Антон Соловьев Я люблю тебя, Москва

АНТОН СОЛОВЬЕВ

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МОСКВА

/ РЕКВИЕМ ПО МЕЧТЕ /


…, 5 00

Ада никогда не кончала на работе, да и вообще не очень любила секс. Только что позвонили клиенты, собиравшиеся подъехать через полчаса, значит, ей необходима была дозаправка. Вынюхав две немаленькие дороги с подоконника, Ада уселась на него, закурила сигарету и уставилась в московскую ночь. Кокаин, которым снабжал проститутку ее сутенер Валера, выполнял для нее функции умственной и физической анестезии. Под кайфом она могла отвлечься от мыслей о том, что продает свое тело незнакомым, часто неприятным и грубым мужчинам, и с веселой улыбкой на лице поддерживать беседу в гостиной перед тем, как отправиться с ними в спальню. Многие клиенты любили выпить, и тогда выручало свойство кокаина нейтрализовать любые количества разноградусной выпивки. Проститутка не могла себе позволить захмелеть, алкоголь делал ее слабее и уязвимее с телесной и, что самое главное, моральной стороны. В спальне же ее онемевшее от кокаина тело легче справлялось с физическими нагрузками, которых требовали от Ады действия по выполнению основной задачи жрицы любви — доведению мужчины до оргазма.

Она работала проституткой уже десять лет, начав практически сразу после переезда в Москву. Подруга пригласила ее пожить с ней, живописуя просторы и прелести столицы, а также щедрость местных мужчин, умолчав, впрочем, о том, что занимается проституцией. Когда Ада приехала из провинциального волжского городка на Павелецкий вокзал с двумя небольшими сумками, подруга отвезла ее домой на подержанной иномарке и сказала, что Ада может жить в этой квартире, платя за свою комнату из денег, которые будет получать от клиентов. Ада настолько устала от размеренно-скучной провинциальной жизни, ограниченных мужчин и вечного безденежья, что не долго думала, прежде чем согласиться примерить крылья ночной бабочки. Кроме того, она сильно запала на покровителя подруги, высокого брюнета по имени Анатолий, который стал первым сутенером Ады. С Анатолием у них случилось что-то вроде служебного романа, оба участника которого договорились не вспоминать, будучи вместе, о том, чем каждый из них зарабатывает на жизнь. Поэтому днем они вполне спокойно могли гулять по улицам столицы, держась за руки, целуясь и поедая мороженое на скамейках, а ночью он уже вез ее по залитому огнями городу на встречу с очередным неудачником. Ада искренне считала своих клиентов лузерами, не способными найти женщину, которая дала бы им свою любовь бесплатно, и поэтому сначала относилась к совокуплению с ними как к сексу из жалости. Она перестала так думать после встречи с пьяным бандитом, который, как только уехал Анатолий, позвонил еще двум своим друзьям, и все трое всю оплаченную ночь упражнялись с ее телом, как с тренажером в качалке — грубо, резко, молча и не спрашивая, больно ли железному агрегату. Ада винила во всем Анатолия, считала, что, узнав, что произошло, он должен был не увозить ее зареванное тело без лишнего шума, а дать отпор обидчикам. Однако Анатолий видел все в несколько ином свете и подкрепил свою позицию в этом вопросе несколькими сильными ударами кулака. Через некоторое время после инцидента, за которое они не только перестали общаться как беспечные влюбленные, но и спать друг с другом, Анатолий пропал. Люди говорили разное: что он уехал домой, потому что заболела мать, что он задолжал большую сумму денег и сбежал за границу и, наконец, что его убили за долги. Впрочем, Ада и ее подруга не остались надолго без сутенерской опеки.

После исчезновения Анатолия в жизни Ады произошло три важных события: она сделала аборт, ребенок, судя по всему, был от него, попробовала кокаин и придумала себе это имя, которое для нее самой значило, что жизнь — это ад, и лучше подкупить демонов этого мира, назвавшись знакомым им словом. В это же время Ада стала относиться к проституции как к работе врача, который, выпив обезболивающие сердце пятьдесят граммов, ле-зет внутрь человеческого тела, полного мерзо-стей и зловония. Только в ее случае лезли внутрь тела, попутно обдавая зловонием дыхания и мерзостью слов. Поэтому Аде был необходим кокаин, чтобы, спрятавшись за стеклярусом глаз и снежной вьюгой, притупляющей ощущения, продолжать выполнять тяжелую, не приносящую удо-вольствия работу. Впрочем, Ада была хорошей актрисой и искушенным психологом, поэтому никто из клиентов не мог заподозрить, что за открытой улыбкой, внимательным взглядом и радушным смехом скрывается ненависть, презрение и отвращение ко всему человеческому роду. Она даже научилась профессионально имитировать оргазм, заработав себе этим несколько щедрых постоянных клиентов.

Мысли Ады прервал звонок на мобильный, клиенты спрашивали точный адрес и код домофона. Сообщив им необходимую информацию, Ада зашла в спальню, удостовериться, что все было прибрано после визита последнего клиента, в ванной она поправила макияж и надела свежие трусики, в гостиной достала и поставила на стол фужеры и пепельницы. Через несколько минут раздался звонок домофона. Ада, нажав на кнопку, открыла дверь в подъезд и осталась ждать клиентов у двери.

Вошли трое, которых она поприветствовала по очереди поцелуем в губы, сразу завоевав их расположение. Ада предложила мужчинам снимать обувь и проходить в гостиную и, пока их неловкие пьяные руки развязывали шнурки, внимательно рассмотрела утренних гостей. Первый был типичным топ-менеджером, о чем свидетельствовали дорогая добротная одежда, состоявшая из светлых брюк, голубой рубашки и классических туфель, золотые швейцарские часы, очки с диоптриями в золотой оправе и футляр для КПК на кожаном ремне от Versace. Второй, и это было неожиданно, оказался иностранцем. Она не взялась определить, откуда он приехал и кем был по национальности, но его лицо обладало оттенками той мягкости и интеллигентности, которая присуща всем зарубежным гостям столицы. Впечатление об иностранном происхождении гостя дополнял стандартный костюм туриста — джинсы, кроссовки и футболка, в его случае с надписью «Я люблю тебя, Москва». Третий мужчина, русский, одет был достаточно нейтрально — в джинсы, черную рубашку с длинным рукавом и кожаные ботинки, так что Ада пока решила не навешивать на него ярлык с профессией и статусом. Однако его лицо показалось ей знакомым, и она попробовала вспомнить, где могла видеть гостя раньше.

Разобравшись с обувью, гости в сопровождении хозяйки прошли в гостиную, огляделись по сторонам с уважительным выражением на лицах, изо рта иностранца даже вырвалось тихое «уау». Ада рассчитывала на такую реакцию. Во-первых, в совмещенной с кухней гостиной со сталинскими потолками было просторно и нарядно, во-вторых, она была недавно капитально отремонтирована и напичкана современной техникой, включая дорогой домашний кинотеатр — на случай, если клиент желал смотреть порнографические фильмы до, после, во время или вместо секса. В-третьих, из окна пятого этажа открывался замечательный вид на центральную улицу столицы, полную неоновых вывесок и ксеноновых фар. Чтобы оплачивать такую квартиру, Аде и ее дневным сменщицам полагалось без выходных и перерывов оказывать услуги высочайшего класса и ассортимента, которые недешево стоили. Так, за час своего времени, проведенного в спальне с тремя молодыми людьми, Ада по телефону назначила цену в десять тысяч рублей. Ада вновь повторила сумму, прежде чем сесть в большое кожаное кресло рядом со стеклянным столом и кожаным диваном, на котором расположились гости. «Слушай, Ада, если я все правильно понял, с нас десятка за час, а поболтаем мы сейчас бесплатно?» — уточнил топ-менеджер. «Я была права, уже деньги считать начал, предприниматель хренов», — подумала Ада, улыбаясь и отвечая гостю, что он прав. Тот перевел условия сделки иностранцу, который безропотно достал из неброского бумажника две пятитысячных купюры. Ада убрала деньги в шкатулку на полочке над телевизором, про себя подумав, что этот урод считает чужие деньги.

Ада села в кресло и предложила гостям открыть обещанное по телефону шампанское. Мужчины засуетились, ощущалось, что им немного не по себе и они рады выполнить просьбу хозяйки, чтобы заполнить неловкую паузу. «Новички, — подумала Ада, потом добавила: — Неудачники гребаные. Иностранцу-то ладно, баба может и не дать, а эти русские — вообще стыд, за чужие бабки решили покуролесить». Она взяла у одного из мужчин сигарету, потому что никогда не курила свои, пока не кончались сигареты у гостей, и подняла наполненный бокал. «За знакомство», — предложила она тост, поддержанный мужчинами, все четверо чокнулись и выпили. Ада поставила стакан на стол, прикурила от чужой зажигалки и, выдув дым в потолок, обратилась с милой улыбкой к клиентам. «Мое имя и род занятий вы уже знаете, — сказала она, звонко засмеявшись, — теперь ваша очередь». Ада терпеть не могла роль хозяйки великосветского салона и понимала, что так же, как ее имя является вымышленным, так и имена и истории мужчин будут, скорей всего, ненастоящими, потому что над каждым из клиентов дамокловым мечом висело страшное слово «компромат». Однако нужно было чем-то занять то время, которое было необходимо мужчинам, особенно новичкам, чтобы настроиться на любовную волну и привыкнуть к мысли о предстоящем половом контакте за деньги, а пить молча было к месту только на похоронах. Первым заговорил топ-менеджер, и Ада подумала, что, скорее всего, это он подбил своего апатичного иностранного друга на «рашн экшн» за его бабки и поэтому считает себя вожаком стаи. «Меня зовут Василий, я работаю в органах госбезопасности, так что можешь распорядиться, чтобы камеры и жучки выключили», — сказал он бодрым тоном и один засмеялся своей шутке. «Есть жена и дочь, работает в продажах», — безошибочно определила Ада, сказав, что все уже давно выключили, как только узнали, что он едет сюда, когда прослушивали сотовый телефон. Тут засмеялись все, даже иностранец, его степень знания русского языка для Ады оставалась тайной, потому что за него говорил Василий, которого она продолжала называть «топ-менеджер», не поверив выдуманному имени. «Это наш друг из Америки, Пол, а по-русски Паша, прошу любить и жаловать, особенно любить», — представил он иностранца, на что тот взмахнул рукой и произнес: «Хау ду ю ду?» «Как я делаю? — разозлилась на приветствие Ада. — Я тебе, блин, скоро покажу, как я это делаю». Она перевела взгляд на третьего мужчину, который с расслабленным видом, удобно устроившись на диване, курил сигарету, и его лицо снова показалось ей пугающе знакомым. «Николай, — сказал он. — Просто Николай». Аду ударило током, причем для нее это были не просто слова, однажды она действительно получила разряд, схватившись за провод под напряжением. Она поняла, почему мужчина показался ей знакомым. «Это же Колька, Колька Прыгунов!» — пришла в голову невероятная, но очевидная мысль, и Ада вспомнила хлипкий пирс над рекой и свой первый поцелуй.

Семья Коли приехала в их городок весной, его отец был военным и часто переезжал с места на место с семьей. Коля начал ходить в их школу в последнюю четверть третьего года начальной школы, учился он в параллельном классе, так что она впервые увидела его за неделю до летних каникул, когда мальчишки, невзлюбившие новичка, ногами пинали его, лежащего на земле. Ада, хотя тогда ее, конечно, звали по-другому, растолкала и прогнала мальчишек, помогла Кольке встать и проводила до дома, где познакомилась с его родителями. Через неделю занятия кончились, а Коля и Ада стали неразлучными друзьями. Они провели вместе практически каждый день летних каникул, гуляя, купаясь в речке, охотясь за бабочками и собирая ягоды. Они облазили все уголки старого цементного завода, который давно пришел в упадок и был заброшен, дети играли в его стенах в шпионов, бандитов и героев фильмов с Сильвестром Сталлоне. Коля и Ада по очереди ходили друг к другу в гости и убивали тягучее летнее время, рисуя в тетрадках и смотря телевизор. Однажды, сидя вечером у реки на деревянном пирсе, Коля достал сворованные у отца сигареты и предложил одну Аде. С заговорщическим видом дети прикурили от одной спички, чуть не погасшей на ветру, вдохнули дым, закашлялись и синхронно выкинули сигареты в воду. Какое-то мгновение они посидели молча, а потом Коля, словно такой взрослый поступок, как курение, придал ему храбрости, наклонился и поцеловал Аду. Это был ее первый поцелуй, и, как выяснилось, его тоже. До конца лета они продолжали заниматься той же счастливой детской ерундой, что и раньше, но теперь уже не в качестве друзей, а в каком-то новом, им самим непонятном, но очень волнующем.

За два дня до начала нового учебного года Коля сказал Аде, что его отца переводят и они всей семьей уезжают из города, но обещал писать, навещать каждое лето, а потом забрать ее отсюда. Ада плакала, когда он сказал ей это; ревела, когда бежала за машиной, сквозь заднее стекло которой на нее смотрело заплаканное Колино лицо; рыдала, когда вспоминала его несколько месяцев после отъезда. Коля поначалу писал, она получила три или четыре письма со штемпелями разных советских городов. В каждом письме он рассказывал о своей новой жизни, о проблемах со сверстниками в школе, и неизменно заканчивал словами о том, что они будут вместе, ему только нужно подрасти и стать самостоятельным. Ада отвечала на письма, обливая тетрадные листы слезами, писала о том, как ей его не хватает и что она хочет убежать из дома к нему. На ее последнее письмо Коля не ответил. Она написала еще раз, но вновь не дождалась ответа. Со временем она забыла про Колю, который, двадцать лет спустя, сидел перед ней на диване и курил сигарету.

Ада молчала, мысли отказывались приходить в порядок. Под предлогом того, что ей нужно немного подготовиться, она направилась в ванную, призвав гостей не церемониться с шампанским, за которым последует гораздо более изысканное лакомство. Под одобрительное улюлюканье мужчин Ада заперлась в ванной и достала пакетик с кокаином. Ей срочно нужно было его отупляющее и успокаивающее действие, чтобы, выйдя из ванной, забыть о том, что это Коля из ее детства, а не очередной ублюдочный клиент. Вынюхав большую дорогу и приведя в порядок лицо, Ада вышла из ванной к гостям с тремя цветными полотенцами и предложила им немного освежиться, прежде чем они придут в будуар. Она очень надеялась, что Коля откажется, скажет, что подождет друзей в гостиной, но он, все так же третьим по очереди, взял у нее полотенце и встал у двери в ванную. Ада развернулась и пошла в спальню, проходя мимо Коли, она заглянула ему в глаза, и его лицо начало меняться. «Узнал!» — в ужасе подумала проститутка, но тут Коля звонко шлепнул ее по попке, скорчив рожу, и его лицо приняло обычное пьяно-довольное выражение. Ада прошла в спальню, расставила свечи, зажгла их и включила один из дисков с утомительно-одинаковой танцевальной попсой, которые продают во всех гламурных московских клубах, запечатанные в бумажные обложки с кучей золота и обнаженных красавиц. Пока она готовила ложе, в мозгу, нервные импульсы которого не до конца были отключены кокаином, лихорадочно проносились мысли. «Как же так, что же делать, может, отказаться, сказать, что вдруг начались месячные? Нельзя, клиенты хоть и приличные, но взбунтуются, у них уже ого-го дымится, а тут такой облом, да и Валера меня убьет», — думала Ада. Не найдя достойного выхода из положения, она прилегла на кровать в сексуальной позе и стала ждать мужчин.

Нерешительно, словно школьники на прием к хирургу, клиенты вошли в комнату. Все трое были в полотенцах, у иностранца под ним отчетливо виднелась эрекция. Они столпились у кровати и смотрели на Аду, ожидая сигнала к атаке, словно вместе с одеждой сняли с себя фальшивые личины мачо. Она заговорила, спокойно и немного властно, чтобы дать понять, что она хрупкий инструмент, который может перестать играть, если с ним неправильно обращаться. «Значит, мальчики, если я правильно понимаю, то мы играем трое на одного? — спросила Ада, и мужчины согласно закивали. — Тогда есть правила, которых вы должны придерживаться, чтобы максимально приятно провести время. Правило первое: не стойте в сторонке, а то час пройдет, а я все еще не смогу похвастаться тем, что довела вас до экстаза. У меня есть киска, ротик и ручки, так что все могут быть при деле одновременно. Правило второе: шутки в сторону. Сейчас мы будем заниматься отвязным групповым сексом, а не пялиться на порнофильмы, поэтому никаких смешков, глупых комментариев и прочих неуместных проявлений эмоций. Как только я слышу смех, я прекращаю шоу и указываю вам на дверь. Если вам все понятно, то давайте начнем. Мальчики, отдерите меня так, чтобы я забыла свое имя!»

Происшедшее дальше не стоит того, чтобы описывать его в деталях, скажем только, что сначала иностранец, а потом топ-менеджер достигли желаемого результата, причем последний сопроводил оргазм громкими криками, смысл которых проститутка уловить не смогла — то ли он кричал «Ада», то ли «О, да». Оба встали у трюмо, на котором стояли свечи, видимо еще не решив, хотят ли они понаблюдать за действиями своего друга или удалиться в ванную смывать любовный пот. Случай решил за них — каким-то образом полотенце топ-менеджера загорелось от свечки на трюмо, и оба клиента с хохотом побежали тушить ткань в ванную, оставив в спальне Аду, Колю и противный запах горелой тряпки. Ада продолжила делать Коле минет, как вдруг он прикосновением попросил ее остановиться и пальцем поманил поближе к себе, желая что-то сказать ей на ушко. Ада похолодела от предчувствия страшного вопроса: «А это, случайно, не ты..?», но Коля спросил следующее: «Как ты относишься к анальному сексу? Понимаешь, я по-другому не кончу». Ада профессионально улыбнулась и ответила, что вообще-то никогда не пробовала такой вид секса, но ради хорошего клиента готова сделать исключение. Проститутка легла на спину, чтобы максимально сократить амплитуду фрикций, и позволила Коле войти в нее. После нескольких неуверенных движений, во время которых Ада сжимала зубы от унижения и размеров Колиного члена, в комнату вернулись два уходивших друга. Ада почувствовала, что сейчас расплачется, если не прекратит этот спектакль, поэтому, якобы случайно, взглянула на настенные часы, сделала круглые глаза и выползла из-под Коли. «Мальчики, я бы могла еще часами с вами тут кувыркаться, мне давно не было так хорошо, но время подошло к концу, а меня будут проверять, ну вы же понимаете». Два финишировавших спортсмена согласно закивали, а сошедший раньше времени с дистанции Коля, недовольно крякнув, поплелся в ванную.

Через десять минут вся компания стояла около дверей, прощаясь с хозяйкой. Выходили они в том же порядке, что заходили. Ада поцеловала в губы топ-менеджера, потом иностранца, целуя Колю, она приблизилась губами к его уху и прошептала: «Ты мне больше всех понравился, сладкий. Приходи ко мне еще, один. Я буду ждать». Коля внимательно посмотрел на нее, сказал: «Я завтра уезжаю из Москвы домой, но я был рад тебя снова увидеть, Оксана», — и вышел из квартиры. Девушка закрыла за гостями дверь, села в прихожей на пол и впервые за последние семь лет заплакала.


Смоленский бульвар, 6 00

Сергей купил билет на одну поездку, прошел через турникет и направился к лестнице. В его голове играла последняя песня, услышанная в ночном клубе, из которого он вышел пятнадцать минут назад. Назойливый мотив хита «Я люблю тебя, Москва» плотно засел в немного затуманенной алкоголем и отсутствием сна голове. «Moscow never sleeps», — раз за разом напевал про себя Сергей и мысленно соглашался с этими словами. Это была одна из причин, по которым он любил Москву, в которой родился и надеялся умереть в конце жизненного пути. Еще он любил Москву за музеи и парки, памятники и церкви, величавые бульвары и улочки с уютными названиями. Он любил Москву за то, что она столица России и убеждает любого гостя из другой страны, что он попал в процветающее государство с потенциалом для мирового лидерства. Он любил ее за то, что в ней жили вежливые и обходительные, приветливые и улыбчивые, интересные и привлекательные люди. Он любил ее за то, что она давала современному человеку огромные возможности выбора жизненного пути от образования и карьеры до культурных ценностей и стиля одежды.

Он не любил Москву за то, что на смену дремотным кварталам с исторической застройкой приходят безликие колоссы из стекла и бетона, закрывающие небо. Он не любил парковки и торговые центры, в жертву которым приносились зеленые рощи и старые здания. Его пугали спальные районы, в которых ветры всепроникающего Урбана свистят внутри бетонных колодцев и взгляду открываются только новые стройки и дымящие электростанции. Он не любил метро и съеживался, каждый раз вливаясь в пестрый поток пассажиров, чуть не падал в обморок, переминаясь с ноги на ногу в «пингвинятнике» перед эскалатором. Ему не нравилось, что Москва возвышается над остальной Россией, как летающий остров в небе, на который, регулярно срываясь, по веревкам карабкаются люди. Ему было страшно оттого, что большинство этих красивых и успешных столичных жителей живут ради самих себя и цифр на банковском счете, за их улыбками скрываются душевная пустота и оценка полезности собеседника для достижения личных целей. Он не любил москвичей за то, что главным в их жизни стало стремление сделать карьеру, совмещая огромные амбиции с исконно русским желанием валяться на печи. Ему было грустно оттого, что в городе с таким количеством информации и возможностей для собственного развития большинство выбирает формулу «sex, drugs, rock-n-roll» вместо «per aspera ad astra». Он не любил гламур, ставший неписаным кодексом чести для тех, кто добился в этой жизни успеха, и тех, кто хотел на них походить. Однако он готов был все простить Москве, потому что в ней жили самые красивые девушки планеты.
Здесь можно было встретить длинноногих, голубоглазых, светловолосых русских женщин разной степени красоты: от смазливых куколок до грациозных богинь. Ему нравились девушки с кавказской кровью, которых он называл мулатками, их черные как смоль волосы, бездонные, как пропасть в горах, глаза и величественно-гордые носы. Он всегда поражался красоте некоторых азиаток, их манящим щелкам глаз и плоским лицам, напоминающим древние маски. Здесь даже можно было встретить негритянок, которые могли поспорить красотой и формами с девушками из клипов американских рэпперов, их объемные и упругие ягодицы, прыгающие при ходьбе, заставляли его долго смотреть им вслед, мысленно открыв рот. Он не был педофилом, но ловил себя на том, что заглядывается на маленьких девочек, идущих из школы или едущих в метро с гримом для бальных танцев, в которых он видел задатки будущей ошеломительной красоты. Ему нравились девчушки, одетые в черно-розовые цвета «эмо» и увешанные значками, их прикрытые челкой, густо подведенные черным глаза сияли по-детски искренним, неприкрытым задором и осознанием того, что детство кончилось и впереди огромная взрослая жизнь. Он очень любил тургеневских барышень, подолгу читающих книги, заложенные веткой сирени, на скамейках в лучах весеннего солнца, которые время от времени поднимали глаза на идущих мимо людей в целях сравнения их с дамами и кавалерами золотого века русской словесности. Ему нравились бойкие студентки с огромными сумками, набитыми всякой ерундой, шумно жующие гамбургеры в «Макдональдсе», заливаясь время от времени задорным смехом. Он уважал представительниц субкультур за соблюдение дресс-кода и всегда улыбался обладательницам немытых дредов, бейсболок прямым козырьком назад, проколотых носов и зеленых ирокезов. Он симпатизировал одетым в деловые костюмы женщинам, нервно курящим тонкие сигареты за рулем взятых в кредит автомобилей, их умению красить губы, болтать по телефону и вести машину одновременно. Он благоговел перед небесными созданиями под два метра ростом вместе с каблуками, выныривающими с водительского или пассажирского сиденья дорогого автомобиля, устремляясь в темные недра дорогих ресторанов. Он робел перед идеальной красоты женщинами за тридцать, увешанными бриллиантами, которых отличали отсутствие морщин, торчком стоящая грудь и мудрые, немного развратные глаза за стеклами дорогих очков. Сергей, наверное, был поэтом, потому что в его сердце жила любовь ко всем представительницам женского пола Москвы.

Проблема заключалась в том, что любить всех — это прекрасно, но ему очень хотелось полюбить кого-то конкретно. Сергей от природы был застенчив и с детства не умел знакомиться и общаться с девушками. Когда он был маленький и учился в школе, то постоянно влюблялся то в одну, то в другую одноклассницу и подолгу, сидя на задней парте, смотрел на нее, рисуя в тетрадке сердечки и стрелочки рядом с именем очередной пассии. Если судьба в виде учительницы предоставляла ему счастливый шанс сесть рядом с объектом любви на время урока по причине написания контрольной работы по вариантам, то Сергей неизменно получал двойки, потому что сидел весь урок как на иголках, сосредоточившись вместо задач на коленях и локтях дамы сердца. Учебные годы шли, а привычка рассматривать девушек издалека осталась. На школьных дискотеках в старших классах в то время, как под воздействием алкоголя одни подростки танцевали медленные танцы, а другие занимались легким петтингом под покровом темноты, Сергей стоял поодаль и пожирал глазами девчонок, скучающих на стульях. Он панически боялся слова «нет» в ответ на приглашение потанцевать и сопровождающий ответ смех девушки и ее подруг, грозящий перерасти в перешептывание и хихиканье при виде Сергея на следующий день. Девочки чувствовали смущение Сергея и сами его никогда не приглашали. Так он проучился семь лет в школе, ни разу не потанцевав с девушкой, уроки ритмики в начальных классах были не в счет.

Сейчас Сергей учился на втором курсе в Плехановке и общался только с самыми отпетыми заучками своей параллели по двум причинам: во-первых, им импонировало его внимание, за которое они платили возможностью списать или ничего не делать в группе, выполняющей задание учителя, во-вторых, они не привлекали его физически. Впрочем, все общение с отличницами сводилось к обсуждению недостатков того или иного учителя или объяснению теории стоимости Адама Смита. В Плехановке училось очень много симпатичных девушек, и у Сергея разбегались глаза, когда во время большой перемены он курил в сторонке от всех, включив в ipod’е мрачный психоделический транс. Сергея привлекала эта музыка своим парадоксальным сочетанием звуковой гармонии и ритмической какофонии, хотя, как говорила его мама, «от этой музыки хочется выпрыгнуть из окна». Выпрыгивать из окна Сергею не хотелось, он очень любил жизнь, но в ней не хватало любви.
Вот и в ночной клуб вчера он пришел в ее поисках. У одной из заучек группы был день рождения, и девочки позвали Сергея с собой в популярный ночной клуб. В программе вечера были текила, кальян и дискотека. Сергей поначалу отнекивался, потому что знал, что не сможет нормально расслабиться и потанцевать под песни со словами «Летящей походкой ты вышла из мая» и прочие разухабистые шлягеры в современных обработках. Однако заняться воскресным вечером ему было особо нечем, кроме блуждания по Интернету, а в понедельник пары начинались после обеда, поэтому он согласился, достал из шкафа свою самую цивильную рубашку, погладил брюки и почистил туфли. Кроме того, ему не терпелось опробовать свои новые знания.

Некоторое время назад Сергей стал замечать в Интернете и на афишах, расклеенных по городу, слово «пикап». Как правило, афиши были украшены изображением пышногрудой блондинки с внешностью порнозвезды и фразой типа: «тот, кто имеет успех у женщин, имеет успех во всем». Сергей был в меру амбициозен и хотел добиться успеха во всем, в том числе и у женщин, поэтому он спросил у «гугла», что такое пикап. Русский вариант «википедии» ответил ему, что пика;п (англ. pick up — разг. подцепить) — это знакомство с целью соблазнения. Сергей был не против ни знакомства, ни тем более соблазнения, потому что все еще не расстался с невинностью, поэтому решил углубиться в вопрос. В результате нескольких месяцев, проведенных на различных сайтах, где пикап-гуру делились секретами с чайниками, он понял, как «якорить» и «рвать шаблоны», знал 143 ласковых обращения к девушке и принципы построения комплимента, выучил наизусть несколько историй для обольщения, помнил правила игры «Фруктовый сад» и почти понял, как ему казалось, что такое «калибровка субмодальностей». Было самое время применить на деле набор отмычек для проникновения в сердце и трусики прекрасных дам. Существовала только одна проблема, о решении которой сайт умалчивал: как преодолеть стеснение при первоначальном приближении к объекту НЛП-атаки. Правило трех секунд с сайта «Lover.ru» гласило: «Как только вы заметили симпатичную девушку, в вашем распоряжении есть три секунды, чтобы заставить себя подойти к ней. Если вы будете пребывать в нерешительности, забудьте о ней. Оставьте ее навсегда в прошлом и ищите другую». За три секунды Сергей даже не успевал восстановить дыхание, сердцебиение и нормальную температуру тела, не говоря уже о том, чтобы сделать шаги на глиняных ногах и напрячь голосовые связки. Понимая, что никто, кроме него самого, не поможет ему справиться с этой проблемой, ведь поход к психоаналитику он, как любой русский, воспринимал как первый шаг к Белым столбам, Сергей решил рискнуть. «Попытка не пытка!» — бодро сказал он себе, но тут же подумал, что в его случае пытка была бы предпочтительнее.

Сергей пришел в клуб к назначенному времени с небольшим букетом цветов, от души поздравил именинницу, которая, несмотря на непривлекательную для Сергея внешность, отличалась крайне добрым нравом и хорошим чувством юмора. Текилы он выпил совсем немного, потому что пить, как и знакомиться с девушками, в школе не научился, от кальяна тоже отказался и сидел, рассеянно слушая болтовню одногруппниц и одногруппников, которые не считали заучек непривлекательными и состояли с ними в романтических отношениях. Каждый раз, когда в поле его зрения попадали симпатичные, красивые и сногсшибательно прекрасные девушки, Сергей мысленно считал до трех и оставался сидеть на месте. Его заставила встать только необходимость пойти в туалет, и он решил, что на обратном пути задержится около бара и поглазеет на танцпол, куря сигарету. Как только он вышел из тишины уборной обратно в царство громкого звука и мигающего света, к нему подошли две очень красивые, хорошо одетые блондинки, явно навеселе, о чем свидетельствовала их нетвердая походка. В степени их алкогольного опьянения Сергей убедился, когда одна из блондинок сказала ему заплетающимся языком: «Привет, красавчик! Я Катя, а это Вера, а тебя как зовут?» Сергей выдавил свое имя, а девочки почему-то засмеялись, впрочем, они были настолько пьяны, что могли смеяться просто так. «Пойдем к бару, выпьем чего-нибудь, поболтаем», — предложила Вера. Сергей не мог поверить своей удаче: две красавицы сами предложили ему общение, да к тому же были пьяны, что, несомненно, являлось козырем в руках пикапера. Сергей не думал, что все окажется так просто, и ему вторила проснувшаяся самооценка. «Конечно! Я же очень даже ничего, — думал Сергей. — Хорошо одет, мама эти вещи привезла из Милана. Плюс во мне есть что-то брутальное, наверное, это из-за одной восьмой татарской крови. Девушки любят смуглых и черноглазых». Вместе с новыми знакомыми Сергей проследовал к бару, перед которым в три ряда стоял народ. Девушки предложили, чтобы он взял им по «лонг-айленду», пока они постоят в проходе, и Сергей стал послушно пробиваться к взмыленным барменам. Решив, что не пить самому будет неприлично, он заказал два коктейля и рюмку текилы, чтобы не смешивать напитки. Услышав от бармена стоимость заказа, Сергей вздрогнул, цены в баре не просто кусались, а отрывали целые куски мяса зубами. Большую часть тех денег, которые взял, он отдал в качестве взноса за подарок имениннице и выпивать за пределами накрытого стола не собирался, однако напитки были уже налиты, бармен выжидающе смотрел на него, а сзади ждали две очаровательные жертвы начинающего пикапера. Расплачиваясь с барменом, Сергей понял, что на такси до дома денег уже не хватит. Занимать у одногруппников было стыдно, и он понял, что застрял в клубе до утра, пока не откроется метро. Впрочем, об этом думать было рано, сейчас его ждали Катя и Вера. Сергей осторожно выбрался из давки, не расплескав напитки, и вручил стаканы с коктейлями девушкам. «За знакомство», — выпалил он первый попавшийся тост, они чокнулись и выпили. Девушки хором сказали «спасибо», каждая чмокнула Сергея в щеку, и они отправились со стаканами в руках в сторону танцпола, поддерживая друг друга и смеясь. Такого удара судьбы Сергей не ожидал, он понял, что столкнулся с теми, кого называют «динамо», и после лобового столкновения с локомотивом автомобиль его рассудка не подлежал восстановлению, можно было смело продавать на запчасти. Толпа людей оттеснила Сергея в темный угол, где он закурил сигарету и молча стал смотреть на толпу. Докурив, он поискал глазами пепельницу, не найдя, бросил бычок на пол, затушил ногой, поднял глаза и увидел ее.

В нескольких метрах от него танцевала стройная невысокая армянка с длинными вьющимися волосами. Она была одета попроще других посетительниц клуба, в джинсы, балетки и футболку с коротким рукавом. На ней не было украшений, кроме скромного серебряного кольца, и так же скромно она танцевала, скорее, переминалась с ноги на ногу. Она повернулась и посмотрела на Сергея большими темными глазами, улыбнулась ему и снова отвернулась в сторону диск-жокея, продолжая покачиваться в ритме музыки. Сергей стоял как вкопанный, в голове на бешеной скорости пролетали мысли. «Какая красивая! И естественная, накрашена не вызывающе, ногти свои, а какие волосы! И одета нормально, а не в эти желтые шелковые платья с поясами, щеголять в которых этим летом посчитала своим долгом добрая половина москвичек», — размышлял Сергей. Мысленно он отсчитал три секунды, понял, что паровоз ушел, но продолжал думать о девушке. Ему всегда хотелось познакомиться с такой «мулаткой», он считал, что смесь русской и кавказской крови наделяет ее обладательницу экзотической красотой, страстным южным темпераментом вкупе с широкой и благородной русской душой. Однако каждый раз, ко-гда он представлял себе, как встречается с такой девушкой, сцены любовной идиллии заслоняли фотокарточки ее братьев, бородачей в остроносых туфлях, спортивных штанах и кожаных плащах, под которыми скрывались пулеметные ленты и гранаты. Или сознание открывало ему картину того, как отец девушки одним движением широкого кавказского клинка перерезает горло барану, пока дородная мать с усами, больше, чем у Леонида Якубовича, точит нож для разделки мяса. В общем, в голове у Сергея засел стереотип об опасности кавказских девушек, которых семья держит, как принцесс в высоких башнях, падать с которых, по меньшей мере, опасно для здоровья рыцаря.

Сергей вернулся за столик одногруппников, за которым оставалось несколько человек — девочки и мальчики, тратящие большую часть времени на учебу, а не пьянство, после второй бутылки текилы изрядно захмелели и засобирались домой, чтобы отоспаться перед парами. Сергей последний раз выпил с именинницей и пожелал всем спокойной ночи. На вопрос, что он будет делать, сказал, что еще немного потусуется и поедет домой. На часах было три ночи, значит, до открытия метро предстояло убить еще два с половиной часа в клубе. Сергей стал бесцельно бродить по заведению, рассматривая людей, пока те не смотрели в его сторону, он хотел найти Катю и Веру и все-таки попробовать с ними поговорить, но их нигде не было видно. Зайдя в темный чиллаут, он увидел на диване у противоположной стены свою «мулатку», одиноко сидящую с сигаретой в одной руке и сотовым телефоном в другой. Сергей снова отсчитал три секунды, потом решил, что джентльмен ни в коем случае не должен мешать даме заниматься личными делами, поэтому сел на диван напротив и тоже достал телефон. Девушка подняла глаза на Сергея, кажется, узнала его и улыбнулась. Сергей улыбнулся в ответ и тут же начал лихорадочно нажимать на кнопки телефона, имитируя крайнюю занятость. На самом деле никаких срочных дел к телефону у него не было, звонить кому-либо было поздно, новых сообщений не поступало, а играть в игрушки в ночном клубе Сергею казалось глупо. Вместо этого он занялся тем, что набирал произвольные комбинации номеров, нажимал на кнопку с красной трубкой и начинал сначала. Каждый раз, наклоняясь сбросить пепел, он бросал взгляд на девушку, которая убрала свой телефон и просто сидела, куря сигарету. Сердце Сергея часто билось, трусливый ангел на левом плече вновь твердил про дурацкие секунды, правила и шариат, а бойкий дьявол на правом шептал в ухо, что такими темпами Сергей точно помрет одиноким девственником, а поэтому лучше сейчас же пойти и броситься с моста, чтобы не влачить такое жалкое существование. Девушка докурила сигарету, затушила ее в пепельнице, встала и пошла к выходу. Когда она проходила мимо, Сергей поднял глаза, за что был снова награжден прекрасной улыбкой блестящих губ и внимательным взглядом карих глаз. Он ответил натянутой гримасой и быстро нажал на красную трубку, чтобы девушка не увидела, какой ерундой он занимался эти пять минут. В чиллауте остался запах ее духов, Сергей узнал аромат «Very Irresistible» от Givenchy, такими же пользовалась его мама.

Через пять минут Сергей вышел из чиллаута и пошел в сторону танцпола. До ухода оставалось полтора часа, во время которых Сергей решил стать немой тенью прекрасной незнакомки. «Ну что я ей скажу? — горько думал он. — Привет, меня зовут Сергей, не хочешь прокатиться со мной на метро?» Он нашел ее стоящей неподалеку от ди-джейки с бокалом в руке. «Мне даже не на что ее угостить», — пришла в голову невеселая мысль. Поэтому он просто стоял, отбивая правой ногой ритм, время от времени закуривая сигарету. Через некоторое время девушка допила напиток и по пути к бару прошла мимо Сергея. В глаза ударил резкий луч стробоскопа, из-за которого ему показалось, что девушка подмигнула, его снова окутал шлейф ее аромата, от которого заколотило в висках. Сергей остался стоять на месте, равнодушно глядя туда, где она только что стояла. Через некоторое время девушка вернулась, бросила взгляд в сторону Сергея, от которого он спешно потупил глаза и отошел немного в тень, чтобы смотреть на нее, не будучи уличенным в вуайеризме. Прошло некоторое время, и Сергей взглянул на часы, чтобы увидеть, что уже половина шестого, а значит, через пятнадцать минут можно идти в сторону метро. Когда он поднял глаза, девушки уже не было. Мысленно решив, что если он увидит ее еще раз, то хотя бы скажет «привет», он побродил по клубу в поисках, но она исчезла. Сергей прошел в гардероб, получил свой плащ и вышел из клуба. Освещаемый фарами редких автомобилей, он бодрым шагом прошел по пустынным улицам, не встретив по пути ни одного прохожего, и вошел в двери станции метро «Смоленская» Филевской линии.
Сергей решил, что нужно сменить пластинку, и мысленно запел: «А я иду, шагаю по Москве». Он любил эту станцию. Во-первых, на ней редко было много народу, а во-вторых, проезжая в сторону дома, он всегда с удовольствием смотрел на открывавшийся из окна проходящего по мосту поезда вид на Москву-реку. Напевая про себя, он спустился по лестнице и увидел на расстоянии десятка метров от себя ту самую девушку из клуба, стоявшую к нему спиной. Сердце застучало, как африканский барабан в джунглях, и Сергей поспешил спрятаться за колонну. «Черт побери, сейчас подумает, что я ее преследую, может, даже начнет звать милицию», — переживал Сергей. Он не решался выглянуть из своего укрытия, чтобы не быть замеченным, и ждал поезд под грохот собственного сердца. Когда подошел состав, Сергей проскользнул в открывшиеся двери пустого вагона и рухнул на сиденье. К своему ужасу, он увидел, что с дальней стороны вагона в него заходит таинственная незнакомка. «Кто кого еще преследует», — подумалось ему. Двери захлопнулись, и девушка увидела Сергея. Какое-то время она простояла не двигаясь,  а потом направилась к нему по вагону, села напротив и с улыбкой сказала бархатным низким голосом: «Привет, меня зовут Аня. А тебя?» Поезд набрал скорость и скрылся в туннеле.


Большая Ордынка, 7 00

Я проснулся от собственного чиха и моментально понял, что все еще пьян. Не открывая глаз, засунул руку в правый карман, нашарил пачку сигарет и зажигалку. Прикурил, на секунду приподняв веко. Я не знал, сколько времени, но было уже чертовски светло, и я боялся, что, открыв глаза, разбужу дремавшее похмелье, которое вкупе с не выветрившимся до сих пор опьянением сделает мою жизнь адом. Я подумал, что моя жизнь и так ад, раз сегодня нужно идти на работу. Это значит, что выходные кончились, а мне предстоят пять кругодней в душном офисе, в котором сэкономили на кондиционере, и опостылевшие рожи коллег, включая придурка соседа справа с его бабой с «одноклассников». По привычке я начал вспоминать, что было вчера ночью и почему в столь ранний час я сижу где-то на улице. На это указывал теплый ветерок, обдувающий лицо, ничем не заслоняемое солнце, шум какой-то метлы и проезжающие мимо машины. Надо вспомнить вчерашний вечер и подготовиться к тому, чтобы посмотреть миру в его свежее утреннее лицо. Итак, мы отправляемся назад в воскресный вечер.

Ночь, улица, DJ Фонарь, дискотека. День рождения или еще какой-то праздник чувака, которого я практически не знал. У меня не было подарка, но я крепко обнял его при входе, пожал руку и поздравил, сам не зная с чем, после чего прошел внутрь, не заплатив за вход, и направился прямиком к бару. Куртку я снимать не стал, потому что однажды имел несчастье пьяным выйти из заведения без верхней одежды, а вернувшись на следующий день за своим кожаным пиджаком от Армани, благополучно узнать от гардеробщика, что никто такого здесь не видел и ничего о таком не слышал. Мне было дико жаль пиджак, но я даже не могу описать, насколько мне было жаль своих ключей от квартиры, бумажника, паспорта, сотового телефона и маленького, нет, черт побери, большого пластикового пакетика. Дальше последовала череда разговоров с людьми, которые не сильно запомнились, но были полны позитива, эмоций и дружеских похлопываний. Впрочем, такие разговоры можно и не запоминать. Что стоило помнить, так это количество выпитых рюмок водки и частоту их заказа. Я с ужасом вспомнил финальный темп, когда находишься в таком состоянии, что думаешь: «Вот он я! Твердо стою на ногах, продолжаю вести светскую беседу и, если надо, постою за себя. Я умею пить, поэтому выпью еще. Бармен, два по пятьдесят с лимоном».
Следующее воспоминание выводит меня за пределы клуба, на крыльце которого стояли молодые ребята. Я человек не старый, но передо мной были безусые юнцы. Я попросил у одного из них сигарету, видимо хотел подраться, потому что сигареты у меня были. Парень робко сказал, что у него нет сигарет, остальные поспешно замотали головой. Я сжал кулак и взглянул в глаза парня. На его испуганном прыщавом лице застыло выражение первобытного страха, с которым, наверное, пещерный человек смотрел на мамонта, а современный смотрел бы на снежного человека. Кулак разжался, но просто так уходить было нельзя. Я вырвал из его рук пластиковую бутылку негазированной воды, буркнув: «Дай попить», опрокинул ее содержимое в рот и выкинул через левое плечо.

Меня моментально окутало прозрачной искрящейся ватой, мне казалось, я даже мог потрогать блестки рукой. Вата понесла меня в противоположную от ребят сторону, сначала спиной, потом развернув по направлению движения. Я хотел закричать, вернуться и разорвать молодежь на части, но в мозгу крутилась одна единственная фраза: «Да вы знаете, кто я такой?!» Меня вынесло на пустую улицу, и я поплыл по ней вниз, повторяя, как мантру, эти слова. Через вату можно было видеть, правда не очень отчетливо, но некоторые, близко приближавшиеся к глазам предметы я запомнил. Тротуар я рассмотрел особенно отчетливо, также по пути следования мне попались дерево, на которое я хотел залезть, закрытая станция метро, от которой повеяло ужасом, и темное пятно, пролетевшее мимо меня на большой скорости. После этого вата стала непрозрачной. Значит, можно сказать, что я ни хрена не помню. Стоп... Я вспомнил девушку.
Следующее мое воспоминание отличается статичностью. Плывя в мутном потоке, я ухватился за спасительную доску и сидел на ней, свесив в вату ноги. Я подумал, что неплохо было бы позвонить спасателям, чтобы меня поскорее забрали, достал свой 8800, но не смог разглядеть ни одного символа на дисплее. Убрав телефон в левый карман, я достал из правого сигареты и зажигалку. «Федор» гас на ветру и мешал мне отравлять свое здоровье. Вдруг каким-то шестым чувством я осознал, что рядом со мной кто-то есть! Посмотрев налево, я увидел размытое пятно, очертаниями напоминающее изящную фигуру сидящей женщины. Я спросил, не даст ли она мне прикурить, кажется, она сказала «нет». С четырнадцатой попытки зажигалка заработала, я жадно затянулся, хотя не почувствовал никакого вкуса, и предложил даме сигарету. Кажется, она снова сказала «нет». Я попытался объяснить ей, что попал в беду, со мной случилось стихийное бедствие и мне нужна была помощь. Не желая, чтобы она думала, что я жалкий хлюпик, я решил рассказать ей немного о себе, регулярно повторяя: «Да ты знаешь, кто я такой?» Девушка не перебивала, молча слушала и не издавала дурацкого мычания, не кивала головой и не говорила «да» после каждой законченной мысли. Этим она мне сразу понравилась, и я позволил себе приобнять ее. Я попросил незнакомку рассказать о себе и, кажется, снова услышал «нет». Я не могу вспомнить, чтобы она называла свое имя, честно говоря, я вообще не помню ни единого ее слова, кроме «нет», в котором тоже не очень уверен. Я пытался рассмотреть ее, но пятно не хотело принимать человеческие формы, и я отчаялся. Усталость взяла свое, я положил голову новой знакомой на плечо, после чего картинка закрылась, как диафрагма фотоаппарата.

«Черт побери, я уснул у нее на плече! А что, если она меня обчистила? Она видела, какой у меня телефон», — судорожно засоображал я. Рука инстинктивно схватилась за левый карман, глаза открылись, и в них ударил солнечный свет. Щурясь, я повернул голову налево и понял, что сижу на памятнике Анне Ахматовой на Большой Ордынке.


Офисное здание …, 9 00

Денис чувствовал, как из груди выпрыгивает сердце. Оно стучало так сильно, что казалось, этот звук слышен всем сидевшим рядом коллегам, занятым своими обычными утренними делами — кто-то смотрел отчет о прошедших вчера футбольных матчах, кто-то красил губы, кто-то просто сидел, не мигая глядя в экран монитора, пытаясь убить еще немного времени до того, как начать работать. Сосед справа, как обычно погулявший на славу с вечера пятницы до вечера воскресенья, источал кисловато-зловонный запах понедельничного похмелья, пытался скрыть его, держа дрожащие руки перед красным опухшим лицом, и постоянно повторял себе под нос: «Ах, мать ее!» Соседка слева, типичная стерва карьеристка, так остервенело мешала ложкой сахар в чашке с надписью «Ни единого разрыва», будто пыталась вызвать в ней маленький шторм. В офисе начиналась очередная трудовая неделя.
Денис сделал музыку в наушниках погромче, чтобы заглушить в собственных ушах стук сердца, и снова взглянул на экран, на третью сверху фотографию под надписью «Друзья на сайте сейчас». С фотографии ему улыбалась Лена, его первая любовь.

Они вместе учились в школе, она была на год младше, и, хотя проучилась с ним в одном здании девять лет, он впервые увидел ее зимой своего последнего учебного года. У Дениса и его друзей, впервые открывших для себя в 11-м классе прелести курения травки, была привычка — они собирались в уютном, спрятанном от посторонних взглядов закутке за школой, курили папиросы, потом сигареты, потом снова папиросы и снова сигареты, пока не заканчивались папиросы. Тогда они просто курили сигареты, грызли семечки, плевались, рисовали на стенах маркерами, ругались матом через каждое третье слово, громко смеялись, травили анекдоты и понтовались. Кто-то рассказывал о наркотиках, которые успел попробовать, обильно приправляя речь словечками, подслушанными у дворовых наркоманов, кто-то в красках описывал свои сексуальные контакты с противоположным полом, для наглядности демонстрируя друзьям каждую опробованную позу, кто-то хвастался своим последним приобретением, будь то органайзер, видеомагнитофон или кроссовки Adidas, неизменно употребляя выражение «я купил» вместо «мне купили». Денис молча слушал рассказы приятелей, выпуская дым. Он не пробовал ничего, кроме травки, был девственником, а родители, получавшие скромные бюджетные зарплаты, редко баловали его дорогими подарками. Трепаться же попусту было не в его принципах — минутный эффект от рассказанной небылицы не мог сравниться с последствиями от раскрытой лжи. Они стояли на крыльце уже несколько часов и, несмотря на нехолодную погоду, замерзли. Было принято решение пойти в школу погреться, а заодно посмотреть на новогоднюю дискотеку у «малолеток», как ребята презрительно называли младшую параллель.

Зайдя в школу, ребята расположились на подоконниках напротив двери в актовый зал, из-за которой доносились звуки “Smack My Bitch Up”. Песня закончилась, ее сменил медляк. Дверь в зал распахнулась, и в коридор стали выходить разгоряченные танцами и алкоголем подростки. Мальчики расталкивали девочек, чтобы успеть сходить на улицу покурить сигареты или что покрепче, до того как снова начнется танцевальная музыка. Девочки спешили в туалет подкраситься и выпить спрятанного заранее в оконных рамах вина. Несколько пар танцевали медленный танец, прижавшись друг к другу. Тогда он и увидел ее впервые. Она танцевала одна, плавно покачиваясь на месте, время от времени крутя в воздухе руками. Играла Бьорк. Денис завороженно смотрел на ее изящную фигуру в лучах убогой светомузыки, на длинные волосы, цвет которых из-за темноты он не мог определить. Его сердце оглушительно застучало, стало жарко, не ощущавшееся так явно на улице действие травки дало о себе знать с новой силой в теплом и светлом помещении. Их разделяло всего несколько метров, прогулка из освещенного коридора в полумрак актового зала, и он стоял, как канатоходец перед прохождением над пропастью, собирая волю в кулак. «Это всего лишь танец, никто никогда не отказывает потанцевать, я же не прошу ничего сверхъестественного», — говорил он себе. Девушка, танцуя, повернулась к нему лицом, и улыбнулась. Денис сделал шаг ей навстречу, но медляк закончился, из динамиков грянуло оглушительное «УУУУУ» из слова «утекай», и под восторженный рев одобрения актовый зал стал снова заполняться людьми. Денис вместе с друзьями ушел на улицу выкурить последнюю папиросу, а потом вместе с другом, жившим неподалеку, поехал на метро домой.

Начались зимние каникулы, и Денис забыл про нее в череде пьяных праздников. Две недели пролетели быстро, оставив чувство неудовлетворенности и усталости, кроме того, как обычно, жутко не хотелось в школу. В ночь с последнего воскресенья каникул на первый понедельник нудной и длинной третьей четверти ему приснился сон. В этом сне он и девушка из актового зала куда-то плыли по реке на теплоходе, они полулежали вместе, держась за руки, и, глядя в ее глаза, он чувствовал себя спокойным и счастливым.

В понедельник он дежурил каждую перемену в школьной столовой, в которой ученики старших классов имели обыкновениe тусоваться между уроками, болтая за стаканами невкусного чая и бутербродами, состоявшими из ломтика хлеба и толстой красной сосиски. Ему повезло на четвертой перемене — она с подругами спустилась перекусить. Он заговорил с ней, когда подруги отошли с купленными булочками, представился, узнал, что ее зовут Лена, и с этим именем на языке провел остаток школьного дня, закрывая глаза и видя ее русые волосы ниже плеч, миндалевидные карие глаза, родинку и искреннюю улыбку полных губ. Он разом полюбил всех Лен своего класса, географичку Елену Петровну и реку в Сибири, про которую та бубнила. После уроков он прождал еще 40 минут, пока не кончились занятия у 10 «б», и проводил Лену до дома. Они стали каждый день общаться в школе на переменах, болтали по телефону вечерами, пока его или ее родители не требовали телефон для какого-то ничего не значащего звонка, часто провожал ее до дома.

В его английской школе была традиция — 14 февраля, в день всех влюбленных, проходил конкурс английской песни — школьники подолгу разучивали тексты иностранных песен, а потом пели их со сцены для скучающих сверстников, пока классные руководители одобрительно покачивали головами. Она была в зале, сидела с подругами на несколько рядов впереди. Денис и его друзья только что вернулись с заднего двора школы, где приговорили немалое число папирос и еще большее число сигарет. Голова шла кругом. На нетвердых ногах он вышел из актового зала и увидел Машу, девочку из параллельного класса, к которой как нельзя лучше подходило определение «неформалка». Маша играла на гитаре что-то из Цоя и негромко напевала себе под нос, сидя на подоконнике. «Машка! Выручай! С меня бутылка! — кинулся он к ней. — Элвиса знаешь?» «Знаю, — ответила Маша. — “Love Me Tender” и “Can’t Help Falling in Love with You”. Тебе какую?» Денис плохо знал слова обеих песен, но чувствовал, что сможет сочинить на ходу. Взяв Машу за руку, он потащил ее в актовый зал через заднюю дверь, шепнул пару слов на ухо своей классной руководительнице и, как только закончилось выступление 11 «б», вышел на сцену с микрофоном в руках, сопровождаемый растерявшейся Машей и улыбающейся учительницей. «А сейчас вне конкурса Денис Воробьев из 11 «а» исполнит песню Элвиса Пресли». Зал вяло зааплодировал — в школе к Денису относились по-разному. Учителя любили его за успеваемость, но считали выскочкой и дебоширом, многим сверстникам были не по душе его высокомерие и увлечение травкой. Маша взяла первый аккорд, Денис запел, глядя Лене прямо в глаза. Их выступление было принято шумными аплодисментами, видимо, он неплохо копировал бархатный тон Короля, подумал про себя Денис. Со сцены ему показалось, что в Лениных глазах он увидел слезы. В этот день он ее впервые поцеловал, и они стали парой. На дискотеке в честь Дня святого Валентина он чувствовал себя королем, рядом с которым была королева. Танцуя с ней под “Enjoy the Silence”, ощущая на себе завистливые взгляды сверстников, он понял, как прекрасно быть молодым и влюбленным.

Проблемы начались достаточно быстро. Во-первых, ему скоро перестало хватать жарких и страстных поцелуев в подъезде ее дома или на диване перед телевизором, включенным на MTV, когда родителей не было дома. Его молодое шестнадцатилетнее тело хотело большего, и ему казалось, что у него есть полное право требовать от своей девушки удовлетворить это желание. В один прекрасный день, провожая Лену домой, он решил «по-взрослому», как ему казалось, поговорить с ней об этом. Он обстоятельно рассказал ей о том, как устроены мужчины и почему наступает момент, когда они хотят интимной близости с любимой, ведь он не сомневался, что ее любит, девушкой. Он признался ей в том, что девственник, и удачно все подвел к тому, что это прекрасный шанс для них двоих вместе испытать радость первой телесной близости и открыть для себя такой таинственный мир секса. Лену его речь не впечатлила, на весь его многословный монолог она ответила пятью железобетонными слогами: «я-не-го-то-ва». Он настаивал, хотел выяснить почему, разве он ей не нравится, разве им что-то мешает, он знает, как предохраняться, но Лена просто пошла домой, не пригласив его, как обычно, на чашку чая и поцелуи на диване.

После этого на первый план вышла вторая проблема. Он стал чаще и больше курить с друзьями на заднем дворе школы, а так как денег взять было негде, начал доставать травку всем желающим, не беря за это денег, но неизменно отсыпая себе немного. Под ее воздействием на полное светлой любви сердце Дениса легла тяжелая тень. Он стал намеренно груб с Леной, стал позволять себе подшучивать вместе с приятелями над нею в ее присутствии, нарочно просил их рассказать о «телках», которых те «драли», так чтобы это было слышно и ей, и громче всех смеялся над пошлыми анекдотами. Редкий день проходил без маленькой, но неприятной ссоры, которая неизменно заканчивалась ее слезами, его извинениями, их объятием и поцелуем, во время которого он чувствовал, как касается ее тела через ткань одежды болезненно эрегированным членом. «Либо она действительно не хочет секса, либо дразнит меня», — думал Денис после очередного постыдно-жалкого оргазма в постели перед сном. 8 Марта он подарил ей цветы и написал стихотворение; он говорил себе, что такой подарок лучше любого материального, но на самом деле приберег деньги, чтобы купить на них свою первую дозу тяжелого наркотика. После прочтения стихотворения Ленины восточные глаза наполнились слезами, которые он жадно стирал поцелуями с лица, чувствуя теплый соленый вкус. Но он не пошел с нею в этот вечер в клуб, употребив вместо этого с друзьями дикий коктейль из алкоголя и наркотиков, от которого отошел только через четыре дня.
31 марта в их любимом ночном клубе была вечерняя дискотека, на которую он пошел вместе с Леной. Они мило болтали, танцевали, целовались и держались за руки, пока друзья не позвали его на улицу покурить травки. Обратно в клуб он вернулся в приподнятом настроении, шутил с Леной, целовал ей руки, с каждым мелодичным звуком ее смеха все больше ощущая жар внизу живота. Денис предложил ей пойти посидеть в чиллауте, где никого не было, единственным источником света был телевизор, по которому шел на повторе фильм «На игле». В темноте этой прокуренной комнаты он целовал ее, сначала нежно, потом страстно, от губ перешел к шее, а рука с колен уверенно поползла вверх, как столбик градусника, нагреваемого зажигалкой. Лена попыталась убрать руку, но это еще больше завело Дениса, который сильно схватил ее за попу и от перевозбуждения прикусил до крови Ленину губу. Она оттолкнула его и в слезах выбежала из чиллаута. Он закурил сигарету и сидел в темноте, глядя сквозь тучи табачного дыма на Рентона, который в очередной раз беззвучно говорил, что «это лучше, чем секс». Денис достал телефон и набрал номер одного старого, но не доброго знакомого.

На следующий день в школу он пойти не смог, сказав маме, что сильно болит живот, и провалялся дома, глядя в телевизор сквозь дремотную пелену. Вечером позвонила Лена, попросила приехать. Стоя в подъезде, держа его за руки, она сказала, что больше так не может и расстается с ним. На календаре было первое апреля, но это, увы, была не шутка. Они постояли обнявшись долгое время, роняя слезы друг другу на спины, Денис чувствовал, что в последний раз обнимает ее стройное гибкое тело и вдыхает запах этих каштановых волос. На мгновение он даже отключился от реальности и позволил пелене снова завладеть сознанием, но Лена встряхнула его, поцеловала в губы и ушла домой. Он просидел в подъезде еще несколько часов, пока не спохватился, что может опоздать на метро.

Оставшиеся до конца последнего учебного года месяцы прошли в заботах, связанных с выпускными экзаменами, подготовительными курсами в университете и новым пагубным увлечением, требовавшим все больше времени и денег. Лену он видел каждый день, но не подходил даже поздороваться, чувствуя, как вскипает в нем волна необъяснимой агрессии, направленной на нее, каждый раз, когда она улыбалась. Ей было от чего радоваться — она стала финалисткой программы по учебе по обмену и собиралась в августе лететь в Соединенные Штаты. Последний раз они поговорили в день его последнего звонка, Лена подарила ему красный воздушный шарик, поцеловала в щеку и пожелала удачи, они еще о чем-то поболтали, прежде чем она со связкой шариков пошла поздравлять других выпускников.

Денис сдал выпускные экзамены, закончил школу, поступил в университет, завел новых друзей. Он твердо решил, что, когда Лена вернется из Штатов, он договорится с ней о встрече и завоюет ее обратно. Он даже написал стихотворение бессонной зимней ночью, чтобы в поэтической форме рассказать о своих чувствах, но потерял листок бумаги. За год, пока Лена была в Америке, у него было несколько увлечений, но ничего серьезного, и девственность он так и не потерял, утешая себя тем, что, когда вернется Лена, они заживут как в сказке. Наступил август, кто-то из школьных знакомых сообщил ему, что Лена вернулась несколько недель назад, похорошела и поумнела. Несколько вечеров подряд Денис простоял у телефона-автомата рядом с домом, вставив карточку и сняв трубку, но так и не решился набрать ее номер. Потом понял, что позвонить уже не сможет.

В сентябре 2007 года, когда в стране начался бум на сайт «odnoklassniki.ru», Денис тоже зарегистрировался, поставил на главную страницу первую попавшуюся приличную фотографию, стал обзаводиться виртуальными друзьями, вспоминать старых знакомых и школьных товарищей. Одним безликим офисным днем, когда мозг, еще не отошедший от бессмысленных и беспощадных новогодних праздников, не позволил глазам воспринимать матрицу цифр в колонках «экселевской» таблицы, Денис решил посмотреть, кого из школьных знакомых он не успел заполучить себе в друзья. Ему казалось, что чем больше людей в списке твоих друзей, тем более популярным ты кажешься, хотя двум третям этих друзей за все время он написал всего одно слово «привет», сопровождающее предложение дружить. Наверное, многие соглашались просто из вежливости, захламляя ряды настоящих друзей абсолютно ненужными фотографиями малознакомых людей. Просматривая сообщество своей школы, на десятой странице он наткнулся на фотографию Лены. На него смотрела умными и внимательными глазами до боли знакомой формы молодая красивая женщина, уютно сидящая в ресторане за столом с зажженными свечами. Сердце задвигалось в сумасшедшем ритме музыки в стиле «техно», перехватило дыхание. Денис перешел на ее страницу, посмотрел фотографии, понял, что она часто бывает в других странах, наверное, работает в туризме, до сих пор дружит со школьными подругами, подстриглась, и ей это очень идет, а замуж не вышла либо не хочет, чтобы ее знали по новой фамилии. Поставив каждой фотографии пятерку, он хотел написать что-то особенное, но, кроме обычного «привет» в приглашении дружить, ничего не смог из себя выдавить. Той ночью он долго не спал. Он вспоминал ее, себя, школу, первую любовь. Господи, как он мог быть таким дураком? Как можно было пытаться рационально объяснить невинной девушке, почему именно он должен лишить ее девственности и сделать это через месяц после первого поцелуя? Как можно было искать решение проблемы там, где его искать запрещено? Как вообще можно было говорить и делать то, что он говорил и делал? На следующий день, придя на работу, он первым делом открыл «одноклассников» и увидел, что Лена приняла его предложение дружить, но больше ничего не написала. Его это не смутило, потому что он должен был написать то, что собирался, иначе не смог бы есть, пить и спать дальше. Денис написал ей, как тяжело ему было после их расставания, как он ждал ее из Америки, как не спал ночами, планируя встречу, а потом не спал еще дольше, поняв, что назначить ее не сможет. Закончил свое послание он строками, которые навсегда запомнил из того, потерянного стихотворения.

Застыла кровь в усталых венах,

Замерзла красная река,

И лишь четыре буквы ЛЕНА

Выводит на листке рука.


Отправив сообщение, Денис подумал, что сбросит с души этот непомерно тяжелый груз чувств и воспоминаний, но он сильно ошибался. Лена не ответила на сообщение ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Денис знал, что Лена прочитала его, он зашел на ее страничку, чтобы убедиться, что она была на сайте после того, как он отправил свой крик души. Он не знал, что подумать, в голове, как рассерженные мухи, роились варианты: «Она решила, что я псих. Она показала письмо всем подругам, и они смеются, вспоминая нелепого школьного кавалера-травокура. Она не знает, что ответить, и поэтому не пишет». Желание узнать реакцию Лены стало навязчивым. Он попытался искать ее в ICQ, не найдя по имени и фамилии на сайте «vkontakte.ru», сломал голову, пытаясь вспомнить школьное прозвище, которым она могла назваться, даже забивал ее имя во всех существующих поисковиках. Не найдя Лену нигде, он стал ежедневно заходить на страницу в «одноклассниках», чтобы посмотреть, не было ли ее на сайте с предыдущей проверки. Через две недели Денис понял, что если после его письма у нее сложилось о нем мнение как о психе, то подобное поведение его только усугубит. Он перестал заходить на ее страничку, но каждый день в офисе начинал с того, что открывал «одноклассников», находил ее фото в списке друзей, аккуратно, чтобы не ткнуть в него, правой кнопкой мыши выбирал «увеличить фото» и смотрел в чуть раскосые, насмешливые глаза цвета горького шоколада.

В наушниках играл новый альбом группы «Каста». Слушая строчки: «Вот время было, помню, таким казался мир огромным», он почувствовал, как в очередной раз покрывается мурашками. Лена поставила новую фотографию — она стояла на набережной на фоне всемирно известного Сиднейского оперного театра. Денис хотел написать ей что-нибудь, но руки отказывались нажимать на клавиши, как много лет назад отказывались крутить диск телефона-автомата. Вместо этого он открыл вкладку с новостями и повернулся к соседу справа, желая вывести того на разговор на какую-нибудь тему и получить отрезвляющую дозу удушливого выхлопа, и вдруг радостно замигала соседняя с новостями вкладка в браузере. «Вам сообщение», — прочитал Денис. Ожидая риторический вопрос «как дела?» от кого-нибудь из желающих поделиться событиями уик-энда знакомых, он открыл «одноклассников» и прочитал: «Привет!!! Извини, что долго не писала, уезжала в Австралию по работе. Я сейчас в Москве, ты в каком районе работаешь? Я подъеду, сходим куда-нибудь перекусим. Во сколько у тебя обеденный перерыв?»


Рублевка, 10 00

Хлопнула входная дверь, Макс вскочил с кресла и выбежал из гостиной в коридор. На пороге стояла его жена, Ольга, женщину заметно штормило, ее палец завис перед кнопками охранной сигнализации. «Опять код забыла», — подумал Макс и тихонько позвал жену. Она обернулась, попыталась сконцентрировать взгляд на лице стоящего перед ней человека, узнав мужа, улыбнулась и правой пяткой стала снимать левую туфлю, опасно балансируя на одной ноге. «В алебастре», — грустно определил состояние жены Макс и присел на одно колено, чтобы помочь жене снять обувь. Ольга прошипела что-то, скорее всего «спасибо», но ее речь, искривленную алкоголем, было невозможно понять. Когда Макс закончил и поднялся с колен, жена поцеловала его в щеку, обдав запахом, в котором смешались пары дорогого коньяка, вонь ментоловых сигарет и неестественно свежий запах мятной жвачки. Макс поднял жену на руки и хотел отнести вверх по лестнице, но она сказала: «Меня сейчас вырвет, любимый»,— и он поставил невысокую женщину на ноги. Ольга проковыляла в туалет, откуда вышла десять минут спустя, не смыв макияж, и стала подниматься по лестнице на второй этаж, крепко вцепившись рукой в перила. Макс, зная характер жены, не стал открыто помогать ей подниматься, но беззвучной тенью последовал вверх по ступенькам, чтобы подстраховать, если Ольга начнет падать. Он в очередной раз подумал, что бы было, если бы однажды его не оказалось сзади и жена кувырком прокатилась бы по закрученной лестнице вниз, ломая на ходу конечности. Макс видел подобную сцену в кино, в старом ужастике «Омен», и она навсегда врезалась в его память. Отогнав подобные мысли, он прошел за женой в ее спальню.

Макс посмотрел на часы. «Понедельник, десять утра, — подумал он. — Я уже умудрился просрать серьезную стрелку за бабло, а эта сука только что пришла домой». Его охватил гнев при виде загулявшей, не вяжущей лыка жены, но, увидев, как она беспомощно барахтается в складках платья от Армани, поспешил ей на помощь. Макс раздел Ольгу, уложил в кровать и по-матерински подоткнул одеяло, сел рядом и погладил светлые завитые волосы женщины. Прежде чем уснуть, она сказала заплетающимся языком: «Ты чудо»,— попыталась приподняться, чтобы поцеловать мужа, но сила гравитации оказалась сильнее, и Ольга рухнула без сил на подушку, закрыв глаза. Макс сидел на кровати, смотрел на жену и пытался понять, в какой момент их отношений все пошло не так.

Они познакомились пятнадцать лет назад в золотой век первоначального накопления капитала в сибирском городе, входящем по численности населения в верхнюю двадцатку. Тогда его знали в основном под именем Макс Градусник. Прозвище «Градусник» он получил после случая, когда частный предприниматель, не желавший платить, предложил Максу в качестве откупа коробку ручек «Паркер» с золотыми перьями. Максим взял у него коробку, покрутил в руках, достал из нее три ручки. Первую он воткнул в левую ладонь предпринимателя, пригвоздив его руку к дешевой фанерной столешнице, потом поймал правую конечность, которой тот от ужаса и болевого шока захлопал, как подстреленная птица, и поступил с ней точно так же. После этого он обошел незадачливого должника, приказал ему встать и, когда тот покорно повиновался, воткнул ему третий «Паркер» через штаны точно в задний проход, как мамы ставят градусник приболевшим малышам. В год, когда будущие супруги познакомились, Макс уже был известен в бандитских кругах своего города, заняв место помощника лидера одной из влиятельных организованных преступных группировок.

Познакомились Макс и Ольга очень банально. После тяжелого трудового дня, наполненного терками, стрелками, разборками и подходами к штанге, Макс и его подельники пришли на дискотеку, чтобы подцепить девчонок. Он сразу приметил эффектную зеленоглазую блондинку, скромно потягивающую через соломинку коктейль, сидя за столиком в компании двух подруг. Ему понравились ее малахитовые глаза, скромно потупившиеся, едва поймав его пристальный взгляд, прямые длинные волосы, красивое, но не очень откровенное платье, подчеркивающее изящность фигуры. «Девочка на пять с минусом, только больно плоская», — подумал тогда Макс и послал девушкам за столик бутылку «Асти Мартини». Подождав, пока подруги выпьют шампанское, он пригласил блондинку на медленный танец, выяснил, что она на пять лет младше и ее зовут Ольга, как его маму. Через два часа они уже были в постели, где девушка проявила недюжинный темперамент, расцарапала Максу спину и шею, попросила ее отшлепать и показала себя мастером орального секса. Макс влюбился по уши и предложил девушке переехать к нему.

В течение полугода Ольга каждый день встречала изможденного после работы или отдыха Макса, не задавала ему никаких вопросов в любое время суток, но неизменно усаживала за стол, ставила на стол свежеприготовленную вкусную еду, садилась напротив, чтобы посмотреть, как он ест, и с интересом слушала о радостях и горестях его жизни, делясь своим мнением. Ольгино спокойствие во всем, кроме постели, ее разумные советы и искренняя радость при виде любого подарка, которые Макс приносил ей, заставили его подумать о женитьбе. Послушав совета старшего товарища, который женился на своей супруге через три недели после знакомства и прожил с ней душа в душу двадцать четыре года, Макс сделал Оле предложение, подкрепив его золотым кольцом с бриллиантом, украденным по его заказу из ювелирного магазина в райцентре соседней области. Свадьба была пышной и веселой. Гости катались на белоснежных шестисотых «мерседесах», шампанское лилось рекой, а в небо то и дело взмывал дождь из купюр для всех людей, проходящих мимо в районе памятника Ленину и других достопримечательностей города, на фоне которых фотографировались молодые. После прогулки по городу был ресторан, в программе вечера были не только традиционные тамада и вокально-инструментальный ансамбль, но и цыганский хор с медведем, с которым все пацаны норовили побоксировать, оперная певица, во время выступления которой большинство мужчин ушло побаловаться кокаином, и фокусник, который чуть было не уехал на скорой, заставив «исчезнуть» с руки одного из гостей золотой «Ролекс». Вместо салюта был дан залп из личного оружия присутствовавших, за которым последовала драка с приехавшими по вызову соседей милиционерами. Поспешно уезжая с места преступления в одной машине с руководителем группировки, молодые получили его благословение и подарок в виде слов: «Однажды, Максик, ты будешь рулить всем». Ночью жена продемонстрировала Максу такие грани своего сексуального таланта, что он готов был признать ее гением, а наутро молодожены улетели на Канары.

Они провели в тропическом раю полторы блаженных недели, пока телефонный звонок не вызвал Макса обратно на родину. Его старшего товарища убили, и он, заняв место лидера, стал верховным главнокомандующим в войне против другой бандитской группировки. Макс отвез жену к теще в деревню и залег на дно в штаб-квартире, уставленной пустыми бутылками из-под водки и автоматами Калашникова. Война продолжалась полгода, за это время Макс потерял многих товарищей, включая своего свидетеля на свадьбе, и научился прицельно метать гранаты. В июле противник объявил перемирие, и стороны, собравшись на загородной даче, заключили мир, поделив город, как союзники поделили Германию на Потсдамской конференции. Следующие три года прошли под знаком мира и относительной стабильности в бизнесе, однако в личной жизни супругов наметились первые проблемы.

Во-первых, Ольга начала пить, пока находилась в ссылке в деревне, причем любимым ее напитком стал спирт, разведенный водой, по выпиваемому объему которого жена с легкостью обходила мужа. Во-вторых, Макс узнал, что Ольга вряд ли сможет иметь детей, потому что сделала неудачный подпольный аборт в позднем подростковом возрасте, который скрыла от всех. Макс негодовал, называл жену ущербной алкоголичкой и ушел в загул, во время которого травил мысли о разводе ****ями, алкоголем и наркотиками. Вновь встретиться с женой его заставила теща, истеричным голосом вопившая в трубку телефона о том, что Ольга собирается прыгнуть с балкона, если Макс тотчас не приедет. Через полчаса он уже держал ее в своих накачанных руках, гладя по голове и убаюкивая, как маленького ребенка. На следующий день Макс извинился, подарил жене шикарную шубу и заверил ее в том, что для современной медицины нет неразрешимых задач, были бы только деньги, которые он сломя голову бросился зарабатывать. Ольга успокоилась, записалась на курсы вождения и английского языка и, по просьбе Макса, перешла с сорокаградусных напитков на вино и ликеры.

Зимой предпоследнего в первом тысячелетии високосного года случилась беда. Коммерсант, которого люди Макса должны были немного обработать и выкинуть из машины в лесу недалеко от города, умер от полученных травм и переохлаждения в результате рекордно низких для области минусовых температур. По горячим следам милиция, явно информируемая кем-то из ближнего круга Макса, нашла перестаравшихся исполнителей. Младший, который тайком от товарищей сидел на героине, не выдержал ломки и избиений и сдал всю верхушку группировки. Макса объявили в розыск, а конкуренты, боясь того, что он может начать говорить под следствием, организовали покушение. Макса спасло умение кидать гранаты и шестое чувство. Сидя на кухне в своей дорого обставленной квартире на третьем этаже старой пятиэтажки, он заметил из окна со скрипом затормозивший у подъезда черный «БМВ». Не долго думая, он достал из банки с надписью: «Горох» «лимонку», открыл окно и кинул гранату в машину, сорвав чеку зубами. Спустившись вниз с автоматом Калашникова, он обнаружил рядом с искореженным взрывом автомобилем трупы людей с оружием, добил одного из оставшихся в живых выстрелом в затылок, поднялся домой и велел Ольге собирать вещи. Уезжая в спешке в Москву, Макс не успел попрощаться с мамой, о чем сильно жалел по сей день, потому что старушка отказывалась ехать к сыну на поезде и тем более лететь на самолете, ссылаясь на слабое здоровье, а сам Макс до сих пор находился в родном городе в розыске.

Столица встретила Макса и Ольгу слепящими огнями, дикими ценами и странными людьми, которые ходили в том, в чем их в Сибири быстро бы закопали у ближайшей березки. Московские коллеги тепло приняли Градусника, о котором столько слышали, и взяли Макса в команду, помогли оформить новые документы для него и Ольги, сняли хорошую квартиру в центре, поручили управлять недавно захваченным заводом. На фоне нового благоприятного витка в бизнесе дома произошла неожиданная эскалация давнего конфликта с женой. Ольгины подружки, жены коллег Макса по бизнесу, познакомили ее с кокаином и прелестями жизни в столице, заключавшимися в том, что тот, у кого есть деньги, может позволить себе здесь стать другим человеком. Ольга стала просить у Макса в десятки раз больше денег на новую одежду, обувь, уход за телом, которые он был счастлив ей дать, желая видеть жену самой красивой женщиной Москвы. Он немного переживал, когда давал жене, давно комплексовавшей по поводу маленькой груди, деньги на силиконовые имплантаты, считая, что увеличивать грудь стоит после рождения ребенка, которого он продолжал надеяться увидеть. Однако у Ольги на этот счет существовало другое мнение, она отказывалась начинать ходить в клинику, мотивируя это тем, что ее нервы еще не отошли от покушения и побега из родного города, а клиника может окончательно подорвать психическое здоровье. Макс не настаивал, он любил жену и хотел видеть ее счастливой и спокойной, и Ольга казалась ему такой, когда возвращалась с прогулки по магазинам с полными пакетами покупок или собиралась вечерами прошвырнуться с подругами по барам. Ее невинные шалости не мешали ей продолжать быть хорошей хозяйкой, несмотря на то что семья завела домработницу, Ольга часто колдовала на кухне, поражая мужа деликатесами собственного приготовления. В постели она была так же ненасытна и изобретательна, так что Макс, куря на кухне сигарету после дикого секса, прощал ей очередной найденный в сумочке пакетик с кокаином, зная, что не завтра, так послезавтра найдет там новый.

Через четыре года жизни в столице Макс убедил Ольгу пойти в клинику, где супруги выслушали неутешительный ответ доктора, что Ольга никогда не сможет иметь детей, и последовавший за ним совет усыновить ребенка. Ольга сказала, что ей нужно успокоить нервы и срочно съездить куда-нибудь в теплые страны, например на Кубу. Макс, у которого были неотложные дела в столице, купил ей тур и пожелал хорошо отдохнуть. С Кубы Ольга вернулась изможденной, не сильно загоревшей, с большими черными кругами под глазами. Макс нутром чувствовал, что на острове случилось что-то нехорошее, но жена отказывалась говорить о своей поездке, заверяя, что все было «просто класс». Однако с момента возвращения Ольга резко потеряла интерес к сексу и попросила, чтобы в строящемся доме на Рублевском шоссе у нее была запроектирована отдельная от мужа спальня, она говорила, что Макс сильно храпит и не дает ей выспаться. Не желая обижать жену, он попросил архитектора спроектировать три спальни: две отдельных и одну общую. Пять лет назад супруги въехали в огромный дом с чугунным забором и перестали жить вместе, начав существовать параллельно друг с другом. Макс пропадал на работе, завел несколько любовниц, посещал фитнес-клуб и квартиры проституток. Ольга спала большую часть дня, проснувшись, бесцельно бродила по дому в халате с бокалом вина, потом красилась, одевалась и растворялась в московской ночи, чтобы прийти под утро, чмокнуть уходящего на работу мужа и завалиться спать до вечера. Место ребенка, о котором мечтал Макс, занял маленький уродливый кобель какой-то волосатой породы по имени Коко, который ненавидел Макса и старался укусить его при любой удобной возможности. Макс отвечал Коко взаимностью.

Вот и сейчас маленький песик, зайдя в спальню хозяйки, запрыгнул на кровать, ощетинился и зарычал на Макса, после чего лизнул спящую женщину в нос. Ольга открыла глаза и непонимающим взглядом посмотрела сначала на Коко, потом на мужа, в ее неестественно больших зрачках Макс увидел свое отражение: на него смотрел сорокалетний спортивный мужчина с короткой стрижкой, в дорогом полосатом костюме и рубашке с галстуком. Жена прикрыла остекленевшие глаза и тоненьким игрушечным голосом попросила принести ей попить. Словно подгоняя Макса, Коко зарычал и гавкнул, жена нараспев повторила просьбу. Макс встал и отправился на кухню. Ниже приведены мысли, которые посетили его во время похода из спальни за стаканом воды и обратно. Ради соблюдения правил хорошего тона и нежелания резать глаз читателя обилием матерных слов автор позволил себе убрать все непечатные выражения из мыслей героя.

«Опять нажралась, полный ноль, еще, поди, и нанюхалась. Сейчас залезу в сумку, если найду кокс, убью. Да ну, не полезу, знаю же, что найду, и знаю, что ничего не сделаю. Как там пословица: ни убить нельзя, ни любить. Интересно, как правильно: «не убить» или «ни убить»? Какая, впрочем, разница. Ведь сколько раз хотел ее заказать, чтобы все обставили как несчастный случай, аварию, ведь она постоянно под кайфом водит, удивительно, как до сих пор сама куда-нибудь не врезалась. Тьфу-тьфу-тьфу, что я такое думаю, дай ей Бог здоровья. Ведь люблю ее, люблю и плачу и не могу иначе. Она когда свои глазенки открывает обдубашенные, я только и думаю, как она на меня смотрела, когда ужин на стол ставила в халупе сибирской. Как сейчас помню, сядет, локти на стол поставит, голову упрет и смотрит, как я ем. Все бы отдал, только бы снова этот взгляд увидеть. А секс? Господи, ведь я своих любовниц разве что стоя на голове не трахаю, все остальное уже попробовал, не с ними, так со шлюхами, а вспоминаю каждый раз, как Ольга подо мной пела, когда кончала. Ада, конечно, девка горячая, молодец, заставляет меня каждый раз себя настоящим мужиком почувствовать, но куда шлюхе до жены родной. Хотя что это за жена, которая жрать не готовит, постель не стелит, ласки не дождешься, даже ребенка и то не родила. Вон пацаны давно себе на стороне по киндеру сделали, Колян аж двоих, первый раз снова девку заделал, третью уже, зато со второй попытки по адресу выстрелил. А у меня дома вместо кровинушки родной кобель этот мерзкий бегает. Надо же было еще назвать так: Коко. Тьфу! Я ей говорил, это женское имя, а она мне: «Есть такой диджей Коко Шанель, мой друг, он классный парень, раз ему можно женским именем называться, то и моему сладкому песику тоже». А когда меня она последний раз сладким называла? Вот именно. Друг, говоришь? Только смотри у меня, узнаю, что кто-то из твоих друзей к тебе под юбку залез, быстро похороню за МКАДом, потом ищи-свищи. Вон как Ромку этого обыскались все, а нечего было мою жену на героин подсаживать, думал, я совсем тупой как валенок сибирский, ничего не понимаю. Я и на кокаин-то зря глаза закрываю, да на бухло это бесконечное. А может, ее в клинику сдать, пусть перекумарит, потом дома на контроль жесткий взять, будет по понедельникам в банку мочиться под моим чутким надзором. А может, просто задушить ее сейчас на хрен, пока домработница не пришла? Потом пацанам позвонить, сказать, что она всю грядку хотела сдать с перепугу, чтоб чистильщика прислали. А как я жить-то потом буду, без этих глаз ведьмовских, да с таким грузом на совести? Эх, говорила мне мама, что погубит она меня. Мама, мамочка, как ты там сейчас?»

Макс вошел в спальню жены со стаканом в руке. Коко, сидящий в ногах у женщины, тихо зарычал на него. Макс перевел взгляд с собачки на вышитую подушку, лежавшую на кресле, потом на мирно спящую Ольгу, испачкавшую макияжем шелковую наволочку. Его взгляд несколько раз пробежал по кругу собачка-подушка-жена, прежде чем мужчина сделал шаг к кровати. Макс вылил на голову Коко стакан воды, отчего пес взвизгнул и стремглав бросился в коридор, потом наклонился, поцеловал не проснувшуюся от шума жену и вышел из комнаты.


Цветной бульвар, 12 00

Разговор по мобильному телефону.

Алло, привет, подруга! Как кто, не узнала, что ли? Да, это Женя, но богатство это мне вряд ли принесет. Чем занимаешься? Молодец, трудись, зарабатывай деньги. Не отвлекаю? Хорошо, а то я немного нервничаю, мне необходима дружеская поддержка. Да ничего не случилось, все хорошо, лучше и быть не может, вот от этого мне так не по себе. Просто у меня сейчас встреча. На Цветном, я тут на лавочке рядом с Никулиным сижу. Как с кем? С Сашей! С Сашей, ты что, не помнишь? Как не в курсе? Мне казалось, все уже знают. Хорошо, расскажу по порядку. Мы познакомились в кафе… Какая разница, в каком кафе, это вообще не принципиально, не перебивай! Ну, прости, прости, просто я волнуюсь. Сижу я, короче, в кафе, листаю модный журнал. Подходит Саша, спрашивает, занято ли, я говорю: «нет», хотя в кафе других столиков было полно… Очень, модельная внешность, загар, красивая одежда, модная сумка. Ты права, отказывать в такой ситуации не стоило. Садится, говорит: «Я хочу сесть за твой столик, потому что сегодня самый счастливый день в моей жизни». Я говорю: «Почему?» Саша говорит: «Потому, что я вижу перед собой человека, который точно знает, что мне нужно». Я спрашиваю: «А что тебе нужно?» Говорит: «Мне нужно, чтобы мы сейчас обменялись телефонами и договорились встретиться в понедельник». Я говорю: «А зачем нам встречаться в понедельник?» Саша говорит: «Потому что понедельник будет самым счастливым днем в твоей жизни». Представляешь, надо же так загнуть! Ну, я сижу, молчу, краснею. Саша говорит: «Ты, наверное, считаешь, что раз не знаешь меня, то тебе не следует мне верить, и тем более давать свой номер телефона». Я киваю, мол, вообще-то это так. Саша говорит: «Ты ошибаешься, ты меня прекрасно знаешь». Я: «Откуда?» Саша: «Я каждый день прихожу к тебе во сне». Вот бред, верно? Конечно, мы нигде не встречались, у меня на лица отличная память. Но такой милый романтический бред, согласись. Ну, я дальше сижу, молчу. Саша говорит: «Хочешь, я тебе докажу, что мы знакомы?» Я соглашаюсь, любопытно, что на этот раз выдумает. Говорит: «Сейчас мы вместе снова побываем в твоем сне. Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу». Я закрываю, интересно ведь. Продолжает: «Каждую ночь тебе снится сон, в котором ты сидишь с закрытыми глазами, но слышишь чей-то голос. Ты спрашиваешь: «Кто это?», голос отвечает: «Это Саша», ты спрашиваешь: «А почему я тебя не вижу?», а голос говорит: «Если ты откроешь глаза, то сразу проснешься, а если не откроешь, я тебя поцелую». Я сижу, жду продолжения истории, как вдруг Саша меня целует! Ну, я отшатываюсь, открываю глаза, говорю: «Ты чего?» А в ответ слышу: «И так происходит каждый раз. Ты всегда выбираешь поцелуй, прежде чем открыть глаза и проснуться, но не запоминаешь сон, но теперь мы встретились, и выбирать уже не придется — я буду рядом и во сне и наяву». Ты знаешь, что я не матерюсь, но тут я с тобой соглашусь, это полный… Что дальше? Я даю номер телефона, Саша уходит, на прощание говорит: «Постарайся с утра запомнить свой сон. Завтра в двенадцать на Цветном бульваре встретимся, и ты мне его расскажешь». Что мне сегодня приснилось? Вот это самое, блин, и приснилось. Не говори, и у меня крыша едет. Сижу как на иголках, немного страшно, даже температура вроде поднялась. Ой, мамочки, идет!!! Все, подруга, пожелай мне удачи! Целую».

Красивый, хорошо одетый блондин встал и пошел навстречу красивому, хорошо одетому брюнету.


Александровский сад, 14 00

Лера достала из кофра фотоаппарат, включила и направила объектив на Вечный огонь и стоявших в будках солдат почетного караула. Девушка сделала фотографию и включила функцию просмотра, приблизила изображение и посмотрела на огонь, цветы, левого солдата, правого солдата. Когда на цифровом мониторе полупрофессионального фотоаппарата с десятикратным «зумом» появилось лицо правого часового, девушке неожиданно стало дурно, в глазах потемнело, и она вспомнила своего погибшего брата.

Лерка и Валерка, как называли их родители, появились на свет двадцать три года назад с интервалом в полминуты. Близнецов решили назвать Валериями в честь отца матери и любимой бабушки отца. Родителей не пугали одинаковые имена детей, наоборот, они считали, что так близнецы станут еще ближе друг к другу. У Леры и Валеры, действительно, были замечательные отношения, они редко ссорились, поддерживали и любили друг друга. Валера с детства защищал сестру от посягательств других мальчишек, Лера помогала брату на любовном фронте, знакомя его с каждой достойной внимания подругой, предварительно прожужжав ей все уши о том, какой он классный брат и человек. Валера на самом деле мог похвастаться тем, что все считали его добрым, отзывчивым и умным мальчиком, потом юношей и, наконец, молодым мужчиной. Оба близнеца были симпатичными, но схожие черты оказались более актуальными на женском лице — Леру с детства считали одной из первых красавиц маленького городка в Свердловской области, в котором жила их семья.

Первая кошка пробежала между братом и сестрой, когда они учились в выпускном классе школы. Лера попала в компанию, которую принято называть «дурной», и вместе с подружками стала часто гулять по ночам и возвращаться домой в состоянии сильного аффекта, иногда при этом от девушки совсем не пахло алкоголем. Лера стала прогуливать уроки, и однажды мама нашла в ее верхней одежде пачку презервативов, пакетик с травкой и сумму денег, превышающую месячную зарплату родителей. Мать попыталась поговорить с дочкой, но та закатила истерику и убежала, хлопнув дверью и пообещав никогда не возвращаться. Родители попросили Валеру найти сестру и привести домой, вправив по пути мозги, они знали, что девушка всегда прислушивалась к не по годам мудрому и рассудительному брату. Он нашел Леру дома у одной из ее подруг, попросил одеться и пойти с ним домой. Уверенность и спокойствие, которые излучал Валера, сделали свое дело, и по дороге домой девушка залилась слезами и сама рассказала о своем новом взрослом друге, который не скупится на дорогие подарки, алкоголь, наркотики и деньги, меняя их на любовь красивой школьницы. Валера был взбешен, хотя не подал виду, ему было до тошноты противно от мысли, что какой-то сорокалетний, скорее всего женатый, мужик напоил его сестру и лишил девственности в салоне своего черного тонированного «ландкрузера». Однако вслух он сказал только, что родители сильно волнуются и хотят, чтобы дочь была здоровой и закончила школу, поэтому попросил Леру пообещать, что она перестанет встречаться с этим козлом и сосредоточится на учебе.

Лера клятвенно заверила брата, что исправится, но через несколько дней Валера, учивший на кухне уроки, увидел, как к дому подъехал черный джип, из которого вышла смеющаяся Лера и направилась нетрезвой походкой к подъезду. Досчитав в уме до пятидесяти, Валера быстро оделся и бросился вниз по лестнице, слыша, как сестра поднимается на лифте на шестой этаж. Выбежав во двор, Валера направился к автомобилю и постучал в окно водителя. Стекло опустилось, из салона вырвались клубы сладковатого дыма, юноша взглянул в холеное лицо, украшенное бородавкой и очками в золотой оправе. Валера стал объяснять, что его сестра — глупый ребенок, которого можно обмануть конфетами и плюшевыми мишками; того, что произошло, уже не изменить, но вся семья просит мужчину оставить Леру в покое, чтобы та могла получить образование и встретить достойного молодого человека, ровесника, который стремится к чему-то в жизни, вместо того чтобы ее прожигать. Мужчина обругал Валеру матом, сказал, что у его сестры уже выросли волосы на лобке, так что она сама может решать, с кем ей трахаться, что пить и курить, после чего закрыл окно. Валера постучал по тонированному стеклу еще раз, оно опустилось, и водитель ударом кулака с золотой печаткой, разбив юноше нос, отправил его в нокдаун. Валера, вытирая хлынувшую кровь рукавом, встал и снова постучал в окно. На этот раз мужчина вышел из джипа в сопровождении своего товарища, сидевшего на пассажирском сиденье, у последнего в руках была бейсбольная бита. Мужчины жестоко избили Валеру, сломали ему два ребра и выбили зуб. Лера, вытирая слезы, наблюдала за избиением из окна. Когда мужчины устали пинать беззвучно лежавшего на земле парня и уехали, девушка спустилась во двор и помогла брату подняться и доковылять до квартиры. На следующий день она разорвала все связи с взрослым ухажером, сменила номер сотового телефона и перестала прогуливать школу.

После выпускного пути близнецов разошлись: Лера поступила в университет в Екатеринбурге, а Валера уехал в Москву, решив заработать денег для себя и семьи, прежде чем пойти в армию. Он был сознательным молодым человеком и не хотел косить, а только отсрочить выполнение долга перед отечеством, хотя мама, работавшая врачом, предлагала ему свою помощь в получении белого билета. Валера, несколько раз навещавший семью за два года, проведенные в Москве, вернулся домой за день до их с Лерой двадцатого дня рождения. Близнецы были счастливы видеть друг друга, но Валера заметил, что сестра сильно выросла и стала по-настоящему сногсшибательно красивой женщиной, а Лера с трудом узнала брата, похудевшего и погрустневшего от тяжелой жизни в Москве. Весь вечер перед днем рождения семья провела вместе за обеденным столом, расспрашивая Валеру о столице и дальнейших планах. После того как родители легли спать, брат и сестра до восхода солнца просидели, разговаривая, на балконе, стояла теплая погода, частая гостья на Урале в начале осени. Лера достала припрятанную бутылку коньяка и почти выпила ее одна, закуривая сигаретами. Валера не пил, он вел крайне здоровый и трезвый образ жизни и поведение сестры не одобрил, однако ничего не сказал, чтобы не портить встречу и их общий праздник, начавшийся после двенадцатого удара часов.

На следующий день вся семья собралась за столом, чтобы поздравить близнецов с двадцатилетием. Валера подарил девушке букет ее любимых лилий, получив от нее в подарок компакт-диск любимых «Rammstein». Целуя брата, Лера прошептала ему на ухо, что очень его любит, отчего у Валеры на глазах выступили слезы. Но если букету именинница была просто рада, то от подарка, который купили ей родители, с небольшой помощью охотно добавившего некоторую сумму Валеры, она закричала от радости, вскочила и начала прыгать вокруг стола, целуя попеременно папу, маму и брата. Родители решили, что дочь, которая хорошо отучилась первый год в университете, заслуживает поощрения, и купили ей подержанную «девятку», чтобы Лере не пришлось в новом учебном году ездить по два часа на автобусе в вуз и обратно. Лера сдала на права, учась на первом курсе, и давно мечтала о собственной машине, поэтому ее восторгу не было предела. Вся семья вышла из дома и отправилась смотреть на припаркованную на стоянке «девятку», которую Лера была готова расцеловать изнутри и снаружи. Договорившись обмыть машину на следующий день, Лера обняла и поблагодарила каждого члена семьи, после чего убежала к подружке готовиться к поездке в город, где девочки собирались отметить день рождения на дискотеке. Валера вернулся домой и продолжил праздновать с родителями, съев по нескольку порций каждого приготовленного мамой блюда и выпив несколько глотков вина.

В три часа ночи Валеру разбудил звонок телефона. Звонила Лера, она была ощутимо пьяна, девушка сказала, что потеряла на дискотеке всех своих подруг и кошелек, поэтому попросила брата приехать за ней на новой машине. Не долго думая, Валера оделся, взял ключи из комнаты сестры и, решив не будить родителей, вышел из квартиры, практически беззвучно закрыв замок. Сев в машину, он пристегнулся и уверенно выехал с парковки — он получил права и научился водить в Москве, после оживленного движения столицы его не пугали пустые дороги Свердловской области и льющий как из ведра дождь. Через сорок пять минут Валера забрал загулявшую сестру и поехал обратно по сонным улицам Екатеринбурга, перешедшим в хорошо освещенную, обмытую закончившимся осенним дождиком трассу. Лера, сидя на пассажирском сиденье, болтала без умолку о своих подружках и кавалерах, куря сигарету за сигаретой, но, заметив мрачный вид брата, который хлебнул горя от одного Лериного ухажера, сменила тему. Она стала спрашивать, как Валере нравится ее машина; услышав одобрительный ответ, девушка почувствовала нестерпимое желание сесть за руль, о чем стала умолять брата. Валера был непреклонен, говоря, что Лера пьяна, плохо водит, а дорога мокрая, чем довел сестру до слез. Он не переносил вида женских слез — они больно ранили его чуткое сердце. Валера решил, что ничего страшного не случится, если сестра под его чутким руководством проедет несколько сотен метров на небольшой скорости, чтобы почувствовать себя полноправной хозяйкой дорогого подарка. Машина остановилась, Лера с веселым визгом обежала ее и расцеловала выходящего из пассажирской двери Валеру, после чего уселась за руль, пристегнулась и с деловым видом стала крутить ручки и нажимать на кнопки. Наигравшись, Лера тронулась и тихонько поехала по трассе, постепенно набирая скорость и вскрикивая время от времени от радости. Валера сначала напряженно следил за каждым движением сестры, но постепенно расслабился и стал смотреть на дорогу. Через некоторое время впереди показался автомобиль. Лера уверенно приблизилась к нему, а потом резко прибавила скорость и пошла на обгон, но в последний момент испугалась и вернулась в свою полосу, резко выкрутив руль. Девушка неправильно выполнила маневр, и машину закрутило на скользкой дороге, Валера не успел схватиться за руль, чтобы попробовать выправить машину, и она ударилась на большой скорости о бетонное ограждение и вылетела с трассы в кювет. Автомобиль разбился в лепешку, Валера умер от потери крови до приезда скорой, а Лера чудом осталась в живых.

С тех пор прошло три года, за которые Лера бросила пить и ни разу не села за руль автомобиля. На третьем курсе университета она устроилась на работу в туристическую фирму, что позволило ей со скидкой купить на заработанные деньги поездку в Москву. Она приехала на поезде позавчера и уже успела вместе с группой побывать в театре, Третьяковке и на ВДНХ. Сейчас их вели с экскурсии по соборам Кремля на Красную площадь через Могилу Неизвестного Солдата, где туристы хотели посмотреть на смену почетного караула. Лера отвела глаза от дисплея цифрового фотоаппарата и постаралась разглядеть лицо солдата в белой парадной рубашке, который заставил ее вспомнить о брате. В ее голове было тесно от набежавших воспоминаний и мрачных мыслей.

«Почему у меня такое ощущение, что это Валерка? Этого же не может быть, Валерка умер, умер из-за меня. Ведь этот не похож на него ни капли, может, только ростом, — волосы не такие темные, как были у брата, подбородок другой, нос картошкой, а у брата был прямой, римский, как папа говорил. Почему же тогда, когда я смотрю на этого солдата, мне хочется крикнуть ему: Валера? Может, это все-таки он? Может, тогда домой из Москвы приехал кто-то другой, а Валера остался здесь, сделал пластическую операцию? Да ну, бред сивой кобылы, сделал пластическую операцию и пошел служить у кремлевской стены, тоже мне теория. Переселение душ? Эзотерическая чепуха. Может, этот парень знал Валеру, когда брат в Москве жил? Тогда надо с ним поговорить. Что же делать? Вон идет смена караула, сейчас он уйдет куда-то, а я так и останусь гадать…»

Чеканя шаг, к Вечному огню приблизились три солдата почетного караула, в одинаковой форме, с оружием в руках. Один из них остался стоять посредине каменной площадки, двое других пошли сменять часовых. Новоприбывший остановился рядом с парнем в правой будке, от которого не отводила глаз сильно взволнованная Лера. Караульные поменялись местами, и солдат, высоко поднимая перед собой ноги, направился в ее сторону, сделав пять шагов, после которых следовало повернуться налево и подойти к разводящему, он продолжил идти вперед, пока не оказался с растерянной девушкой лицом к лицу.


Памятник Пушкину, 15 00

Пушкин любил осень и ненавидел лето. Особенно он не выносил жару, и у поэта на это существовало множество причин. Во-первых, он простоял здесь 128 лет, а в таком возрасте столько солнца, несомненно, вредно. Во-вторых, одет поэт был явно не по погоде. В-третьих, в вязком и душном летнем зное ему тяжело было сочинять, в раскаленной голове слова никак не хотели выстраиваться в гармонические цепочки строк и предложений, следовательно, о творчестве можно было забыть. В-четвертых, постоянно хотелось пить, жажда усиливалась при виде вразвалочку передвигавшихся с разноцветными емкостями горожан, аппетитно утолявших недостаток влаги в организме на глазах у поэта. Но главной причиной, конечно же, были женщины.

О, женщины! Как много он мог бы рассказать про них…. За двести девять лет Пушкин повидал неописуемое количество женщин, он помнил изящных красоток девятнадцатого века, томно прятавших глаза за шелковыми веерами, в шляпках с лентами, мехах и вуалях, пышных бальных платьях. Он помнил хмурых, вечно спешащих советских женщин в костюмах мышиного цвета и грязно-серых платках, которые даже летом, сбросив заскорузлую скорлупу пальто и шуб, ходили в одеждах цвета воды в весенней Неве. Но в последние десятилетия все изменилось. Теперь модницы носят одежду, о которой в его времена непозволительно было даже думать! Ох уж эти обтягивающие панталоны цвета индиго, разноцветные шорты и юбки чуть длиннее нижнего белья, которое иные умудрялись носить поверх пояса. А что говорить об обтягивающих майках, расстегнутых до линии декольте рубашках и платьях, которые, скрывая самые интимные места, только распаляли страсть и любопытство поэта!

Пушкину было тяжело видеть, как под его ногами ежедневно проходят милые стайки этих воздушных полураздетых созданий небесной красоты, мило щебеча друг с другом, с кавалерами или говоря в маленькие разноцветные штучки, прикладывая их к уху. У него перехватывало дыхание, когда его взгляд случайно падал на вздыбившуюся под ним грудь или попу, хозяйка которой наклонялась, поправляя обувь. А его сердце кровоточило каждый раз, когда обладательницу крутых бедер, тонкой талии и роскошного бюста прилюдно обнимал за все вышеперечисленные прелести какой-нибудь мальчишка-гимназист. Если бы только Пушкин мог сойти, представиться и прочитать одной из них только что сочиненное стихотворение. Она бы забыла всех своих ухажеров и жадно внимала гениальной поэзии любви. Мечты, мечты, где ваша сладость? По крайней мере, ему повезло больше, чем солдатикам с памятника защитникам Плевны.

Пушкин закрыл глаза и постарался сочинить что-нибудь о нынешней России, ее золотых колоколах, которые громогласно зазвучали над землей, о славном русском народе, который во все века был круче прочих обитателей вселенной. «Тьфу ты, черт, подхватил словечко от этих новых москвичей, говорящих на своем малопонятном, пресыщенном иностранными словами языке. Все вроде бы такие образованные, но ругаются, как крепостные мужики!» — с негодованием подумал поэт, как никто другой ценивший изящность слова.

На нос Пушкину упала капля. Откуда ни возьмись налетели тучки, и полился теплый летний дождь. Поэт был рад смывшей с него пыль небесной влаге и принесенной ею неожиданной прохладе. Дождь разогнал с площади людей, которые поспешили укрыться в близлежащих кафе и подземных переходах. Однако один юноша не уходил. У него не была зонта, но он остался стоять у ног Пушкина, нервно поглядывая на наручный брегет и оглядываясь по сторонам. «Какой молодец! Пунктуальный, а дама немного опаздывает. Уж лучше бы она того стоила, если он готов ради нее вымокнуть до нитки», — размышлял поэт. Из перехода выбежала девушка, держа над головой куртку, чтобы защититься от дождя. Она перебежала площадь и поцеловала стоящего юношу, обвив руки вокруг его шеи. «Все-таки я люблю тебя, Москва!» — подумал Александр Сергеевич.


Арбат, 17 00

Георгий сидел на своем обычном месте на Арбате, окруженный нарисованными им портретами, и ждал, что кто-нибудь из прохожих захочет воспользоваться его услугами, чтобы запечатлеть свое лицо на листе бумаги. Мимо него прошла девушка со стаканчиком мягкого мороженого из «Макдональдса». Она бросила взгляд на портреты, остановилась, достала мобильный телефон и сделала снимок встроенной камерой. Георгий улыбнулся ей, после чего снова погрузился в чтение, перелистывая пожелтевшие страницы томика пьес Бернарда Шоу. Год назад на этом самом месте Георгий нарисовал свою Галатею.

В августе прошлого года к художнику обратился молодой человек с просьбой нарисовать его девушку. Георгий охотно согласился, это были его первые клиенты за день, и руки приятно зачесались в предвкушении возможности заняться любимым делом и получить за это деньги. Молодой человек вернулся вместе с девушкой, торжественно усадил ее на раскладной стульчик перед Георгием, и встал сзади, нежно поглаживая ее волосы и плечи. Георгий пододвинул поближе к себе планшет с чистым листом бумаги, взял в руки карандаш и внимательно посмотрел на свою новую модель. Перед ним сидела девушка, которую смело можно было назвать идеалом естественной красоты. Ее пропорциональное лицо с острыми скулами украшали очаровательно оттопыренные уши, черные густые волосы были забраны сзади простой черной заколкой, а спереди уложены с пробором, открывая высокий лоб. Из-под не по-современному густых бровей с неподдельным интересом на художника смотрели два карих глаза, подведенных карандашом. Девушка была практически без макияжа, на щеках прелестно светился естественный румянец, отражаясь в блеске полумесяца губ под изящным носиком. Одета она была в черное платье от колен до шеи, на которой тяжелыми каплями набухла нитка с жемчугом. Георгий подумал, что ему выпала большая честь рисовать такую прекрасную представительницу слабого пола.

«Лиза», — представилась натурщица. «Георгий, — сказал в ответ художник. — Давайте начнем, только я попрошу вас не двигаться по мере сил. Если захотите почесаться, попросите об одолжении своего спутника». Колокольчики смеха девушки растворились в раскатистом хохоте молодого человека, и улыбающийся Георгий принялся за работу, нанося на бумагу контуры лица. Он работал долго и старательно, сначала нарисовав портрет карандашом, потом добавив к нему пастельные мазки и полутени. Георгий часто переводил взгляд с мольберта на девушку, чтобы убедиться, что тупыми мелками и движениями загрубевших пальцев он перенес на бумагу тончайшие детали ее красоты. Художник особенно тщательно рисовал глаза Лизы, стараясь передать живой блеск замочных скважин, через которые опытный художник в правильном расположении духа может заглянуть в душу модели. Девушка сидела с серьезным выражением лица, изредка хлопала длинными ресницами, иногда улыбалась своим мыслям, с нетерпением ожидая встречи с собственным отражением, прошедшим через призму глаз и рук другого человека. Когда Георгий закончил и показал Лизе портрет, она долго оценивающе смотре-ла на своего черно-белого двойника, потом встала и пожала художнику руку. Молодой человек, неустанно повторявший, что портрет — работа настоящего мастера, а Лиза — произведение искусства, расплатился с Георгием, и молодые люди направились в сторону Смоленского бульвара, держась за руки.

Ночью Георгию приснился сон. Он сидел перед мольбертом на чердаке, через маленькое зарешеченное окошко светила щербатая луна. Перед ним сидела обнаженная Лиза, Георгий рисовал ее портрет, но его взгляд невольно сползал с правильных черт лица на высокую шею, глубокие ключицы и холмы небольших аккуратно-симметричных грудей, украшенных клубничинами сосков. Художник проснулся, сел в кровати и закурил, выдувая дым в форточную рамку с изображением ночного светила. Потом Георгий включил свет, достал мольберт и мелки и нарисовал по памяти Лизин портрет, закрывая глаза, чтобы черпнуть вдохновения из стоявшего перед глазами лица. Закончив, он выключил свет, поставил рисунок рядом с кроватью так, чтобы на него падал лунный свет, и лег в кровать, повернув голову на подушке к изображению. Георгий нарисовал Лизу в немного ином ракурсе, нежели днем, девушка смотрела как бы исподлобья, так смотрит на родителя провинившийся ребенок, знающий, что его скоро простит надевший суровую маску отец.

Георгий, проспавший после ночного творчества до обеда, открыв глаза, первым делом увидел девушку с портрета и поздоровался с ней. Он решил не ходить на Арбат, остаться дома и порисовать в спокойной обстановке портреты звезд экрана, которые художники выставляют в качестве рекламы своего таланта. Работа не клеилась. Георгий, сам того не замечая, добавлял Лизины черты в лица, знакомые миллионам, отчего они переставали походить на свои бумажные прототипы, вырванные из глянцевых журналов. В глазах взбалмошной Пэрис Хилтон появилось неуместное выражение спокойствия и одухотворенности, сексуальная тигрица Анджелина Джоли с Лизиной прической стала похожа на учительницу младших классов, не хватало только очков с толстыми стеклами, даже мужественно-лысый Брюс Уиллис превратился в карикатуру на гомосексуалиста, обзаведясь женственным ртом и подбородком. Только Одри Хепберн получилась, как нужно, то ли не попав под влияние Лизиной красоты в силу собственной неповторимой внешности, то ли потому, что обе женщины были внешне похожи. Георгий решил, что испортил за день достаточно бумаги, мелков и нервов и пошел в гости к соседу-музыканту выпить водки, поиграть в шахматы и поговорить об упадке современного российского искусства, отгоняя руками от глаз коромысло табачного дыма. Придя домой, художник разделся, завел будильник, лег в кровать и, прежде чем закрыть глаза и уснуть, пожелал Лизе спокойной ночи. Ночью ему приснился сон. Он рисовал портрет на том же чердаке в свете луны, набравшей немного веса по сравнению с прошлым разом. Когда он закончил, лицо на бумаге несколько раз моргнуло, улыбнулись черные губы, и портрет заговорил с создателем, спросив, как давно он живет один. Георгий проснулся, вытер капли пота со лба и начал рисовать улыбающуюся в тридцать два зуба Лизу.

На следующий день Георгий поехал на Арбат, где целый день рисовал детей и взрослых, украдкой придавая им черты лица своей бумажной музы. Некоторым нравились результаты пастельно-пластической хирургии, другие задумчиво говорили художнику, что получились не очень похоже, один мужчина, дочку которого нарисовал Георгий, возмутился не на шутку, обозвал его педофилом и ушел не заплатив. Вернувшись вечером в свою крохотную однокомнатную квартирку с низким потолком, Георгий взял из студии, служившей ему одновременно спальней и кладовкой, вчерашний Лизин портрет, отнес на кухню и говорил с ним, готовя и поедая холостяцкий ужин из пельменей, стопки водки и кружки чая с лимоном. Со стороны могло казаться, что художник разговаривает сам с собой, потому что он вслух перечислял свои заботы, неудачи и жизненные цели, но Георгий, считавший, что сами с собой вслух разговаривают только сума-сшедшие старики в метро, обращал свой монолог к конкретному собеседнику. Перед сном он поблагодарил Лизу за умение слушать, пожелал ей доброй ночи и заснул, поворочавшись полчаса на мятом белье. Ночью ему приснился сон. В углу чердака, за окном которого светила почти полная луна, стояло зеркало в человеческий рост. Георгий подошел к нему с мольбертом в руках и поставил деревянную треногу на пол, развернув прикрепленным листом бумаги к отражающей поверхности. На мольберте стоял портрет Лизы, но в зеркале отражались не дерево и бумага, а живая девушка, сидящая на стуле полностью обнаженной, если не считать нитки жемчуга на шее. Георгий встал позади портрета и смотрел, как его зеркальный двойник гладит волосы и шею девушки, перебирая, как четки, перламутровые бусины. Художник проснулся и понял, что ему впервые со времен славного периода полового созревания приснился «мокрый» сон. Ополоснувшись в душе, он принялся за работу и к утру нарисовал маслом на большом куске холста цветной портрет Лизы, пришедшей к нему во сне, после чего погрузился в крепкий сон, лишенный сновидений.

На следующий день, вернувшись с Арбата без копейки заработанных денег из-за разогнавшего всех прохожих дождя, Георгий после ужина нарисовал новый портрет Лизы, придав ее лицу вопросительное выражение. Закончив, он налил две кружки ароматного горячего чая, поставил одну перед портретом, а другую — перед собой вместе с пепельницей и блюдцем конфет. Под шум разыгравшейся за окном стихии он просидел несколько часов с недоумевающим, похожим на Лизино выражением лица, пытаясь понять причины своего странного сознательного и бессознательного поведения. Ночью художник спал как младенец и, встав рано утром бодрым и полным творческих сил, поехал на Арбат, пожелав портрету хорошего дня.

Георгий быстро привык к новой рутине. Каждый вечер, возвращаясь с работы или из гостей, он садился рисовать Лизу, а закончив, ставил результат трудов перед кроватью. Проспав всю ночь как убитый, не отвлекаемый ни жарой, ни холодом, ни назойливыми комарами, он просыпался рано утром, делал зарядку и завтракал в компании нарисованного предыдущим вечером портрета, после чего уходил по своим делам. Особенно удавшиеся рисунки художник вешал на стены студии, прикрепляя их скотчем к давно нуждавшимся в ремонте стенам, остальные складывал в большую коробку под захламленным письменным столом. У него появилась привычка разговаривать с Лизиным изображением, обсуждать с ним любые мелочи своей неустроенной одинокой жизни. В вагоне метро, несшем его на окраину столицы после беспокойного дня на Арбате, он размышлял о том, какой нарисует Лизу сегодня, мысленно подбирая выражение лица, положение головы, бижутерию и одежду. Георгий заметил, что начал строить свои планы так, чтобы обязательно попасть вечером домой и нарисовать портрет, однажды ему даже пришлось выложить сумму, равную двухдневному заработку, на поездку на такси с противоположного конца Москвы, где он чуть было не потерял счет времени под воздействием алкоголя.

Зимой произошло одно запомнившееся художнику событие. Будучи на презентации выставки картин приятеля, устроенной в какой-то полулегальной галерее, Георгий познакомился с ухоженной интеллигентной ровесницей, которая представилась поэтессой. Они долго и много говорили, не отходя от стола с бесплатным «Советским» шампанским и бутербродами с колбасой, после чего Георгий набрался храбрости пригласить даму в гости, ведь он все-таки оставался мужчиной, несмотря на длительное отсутствие сексуальных контактов. Поэтесса, зайдя в квартиру, первым делом поинтересовалась, кто эта девушка, чьими портретами обклеены стены комнаты и кухни. Георгию было мучительно врать, он чувствовал, что предает Лизу, но не мог рассказать новой знакомой о своей бумажной сожительнице, поэтому придумал историю про умершую в молодом возрасте жену, которую он время от времени рисует, чтобы не забыть эту чудесную, но рано ушедшую женщину. Поэтессу тронул рассказ, она на ходу сочинила и продекламировала стихотворение, лирическая героиня которого сильно походила на мертвых красавиц Эдгара По, после чего легла с художником в постель. Георгий проснулся посреди ночи от страшного кошмара, содержание которого не мог вспомнить, но отдельные фрагменты напоминали известный видеоклип группы A-ha. Он разбудил поэтессу и попросил ее уйти, не объясняя причин, после чего бесцеремонно вытолкал не успевшую одеться женщину с вещами в руках из квартиры. Подождав, пока она вдоволь наругается, стоя за дверью, и уйдет, Георгий бросился в студию и нарисовал Лизу целых три раза, чтобы загладить свою вину. На следующий день он попытался поговорить о странном портрете с одним очень образованным другом, который при просмотре телепередачи «Своя игра» умудрялся отвечать на вопросы ведущего раньше Анатолия Вассермана. Друг молча выслушал художника, после чего посоветовал ему поменьше пить и не читать больше Оскара Уайльда, а перейти на русскую классику, например Толстого или Тургенева. Рассерженный черствостью и непониманием друга, Георгий вернулся домой и, зная теперь, что с Лизой шутки плохи, нарисовал перед сном еще один ее портрет.

* * *

Девушка с мороженым в руках сфотографировала улыбнувшегося ей уличного художника, сидящего в окружении своих работ, после чего скинула ММС подруге, жившей в Санкт-Петербурге. Через несколько минут молодая женщина, сидящая с чашкой капуччино в кафе на Невском, получила сообщение и, открыв его, громко охнула. С экрана телефона на Лизу смотрели десятки ее цветных и черно-белых портретов в разных ракурсах и позах.


Ленинградское шоссе, 19 00

«Какая пробка! Это надолго, — грустно подумал про себя Андрей. — Спасибо человеку, придумавшему кондиционер, а то солнце печет не по-детски». Впереди его раскинулось бескрайнее море машин, смирно ждущих в дрожащем воздухе, когда закончится штиль и ветер трафика надует паруса. Андрей откинулся на сидении и сделал погромче музыку. В CD-плеере стоял диск с саундтреком к «Ассе», Борис Гребенщиков пел о золотом городе. «Все-таки БГ — это Бог», — вновь повторил Андрей заезженную фразу. Справа, в опасной близости от его праворукой «тойоты» резко затормозила машина. Это был желтый «Mercedes SLK» с откинутым верхом, из которого доносилась оглушительная музыка, басы сотрясали не только сам кабриолет, но и стекла в машине Андрея. «Я посвящаю строки этому городу, его центру, каждому метру», — разобрал он слова. «Вот дерьмо! Теперь нормально не послушать свою», — подумал Андрей, но все равно повернул ручку громкости, наполнив машину психоделическими гитарными аккордами. Потом он обратил внимание на водителя, точнее водительницу.

За рулем «мерседеса» сидела девушка ошеломительной красоты. Таких девушек часто встречаешь в Москве, они всегда выглядят так, будто только что сошли с красной ковровой дорожки или пришвартованной где-то стометровой яхты. Они знают цену бриллианту своей красоты и подбирают для него соответствующую оправу. Такие девушки с детства понимают, что им выпал счастливый билет в виде внешности, и знают, что при правильном уходе за собой и выборе одежды этот билет можно обменять на безбедное и беззаботное существование. Помимо дорогущего автомобиля девушка обладала копной светлых, волнами спадавших на плечи волос, носом идеального размера и формы, вызывающе накрашенными губами, белоснежными зубами, обнажавшимися при каждом новом укусе жвачки, и большими кукольными глазами, цвет которых скрывали дизайнерские очки. Взгляд Андрея проследовал от лица девушки к ее шее, украшенной золотой цепочкой с инкрустированным медальоном, скользнул по загорелым рукам и длинным ярко-красным ногтям, упал на пышный бюст, поддерживаемый чашечками черного бюстгальтера, видимого из-под желтой майки с пайетками. Девушка, словно почувствовав на себе его взгляд, приподнялась за рулем, чтобы посмотреть на пробку впереди. При этом взгляду Андрея открылись сережка в пупе и полоска загорелой кожи между майкой и черной микро-юбкой, над которой виднелись желтые полоски стрингов. Судя по всему, девушка была приличного роста и с более чем приличными ногами. «Какая фемина!» — восхищенно процитировал Паниковского Андрей.

«Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят», — задумчиво пел Гребенщиков. «Я знаю, что могу любить, но не любим, а светел ли я?» — подумал Андрей. В его голове уже долгое время царила смута, грязные мысли вели непрекращающиеся бои со светлой душой. Душа Андрея жаждала любви, но любви чистой и взаимной, чтобы избранница принимала его таким, какой он есть, любила его бескорыстно и преданно, и при этом отвечала высоким стандартам Андрея в области внешних данных, образования, выбора работы, музыкального вкуса, эрудиции, чувства юмора, умения готовить и обустраивать уют. Да, еще желательно, чтобы она хорошо знала английский, которым сам Андрей владел в совершенстве. Андрей понимал, что хочет невозможного, но на меньшее был не согласен. В жизни ему попадались разные женщины, но всем им чего-то не хватало, чтобы задержаться надолго. Были красивые, но пустые; умные, но фригидные; веселые, но неряшливые. Андрей не мог похвастаться внушительным списком побед на любовном фронте, число женщин, которых он познал в библейском смысле, едва стало из однозначного двузначным. Когда-то давно он прочитал фразу о том, что лучше не спать ни с кем, чем с кем попало, и ею оправдывал свои периоды одинокого существования, якобы сберегая себя для той единственной, что сама найдет его, предложит сердце и тело и сделает жизнь сказкой со счастливым концом. Последний период особенно затянулся: Андрей уже два года не спал с женщиной и очень мучился от этого, но не делал ничего, чтобы исправить положение. Ему тяжело давался процесс знакомства с противоположным полом, каждый раз, раскрывая перед кем-то створки своей возвышенной души, впоследствии он мучился оттого, что тратил свое драгоценное время, которое можно было посвятить самосовершенствованию, на менее образованную собеседницу или, грубо говоря, метал бисер перед свиньями.

В то время как чистая душа Андрея хотела любви, его тело хотело секса. Причем не просто секса, а жесткого, развратного, грязного и мокрого. Он винил во всем порнографию и отставную стриптизершу, которая однажды сама сняла его в клубе. Целую ночь она вела Андрея по лестнице сексуальных удовольствий к райскому блаженству, а потом испарилась в утреннем московском тумане, не оставив ни телефона, ни настоящего имени. Порнографией же Андрей увлекался с детства, первое его воспоминание о том, как устроены женщины, связано с колодой игральных карт с голыми красотками, найденной у отца. С тех незапамятных времен он прошел путь от коллективных просмотров родительских видеокассет с одноклассниками, во время которых мальчики стыдливо прятали друг от друга эрекцию, до ежедневного скачивания по одному порнофильму в день для вечернего просмотра в постели. А еще, на свою беду, Андрей обладал бурной фантазией, которая включалась на полную мощность ранним утром и вкупе с сильным зудом в районе паха не давала организму погрузиться обратно во сны, в которых, надо заметить, частой гостьей была стриптизерша. В общем, его руки были явно не для скуки.

Все было бы просто, если бы Андрей мог воспринимать мастурбацию как удовлетворение одной из естественных потребностей организма, но если принимать пищу и спать можно только одним способом, то способов достичь семяизвержения несколько, и Андрей знал, благодаря стриптизерше, какой из них лучший. Так в голове Андрея поселилась дилемма, его чувства спорили с разумом, ставшим марионеткой  в руках пениса. Те редкие сексуальные контакты, которые случались в его жизни, были опустошительны для психики, ведь после них он все больше убеждался, что найти свой идеал не сможет. Но после каждого одинокого оргазма, достигнутого представлением себя на месте мачо из очередного порнофильма, на Андрея обрушивалась волна отчаяния и унижения. «Жалкий онанист! Чертов лузер! Fucking wanker!» — ругал он себя на билингве, но достаточно скоро вновь чувствовал потребность в сексуальной разрядке. Конечно, существовали проститутки, и Андрей зарабатывал достаточно, чтобы позволить себе иногда пользоваться их услугами, но сама мысль, что он отдаст живому человеку деньги, чтобы воспользоваться им, как биотуалетом, была ему невыносима. Поэтому каждый раз, когда в поле зрения Андрея попадала девушка вроде той, что сидела сейчас в «мерседесе», ему становилось неловко и стыдно от грязных мыслей, хотелось провалить-ся сквозь землю. Вот и сейчас он беззастенчиво рассматривал ее через тонированное стекло своего автомобиля, представляя, что мог бы с ней проделать в постели. Андрей почувствовал, как кровь приливает к члену, испытал острый приступ стыда и, отвернувшись, сосредоточился на музыке.

«Аквариум» сменила группа «Браво». Краем глаза Андрей увидел какое-то движение в «мерседесе» и невольно повернул голову. Девушка сидела, опустив голову на пассажирское сиденье, как будто нагнувшись, чтобы что-то найти под ним на полу, но обе ее руки были скрыты под волосами. Внезапно она резко выпрямилась и повернулась в сторону руля, потирая нос. Она повернула к себе зеркало заднего вида, обнажила зубы и десны и, видимо удовлетворенная результатом, откинулась обратно на сиденье. Неожиданно девушка выключила громыхающий рэп, повернула голову и уставилась немигающим взглядом в окно «тойоты». Из-за тонировки и очков девушки Андрею было плохо видны ее глаза, но ему показалось, что она смотрит прямо на него. «Она видит меня через тонировку, — подумал он в приступе паранойи, но тут же осекся. — Какой бред я несу! Просто любуется на свое отражение, как и любая другая пустышка в красивой обертке. Еще и меня дразнит заодно».

Тут девушка совершила нечто совсем неожиданное: она протянула руку и постучала в окно. Андрей опешил, но опустил стекло и вопросительно посмотрел на нее из-под очков с диоптриями. «Молодой человек, я сейчас увидела в зеркале, что у вас заднее колесо спускает», — сказала она ангельским голосом, от которого Андрей покрылся гусиной кожей. Промычав «спасибо», он посмотрел в свое зеркало заднего вида, но ничего не увидел. «Придется высовываться», — подумал он и тут же запереживал по поводу возможной перхоти. Когда Андрей высунул голову и повернулся в сторону колеса, девушка резко перегнулась через борт кабриолета и провела горячим языком по его щеке. От неожиданности Андрей отпрянул обратно в машину, но промахнулся, стукнувшись головой об оконную раму, изо рта вырвалось писклявое «ой». Весь красный от смущения, Андрей закрыл окно и шумно выдохнул.

«Вот сука! — была его первая мысль. — Мало того что меня разыграла, так я из-за нее долбанулся, да еще опять ляпнул “ой” вместо “****ь” или какого-нибудь другого мужского слова». Чтобы успокоиться, Андрей закурил сигарету, сделал еще громче музыку и стал пускать дым в приоткрытое окно. Боковым зрением он видел, что девушка заливается от смеха, от его приступов она содрогалась, как в конвульсиях, и даже била ладонями по рулю, а попав случайно по клаксону, засмеялась еще громче. «Смейся, смейся», — гневно подумал Андрей, но постепенно до него стал доходить комизм ситуации. Он повернул голову и посмотрел на девушку, которая перестала смеяться и теперь сидела, глядя в тонированное стекло, за которым спрятался Андрей. Она стала мимикой просить у него прощения, сначала похлопав километровыми ресницами, потом — послав воздушный поцелуй. Желая рассмешить его, девушка стала кривляться, и Андрей в очередной раз убедился в том, что красивые женщины могут себе позволить ходить в мешках из-под картошки и строить любые рожи, но при этом останутся объектом вожделения любого зрячего мужчины. Перестав гримасничать, красавица поднесла руку ко рту и жестом попросила сигарету, выдувая пухлыми губками невидимый дым из буквы «V», образованной пальцами. «V — значит вендетта, — подумал Андрей, — так что фиг тебе». Через мгновение он осознал, что ведет себя не только как маленький, но еще и как жмот, ведь он всегда давал сигарету просящему, даже если она была у него последней, а просящий был грязным забулдыгой.

После «Браво» заиграло «Кино». Андрей опустил стекло и протянул девушке пачку. Она взяла оттуда сигарету, засунула в рот и жестом попросила прикурить. Андрей передал ей зажигалку и сразу же мысленно обругал себя за то, что, засмотревшись на ее естественную, живую красоту и волнующие формы, забыл повести себя по-джентльменски. Красавица прикурила и, вертя зажигалку в руках, с хитрым прищуром смотрела на Андрея, зажав сигарету между ярко-красных губ. Вдруг, положив ее в пепельницу, девушка протянула руку к бардачку и достала из него черный маркер, стянула зубами колпачок и написала на зажигалке ряд цифр, потом перевернула ее и написала что-то еще. Передав зажигалку Андрею, девушка убрала маркер и взяла сигарету из пепельницы. «89162597041, — прочитал Андрей и перевернул зажигалку, — Кристина». «Мне очень нравятся мужчины, которые краснеют, — проворковала Кристина. — Позвони мне, Бананан!» Андрей ощутил, как краска заливает лицо.

«Перемен!» — потребовал Цой, и автомобили впереди тронулись. Кристина кивнула в сторону машины Андрея, и он понял, что девушка просит пустить ее вперед. Он кивнул тоже, хотел сказать «пока», или «я позвоню», или абсолютно неуместное «спасибо», но слова присохли к горлу, поэтому молча закрыл окно. Желтый «мерседес» занял образовавшееся перед «тойотой» пространство, и обе машины неспешно поплыли в потоке нагретого металла и облаках выхлопных газов. Андрей смотрел на едущую впереди машину, но глаза искали отражение Кристины в ее зеркале заднего вида. Словно почувствовав его взгляд из-за тонировки, она повернула зеркало так, чтобы были видны ее глаза, подмигнула, а потом опустила его, чтобы Андрей увидел губы, которые она сексуально облизнула языком, в котором мелькнула золотая сережка. Машина впереди «мерседеса» остановилась, Кристина нажала на тормоз, а остолбеневший Андрей въехал в зад желтому кабриолету и тут же почувствовал, что становится краснее загоревшегося впереди светофора.


Лужники, 21 00

Стоя в толпе перед сценой, на которой через несколько минут должен был начаться концерт ее любимой группы, Катя думала о том, как прошел последний день ее жизни.

«Я увижу его сегодня», — повторяла она с того момента, как открыла утром глаза. Ей еле удалось уснуть от волнения, сначала девочка не хотела ложиться вообще, но подумала, что если не будет спать всю ночь, то уснет либо в школе на уроке, либо на концерте, а уж этого она точно себе позволить не могла. В режиме автопилота Катя отсидела шесть долгих уроков, курила с подругами на перемене, даже улыбалась рассказам о мальчиках, которыми делились сверстницы, жеманно куря по-взрослому накрашенными губами. В голове крутились четыре слова: «Я увижу его сегодня». Придя домой, Катя побежала в свою комнату и бросилась к компьютеру, сбрасывая по пути одежду. С постеров на стене на нее смотрел он. Она включила компьютер и ждала, пока он загрузится, нервно покусывая накрашенные черным лаком ногти на исчерканных ручкой пальцах. В комнату вошла мама, подошла к компьютерному столу и молча поставила на него поднос с едой и кружкой чая. Выходя, она задержалась в дверях, обернулась и внимательно посмотрела на Катю, словно только что осознав, что дочь дома. «Как дела в школе?» — спросила мать. «Я увижу его сегодня», — машинально ответила Катя, хватаясь за мышку с первыми звуками музыкального приветствия Windows. Мать пожала плечами и вышла из комнаты.

Катя открыла ICQ, набрала ник «dEMOngirl» и ввела пароль, состоявший из цифр ее и его дней рождений. «Аська» поприветствовала девочку бравурной мелодией и сообщением от подруги. Отыскав на рабочем столе компьютера, украшенном фотографией кумира, плейлист, Катя дважды кликнула по ярлыку, содержащему все его песни, курсором. Почувствовав, как по телу разливается сладостная дрожь от звуков любимого голоса, Катя открыла сообщение.

Miss Pinky (15:11):

Катюша, приветики, я уже дома. Напиши мне, как придешь. Мяууу!

dEMOngirl (15:47):

Привет-буфет. Как делишки?

Miss Pinky (15:48):

Мне даже не верится, что мы его сегодня увидим. Я так волнуюсь. Думаю, в обморок грохнусь, когда увижу!!!

dEMOngirl (15:48):

Выше нос, детка, все будет окей. Как бы он сам в обморок не грохнулся, когда нас увидит!

Miss Pinky (15:49):

*ROFL*

dEMOngirl (15:50):

Ты в чем пойдешь?

Miss Pinky (15:51):

В полосатой майке, черной юбке, гетрах и туфлях. Еще бантик в волосы в горошек сделаю. А ты?

dEMOngirl (15:52):

Еще не знаю. Ладно, давай, встретимся, как договорились.

Miss Kinky (15:52)

*KISS*

Катя слукавила. Она прекрасно знала, что сегодня наденет, девочка купила наряд в тот же день, что и заветный билет на концерт. Она обманула маму, прибавив к настоящей стоимости билета еще две тысячи рублей, и по пути домой из касс заглянула в свой любимый магазин одежды и аптеку. Когда дома мама попросила ее показать билет, Катя соврала, что оставила его у по-дружки, зная, что на следующий день мама забудет о нем. Естественно, платье она ей тоже не показала — мама бы убила ее, узнав, что дочка идет куда-то в такой откровенной одежде. Помимо черного платья чуть ниже бедер и чуть выше сосков, с огромным черепом из пайеток Катя собиралась надеть черные ****ские чулки в сеточку, туфли на высоких каблуках и две цепочки с украшенными стразами черепами. К парикмахеру она сходила еще вчера, подровнять челку и подкрасить розовые прядки. Сегодня ей нужно была выглядеть неотразимо, такой наряд вместе с густо и искусно наложенным макияжем должен был помочь ей выглядеть по крайней мере на пять лет старше. Когда он увидит ее, то не будет задумываться о том, сколько ей лет и насколько законы этой страны суровы к педофилам, а сразу же перейдет к делу.

Дело в том, что Катя твердо решила, что если сегодня он не лишит ее девственности, то она покончит жизнь самоубийством, потому что никакой другой мальчик не был достоин ее самого драгоценного сокровища. Ей казалась бесконечно возвышенной и волнующе опасной мысль, что дерево настоящей любви нужно поливать кровью, оставалось только выяснить, будет это кровь из влагалища или вены на руке. Впрочем, Катя была реалисткой и трезво оценивала свои шансы на то, что ей а) удастся пробиться за сцену, б) попасться ему на глаза и привлечь его внимание, в) понравиться этому полубогу, пресыщенному женским вниманием и слепым обожанием, поэтому решила тщательно подготовить прощание с несправедливым миром. На деньги, оставшиеся от покупки платья, Катя купила в аптеке баночку снотворных таблеток и упаковку презервативов, на случай чуда. Если чудо случится, сначала она предложит ему заняться с ней опасным сексом, и, если он побоится и откажется, у нее наготове будут средства контрацепции. Презервативы она собиралась взять с собой, а вот таблетки вместе с опасной бритвой «Спутник», украдкой взятой у дедушки в деревне, розовым дневником, в котором уже была заготовлена прощальная записка, шестью черными свечками и розовой зажигалкой она заперла на ключ в ящике тумбочки. Катя открыла ящик и положила туда CD-плеер, чтобы слушать его голос во время пересечения границы миров. Потом взяла дневник и перечитала записку:

Дорогая мама,

Я ухожу из жизни, потому что не могу жить с мыслью, что человек, которого я люблю, не может полюбить меня. Тебе не понять, ведь ты так сильно никогда не любила. Не плачь, я буду с тобой, теперь у тебя будет на одного ангела-хранителя больше.

Катя

Моя жизнь теряет смысл,

Смерть — желанная награда.

Нож в руке тихонько пискнул:

«Может, все-таки не надо?»


Стихотворение Катя сочинила сама и, перечитывая его, расплакалась. Она подумала о маме, любила ли та когда-нибудь отца. Отец Кати был успешным бизнесменом, он несколько лет назад ушел к любовнице, но продолжал поддерживать семью деньгами. Катина мама, ни дня в своей жизни не работавшая, продолжала жить в режиме просмотра телесериалов и смешивания алкогольных коктейлей, порой недоумевая, как младенец синего цвета, появившийся на свет из ее чрева, превратился в этот черно-розовый сгусток эмоций и комплексов. Она не понимала дочь и поэтому не сильно вмешивалась в ее жизнь, хотя следила за тем, чтобы Катя правильно питалась, училась на оценки не ниже троек, была одета и обута. Катя решила, что мама будет не сильно убиваться, может быть даже, это ее встряхнет и заставит выйти из дома. В последнее время Катина мама покидала просторную трехкомнатную квартиру, оставшуюся ей при разводе, настолько редко, насколько это было возможно, заказывая все необходимое для жизни в Интернете на сайтах доставки.

Успокоив себя фразой: «Это моя жизнь, и я уже взрослая, чтобы решать, как с ней поступать», Катя мысленно снова пробежалась по сценарию суицида. Вернувшись домой, она зайдет в мамину комнату, где та уже будет спать, утомленная бездельем и алкоголем, в своей комнате разденется, откроет запертый ящик, из которого достанет все необходимое, и пойдет в ванную комнату. Там она зажжет свечи, нальет стакан воды, включит оба крана, чтобы наполнить ванную, и выпьет по очереди все таблетки. Катя задумалась, жевать ей таблетки или нет и стоит ли пить воду из-под крана, но потом решила, что от жевания таблеток может стать дурно, и обругала себя за то, что, собираясь на тот свет, заботится о качестве питьевой воды. После приема таблеток Катя собиралась раздеться догола, полюбоваться в последний раз в зеркало на цветок, который завянет не сорванным, лечь в ванную, выключить воду и включить плеер. Оставался последний, решающий шаг — вскрыть себе вены, здесь медлить было нельзя, потому что от таблеток можно было уснуть, следовательно, существовала вероятность, что мама, встав посреди ночи за лекарством от головной боли, ее спасет. В Катином случае самоубийство не должно было ограничиться попыткой, она не собиралась кричать о помощи, а хотела с достоинством уйти из жизни. Поэтому, сидя на краю кровати с розовым покрывалом и любимой подушкой с надписью «Плакать сюда», девочка воображаемой бритвой несколько раз полоснула по руке, представила  стекающие рубиновые капли, и на минутку ей стало страшно. Однако нужно было еще подготовиться к концерту, поэтому она отправилась принять душ, отгоняя дурные мысли строчками из его песен.

В семь пятьдесят четыре вечера Кате пришло сообщение от подруги: «Выходи, мы внизу». Катя взглянула на себя в зеркало и подумала, что сама себя хочет — на нее смотрела стройная двадцатилетняя девушка в обтягивающем коротком платье, чулках и туфлях, с модной разноцветной прической, сережкой в губе и густо подведенными глазами. Девочка долго размышляла, надевать ли ей трусики, но подумала, что ехать на метро без нижнего белья будет негигиенично. Мама еще бодрствовала, так что выходить из комнаты в таком виде было нельзя. «Я увижу его сегодня», — повторила Катя и надела сверху на платье плащ, в одном кармане которого лежала пачка презервативов и блеск для губ, в другом — мобильный телефон, ключи от квартиры и деньги в кошельке с тремя черепами. Плащ скрыл платье, но оставалась проблема вызывающих чулок и туфель. Впрочем, и здесь он должен был помочь, отвлекая мамино внимание. Катин расчет оправдался, мама, увидев дочку, незамедлительно сказала: «Катюха, ты чего, там же жара такая, а ты в плаще!» Катя ответила, что вечером может быть прохладно и она не хочет простудиться. Маму успокоил ответ, она поцеловала дочь и закрыла за ней дверь. В груди у Кати защемило. «Последний раз она меня видела», — подумала девочка и чуть было не постучалась в дверь, чтобы обнять и расцеловать маму, но сдержалась и нажала кнопку лифта. Через час, после двух выпитых подругами бутылок вина по пути к станции метро и еще двух по пути от «Спортивной» до стадиона, Катя была внутри, и от кумира ее отделяло чуть меньше пяти минут и пятнадцати метров.

Оглушительный залп пиротехники потряс стадион. Зал взревел. Заиграл барабанщик, выбивая бешеную дробь, зазвучали первые аккорды бас-гитары, гитарист вывел пронзительную ноту, а потом на сцену вышел он. У Кати закружилась голова, она бешено захлопала в ладоши и запрыгала на месте в почти религиозном экстазе. Он запел и посмотрел прямо на нее. По девичьему телу прокатилось цунами, покрывая кожу мурашками и разливая сладостное тепло. Катя не знала, что это было, но подумала, что так он занимается любовью со всеми поклонницами на этом стадионе. Она поняла, что ради одного этого момента стоило прожить неполных пятнадцать лет, и с философским спокойствием вспомнила нехитрый набор самоубийцы у себя в тумбочке. В этот момент кто-то сильно налетел на нее сзади, и девочка упала на колени. Катя обернулась и не поверила своим глазам. На нее смотрел он! У этого мальчика были длинные, аккуратно расчесанные волосы, косая челка, веснушки и проколотая бровь, а в остальном он был копией солиста, певшего со сцены ее любимую песню. Толкнувший протянул ей руку и помог встать. Катя в растерянности переводила взгляд с одного мальчика на другого, пытаясь вспомнить, что учительница рассказывала им в школе о клонировании. Тот, что стоял рядом, наклонился и жарко задышал ей в ухо, пытаясь перекричать музыку: «Извини, пожалуйста! Я не хотел, просто меня от его песен колбасит. Кстати, мне все говорят, что я на него похож. Меня Игорь зовут, а тебя? Ты очень красивая, самая красивая девушка, которую я здесь видел». Катя молчала, но, глядя в карие глаза с кошачьим прищуром, подведенные карандашом, она понимала, что ящик тумбочки сегодня оставит закрытым.


Красная площадь, 00 00

Двуглавые орлы на вершине Воскресенских ворот не разговаривали друг с другом со дня обострения российско-грузинского конфликта. Как только стало известно об обстреле грузинскими войсками Цхинвали и последующем вводе российских войск в Южную Осетию, между орлами завязалась ожесточенная дискуссия. Один отстаивал право Грузии навести конституционный порядок на своей территории путем подавления сепаратистов, другой называл происходящее геноцидом, Саакашвили — международным преступником, а Южную Осетию — новой Югославией. Много спорили по поводу открытия огня в первый день Олимпийских игр в Пекине, о роли США в разжигании конфликта, о вступлении Грузии в НАТО и технологиях ведения информационной войны. Ни одному из спорящих не удалось переубедить другого и заставить признать свою правоту, поэтому разговор закончился повышенными тонами, обвинениями в политической проституции и отборным русским матом. После перепалки орлы нахохлились, отвернулись друг от друга и на долгое время замолчали. Ночью одного особенно жаркого августовского понедельника Правый орел, больше Левого испытывавший недостаток общения, нарушил затянувшееся молчание.

— Левый!

— Чего тебе?

— Смотри, какая девочка летит, сорока по-моему. На нас смотрит. Эй, цыганка, погадай нам, мы тебе лапку позолотим!!!

- Отстань, не до этого мне. Не люблю я черных.

— Да ну, а кто тогда Грузию поддерживает?

— Мозги у тебя куриные, Правый.

— Да ладно, я шучу, не заводись.

— Глупая шутка.

— Не кипятись, чай, не в бульоне. Давай тогда в города поиграем. Но, чур, только российские называть. Я начинаю: «Цхинвали».

— Слушай, дятел...

— Да шутка, шутка это, ты вообще их не понимаешь, что ли? Мы тут с тобой столько сидим, а ты еще не привык к моему чувству юмора?

— И никогда не привыкну. Потому что если привыкну, то скоро начну тебе поддакивать и над всем, что ты городишь, смеяться. А это будет принципиальным нарушением моей гражданской позиции.

— Ух ты, какой принципиальный. Ты, наверное, если бы смог, и на выборы бы пошел.

— Конечно.

— А за кого бы голосовал?

— За Дмитрия Анатольевича Медведева. Я его всецело поддерживаю.

— А почему не за коммунистов, Левый?

— Знаешь, пересмешник, если бы я мог до-тянуться, живо бы тебя в немецкий герб превратил.

— Неплохая шутка, Левый, в гневе ты начинаешь острить.

— Гусак ты... Тьфу!

— Не плюйся, в людей попадешь. Скоро полночь, а народ гуляет, красота! Но днем жарковато было, согласись!

— Да уж, я чуть в шаурму не превратился.

— Эх, сейчас бы с утками дернуть куда-нибудь  к морю, помочить перышки. Например, к брату в Черногорию.

— Да нужен ты ему. Он, как из серебряного золотым стал, совсем зазнался. Корона на две головы одна, зато спеси... Лучше лети сразу в Албанию. Там попадешь как кур в ощип. Может, похудеешь, как наш черный брат.

— А ты бы, наверное, сразу рванул к дальнему родственнику белоголовому, в Америку. Вы бы поладили, раз ты его так поддерживаешь, да и денег там куры не клюют. Ему как раз двух голов не хватает, чтобы чаще на стрелы смотреть, чем на оливки.

— Опять начинаешь, птица-говорун?

— Да не кудахтай. Нет, если уж куда и лететь, так это на родину, в Орловскую область, на леса, поля посмотреть, вспомнить, какая у нас природа красивая, с местными девчонками познакомиться.

— Точно! Поохотиться там, порезвиться, вспомнить силушку богатырскую!

— И до Украины недалеко...

— Недалеко. А при чем тут... Ну, Правый, я тебе перья как-нибудь повыдергиваю на сувениры...

— Тихо!

— Что такое?

— Слышишь?

— Поет кто-то.

— Смотри, там девчонки какие-то летят.

— Ого, это же малиновки. Да еще и не местные, европейские. Четыре штуки целых.

— Как раз! По одной на каждую голову!

— Знаешь, они так песням других певчих птиц подражают здорово.

— Так что же мы сидим!! Девчонки, давайте сюда, сейчас концерт устроим, мы вам наших песен споем, вы нам импортных. Левый, как там по-английски птичка? Да неважно… Эй, кам он, йес!! Уи а рашнс, вери гуд!!! Летят, братец, летят!!! Щас, дроздец, как повеселимся, Левый, только умоляю тебя — ни слова о политике, а то спугнем.

— Да знаю, знаю я. Откуда они тут? Это ж курам на смех. Придется вспомнить английский... Эх, как же там: «ю а вери бьютифул бёрдс»…

На Спасской башне пробили куранты. В Москве начался новый летний день.

Сентябрь 2008