В избе жарко натоплено, пахнет валерианой и больным человеком. Нина Петровна слегла еще в начале зимы. То голова закружится, то задыхаться начнет: откроет широко рот, как рыба хватает воздух, а дышать нечем. Нина Петровна подушки пуховые взабьет высоко, так и спать ляжет - полусидя. Докторша прибегала, давление мерила, слушала долго, как дышит больная, пульс считала.
— А что вы хотите, бабуля? Шестьдесят семь уже. Дальше только хуже будет, – чемоданчик собрала, таблетки выписала и ушла.
Нина Петровна совсем расстроилась, духом упала. А на прошлой неделе и того хуже – сердце чуть не остановилось. Сначала забилось суматошно, а потом на пару секунд замерло, как вкопанное. И так страшно Нине Петровне сделалось, тоскливо, как никогда. К декабрю приступы участились. Больная в кровати все время лежала, держала наготове лекарства.
Однажды задремала средь бела дня и приснилась ей мать покойница. Стоит на пригорке высокая, статная, в белом платье. На голове венок из полевых цветов. Руки к Нине Петровне навстречу протянула, вроде обнять хочет.
— Здравствуй, дочка, заждалась я тебя…
На душе у Нины Петровны тепло сделалось от голоса родного. И так захотелось к матери прижаться, хлебный запах волос её вдохнуть! Нина Петровна руки распростерла навстречу и побежала. Быстро бежит, ветер волосы развивает, а мать все не приближается, только губы её шепчут беззвучно: «Иди ко мне…». Нина Петровна шагу прибавила, задыхается, воздуха не хватает, а она все бежит. Споткнулась. От удара боль пронзила все тело. «Мама, мамочка», - кричит Нина Петровна, а та не слышит её. Еще громче закричала тогда Нина Петровна и проснулась от собственного голоса. Сердце болит.
— Господи, спаси и сохрани. Приснится же такое! - капель валериановых накапала в рюмочку. - Не к добру сон-то, покойница к себе звала. О-ох, умру скоро!
Поплакала – умирать не хочется. А что поделаешь? Плачь не плачь, да все там будем.
Вот лежит Нина Петровна на подушках высоких – лицо бледное, тяжело дышит. Дети кровать обступили. Юлька, дочь, в ногах присела, в дверном проеме Володька стоит, исподлобья на мать поглядывает и молчит. С детства слова лишнего не проронит.
— Вставай мать, - пытается балагурить старший сын Колька, - Новый год на носу, а ты - болеть. Где мы лучше тебя Снегурку-то найдем?
Нина Петровна строго на сына посмотрела, мол, не время для шуток - умирающая последнюю волю оглашать будет. Вздохнула тяжело и слезливым голосом объявила:
— Помру я ни сегодня - завтра.
— Что ты такое говоришь, мама? – заерзала Юлька на кровати. – Кто тебе сказал, что умрешь?
— Совсем сердце плохое стало - останавливается, - глаза Нины Петровны полны слез. – Мать сегодня во сне видала. К себе звала. А я ведь и пошла навстречу…. Нельзя идти, когда покойник зовет. А коли пойдешь – точно умрешь. А я пошла. Охо-хохо-хох…. грехи наши тяжки-и-и…
В комнате повисло тягостное молчание. Юлька шмыгнула носом и погладила рукой материнские ноги, укутанные ватным одеялом. Володька наклонился, чтобы поднять с пола невидимую пылинку. Один Колька не поддался всеобщему унынию:
— Да ты, мать, еще меня переживешь!
На него шикнули. Нина Петровна промокнула платком слезу и перешла к организационным вопросам.
— Сильно морозит-то на улице? – поинтересовалась.
— Двадцать семь сегодня, - сообщил Колька, - с утра машину еле завел. Декабрь…
— Могилу трудно будет копать, - озабоченно покачала головой Нина Петровна, - даже с кострами за два дня не управиться.
— За пять бутылок быстро выкопают, - буркнул Володька.
— Дорого пять бутылок-то, - прикинула Нина Петровна в уме. – Кольк, с мужиками вечером в гараже переговори – может за так сделают? Завтра скажешь мне, согласились или нет, - велела она.
Помолчали.
— О-ё-ё-ё-ёй… жизнь-то как быстро пролете-ела-а…
Опять помолчали. Юлька украдкой смахнула слезу – жалко мать.
— Володюшка, - тоненько обратилась Нина Петровна к среднему сыну, - сбегай на почту, дай телеграмму Танюшке, пусть приедет с бабкой проститься. Прямо сейчас и ступай. Пока она из своего Иркутска доберется…. Дождаться бы только…
— Ну, я чего? Пойду тогда? – заволновался Володька.
— Ступай, сынок, - перекрестила его Нина Петровна, - ступай с Богом.
Володька быстро вышел из комнаты, пряча мокрые глаза. На душе - кошки скребут.
— Юльк, накапай-ка лекарства, - попросила Нина Петровна, - что-то в груди сдавило все…
На запах валерьянки из кухни прибежал кот.
— Брысь, холера, - пнул Колька трущегося об ноги котяру.
— Юльк, Барсика себе заберешь, когда помру.
— Да куда ж я его заберу-то? – Юлька перестала считать льющиеся уже струйкой капли, - у меня свой все углы пообсыкал. Вон, у Кольки нет никого – пусть он и берет!
— Че городишь-то? – Колька подскочил на стуле. – На кой он мне?
— Кися-кися-кися… - заплакала Нина Петровна, - никому ты не нужен…
Барсик запрыгнул на кровать и, громко мурлыча, стал тереться о тонкую бледную руку хозяйки.
— Ты че это, мать, а? Не плачь… слышь? – растерялся Колька. – Ты из-за Барсика что ли? Да заберу я его… холеру.
— Аньку Павлову, старшим продавцом назначили, - вдруг брякнула Юлька. – Я сегодня в Раймаг забегала, так бабы сказали.
— А Семеновну что ж, уволили? – Нина Петровна повернула еще не успевшее высохнуть от слез лицо к дочери.
— На пенсию, говорят, отправили.
Юлька переключилась на более интересную тему.
— Товар вчера завезли. Я там себе пальтецо на весну присмотрела… зелененькое.
— А платья не смотрела? – задумчиво спросила Нина Петровна.
— Не, - помотала головой Юлька.
— Так сходи, посмотри, – приказала Нина Петровна, – светленькое какое-нибудь… шерстяное. Шерстяное-то, как хорошо в гроб будет.
От материнского дома разошлись в разные стороны: Колька, похрустывая снегом, отправился в гараж, договариваться на счет могилы, Юлька засеменила в сторону Раймага. Шла быстро, пританцовывая, ноги мерзли в войлочных сапогах.
В магазине было тепло и сонно, нервно мигала лампа дневного освещения. Две бабки перебирали полотенца на прилавке, выискивая расцветочку повеселее. За кассой, покрыв плечи пуховым платком, дремала старшая продавщица Анька Павлова. От звука хлопнувшей входной двери она вздрогнула и открыла глаза.
— Платье шерстяное надо, светленькое, – громко поставила Юлька сумку на прилавок.
— Тебе что ль? – зевнула продавщица.
— Матери.
— Теть-Нине? Так пусть сама придет, померяет.
— Не может она, - у Юльки на глазах навернулись слезы, - помирает Нина Петровна.
Бабки забыли про полотенца и прибились поближе к кассе.
— Што, Юльк, - шамкает беззубым ртом бабка Снегирева, - совсем плоха мать-то?
— Ой, плоха, - плачет Юлька, - ой, плоха… Сердце у нее. Наверное, ни сегодня–завтра помрет. Велела платье ей купить смертное.
— Проститься бы надо с Нинкой-то, - толкает Снегириху в бок подруга - Марья Спиридоновна.
— Так щас хлеба купим и пойдем, попрощаемся. Я вон в окно видала, машина уже пришла – хлеб привезли.
Бабки отправились ждать пока разгрузят свежий хлеб, а Юлька и Анька Павлова еще долго рылись в куче платьев, подыскивая подходящее к случаю - светленькое шерстяное.
— Дорого стоит? – мнет в кулаке подол платья Нина Петровна. – Ишь ты, не мнется совсем! Дорого-ое!
Юлька прикладывает платье к груди матери.
— Ой, как оно к лицу-то тебе! – она явно довольна покупкой. – Вставай-ка! Померяем.
Нина Петровна тяжело приподнимается в кровати – ослабшие от долгого лежания ноги плохо слушаются.
— О-ох, - вздыхает она, - совсем сил нет… Помру ни сегодня-завтра.
Юлька помогает матери встать с кровати. Они долго надевают на Нину Петровну новое платье, и когда та в обновке подходит к зеркалу, то не может оторвать от себя глаз.
— Ишь ты, - горделиво оглаживает свои бока Нина Петровна, - сидит, как влитое.
— Замуж надо выходить в таком платье, а ты помирать собралась! Вон, Николай Федорович Парфенов – какой старик хороший. И одинокий!
Глаза у Нины Петровны блестят, она кокетливо улыбается.
— Будет тебе – как выдумаешь че. – Нина Петровна подошла к стулу и, держась за шкаф, присела. На щеках играет широкий румянец.- Посижу чуток. Умаялась уже, лежать-то. Надо же – замуж.. Как скажет че!
— Ну а че? Какие твои годы.
— Вчера Снегириха со Спиридоновной приходили – два часа сидели. Советуют дом разделить на три части, чтоб вы после смерти моей не переругались. А то вон Куйдиха померла, а Мишка с Витькой как звери лютые друг на друга смотрят - все дом не могут поделить. Не смотри что братья.
— Опять ты мама за свое – помирать, – выговаривает матери Юлька. - Потерпела бы до весны. А там и лето скоро – совсем умирать расхочется.
В комнату ввалился холодный с улицы Колька.
— Все, мать, договорился! – гаркнул на весь дом. – За три бутылки выкопают.
— А за так-то не согласились? – Нина Петровна недовольно поджала губы.
— Не, мать, за так на морозе не хотят. Вот если бы весной умерла, говорят, тогда за так сколько хош выкопаем. А на морозе за три бутылки и баста.
— Вот паразиты! – Нина Петровна столкнула запрыгнувшего на колени Барсика, - Брысь! Платье новое испортишь.
В сенцах хлопнула дверь.
— Есть кто живой? – крикнула соседка и, не дожидаясь ответа, прошла в комнату.
Увидев сидящую на стуле хозяйку дома с блестящими глазами, ярким румянцем, в красивом светлом шерстяном платье, она растерялась.
— А я попрощаться пришла, - сказала соседка, с удивлением рассматривая нарядную Нину Петровну, - говорят, ты помираешь.
— Ох, помираю, Оля, - Нина Петровна соскользнула со стула и, слегка задыхаясь, засеменила к кровати. – Юльк, помоги матери-то! Не видишь тяжело мне.
Больная удобно устроилась на высоких подушках .
— Садись, Оля... Юльк, стул-то гостье подай.
— Сняла б ты платье нарядное, - посоветовала соседка Нине Петровне, устраиваясь на стуле возле кровати, - помнется еще.
— Не помнется, - махнула рукой Нина Петровна, - тако дорогущее Юлька купила, что не мнется. Я ей говорю: «Пойди, купи матери платье смертное», - а она вишь, какое купила?
На следующий день приходила прощаться Тамара Васильевна, а в четверг свояченица Люська Барсукова заходила – ей платье тоже понравилось. Петрович навещал, сосед через два дома. Подергал ткань на платье, помял и тоже одобрил.
Через неделю пришла телеграмма от внучки: «Приеду двадцатого зпт встречайте тчк Таня».
Колька с Вовкой поехали на вокзал, а Юлька с Ниной Петровной накрывают на стол. По случаю приезда внучки Нина Петровна напекла вчера пирогов с капустой, да с картошкой, да с мясом.
— Мам, платье-то новое надень.
— Смертное-то?
Только успела Нина Петровна нарядиться в платье, как в дверь постучали.
— Мам, открой, - крикнула Юлька из кухни, - у меня масло на сковороде горит.
В избу ввалились два мужика, обдав Нину Петровну холодным воздухом.
— Колька тут? - спросил тот, что пониже.
— Так нет его щас, - ответила Нина Петровна, - он на вокзал поехал племянницу встречать.
— И сколько его еще ждать? – недовольно поинтересовался мужик повыше. – Сказал могилу копать, а сам пропал на неделю. Аванс хотим получить за работу.
— Черта тебе лысого, а не аванс! – разозлилась вдруг Нина Петровна. – Это надо же – три бутылки за одну могилу! Паразиты! Ну-ка, идите отсюдава и чтоб я вас больше не видела!
Мужики вышли из избы, громко хлопнув дверью.
— Паразиты, – потрясла она маленьким кулачком в след нежданным посетителям. - Юльк, неси самовар-то!
Разгоряченная Нина Петровна подошла к зеркалу, поправила выбившуюся из пучка седую прядь, разгладила несуществующие складочки на светленьком шерстяном платье и вполне довольная свои видом, отправилась к праздничному столу ожидать гостей.