Чёрное море. Я увлекаюсь подводным плаванием на Кавказе. Каждый день только море и ничего более. Место глухое и безлюдное, – то, что надо после городской суеты. Я снимаю с приятелем комнатку у самого моря. Неожиданно приезжает молодая парочка: девушке лет 19-ть, а её мужу примерно 25-ть. Они поселяются в соседней с нами комнатке. Молодожёны. Живут уже целую неделю, но с нами мало общаются. До нас ли им? По ночам из их комнатушки, находящейся за тонкой деревянной перегородкой, раздаются шорохи, звуки поцелуев и возня. Меня это приводит в возбуждение…
Однажды утром, молодая вылетает из своей комнатки после бурной ночи, как ни в чём не бывало, и щебечет, не останавливаясь ни на секунду. Появляется и заспанный, не в настроении супруг. Молодые приглашают нас с приятелем пойти к морю, но мы просим их уйти без нас, так как ещё не позавтракали. Молодые уходят, целуясь и обнимаясь на ходу, а мы кричим им вслед, что сами найдём их в развалах скал. Через час мы с полной подводной амуницией подходим к условленному месту. Счастливый супруг блаженно растянулся под солнцем. На его глазах тёмные очки. Молодая стоит в трусиках под ласковым солнцем, но без бюстгальтера. Мы возвращаемся несколько назад и начинаем демонстративно греметь подводным снаряжением. Не услышать это бряканье было невозможно. Парень не поднимал с камней своей головы, а его молодая жена делала вид, что не слышит шума. Побрякав ещё немного, мы неторопливо стали приближаться к молодожёнам, нарочито громко разговаривая. У молодых на наше появление не было никакой реакции. Увидев меня, молодая не засуетилась и не стала надевать свой лифчик, как будто всё это было в норме. Она непринуждённо пригласила нас присоединиться к ним, увлечённо описывая великолепное море и скалы. Её невысокая, изящная, но упругая грудь сидит на грудной клетке, как вкопанная. Блестели на розовых сосочках капли пота: жара.
Мой приятель Павлик носил толстые очки в чёрной оправе с большим минусом.
Увидев полуобнажённую красавицу так близко, он смутился так же, как и я, но подошёл к ней почти вплотную и молча уставился на её грудь. Стёкла его очков сразу запотели. Он снял очки и стал их сосредоточенно протирать, не сводя своих подслеповатых глаз с груди. Такое внимание красавицу отнюдь не смутило: наоборот, она немного прогнулась в спине и подняла руки вверх, чтобы её маленькая грудь рельефнее проявилась на её тельце.
И действительно, прогиб и жеманно отведённые руки за голову немного приподняли грудь, и она вроде бы увеличилась в размере. При этом у груди появилась некая незащищённость. Павлик к этому времени успел протереть очки и зачарованно, не мигая, смотрел на грудь. Он напоминал загипнотизированного кролика, застывшего перед удавом. Кролика, который не мог пошевелиться. А очаровательный «удав» приступать к трапезе не торопился. «Удав» сиял счастьем от фурора, произведённого на «кролика». У «удава» появилось вдохновение. «Удав» обхватил ладошками свою грудь, наклонился своей прелестной головкой и слизнул с сосочков капельки блестевшего пота.
Это было восхитительно! «Кролик» такого не ожидал. Павлик машинально, от переполнивших его чувств энергично мотнул головой и его тяжёлые очки свалились с носа. Хорошо, что они были на шнурочке, иначе дальнейшее лицезрение этого эротического представления далее он бы не увидел.
Но само представление уже закончилось. Красавица, удовлетворённая собой, перестала позировать и предложила нам с приятелем располагаться рядом с ними, чем мы и воспользовались.
Павлик недолго пялился на её обнажённую грудь и ушёл бродить по побережью, что-то бубня себе под нос. Он в то время увлекался сочинением сказок и сочинил несколько неплохих детских сказок с волшебниками, принцами и принцессами. Я же забыл про море. Мой взгляд не мог оторваться от соблазнительной, обнажённой груди молодой женщины. Та, замечая мой повышенный интерес к своим прелестям, ловила на себе мой взгляд и наслаждалась своей красотой. Супруг её был математиком, и ко всему этому был безучастен.
Он частенько доставал из сумки свой блокнот, писал в него какие-то там формулы, а потом надолго задерживал свой взгляд не на молодой супруге, а на рисунке в блокноте, где изображён был шар из которого во все стороны торчали иголки, как у ежа. Я присел к нему. Любопытство моё пересилило эротические наблюдения.
– Что это за ёжик? – спрашиваю я его.
– Это математическая задача, – отвечает он. – Имеется шар, из которого во все стороны торчат иголки. Задача состоит в том, чтобы пригладить все иголки, да так, чтобы не было макушки. Бьюсь над этим несколько лет. Если удастся создать алгоритм решения, то, как знать… Могу внести вклад в науку. Жаль только, что на Нобелевскую премию рассчитывать не приходится.
– Почему? – спрашиваю я.
– А от Нобеля сбежала жена с одним математиком, поэтому с тех пор он ненавидел математику, а заодно и всех математиков. По математике Нобелевские премии не присуждаются.
– Вот вы математик, – продолжаю я. – Не боитесь ли, что и от вас убежит ваша красивая жена.
– Нисколько, пусть бежит, мне некогда с ней цацкаться. Я всего лишь кандидат математических наук. Мои сверстники уже доктора наук, а я всё, как мальчишка, в кандидатах застрял. Надо сосредоточиться на докторской… Интересная прикладная задачка с «ёжиком». Если удастся её решить, то это будет прорыв в сфере нанотехнологий.
– А вас не смущает, что ваша жена на пляже без лифчика? – спрашиваю я.
– Да она почти всегда без лифчика, только обычно прикрывается кофточкой. Зачем ей лифчик? Такая маленькая грудь не требует лифчика.
– Но ведь здесь на море посторонние молодые люди. Вас это не смущает?
– Молодой человек, ты не знаешь женщин! Им требуется, чтобы на них постоянно смотрели и восхищались их прелестями.
Вот посмотри-ка на этот акробатический этюд. Хороша бестия!
Сейчас она задерёт юбку, чтобы покрасоваться более полно. Чем больше обнажённых прелестей, тем более они счастливы.
Вряд ли она ограничится этим. Сейчас вообще снимет юбку, мол, любуйтесь. Тоже мне, Афродита, вышедшая из моря. Таким дай волю, так они всегда будут ходить только голыми и этим будут счастливы.
– Вообще-то это понять можно: женская красота так недолговечна, – говорю я, – что надо успеть покрасоваться.
– Ну, это-то само собой. По-моему, она вошла в раж и поймала кайф без всякого секса!
Ты заходи к нам вечерком в каморку – она вообще голая. Если и одета, то только в чулки.
– Как я могу зайти к голой женщине? Я не посмею.
– А ты зайди, не стесняйся. Возьми с собой твоего приятеля. Попьём чайку, посидим, поболтаем. Можно прихватить сухонького. А она пусть потрясёт перед нами сиськами да покрутит голой задницей. Мы с ней уже почти месяц на Кавказе, переезжая с места на место. Она мне так надоела, что не знаю, куда от неё деться. Женщины требуют постоянного внимания, а моя голова забита только математикой. Вам, молодым лоботрясам, делать-то нечего, вот и развлекли бы её.
– Так ухаживая за такой красавицей, не сложно впасть и в грех, – говорю я.
– А вот тут ты ошибаешься. Женщины в своей основной массе фригидны. Я сам с трудом добиваюсь её раз в неделю, а то и в две. Им секс не интересен, но покрасоваться своими обнажёнными прелестями они готовы с утра и до ночи. Чуть ты отвернулся, а она уже голая. Мнёт свою грудь, ладошкой поглаживает лобок. Ты к ней, а она от тебя. Мол, смотри, а со своим противным сексом ко мне не лезь. В крайнем случае – можешь поласкать меня. Вот тут она млеет от счастья. Но нам, мужикам, что надо? Завалил на кровать, сдёрнул платье, расстегнул лифчик, если он есть, стянул трусы, да и всадил ей по самый пупок, то, что у тебя есть. А им этого не надо. Им нужен только антураж вокруг секса:
– Что-то я себя сегодня неважно чувствую. Устала, голова побаливает. Может завтра?
– Это у молодой-то кобылицы в девятнадцать лет голова побаливает? Трудно поверить. И это «завтра» может длиться неделями. А поцелуями да обниманиями эти бестии могут заниматься бесконечно, замучив до смерти. Времени отнимают они уйму. Сколько можно? Когда же нам, мужикам заниматься делом?...
Смотри, снимает трусы, значит, полезет в море. Всегда купается голышом. Но сначала ей надо залезть на обрыв.
– Зачем её туда несёт в голом виде? – спрашиваю я.
– Ей надо покрасоваться там. Чуть выше проходит шоссе, водители машин всегда останавливаются, чтобы посмотреть на голую бабу. Смотри, как шустро карабкается, услышав приближающуюся машину.
Она об этом хорошо знает и никогда своего не упустит. Минут 10-ть ей хватит.
Купается она обычно недолго, ведь рыбы её прелестями не интересуются. Вылезает, сейчас перед нами будет представление. Упала на самой кромке, будто бы дальше идти нет сил.
Изучает нас, смотрим ли мы на неё. Уселась.
Попроси мы её развернуться в нашу сторону, и она это сделает с удовольствием. Развернулась, будто бы по нашей просьбе. Но эта бестия сама хорошо знает что нужно делать.
Вот, выходит из моря, смотри внимательно и любуйся. И совсем не постыдится постороннего парня, с которым знакома всего неделю.
Действительно, Сонечка, – так звали жену математика, – красиво, элегантно, сверкая мокрой обнажённой грудью, с сосочков которой стекали струйками капли морской воды, вышла из моря. Остановилась недалеко от нас, по колено в ласково плещущихся у её стройных ножек волнах, и стала внимательно наблюдать за нами. Она смотрела на нас, наслаждаясь своей красотой. С её губ не сходила невинно-загадочная улыбка Джоконды Леонардо да Винчи. Она стояла и внимательно наблюдала за нашей реакцией. Весь её облик был неотразимо хорош и соблазнителен. Всё её точёное тело было в каплях воды. Эти капли в лучах солнца искрились сотнями бриллиантов. Сзади неё до самого горизонта простиралась колышущаяся гладь синего моря, над головой было безоблачно-бездонное голубое небо, по которому парило несколько белоснежных чаек, лениво перебирающих в воздухе своими длинными, изящными крыльями. Чайки негромко издавали свои ненавязчивые крики, и всё это создавало удивительную идиллию, достойную кисти самого выдающегося художника.
– Ты посмотри на неё, – тихонько шепчет мне математик. Нет, я сейчас задеру эту стерву прямо здесь, на этой гальке.
Но до эксцесса дело не дошло. Дальше ситуация стала развиваться по обещанному сценарию: Сонечка зашла за камень, расположенный недалеко от нас, чтобы надеть платье. Далее она якобы потеряла равновесие и упала на коленки, облокотясь на локти. Но упала она не в сторону берега, а вдоль, да так, что оказалась в очень сексуальной позе. При этом она была полностью у нас на виду. Коленки её были предусмотрительно сжаты, но этого было не достаточно, чтобы скрыть восхитительные половые губки. Её выпуклый «пирожок» с разрезом, был изумителен по красоте и форме.
В такой позе Сонечка преднамеренно простояла с минуту, затем приподнялась с колен и стала неторопливо надевать платье. Попка её при этом описывала плавные, завлекающие пируэты. Закончив одевание, она на нас невинно обернулась, проверяя, смотрим ли мы на неё. Убедившись, что всё в порядке, она встала во весь рост, повернулась к нам лицом и с наивным видом стала созерцать природу. Далее, не спуская своих невинных глазок с нас, Сонечка стала, не торопясь, оголять плечи и грудь, как бы спрашивая:
– Этого пока достаточно?
– И она стала элегантно пританцовывать.
Понимая, что это не скромно, она подняла платье и прикрыла грудь. Но подняла так, что, якобы нечаянно, оголился лобок.
С её немногочисленных подбритых волосиков лобка капали капли, от которых трудно было отвести взор. Затем Сонечка решила, что нас надо порадовать новой элегантной позой. Поза оказалась очень сексуальной, так как платье оказалось слишком коротким, и просматривался «пирожок» с разрезом.
Всё это было сделано красиво, изящно, без пошлости, хоть и наигранно.
– Всё-таки права была Фаина Раневская, – говорю я:
– Красота – это страшная сила!
– Из всех прелестей женщины благоразумие предпочтительней, – комментирует математик. – Красивыми восхищаются, а любят умных.
– От некоторых округлых форм голова идёт кругом, – возражаю я.
– Безумие от любви – лучшее из безумств, соглашается он, – но я считаю, что женщину легче довести до безумия, чем до ума.
– Всё-таки истинная красота ошеломляюща, – пытаюсь я выгородить Сонечку.
– Красоту легче признать, чем игнорировать, – соглашается математик, – но красивые – дамы сердца, а умные – жёны.
– Только любовь даёт наслаждение бытия, – делаю я попытку убедить математика.
– Любовь сильна наивностью, но это не для меня, – возражает математик. – Поцелуй красавицы сродни цунами. Когда делом заниматься? Лично мне достаточно обаяния женщины. Обаятельность выше красоты. У мужчины, прежде всего, должна присутствовать собственная гордость,
а только потом любовь, как неизбежность, иначе человечество вымрет.
– Гордыня пагубна, любовь благодатна, – возражаю я. – Любовь от сердца дороже любви от ума.
– Я, вообще-то, сторонник платонической любви, она меньше отвлекает от дела, – говорит математик, продолжая свою линию.
– Близость без любви – пошлость. Платоническая любовь прекрасна для души, но не тела, – гну я свою линию. – Любовь и дружба – самый крепкий союз. Красота – это то, ради чего стоить жить. Только любовь чего-то стоит.
– Лично мне некогда заниматься любовью, – упрямится математик. – Говори "нет", если хочешь свободы.
– Каждому своё, – написали нацисты над входом в лагерь смерти Бухенвальд, – говорю я с укоризной.
– Каждому своё – говорил Платон, – если он не вмешивается в дела других, – возразил математик. – Прежде всего, – благопристойность и сдержанность в прихотях и инстинктах, не забывая о нравственности, которая определяет добродетельность в помыслах и поступках. Брачное ложе – могила для делового человека. Ограничения – основа социума. Только в познании и созидании смысл бытия.
Я только широко развёл руками…
Тем временем Сонечка, обиженная отсутствием внимания к её прелестям, со скучающим видом плескалась на мелководье, на её фигурку набегали неторопливые волны, но она всё равно была прекрасна.
– Ты посмотри на эту морскую нимфу, – шепчет мне математик. – Как всё-таки она бесстыдно красива! Невозможно после такого зрелища думать о математике. Нет, сегодня дома она от меня живой ноги не унесёт. Я разорву её на мелкие кусочки, вместе с её платьем…
Мой друг Павлик был молодым человеком интеллектуального плана. Он увлекался философией, поэзией, классической музыкой. Был он очень начитанным. Частенько мы сидели на берегу моря вчетвером, и он нам увлечённо, а скорее всего Сонечке, рассказывал о Сократе, Аристотеле,
о мифах древней Греции и Рима. Так продолжалось несколько дней. Наш математик слушал всё это в пол уха, не отрывая глаз от своего «ёжика». Чувствовалось, что это ему мешало сосредоточиться в решении его математической задачки. Наконец он не выдержал, отозвал Павлика в сторону и раздражённо сказал ему на ухо, как я узнал впоследствии:
– Ну, ты, начитанный козёл! Не мог бы ты отозвать эту дуру куда-нибудь в укромное место и там читать ей свои лекции? Ты мне мешаешь сосредоточиться. Вечером эта полоумная тараторит, не останавливаясь, как бесконечно журчащий ручей, а днём ты, как бездушная бетономешалка...
Павлик сделал вывод моментально. Как только мы все появлялись
у моря, он выдерживал для приличия 15-ти минутную паузу, а затем произносил:
– Что-то сегодня особенно жарко. Я, пожалуй, пойду в тень вон к тем скалам. Сонечка, вы не составите мне компанию?
Сонечке давно надоел свой вечно молчащий супруг, который почти не обращал внимания на её прелести, и она наигранно говорила:
– Да, очень жарко! Может честная компания к нам присоединится?
Это говорилось для приличия. Никто из нас никуда идти не собирался. Математик обычно на эту фразу и не реагировал, не отрывая своих глаз от формул, а я уже натягивал на себя ласты и маску, готовясь к погружению в море. Сонечка другого ответа и не ждала. Она радостно брала Павлика за руку, и они торопливой походкой уходили за поворот. К этому времени Сонечка своей обнажённой грудью уже не красовалась – она быстро поняла, что одно и то же каждый день ошеломляющего эффекта уже не производит. На ней теперь был плоский бюстгальтер, в котором её крохотная грудь сразу терялась, как две шляпки гриба в обширной корзине, или полупрозрачная облегающая ситцевая кофточка, откуда её маленькая грудь просматривалась пикантно и интригующе двумя очаровательными остренькими бугорочками. Они пропадали там почти весь день. Чем они там занимались? Кроме них только одному господу богу было это было известно. Но, скорее всего – одними разговорами.
Математик вздохнул с облегчением. Он часами напролёт лихорадочно писал длинные формулы в своём блокноте. Я не вылезал из моря. Когда Сонечка и мой приятель для приличия показывались нам на глаза после длительного отсутствия, демонстрируя, что всё в порядке и криминала нет, то математик энергично махал на них рукой, прося удалиться, чему «нью-молодожёны» были очень рады. Они моментально пропадали до вечера.
Дни шли за днями, похожими, как две капли воды; Павлик с Сонечкой пропадал за скалами, математик бился над своим непричёсанным «ёжиком», а я постоянно вылезал из моря сизым, как медуза, от холода. Недолгими минутами, отогреваясь после продолжительных заплывов в прохладном море, я заглядывал через плечо математику, допытываясь: «Удалось ли причесать «ёжика». – Тот только досадливо махал рукой:
– Решение всё время кажется близким, но, наверное, это задачка мне не по зубам. «Ёжик» пока не причёсан.
Понемногу он стал всё меньше и меньше заниматься своим «ёжиком». Часами, в раздумье, посматривал он на море, на проплывающих над нашими головами белоснежных чаек, думая о чём-то своём. Затем неожиданно спросил меня:
– Интересно, чем занимается моя благоверная с твоим приятелем? Поди, посмотри. Мне как-то неудобно.
Я пошёл. Через несколько минут ходьбы я увидел скальный массив, выступающий в море. В трёх метрах от поверхности моря в скале было углубление в виде грота. Снизу, находясь у подножия массива, грота видно не было. Чтобы увидеть грот, нужно было немного отойти в сторону моря. Я стал пятиться, не спуская глаз с постепенно открывающегося грота. Сонечка полулежала в самой глубине грота в полумраке, куда высоко стоящее солнце не проникало. Кофточка её была расстёгнута, голова откинута назад, глаза полузакрыты, ноги согнуты в коленях и широко раздвинуты. Между её ног, держась за сонечкины груди руками, стоял на коленях мой приятель и жадно, с исступлением целовал «пирожок» с разрезом Сонечки.
***
Это и многие другие рассказы, а также песни и инструментальную музыку, Вы можете послушать в авторском исполнении:
http://parnasse.ru/users/sergeechevvf