РУССКИЙ ЯЗЫК.
Русский язык внедрился в меня ещё в бытность пребывания в материнском лон - уверена в этом из-за контроля, которому денно и нощно подвергаюсь с его стороны. РЯ чётко отслеживает и пресекает все попытки контактов, не пуская в моё сознание никого кроме случайных лазутчиков, и затем благодушно-презрительно взирает с высоты на их жалкие попытки закрепить позиции в виде строительства языковых форпостов. А как только лазутчики, окрылённые и воодушевлённые, возвращаются в свои метрополии, форпосты немедленно сносятся, оставшиеся в них гарнизоны уничтожаются, а мозгу ничего не остаётся, как растерянно бродить по пепелищам, собирая в пластиковые мешки жалкие останки гарнизонных смельчаков исключительно для того, чтобы предать их земле по христианскому обычаю.
Она так и не впустил ко мне двух необходимых, желанных и законных гостей. Абхазцу, неловко переминающемуся с ноги на ногу и теребившему в руках растрёпанные брошюры с абхазской азбукой и гудаутским диалектом, прямо заявил в свойственной ему грубовато–прямолинейной манере:
«Куда прёшь, абориген? Сам-то научись поначалу хоть чему-нибудь»
На робкую попытку возразить, что «Я ей родня, вообще-то», звучит резкий ответ:
»А мне по фигу. Вали отсюда».
С грузином разговор ещё жестче.
«Ты кто такой?».
«Как, кто! Я грузин!».
»А она кто?».
«Абхазка».
»Вот и вали отсюда!».
«А ты сам кто такой?! Абхазец, что ли?».
«Абхазец, абхазец! Не твоё дело! Вали, пока цел!».
Конечно, наибольшее терпение и вежливость проявляются русским языком в отношении заморского гостя, сразу по приезду по старинному обычаю предков, открывшему в незнакомых краях совместное предприятие. Англичанин отличается представительной внешностью, он красиво одет и ездит на иномарке. Возможно поэтому ему удаётся продержаться в гостях какое-то время. Но постепенно вытесняют и его. В основном, при помощи бесконечных придирок со стороны чиновников, бумажной волокиты и откровенного вымогательства дензнаков в иностранной валюте. Надоедает англичанину вся эта возня, и. сплюнув досадно, он уезжает, хотя грозится вернуться. Перед отъездом англичанин хорохорится, и всем своим видом показывает, что попыток своих не оставит, и внедрится обратно при первой же возможности.
И остаёмся мы с русским языком наедине.
Укоризненно смотрю ему в глаза. Он тоже глядит на меня, самодовольно подёргивая театрально приклеенными усами, и демонстрируя всем своим видом справедливость известного выражения про победителей, которых, как известно, не судят!
Обращаю внимание, что он хорош собой. Скуластый, светлый лицом, с раскосыми, доставшимися от степных народов, глазами.
- Расслабься милая. Иди, книжки читай, - ласково произносит он. - Хочешь иностранные? Читай в переводах! Что? Шекспир в подлиннике? Да ты хоть знаешь, как звучит Шекспир в подлиннике? Вот именно - Шеакспиа. Да разве же так можно? И это кого они так обозвали? Великого поэта? Да, басурманы они, что с них возьмёшь. Не горюй, красавица, вот тебе леденец! А про этих забудь!
Затем сначала темнеет лицом и строго сдвигает брови, потом улыбается и в итоге заключает меня в крепкие объятия.
- Ты моя целиком, шепчет он. - И я тебя нежно люблю, холю и лелею, слова тебе лучшие дарю, а ты из них венки вяжешь. М-м-м. Красивые получаются веночки. Хочешь, на продажу выставим? Что? Полно других продавцов? Ну и что! Продавцов много, а ты у меня одна, ничего не бойся, я тебя защищу, если что.
Вот так и успокоил, утихомирил, обезоружил, привязал к себе крепко-крепко. С той поры разлучить нас сможет только смерть, или отъезд сами знаете куда.
Только т-с-с. А то ещё услышит. Не пустит, хотя я и сама не поеду. Да и поздно уже ехать, и здесь дел полно.
Не отпустит ведь!