Густой полог вечера неспешно опускался на дремучую чащобу, покрывая вековые деревья тягучей, как смола, туманной пеленой. Серые сумерки, крадучись, расползались по ярко-синему небу, скрывая легкие пуховые облака своими тяжелыми покрывалами.
Шелестящая на пригорке трава к вечеру начала умолкать, пригибаясь длинными паутинками веточек к земле. Серебристая цапля мерно прохаживалась по дорожке ручья, разглядывая крупные, серые камни на дне.
Густые кусты колючей ежевики расстилались по пригорку, заползая в укромные земляные щели и приподнимаясь на скалистые выступы. Черные крупные ягоды сочно блестели в заходящих солнечных лучах.
На опушке чащобы было сумрачно и пахло тягучей смолой сосен. Тяжелые кроны деревьев заунывно шумели под нежную скрипку ветра. Молодые чахлые березки, не выдерживая затени и влажности дремучего леса, увядали внизу, беспомощно опустив нежно-зеленые веточки.
Под корнями дубов стелился мох, заползая мягкими зелеными лапами на шершавую кору. Цепкие кусты обхватывали землю длинными, когтистыми ветками с горстями ягод на бледно-зеленых побегах.
Полноводная речка, простирающаяся внизу долины, вилась по чащобе звонким холодным ручьем. Чистая вода пахла листвой и снегом. Пробираясь сквозь груды серого и безжизненного камня, струйки воды скатывались в каменное русло старого потока, переплетаясь с ароматной водой криниц.
Где-то в глубине токовал тетерев, разрывая вечернюю тишину пронзительно-глухим голосом.
Птицы затихали на узловатых ветвях деревьев, сонно склоняя головы вниз.
Летом ночь сменяет вечер быстро и внезапно. Небо темнеет, становясь иссиня-черным, с огромными яркими звездами. Замирая на небосклоне, они разгораются ярким холодным сиянием, не согревая, но, не давая уснуть.
Серая стая волков тихо проплывает по тропам чащобы. Как тени, они пробираются сквозь кустистые заросли, не задевая ни одной травинки. Горячее дыхание шевелит полоску серебристого ковыля, сливающегося с серебряной шерстью. Золотые глаза, подернутые пеленой тумана, зорко ищут путь, не мигая глядя в даль.
Старый вожак крадется тише и легче всех, почти сливаясь с густой ночной тьмой. Полоски лунного света задевают его серую шкуру, заставляя переливаться каждую шерстинку. Ночью легче – не так давит вязкий вечерний воздух. К ночи – холоднее и спокойней.
Молодая волчица, словно тень, следует за вожаком, ступая по примятой траве. Чуткий нос принюхивается к ночным запахам: не так давно по тропе бежал заяц; его слабый аромат еще витает в воздухе. А еще терпко пахнет тиной и сырой, начинающей гнить листвой, которая опала возле одной из чащобных криниц.
Белая шерсть на груди волчицы слегка шевелится от быстрого бега, цепляя лунный свет.
Чуть позади мчится остальная стая, чутко прислушиваясь к звукам ночной чащобы.
Куда? И почему ночью?
А звезды тихо шепчут – на север…. К холодным скалам и звенящей тишине. Туда, где серость и белизна снега сливаются в единую полосу.
На север….
Жалобно стонет на ветру молодая сосенка, приютившаяся на краю обрыва. Несильный ветер гнет ее ветки, словно у сосны уже нет сил бороться. Бороться каждый день, без устали, без страданий; просто бороться и жить, жить вопреки….
На севере холодно, и ветер дикий совсем. Там еще не так много снега, но серо-белые шапки ютятся на голых склонах, прикрывая стыдливую наготу скал. Там нет густого, пронизанного запахами воздуха, оседающего на разгоряченную землю вечерами – только холодный ветер с привкусом соли и сухости.
Тонкие деревца не выживают; только старые мощные деревья не гнутся от пронизывающего ветра, острыми коготками впивающегося в плоть. Северные вечера дики и люты. Последние лучи капают на снег раскаленным золотом, соскальзывают со склонов и пропадают в сизой дымке.
Трескучий мороз на мягких лапах крадется по земле, пробираясь в самые укрытые щелки и замораживая чуть растаявший снег. Искристые звезды на севере холодней и ярче, как и мерцающая Луна. Её дорожка падает на кромку снежного холма, очерчивая бахромчатые края наста, спускаясь ниже, в бесснежную долину, поросшую мхом и лишайниками, которые серебрятся в морозном воздухе.
Волчье время – зима. Волчий путь – север. И лунная дорожка, струясь между деревьев, спешит на север….
На опушке чащобы, возле старого ясеня вожак стаи ненадолго припадает к земле, водя по бархатистой траве чутким носом. Здесь пахнет лесом, здесь горячая земля отдает тепло всем замерзшим и угнетенным.
Луна слепит волчьи глаза, заставляя дух внутри беспокойно скулить. И вот он – протяжный стон (а может вой), сотрясающий ночную тьму. Горький, печальный, страдающий. Золотые глаза впитывают лунное сияние, шерсть искрится серебром….
Прогорклый запах созревшей калины щекочет нос, но стон все громче, звучней, увереннее. Не прощание, не боль, не обида. Просто бремя вожака, которое никто другой не осилит.
На север! И какая разница, что там холод. Серебристая шкура не боится иголок мороза. На север! На север! На север!