыбкой смотрит на силуэт вдали.
Я этот мир приму, я слышу голос этот,
Мазурка, милый пан, сомненья и грехи.
Из века золотого мне бабушка Ажбета
Сюда передает волненья и стихи.
################
Метались тени женщин и коней
Над пропастью серебряного века.
И ужас, проступавший все ясней,
Нам показал - эпоха вдруг померкла.
В истошном крике ворона –кошмар,
И ужас больше души не оставит,
И совесть снова жалит, как комар,
А миром только дикий хаос правит.
О, грации, о, музы, в этот час,
Вы словно вечно загнанные кони.
И больше не останется для вас
Поэтов и художников, погоня
Вас к пропасти бросает, миражи
Там в городе несбывшихся иллюзий,
Лишь тени продолжают стойко жить.
Но где же ваши песни, где же люди?
И там, в тумане, мраке, у черты
Где рушится прекрасная эпоха,
Лишь Воланд усмехнется с высоты,
А в пустоте я вижу профиль Блока.
«Увижу я, как будет погибать",-
Он говорит так тихо, так печально,
И только в пустоте немой опять
Метались музы, уносили тайны.
Мир нем и слеп, ему не до стихов,
Поэзия осталась за чертою.
И пусть хранит надежда и любовь,
Век –каменный цветок, а нам не стоит
Мечтать о том, что чуду вопреки,
Появятся прекрасные поэты,
Когда Пегас над пропастью летит,
И гибнет на лету по всем приметам.
Нам проза остается в грозный час,
И погибает милая Отчизна.
И тайна ритма остается в нас,
Последний луч, там свадьба или тризна?
А все равно, и вдохновенья нет,
Я вижу гибель гордого Пегас,
И женщина – звезды сгоревшей свет,
Обрывки грез, иллюзии и фраза,
Которой не припомнить мне вовек,
Откуда это, кем-то написалось.
И только над пустыней белый снег
Парит и тает, и душа металась,
Как тени женщин дивных и коней,
В тумане грез, мне это лишь приснится,
Живут стихи в каком-то чудном сне,
В реальности не в силах воплотиться.
В истошном крике ворона –кошмар,
И ужас больше души не оставит,
И совесть снова жалит, как комар,
А миром только дикий хаос правит.
И ужас, проступавший все ясней,
Нам показал - эпоха вдруг померкла.
Метались тени женщин и коней
Над пропастью серебряного века.