Зеленая тетрадь. С чего начиналось...

Валерий Заикин
        ЗЕЛЕНАЯ ТЕТРАДЬ.

   С Мишкой Перей мы учились в одной школе, но в разных классах. Поэтому, знали друг о друге только по наслышке. Он для меня был лишь сыном моего любимого учителя физики, Вениамина Моисеевича, которого мы уважительно звали между собой Веней. Веня был легендарной личностью! Преподавал предмет он замечательно, демонстрируя приемы педагогики, приводящие нас в восторг! Списать контрольную у него было невозможно: обладая острой наблюдательностью, он, заметив, что кто-то подглядывает в учебник, не подавая виду, прохаживался по классу, и неожиданно, стоя спиной к виновнику, гремел: ''Хотеев! За такие старания больше двойки ты за работу не получишь! Положи шпаргалку мне на стол, и смени вариант!''
    В класс он влетал так стремительно, что мы, давно знающие эту его манеру, все равно оказывались не готовыми к его появлению. Сначала с грохотом распахивалась дверь, в которую влетал потертый рыжий портфель, с точностью авиоасса приземляясь на стол, а за ним и сам Веня, выкрикивая на ходу: ''Зотиев! Палант! Карелин! К доске!'' И начинался сеанс белой магии, когда, сами того не желая, мы начинали познавать физические законы мироздания, плутая в собственных ответах, под иронические реплики Вени. Экзамены по физике класс сдавал стопроцентно, Веня не отставал от самого ленивого, пресекая любую попытку кого-то увильнуть в сторону от физики. ''Заикин!! -направлял он указательный палец в мою переносицу,- Встань! Сядь! Встань! Сядь! Выйди вон! На следующий урок чтоб все задачи были решены!''    ''Зоммер! Первое замечание! С переносом на все уроки!'' Попробуй тут придти неподготовленным!
   Не удивительно, что Перя окончил школу с золотой медалью в 16 лет, но такой возраст оказался препятствием для поступления в институт. Веня помчался в МинВУЗ и выходил в его коридорах для Мишки специальное разрешение: ''Принять как талантливого медалиста, в порядке исключения!'' С ним они приехали в Одессу, и у входа в Политех  я столкнулся с ними нос носу!

  Мы с Веней оба обрадовались: и Перя, и я оказались в одной группе Э-33, и Веня вручил мне сына  со словами: ''Заикин! У тебя светлая голова! Я на тебя надеюсь!'' Так мы с Мишей стали партнерами, а потом и друзьями на всю жизнь!
      Отдельно нужно сказать об еще одном участнике нашего Триумвирата, Шапе.
С ним мы дружили еще с седьмого класса школы, проводя все свободное время вместе, и именно он определил мою судьбу, и то, что я оказался в Одессе.( см.в рассказе "Ах, Одесса моя...")
   Так, вот! Когда Шап предложил нам с Перей снять квартиру на троих, радости нашей не было предела! Вскоре в нашу мушкетерскую тройку влился Д'Артаньяном Женька Матяхин, и о приключениях этого квартета повествует Зеленая Тетрадь…
   Зеленая Тетрадь возникла несколько позже. Сначала по моей инициативе велся ''Судовой Журнал'' Ш.О.В.,( ''Шел один верблюд'', из шуточной студенческой заунывной и бесконечной песенки, где за первым животным, плелось второе, под ''Дзын балабалабала-дзин балабала'', а за ним третье, и так далее,- словом, шел целый караван!) В ШОВе фиксировались все хохмы, анекдоты и ляпы, которыми изобиловала наша студенческая жизнь!
Но однажды возникла идея писать книгу…Чудом сохранилась страничка из этой книги и несколько моих стихотворений, которые, спустя полстолетия обнаружил Славка, сын уже покойного Шапа (Царство ему Небесное!), и я привожу их, не меняя ни запятой!!
              Итак:               
    ''ПОД СКРИП  унылый КлАвЕсИнА''
Из записок об общежитии имени католического монаха Бертольда Шварца

ГЛ РЕДАКТОР: Светлой памяти О.С.Б.М. Бендер
                За 1957-58 г.г.
                Г. Одесса

Глава 1.(отв.дежурный- В.Кук).

        КАК МЫ ИЗОБРЕТАЛИ НАЗВАНИЕ.

     Cии записки являются неотъемлемым продолжением судового журнала ''Ш.О.В.'' (1955г.), но название ''В стране подержанных'' исторически устарело, заплесневело и выцвело: дуновения 1-го и 2-го курсов пасуют, как бриз перед пассатом…
(Действительно, если вспомнить, что эпоха сообразуется со временем, то название нужно было бы срочно переделать в ''В стране передержанных'', что нам, фотографам, просто не свойственно по натуре. Ни один уважающий себя фотограф не признается, что у него фото передержано!)
    Итак, когда было установлено, что название нужно новое, было собрано конфиденциальное совещание.
  ''Название?''- с визгливым акцентом возмущался Кук,- ''Так это же ерунда!''….
 ( Здесь я должен сделать некоторое пояснение.  Меня не всегда именовали Куком. В школе был я ''Зая'', потом, ''О.Бендер''-потому, что наизусть цитировал Ильфа и Петрова. В институте же меня долгое время называли ''Старый'' за рано появившеюся лысину и любовь к философствованию,  поэтому, Шап как-то сослался на меня, как на ''Старика Кукушкинда'' , персонажа все тех же классиков сатиры :''Старик Кукушкинд нас заметил, и в туалет благословил…'', и пошло: Заикинд,
Кукинд, и ,наконец, Кук, что осталось на всю жизнь!)
Но продолжим читать архивы.
     …''Название? Так это ж ерунда!''- возмущался Кук. И тут же взглянул через стол в зеркало, подмигнув своей лысине. Джон раскачался в верхних слоях атмосферы до необходимой амплитуды и прострекотал: ''Жизнь в черной тьме!'' Шап, тряхнув королевским брюшком, отверг выпад и брякнул: ''Жизнь при электрической лампочке'', на что Першинг, блеснув из темноты застенка конструкцией из стекла и металла, бодро и без нажима выставил свое: ''Живи среди молний''. Кук тоже понимал, что нужно название, соответствующее обстановке, что-то вроде ''Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно'', так как солнце всходило и заходило, а в комнате действительно сохранял свою константу полумрак. Но Перя уже успел сплагиатировать название у Уилсона, и идти по стопам Паниковского, т.е. воровать у Горького, было бы уже позором. Поэтому Кук дипломатически произнес: ''Н-ну?''
    Воцарилась тишина. Прошелестела чудом уцелевшая в вековой борьбе МУХА ОБЫКНОВЕННАЯ, и испугавшись собственного шума, приземлилась где-то в районе остатков смальца и варенья. К собственному несчастью, она угодила в фиксаж кислый и умерла от неудержимого расстройства желудка. Скрипнул стул, навевая тоску, и Шап выдавил: ''Четыре стула и Пиня''…
   Пиня -злой черный демон ночи, здоровый пес с простуженным лаем, обуреваемый манией величия, и считающий , что у него есть голос, -был черным и злым проклятьем на нашу голову, кошмаром снов и сновидений. Его имя вызвало рефлекторную реакцию у каждого. Джон привычным жестом сложил ладони по схеме Пининых ушей и воскликнул: ''Пиня!'' Кук мрачно засопел, что было прелюдией к ругательствам, а Перя без лишних прелюдий заорал: ''Пиня, мать твою так…'', хотя неизвестную Пинину мать можно было и иначе. Снова наступила тишь, и тогда неугомонный Шап, взглянув на глупую улыбку иконы, изображающей его же, торжественно произнес:
       ''Под скрип унылый клавесина''…
  С этим возгласом все оживились: ''клавесин''- маленький писменый столик, фамильная ценность и любимец всего общежития, служивший одновременно и этажеркой и кухонным столом, вошел в нашу жизнь крепко и скрипко! Джон изобразил недоумение, остальные -радость, что название найдено, что и было закреплено большенством голосов. Так возникла эта глава и титул:
   ПОД СКРИП УНЫЛЫЙ КЛАВЕСИНА.
О многом говорит содержание этой странички. И о том, что в среде нашей была свобода мнений и настоящая демократия. И о атмосфере братства, царящей в маленьком нашем кубрике. И о тоске по творчеству. И в память об этих днях я сохраняю эти строки, они мне дороги!
   
И еще сохранились ''младенческие'' стихи , отзвук далекой чистой юности, с наивными ''страданиями молодого Вертера'', которые стоит воспроизвести. тем более, что эпиграфом служило: ''Кук, в минуту душевного упадка и космической прострации!''

   ЛЫСАЯ СОНАТА,
  Были бы корни крепче железа,
Жил бы себе - не дул бы в усы!
Но что мне делать? Волосы лезут!
Лезут волосы!

   Черт на височках волосы вылакал,
Оставив какой-то редкий укроп,
И, начинаясь почти от затылка,
Сияет луноподобный лоб!
Мне не беда - чесаться не надо,
Чисто, удобно, завидуют враги!
Дунет ветерочек, -приятная прохлада
Освежает булькающие мозги,
В узкую шапку попробуйте, влезьте!
Я же надену просто и ловко!
Не хочешь, чтоб пустовало место?
Сделай красивейшую татуировку!

Что тут плакать? Потомству в назиданье
Живи, сверкай поверхностью навощенной!
Но есть одни коварные создания.
Имя им - ЖЕНЩИНЫ!
Как без них? Нельзя нам, ясно!
( Ну, что за жизнь без жены?)
А они заявляют единогласно,
Что лысые им не нужны!!
Видишь ли, с нами, -одна морока,
Трепать нас не за что! Чубьев нету!
И наше сияние (Тоже плохо!)
Намного ярче ихнего свету!
С шевелюрами нас искали бы,
А лысым, -куда нам деться!
Ржавого гвоздя за наши скальпы
В базарный день не дадут индейцы!

Вот и выходит: соси лапу,
И хош-не хош, а живи без юбки!
Поминай бабушку, маму, папу,
И дуй себе в трубку!

Были бы корни
              Крепче железа,
Вили б из женщин
        Ременные полосы!
А так, что делать? Волосы лезут!
      Лезут волосы!
      *       *      *

 Вот такая вот, Зеленая тетрадка ,с загадочным названием
ПОД СКРИП УНЫЛЫЙ КЛАВЕСИНА. 
   
Привел я ее в память об ушедшей студенческой молодости, о немеркнущей более полсотлетия дружбе, в память об ушедших уже из этого Света но живущих в наших сердцах.
          Что ж, стареем, дружище, стареем!!...
Так устроен, увы, человек,
Что за некой чертою быстрее
Нашей жизни становится бег,

Но в сокровищах воспоминаний
Столько дум, откровений и чувств!
Из того, что пережито нами,
Ничего упустить не хочу!

Чувства долга, достоинства, чести
Сквозь года мы смогли пронести,
И остались с дрезьями мы вместе
На финальном отрезке пути...

Растерялось в дороге немало,
Не слышны, уж, иных голоса,
Но студенческие идеалы
Волновать продолжают сердца!

Навсегда наша молодость с нами,
И на календари - наплевать!
Нашей дружбы студеческой знамя
Нам с тобою - держать и держать!
             *       *        *