БЕСЕДА ШКОЛЯРА МАНФРЕДА С МАСТЕРОМ ВАЛЬТЕРОМ
I.
– Дорогой Мастер, святые апостолы донесли до нас Весть о Спасении, свидетелями пришествия коего они были. Спасение пришло в Человеке, предложившем новый Завет с Богом и новый Путь. Но прежде чем мы сможем принять Путь и заключить новый договор с Богом, мы должны изменить свой ум, как призывал нас Иоанн Предтеча. «Измените свой ум!» воззвал он от брега Иорданского, или, по-эллински, ;;;;;;;;;;(!). Изменить свой ум означает, в частности, воспринять учение Христа Иисуса о Пути, которое он преподал ученикам своим в качестве Учителя, ещё до торжественного въезда в Иерусалим. Это учение апостолы донесли до нас в притчах, логиях, максимах и поступках Учителя. И хотя Иисус Галилеянин пользовался простым языком, тем не менее, время его славилось широким распространением философии: в Иудее, как и по всей империи, существовали философские школы, к которым относились, в частности, «фарисеи» и «книжники». С ними, как известно, Иисус вступал в полемику. Отсюда мы вправе заключить, что речь Спасителя не была совсем уж простой; что она была философской. Поэтому нам, чтобы понимать её, нужно владеть философским языком того времени. Последнее создаёт известное затруднение, так как расположения тех умов и логики мысли отличаются от нынешних. Это и побудило меня, Мастер, прибегнуть к вашей помощи и просить раскрыть для нас тот аспект евангельского текста, который скрыт в непонятном для нас философском языке начала Века Господня.
– Не ручаюсь, что смогу сделать это, но попробую. Мне тоже интересен этот язык. С чего бы ты хотел начать?
– С одного очень показательного эпизода, который, как мне кажется, по-настоящему не понят. Когда в канун пасхи ученики спросили Иисуса, где им праздновать пасху, тот сказал: пойдите на улицу, там встретите человека, несущего воду в сосуде скудельничем (сиречь глиняном), у него и приготовьте пасху. Иные говорят, что это было пророческое слово, указавшее на определённого человека, имя которого, впрочем, предание не сохранило. Не берусь этого отрицать. Но мнится мне всё же, что это было тайное слово, и что скрыто в нём некое послание, которое ученикам было понятно, а нам непонятно. Что вы думаете по этому поводу, Мастер?
– Думаю, что догадка твоя верна, герр Манфред. Выражение «сосуд глиняный» – в то время было общей метафорой, обозначавшей человека. Человек, как известно, был «взят от земли», что в ближневосточной традиции понималось, как слепленный из глины. Плоть человека по веществу своему (элементному составу) считалась тождественной с землёй, как элементом. Потому говорилось: от земли взят, в землю отыдеши. В то же время человек не выходит из чрева матери готовым, но формируется в процессе воспитания и образования. Поэтому он – не просто глина, но слепленный из глины сосуд. Отсюда, под сосудом глиняным мы должны понимать человека. Человек – творение совершенное, поэтому сосуд, знаменующий человека, должен быть совершенной, сферической формы. В данном контексте, этот момент, правда, не акцентируется, поскольку ударение сделано на «воде» в сосуде. Ведь Иисус сказал: «человека несущего воду». И хотя сосуд здесь синтаксически фигурирует как ноша человека, мы будем правы, если будем разуметь эти два подлежащих: человек и сосуд глиняный, – как синонимы, выступающие предикатами друг друга.
– Я готов согласиться с вами, Мастер, и всё же чего–то не хватает в вашем анализе. Именно, сосуд глиняный с водою в нём означает человека как такового, человека вообще. Однако,
по смыслу высказывания, Иисус имел в виду не первого встречного, но какого-то особого человека.
– Верно, не всякого человека имел Он в виду, посылая учеников встретить его на улицах города. Очевидно, дело тут в наполнении сосуда. Достойно предположить, что Иисус имел в виду не просто воду, как влагу души, но воду, истекающую из чрева Бога живого. Ту самую, которой обещал напоить Самаритянку у колодца Иаковлева. Значит, Он сказал ученикам: найдёте человека, полного влагой Жизни, то есть такого, которого уже прежде напоил Иисус водою живою. Очевидно, это был тайный язык, понятный ученикам, но скрытый от посторонних ушей. Смысл послания был таков: найдите сторонника моего, воспринявшего слово Божье из уст моих, у него и приготовьте пасху.
Так что дело здесь не столько в самом представлении человека сосудом глиняным, сколько в наполнении этого сосуда. Здесь приходится вспомнить о «живой» и «мёртвой» воде, известной в малоазиатском и европейском фольклоре. Ясно, что наполненность сосуда живой водой есть условие жизни в Духе Божием, ибо речь идёт именно о воде, изливающейся из Бога в человеки. В связи с этим уместно, мне кажется, вспомнить о судьбе Иуды Искариота, который за неправедные приобретения свои получил такую мзду, что чрево его расселось, и утроба его излилась вон. Этим сказано, что живая вода пребывавшая в нём, как одном из апостолов, излилась наружу, и он, став мёртвым в духе, утратил надежду на воскресение и приобщение к сонму Живых.
– Что ж, это весьма правдоподобно, герр Мастер. Позвольте теперь предложить на ваш суд мою версию толкования.
– С интересом выслушаю тебя, Манфред.
– В отличие от вас, я полагаю, что в разбираемом нами эпизоде Евангельском, человек знаменуется не только сосудом скудельничим, но также и тем, кто несёт его, – ибо сказал Спаситель: найдёте человека, носящего сосуд. В связи с этим я делаю акцент не на воде в сосуде, а на субъекте, несущем сосуд. Понимаю под ним мужа, господина дому души своей и «господина поля»; хозяина плоти и ума, который не сливается с «сосудом», и не влачится за ним, но несёт его на плече своём. Таким образом, речь идёт о личности, которая имеет власть над душой и плотью, или над животным человеком своим. Такой человек способен исполнить закон, и отвечать за свои дела. То есть он может быть судим; и этим выгодно отличается от тех безвольных рабов своих хотений, которые без всякого суда будут брошены в огонь. Это человек долга и чести. И мне кажется, что Иисус велел своим ученикам найти такого человека и арендовать у него комнату на время пасхи. Вот моя версия. Как вам она?
– Остроумна. Но кажется слишком рациональной для Благой Вести. Всё-таки мы должны выбирать смысл, более отвечающий контексту Евангелия и всего Священного Писания. Так что я остаюсь при своём мнении, хотя и хвалю тебя за сообразительность.
– Благодарствуйте на добром слове, Мастер, и хочу продолжить. Вы сказали о живой воде, наполняющей сосуд, и это звучит убедительно в контексте рассмотренного евангельского эпизода. Однако, думается, представление человека сосудом являлось более ёмким образным концептом и, через это, логическим инструментом более широкого профиля использования, если так можно сказать; поскольку, используя этот образ, можно развивать более сложный дискурс, и иметь, соответственно, более проработанное самосознание. И, наверняка, в том же тексте Благой Вести встречаются и другие употребления этого логического инструмента. Не прав ли я?
– Ты прав, Манфред. Твоя интуиция тебя не подвела. И в самом деле, представление человека сосудом постоянно используется в языке евангелия. Сама по себе фигура сосуда такова, что она делит пространство на внутреннее и внешнее, и это противопоставление часто встречается в логиях Иисуса. Кроме того, в плане энтелехии (осуществления) внутреннее пространство сосуда имеет значение «кухни» на очаге которой приготовляются «блюда», что затем выносятся вовне. Об этом говорит Иисус, яко не то сквернит, что в рот входит, а то, что изо рта выходит. Также Он порицал фарисеев за то, что они блюдут внешнюю чистоту блюд и скляниц, а о внутренней чистоте не заботятся.
Это внутреннее пространство, непросматриваемое снаружи, зовётся «серёдкой» или «сердцем», которое противопоставляется внешнему пространству коммуникаций, означаемых «устами». Так, Иисус говорит, что люди «устами своими чтут Бога, сердце же их далеко от Него». Противопоставление содержаний сердца и внешних «одежд», скрывающих его, также является лейтмотивом многих высказываний Учителя. Например, когда он говорит, что священники любят увеличивать полы риз своих.
Смысл слова «сердце» интуитивно понимается нами из контекста этих высказываний, поэтому мы, обычно, не задаёмся отдельным вопросом: а что такое «сердце»?
– В самом деле. И что такое есть «сердце»?
– Если представляем человека в виде сосуда, то сердце это внутреннее пространство (ёмкость) сосуда, с его содержимым.
Обычно дело представляют себе так, что в сосуде плоти заключена душа. Хотя в реальности это можно успешно оспаривать, не будем забывать, что мы имеем дело с фигурами философской речи, или с концептуальной моделью человека. (Хотя в этом пункте обсуждаемая модель опирается на очевидность: если проткнуть плоть оружием, то душа «уходит из тела»). Продолжая, скажем, что по представлениям древних душа бывает двух родов: влажная и сухая, и может быть представлена, соответственно, двумя стихиями (элементами): водой и воздухом. Так что вместе с землёй стенок сосуда имеем уже три элемента в различаемых нами составах человека.
– Значит, земля (глина) представляет плоть человека. Вода и воздух – заключённую в плоти душу. Но, раз мы уже различаем в составе души два элемента, то уместно спросить: какие части души представляют, соответственно, вода и воздух?
– У мудреца Фалеса вода – первое физическое начало. Гераклит пошёл ещё дальше, связав с водой текучесть бытия вообще. В метафизике Евангелия, как и Книги в целом, вода также занимает выдающееся положение: она многогранна, как символ; начиная от вод потопа, кончая той водой, которой Христос обещал напоить Самарянку у колодца Иаковлева. Давай же последуем здесь за священным Писанием и вспомним сначала, что Бог, при Творении, разделил воду: на ту, что над твердью, и ту, что под твердью. Также и нам подобает прежде разделить воду на ту, что проливается с неба благодатным дождём, на ту, что изливается из земли, и на ту, что заполняет моря.
От дождя расцветает и плодоносит земля, – поэтому воду с неба мы отнесём к потокам воды живой, истекающей из чрева Бога живого. Воду, источаемую землёй, в колодцах и источниках, использует человек для питья и орошения своих садов, от плодов которых имеет пропитание, – поэтому воду земли связываем с жизнью плоти. Воды же моря суть те, которые несут на себе лодку воли, и в которых тонет человек; и те, в коих обитает Левиафан, – поэтому воды морские мы связываем со страстями.
Переходя, после этих предварительных замечаний, к нашему человеку-сосуду, и оставляя пока вне рассмотрения воду небесную, можем сказать, что вода земли, связанная в глине сосуда, или пропитывающая землю плоти человеческой, есть плотская душа, которая, согласно Аристотелю, по форме неотличима от плоти и неотделима от неё, – благодаря которой плоть жива. Вода же, налитая в сосуд, есть вода душевного моря, волнуемая страстями, несущая на себе лодку воли. Она представляет нашу чувственность; образуя вместе с воздухом над ней и лодкой на ней представление нашей ментальности, включающей в себя волю, чувства и разум.
На дне душевного моря имеются донные источники, вода которых смешивается с водами моря. Оттого вода страстной души приобретает вкус, и мы ощущаем горечь, сладость или кислость бытия, в зависимости от состояния плоти и неотъемлемой от неё плотской души. С другой стороны, вода, налитая в сосуд, проникает в глину сосуда и, привнося туда свою интеллигенцию, может изменять вкус воды плоти, так что мы испытываем горечь, сладость и кислость бытия также и от состояния ума.
Таким образом, мы имеем три вида воды в составах человека: воду плоти, воду страстной души, и воду небесной благодати. Это понятно?
– Теперь понятнее, чем прежде.
– Хорошо. Итак, разделивши воду, можем перейти к твоему вопросу о воздухе в составе души. Как мы сказали выше, в ментальности человека мы различаем, как минимум, чувства, разум и волю. Разум и чувства субстанциально различны, тогда как воля соединяет в себе две субстанции: и логос, и страсть. Выше мы установили, что страсть представлена водами моря душевного. А вот логос (или разум) представлен воздухом. Отчего так?
Оттого, что логос существует посредством речи. Последняя имеет звуковую природу: звук мы слышим. В свою очередь звук есть движение воздуха, и принадлежит воздушному пространству, поэтому слово (речь) мы связываем со стихией воздуха. Так что сердце человека, или полость сосуда мы представляем себе наполненным воздухом и водой.
Итак, представь себе сферический глиняный сосуд, наполовину заполненный водой, над которой располагается воздух, заполняющий верхнюю половину сосуда. Этот воздух приводится в движение речью: здесь «дуют ветры речи». Вода нижней половины – это «душевное море». Поверхность его волнуется ветрами речи, а из душевных глубин на поверхность поднимаются течения. Эти течения и волны, в свою очередь способны увлекать воздух верхней половины. Так рождаются страстные и волнующие речи. Таково элементное строение сердца, – насколько мне удалось его представить.
– Замечательно, Мастер. Однако, мы получили таким образом описание только субстанций души. Но нет души без активного начала, без воли, без субъекта. Думаю, нарисованный нами образ глиняного сосуда, наполненного водой и воздухом, должен быть дорисован до целой души. Наверняка, в том же евангелии найдутся недостающие детали, отображающие волю.
– Ты прав, Манфред. Действительно душа это не просто живая материя, но – субъект и воля его. И, конечно, в тексте евангелия найдётся не только стихия души, но и субъект души. Начнём с воздушной части. Поскольку это логическая часть, её субъект есть субъект разумной воли. Он представлен мужем мореплавателем, плывущим на лодке по волнам душевного моря. Он – гребец, выгребающий усилием рациональной воли против волн и течений неразумной части души. Он также кормчий, направляющий лодку к ведомому ему берегу и уловляющий парусом ветер мысли. И он же рыбак, улавливающий в сети рыбу морскую. Возникает вопрос, что же это за рыба?
– Именно, что за рыба такая?
– Как я уже сказал, субъект разумной части души – муж. Что же до чувственной части, то её природа женская; это означает, что ведущее начало располагается вовне её: жену ведёт муж; жена внимает мужу. Её активное начало – внимание мужу. Выделенное направление в жидком сферическом объёме может быть представлено только как внутренняя поляризация, – которая сама по себе не воспринимается. Однако, эта поляризация, это внимание может быть успешно представлено рыбой, плавающей в душевном море, – поскольку рыба, по своему экстерьеру, подобна стрелке. Благодаря её движению в сферическом море, не имеющем выделенных направлений (в силу однородности жидкости и сферичности сосуда), появляется вектор и сопряженная с этим вектором сила, которая может быть использована. Рыбу можно приманить, приручить, увлечь и поймать, – каковыми словами означают различные креативные (творческие) воздействия на душу. Та же рыба может представлять и спонтанную анизотропию влажной души: различные внутренние течения (движения чувств).
– Понятно. Однако соотношение бессловесного хотения и разумной воли логичнее представлять, в таком случае, либо человеком проглоченным рыбой, подобно Ионе, либо человеком, оседлавшим рыбу, подобно кифареду Ариону, верхом на дельфине приплывшем на мыс Тайнарон; если же отнестись к демоническому началу влажной души и победе над ним, то я бы изобразил сказанное соотношение в виде Нептуна, попирающего дельфина, или в виде Аполлона, попирающего дракона Дельфиния, учителя Пифона.
– Невозможно оспорить, друг Манфред. Конечно, подобная иконография знакома античности. Христос Иисус тоже использует её, когда говорит о «знамении Ионы пророка, доступном роду сему».
– Верно. Основываясь на этом, мы можем изображать Христа, внутри Кита и выходящим из чрева Кита. Однако, мы не видим Его верхом на рыбе. Он ходит по воде, яко по суху, и плавает в лодке. Из лодки он может поймать рыбу. Однако, ходя по воде, Он вовсе не соотносится с рыбой, – видимо, эта икона отображает иную концептуальную область, нежели та, что мы теперь рассматриваем. Значит, остаётся лодка, как посредник между водной и воздушной стихиями души. Так скажите же, Мастер, что здесь лодка?
– Вопрос уместный. Муж находится в лодке, лодка же вмещена в сосуд глиняный. Этот сосуд представляет естество человека, как взятое от Земли и слепленное богами; лодка же есть вещь искусственная, сотворённая человеком. Муж находится в лодке; это означает, что человек, как субъект воли, живёт в искусственной среде, отделяющей и опосредующей его со средой природной. В самом деле, человек живёт не в поле, а в саду. Он не ест дикого, но возделывает землю и взращивает растения и животных в пищу и на потребу себе; он не спит под кустом, но строит дом; и действует орудиями, а не естественными членами. Да и сами естественные члены его, такие как рука или нога, изменены против естества и действуют в качестве орудий.
В то же время, мы говорим здесь не о способе проживания человека в Природе, и не об искусственной среде, но о сердце человека, – ибо наша лодка помещена внутрь того, что мы назвали сердцем, и плавает в душевном, а не в физическом море. Значит, мы говорим не об орудийной деятельности, как таковой, а о представительстве этой деятельности в душе человека, в его ментальности. Так что, если «море» – его природная душа, то «лодка» – его искусственная душа; то есть не данная от природы, а сформированная в результате научения. Именно эта душа даёт силу воле человека; каковая воля есть воля разумная. Её цели суть логические, поэтому чужды бессловесной природной душе. Если природная душа воспринимает впечатления органов чувств, то искусственная душа откликается на слова, что позволяет мужу (или внутреннему духовному человеку) пользоваться её силой. Это знаменуется устройством лодки: водонепроницаемым корпусом, вёслами, парусом, рулём и т.п.; словом, всем тем, что позволяет кормчему и гребцу двигаться в желаемом направлении. Муж, сидящий в лодке, – не рыба; он не может жить в воде; он просто утонет в душевном море, если будет повреждён корпус лодки, и не сможет плыть, если не будет вёсел, ветрил и руля. Об этом «утоплении» блаженный муж Давид постоянно говорит в псалмах, и просит Бога не дать ему утонуть. (Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стоять; вошёл во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня. Пс. 68). Так же тонет апостол Пётр, лишившись поддержки Господа. Поэтому лодка опосредует мужа, или «духовного человека» (в отличие от «человека природного») с душевным морем: разом, и отделяя его от этого моря, и соединяя с ним. Сказанное соединение осуществляется через «рыбу», знаменующую бессловесное хотение (влечение). Выловить рыбу и поместить её в лодку значит подчинить себе влечение и, таким образом, привлечь энергии природной души (течения душевного моря) к поддержке логической воли. Рыба внутри лодки знаменует поглощение субъекта влечений логическим субъектом: как бы обволакивание его; так что влечение получается отделено от своего предмета оболочкой слов, – для чего и существует область языка, называющая природные объекты. Хотение, отделённое словом (в том числе и воплощённым словом – искусственной средой обитания) от своих предметов, стремится уже не к самому предмету прямо, а к имени его. То есть слюна выделяется не только при виде реального яблока, но и при назывании слова «яблоко». Таким образом муж добивается инвестиций душевных природных сил в свою духовную деятельность. Этому и служит «лодка», или искусственная душа – плод обучения (образования).
– Замечательно, Мастер! Не представляю, кто ещё, кроме вас, мог бы дать подобные толкования известным вещам. Любопытно, что апостолы, прежде чем стать им учениками Христа Иисуса, занимаются ловлей рыбы. Теперь понятно, чем они занимаются, и почему Евангелие говорит именно о рыбаках, а не о пахарях или кузнецах. Они, как истинные философы, подчиняют себе стихию природной души, укрощают влечения и заставляют их помогать достижению духовных целей. Разве не так?
– Именно так, друг Манфред.
– Но тогда почему же Иисус призывает их бросить это занятие и стать «ловцами человеков»? Что это значит?
– Я бы сказал: не «человеков», а «Человека». Ибо в лодку, вместо рыбы помещён теперь Человек, Христос, который, между прочим, тайно зовётся «Рыбой». Изображение рыбы служит знаком его, находимым в рисунках на стенах христианских катакомбных храмов. И заметь, Ему подчиняются волны моря. То есть он выполняет ту задачу, которую призвано выполнять описанное выше вылавливание рыбы: использовать силу душевного моря в духовных целях плавания к «другому берегу». Что разумеется под другим берегом, надеюсь, тебе не нужно объяснять.
– Конечно, не нужно. Это известная метафора «другой жизни». Остаётся спросить только, чем отличается вылавливание такой Рыбы, как истинный Человек, Христос, от рыбной ловли, которой до того занимались будущие апостолы?
– Тем, что ловля рыбы не приводит к желаемой цели: лодка и рыбари остаются подверженными бурям морским и кораблекрушениям: тонут и погибают в водах. Что на языке психологии означает, что захлёстывают их волны страстей и не покорно им море душевное, и ветра, дующие над водами его, носят их по неведомым странам, подобно тому, как носили Одиссея, прогневавшего Бога коварством своим. Посему надобно, чтобы Дух Божий носился над водами, как в Начале, и тогда парус лодки наполнится нужным ветром, и примчит лодку на Родину, Итаку, в Царство Отца. Ведь Дух Божий, в ракурсе логической воли, означает правильное духовное устремление мужа: не на острова блаженства, а в утраченную Отчизну. История славного Одиссея, не соблазнившегося разными чудесными островами, – чего не скажешь о его спутниках, – и стремившегося на Родину, в своё царство, служит сему иллюстрацией; и доказывает нам, между прочим, что язык Евангелия знаком уже Гомеру и, значит, является весьма древним.
– Но почему же ловля рыбы не приводит к желаемой цели?
– Они ловят её (душу природную) приманками и сетями, то есть обманом и насилием, предлагая вместо реальных благ одни лишь знаки таковых. Костью сыта собака, но от слова «кость» не будет она сыта, хотя и побежит на зов слова. Поэтому рвётся рыба на волю, и рвёт сети, и выпрыгивает из лодки, а когда и опрокидывает её, – если велика рыба. Во Христе же нет насилия. Он есть Любовь; и в любви он един с рыбой, сам есть рыба. В любви нет противодействия природной и логической душ: если в духе любовь, то душа сама едина с духом, и не нужно насиловать и обманывать её. Вот почему, вместо того, чтобы контролировать хотения и канализировать силу их, направляя на «благие цели», лучше взять на борт Любовь, и тогда все хотения сольются и вольются в Любовь. Такова философия рыбной ловли Христа и Апостолов Его.
– Превосходно, Мастер. Сначала вы обнаруживаете тайну там, где всё кажется ясным, а потом открываете эту тайну. Я Восхищён.
– Благодарствую на слове твоём, друг Манфред. И есть ли у тебя ещё вопросы?
– Есть догадка. Теперь, кажется, понимаю, почему Он шёл по воде пешком, тогда как ученики плыли в лодке. Ему просто не нужна лодка: не нужно это хитроумное логическое устройство, заменяющее душе реальные чувственные впечатления сигналами; душа следует за ним не благодаря сигнальному обману, но – в потоке Любви; и море душевное не топит Его, не захлёстывает волнами, но поддерживает Его. Это означает, что хотения души и воля Его не противостоят друг другу, так как душевная и духовная любовь взаимно поддерживают друг друга. Таков второй Адам. А вот первому Адаму нужна была лодка, и мы видим, как он строит её, давая имена всем зверям, птицам и рыбам, и травам, и всему, что находил в Саду. Таким образом, в его ментальной «лодке» находится место всем обитателям Сада. Отсюда мы можем заключить, что эта «лодка» представляет собой Ноев Ковчег. Последний есть ничто иное, как языковое отображение Земли и её насельников, о чём свидетельствует и квадратная форма ковчега. Ведь квадрат – древний символ земли, как круг – неба. И теперь, самое интересное: философическое понимание спасения от потопа. Оказывается, что мир, с человеком в центре его, спасается от гибели тем, что сознание человека представляет собой логический эквивалент мироздания, так называемый «микрокосм». И это неуничтожимое, в силу своей нематериальности, сознание; этот Логос, или Слово, способно вновь сотворить мир, поскольку обладает творческой силой Бога. Вот как сказывается в Адаме дыхание Божье, вдунутое в него: оно обнаруживается Творящим Словом божьим. И через это Адам – сын Божий, ибо в нём вместилось Слово, которое изначально было с Богом, и которым всё начало быть. Легенда о Ное показывает нам в действии бессмертие человека, обеспечиваемое Словом Божьим: тем, что человек есть Сын Слово, заключающее в себе духовное семя мироздания, через которое оно всегда может вновь возродиться.
Прав ли я, Мастер?
– Разумеется. Тебе не откажешь в проницательности и остроумии. Если довести до логического конца миф о творении, то он именно таков: и таковы в нём Спасение и человек, как сын Божий. Твоё духовное прочтение мифа о Ноевом ковчеге совершенно замечательно, но я предложил бы в той же легенде проследить другую линию, которая, мне кажется, ближе Новому Завету, чем прослеженная тобой.
Во-первых, я бы предложил полностью заключиться в духовном, и рассматривать воды потопа, как воды страстной души, в согласии с псалмопевцем Давидом. Во-вторых, я предложил бы спасение не по-буддийски – через сознание, заключающее в себе всё мироздание, – а по-христиански: по милости Бога, вспомнившего о своём праведнике Ное и остановившего потоп. Новый Завет как раз и воинствует против распространённого заблуждения, будто «лодка сознания» спасает: против тезиса о постоянной и предельной «осознанности», как средства спасения от страдания и смерти. Из евангельских рассказов мы видим, что буря на море крушит лодку, и рыбаки тонут. И только вмешательство Бога может это остановить. Отсюда заключаем. Что ковчег – ненадёжное средство спасения. Кстати в исходном шумерском мифе о потопе Утнапиштим, хотя и спасается от потопа в ковчеге, бессмертие обретает иным образом. Также и Ной поселяется на небе по воле Божьей, хотя, как сознание, и возрождается в потомстве, которое вновь грешит, поскольку именно сознание порочно, как составляющая порочной воли.
В этой части Евангелие воинствует против язычества, с его обожествлением разума. Стрела, направленная против него как раз и скрыта, по моему, в образах навигации и рыбной ловли. Ни то, ни другое не удаётся без божественного кормчего: буря топит лодку, а рыба не идёт в сети.
Таково моё изъяснение метафор сосуда глиняного, лодки, рыбаков и шествия по водам. Сможешь найти лучше, расскажешь и мне.
II.
– Мне кажется, это настоящее богодухновенное богословие!
– Устами младенцев вознёс он мне хвалу…
– Всё то вы шутите, Мастер!
– Хорошая шутка и в богословии хороша.
– Не спорю. Но я не удовлетворён. Потому что неполна наша метафизика. Мы использовали только три элемента из классической четвёрки. Именно, не хватает элемента огня. Между тем, Иисус обещал очищать именно огнём, в отличие от Иоанна Погрузителя (=Баптиста), очищавшего водой. Следовательно, в Евангелии, как философском произведении, представлены все четыре стихии: земля, вода, воздух и огонь. Мы же рассудили только о трёх.
– Ты прав. Однако не случайно обошли мы огонь, ибо говорили до сих пор о зримом и ощутимом. В плоти живой легко находим мы и землю, и воду, и воздух. Но огня не находим. Почему? Да потому что огонь сожигает плоть и обжигает чувства, лишая их способностей что-либо чувствовать. Всякое ощутимое присутствие огня во плоти, в виде жара, например, означает болезнь плоти. Не случайно же бог верхнего огня Аполлон есть носитель чумы. Также и бог нижнего огня Плутон сжигает грешников, сошедших в Аид, и, вырываясь из земли, разрушает города и убивает людей. Вот и мудрец Эмпедокл называет огонь «вредоносным»:
Зрим мы воистину землю землёй и воду водою
Дивным эфиром эфир, огнём же огонь вредоносный.
– Ну, а как же тепло? Ведь мы ощущаем тепло плоти.
– Верно. Но тепло – это огонь не свободный, а связанный в составах других элементов. Примерно так же, как вода плотской души связана в глине (= земле) сосуда. Могу добавить, что не только в виде тепла, но и в виде света, присутствует огонь в чувствах. И здесь он также связан в чувстве зрения, и не может быть из него выделен. Не зря ведь и Творцы Элохим, при сотворении мира, не сотворили огня, но – свет. «Да будет свет!» – сказали боги; и стал свет. Но не огонь. Сказанное означает, что огонь может присутствовать в человеках только в виде тонкой эманации, входящей в состав плоти и чувств, но неуловимой в свободном состоянии, и не разрушающей плоти. Поэтому, когда мы описывали человека, мы не нашли места огню, поскольку он не присутствует в ощутимом свободном состоянии. Впрочем, раз уж мы сказали о воде, связанной в глине сосуда, ничто не мешает нам добавить сюда также и огонь в виде света и тепла. В таком виде огонь, как и влага плотской души, связан в составах сосуда глиняного. Как свет, он участвует в органе зрения, а как тепло, он проницает всю плоть. В связи с этим глина может иметь различную влажность и быть подсушена огнём. Тогда место влаги в ней частично занимает воздух и частицы огня: плоть становится более сухой. Так плоть человека «подсушивается» огнём поста и становится более «пневматической». Именно такова плоть назареев и пустынников, согревающих себя воздержанием и молитвой. Такой подсушенный сосуд меньше «потеет» и, через то, меньше подмешивает своей влаги в воду, налитую в сосуд, или воду страсти. Эта вода тоже содержит в себе огонь в виде тепла, отсюда чувство может быть более тёплым или холодным.
Вот и все четыре элемента, о которых ты просил, герр Манфред.
– Не пойдёт! Вы хитрите, учитель. «Огонь поста», подсушивающий плоть, не похож на огонь, связанный в субстратах души и плоти. Думается, также, что не об этом «огне» говорил Иисус, обещая очистить огнём. Вы рассказали об огне души и плоти, а Он говорил о духовном огне. Говорил Он также и о свете, и о сынах света. И разумел здесь, думается, не тот свет, который в чувствах.
– Что ж, верно. Не о том огне, и не о том свете говорил Спаситель. Кстати, под «сынами света», он разумел, кажется, секту ессенов (= исполнителей). Но, тем не менее… Ты прав. Здесь нам придётся дополнить картину Творения. Подобно тому, как боги разделили воду, на ту, что под твердью, и ту, что над твердью, должно нам разделить и огонь – на огонь светил, укреплённых на тверди неба, и на огонь наднебесный: тот Огонь, который на земле являлся только чудесным образом – в огне неопалимой купины; из среды какового Огня звучал глас Божий. Кстати сказать, этот огонь контаминирует с наднебесной влагой. Согласись, если мы полагаем стихией души воду, то вода душевного моря и вода, истекающая из чрева бога живого, или наднебесная, суть воды разные; и, если соотносить воду с душой, то ясно, что воду душевного моря, насыщающую своими испарениями воздух под твердью, мы должны соотнести с духами поднебесными (воздушными и водяными), тогда как воду наднебесную – с духами наднебесными, или богами; которых мы вправе считать также и огненными духами. Кстати, Иисус обещал не только очищать огнём, но также обещал поить водой, истекающей из чрева бога живого.
Таким образом, мы должны дополнить наш метафизический образ человека, вместив в глиняную сферу плоти ещё одну сферу – небесную; которая будет состоять из двух полусфер: медной и хрустальной. Медная будет подстилать душевное море, поскольку медь относится Фалесом к жидкости, и причастна к стихии воды; тогда как хрустальная причастна свету, по своей прозрачности и способности преломлять свет и расщеплять его на монохромные составляющие.
– Но как же так?!
– Это кажется нелогичным. Но, с другой стороны, едва ли простая линейная логика позволит описать человека. Здесь следует прибегнуть к диалектике. Тем более, и Спаситель сказал, что Небо внутри нас есть. Да ты и сам прекрасно знаешь, что небосвод внешний, доступный чувствам, не является обителью Духа, но лишь доставляет нам формы и образы, которые мы используем для выражения и сообщения духовных смыслов. И вот здесь в нашем рассуждении мы должны коснуться воздушного огня, – разумея под «воздухом» не воздух дыхания, а воздух речи, то есть воздух, несущий звуки речи. И этот воздух пронизан огнём смысла. Поскольку речь это не только звук, т.е. разрежения и сгущения воздуха, но также смыслы, воспринимаемые не ухом, а разумом. Этот огонь пронизывает весь воздух речевого общения, в качестве света разумения, и мы не выделяем его из речи: мы просто понимаем речь вместе со слышанием её, – точно так же, как свет зрения наполняет пространство видения и не отделим от акта зрения.
Однако бывают моменты, когда свет лектона (сиречь смысла), обычно рассеянный в пространстве и времени речи, концентрируется в яркой одномоментной вспышке, и вся речь, сопряжённая с этим логическим светом, спрессовывается в один мгновенный звуковой удар – гром. Я говорю о громовом огне, или молнии. Это огонь внезапного озарения, постижения смысла событий, вне логического развёртывания и анализа. Этим качеством обладали сыновья Зеведея, Иаков и Иоанн, отчего и нарёк их Иисус Сынами Грома (= Воанергесами).
Воздушный огонь, растворённый в воздухе речи, есть огонь Логоса. В свете этого огня видят очи разума, о которых свидетельствовал прозревший Вартимей отворившему эти очи Иисусу: «вижу людей, как деревья». Это также огненные очи даймонов, или гениев – посредников между богами и людьми (в христианстве их назвали посланниками, или ангелами). Таким образом, подобно тому, как пространство телесного зрения пронизано светом физических светил, укреплённых на тверди, пространство речи пронизано наднебесным светом богов, или Логосом, – в каковом Свете видят очи разума. Отсюда боги уподобляются светилам. Соответственно, физические светила могут служить образами богов.
И вот, чем суше атмосфера над душевным морем, согреваемая чистым огнём логоса, чем меньше испарений, тем прозрачней воздух речи, и тем дальше и вернее видно в свете разума. Тогда как влага души, сиречь влага чувств и страстей, затуманивает взор ума и размывает контуры предметов, отражая и поглощая божественный свет. Так что искажаются смыслы речей, и пение сирен разносится над морем. В туманном воздухе гласят гады морские, которые в сухом воздухе лишены дара речи, ибо их среда – влага. Об этом же сказал Гераклит, яко «Плохие свидетели глаза и уши людей с варварскими душами».
Так что, друг Манфред, огонь, о котором говорил Иисус, яко будет «омывать огнём», есть наднебесный огонь Логоса. Свято–духовный Огонь – истинные смыслы Слова Божия. Вместе с наднебесной влагой Жизни, которой Иисус обещал поить возлюбленных своих, огонь Разумения, укоренённого в Бозе, суть аспекты Духа Божия – путь и жизнь. Огонь освещает путь, несёт в себе разумение, а живая вода несёт жизнь. Вместе же они составляют истину, которая телесна, по воззрениям стоиков; тело которой есть тело Христово. Это отвечает воззрениям древних, согласно которым боги истинствуют, проливаются животворным дождём, озаряют светом разумения, обжигают правдой.
– Не могу не восхищаться вами Мастер: вашему умению истолковать науку предков. Но, тем не менее, вы не всё рассказали. Ибо рассмотрели только верхнюю, хрустальную полусферу тверди небесной, через которую божественные огонь и влага вливаются в воздушную среду речи. А что же медная полусфера, ограничивающая душевное море? За ней ведь тоже размещаются огонь и влага, которые, в данном случае, правильнее называть не наднебесными, а занебесными. Какова роль этого огня и этой воды?
– Из ваших цепких рук не ускользнёшь, герр Манфред. Действительно, для полноты картины нам не обойтись без «нижней» полусферы неба. Ибо сказано: заповеди божьи – в сердце человека, и: чти бога своего всем сердцем своим. Сердце же – это не только воздушная область речи и ума, но и душевное море. И здесь научает нас Иисус тем, что не отходит от моря. Мы находим его либо ходящим по морю, либо учащим при море, либо плывущем в лодке учеников. Этим знаменуется отличие Его от Иоанна, который звал людей в сухую пустыню аскезы (носил шерсть верблюжью, усмяный пояс, ел акрид и дикий мёд). Вначале Иисус, послушный своему учителю, Иоанну Баптисту, удалился в пустыню, и встретил там Дьявола. Но не понравилось ему в пустыне и вернулся Он к водам моря душевного. Что и вменили ему в вину, сказав, яко учитель сладко ест, пьёт вино, любит женщин, носит белый цельнотканый хитон, умащается дорогими благовониями.
Этим возвращением из пустыни заиорданской к морю и на родину, в Галилею (где заиорданье знаменует собой трансценденцию за пределы человечности, а Галилея с родным домом и морем – человечность) Иисус восстановил полноту сердца человеческого. И через это восстал против тех, кто истолковал праведность, как осушение души и изнурение плоти. Таким образом он исключил засилье идеальной воли, утвердив, что не только через (воздушный) ум, но и через (водную) душу сообщается Бог с человеком. Не об этом ли сказано, яко «неразумным младенцам открыл Он истину»? Как может младенец разуметь истину и правду, если не через влажную душу: не через чувства? И разве совесть это не заповедь, данная нам в ощущениях? И что такое, наконец, божественная интуиция, верно ведущая нас, вопреки доводам рассудка и мнениям людей? Всё это суть влияние занебесного огня и занебесной влаги, проникающих в море душевное через люки тверди медной. Там, в глубине вод, куда не проникает свет воздуха, находим мы светящуюся Рыбу, которая есть никто иной, как Иисус Христос (Ихтиос), в его водной природе. Там же находим мы бьющие ключи блаженства и радости небесных, которые способна ощущать невинная душа. И там же, в глубинах вод, находим мы подводный Город – вместилище правды чувства: антипод воздушного Города правды ума. Эту водную половину сердца, где царствует Чувство, я назвал бы областью Матери, тогда как воздушную половину, где царствует Слово, я назвал бы областью Отца. Вместе они образуют целое Небо, кое внутри человека есть.
– Таков мой ответ тебе, Манфи. Доволен ли ты?
– Премного доволен, дорогой Мастер! Но…
– Опять «но»! Ты негодник, однако.
– Такой уж уродился, таким и пригожусь, надеюсь.
– Ну что ж, говори, чем недоволен.
– Вы, Мастер, нарисовали метафизический образ человека вообще, но вот апостол Павел различал человека и человека. Именно, он говорил о «людях плотских» (саркиках), «людях душевных» (психиках) и «людях духовных» (пневматиках), а также о «космиках» (мирянах) и «клириках» (святых). Как, по-вашему, эти различия отображаются в метафизике?
– Не думаю, чтобы в метафизике такие различия могли отобразиться сколько-нибудь полно, но какое-то отображение возможно. Попробуем его построить.
«Человек плоти», или саркик, – если таковой вообще возможен в чистом виде, – может быть изображён пловцом без лодки и ныряльщиком, который нежится в волнах душевного моря, подобно дельфину, и любит нырять на глубину, к сладким водам, источаемым морским дном, то есть сосудом глиняным. Таким можно видеть человека, лодка которого потерпела крушение. Крушение лодки означает повреждение ума; и называют такого человека умалишённым.
«Человек душевный», или психик, это человек, лодка которого носится по волнам душевного моря без руля и без ветрил. Единственное, что есть у него из арсенала воли, это «вёсла». Однако и вёслами готов он грести только по течению, но никак не против.
«Духовный», или пневматик, это человек гребец, имеющий кормчего товарищем своим. Однако кормчий кормчему рознь, поэтому и увещевал апостол Павел, говоря: различайте духов! Кормчий правит путь без дорог: по светилам небесным. И вот один кормчий измышляет цель под небом, исчисляет свою судьбу, и направление к цели, по светилам, что укреплены на тверди. Другой же кормчий, правит путь по светам наднебесным; они дают ему направление, подобно Вифлеемской звезде, что направляла волхвов. Первого кормчего я назвал бы идеалистом, а второй – человек божий. У них разная духовность.
Что же до «космиков» и «клириков», то первые в плавании своём держатся берега родного, и ходят в виду маяка и гавани града своего; вторые же пускаются в открытое море, чтобы достичь другого берега. «Другой берег» здесь знаменует собой «другую жизнь». Образ такого плавания дал Иисус, когда отплывал с учениками от многолюдных пристаней на «другой берег моря». Плавание в виду родного берега, повторяющее его изгибы, означает, что человек держится обычаев и нравов людских, заветов отцов своих. Кормчему каботажного плавания нет нужды наблюдать светила, ему достаточно перипла. Таким образом, на своём пути этот кормчий никак не связан с небом. Напротив, плавание в открытом море к неведомому берегу невозможно без опоры на светы небесные; последнее означает, что человек полагается уже не на людей, но на судьбу или на бога. Вот такая разница между теми и этими.
III.
– Бесспорно, вы доказали, Мастер, что высказывания апостола Павла поддаются истолкованию на языке навигации в душевном море, – чего мы и вправе были ожидать в части типологии воли, поскольку море и лодка с гребцом и кормчим суть образ сердца человеческого. Это говорит в пользу той физики, которую вы усмотрели в тексте евангелия.
Однако, это физика лишь микрокосма, тогда как в евангелиях присутствует, на мой взгляд, и физика макрокосма. Так, мы читаем о войске ангелов; об обителях Отца; об ангелах нисходящих с неба и восходящих на него; о геенне огненной, о грешниках, пребывающих там после смерти и отделённых от обителей праведных непереходимой пропастью; о Сатане; о небесных духах порочности; о миродержцах тьмы века; о князе сего миропорядка; о движении века к концу; о воскресении мертвых в начале нового века; и о другом, чего не упомню. Всё это, на мой взгляд, относится к устроению Космоса в целом, то есть к ведению физики, или, как принято говорить сейчас, когда физика выделилась из философии, метафизики. И, мне кажется, наша метафизика не может считаться полной, если мы ограничим её только микрокосмом, или строением человека, поэтому я прошу вас рассмотреть и физику макрокосма, присутствующую в языке Благой Вести.
– Мне понятно твоё устремление, Манфред, но дело в том, что физика христианского Космоса достаточно полно разработана в богословии католической церкви; само строение (архитектура) католического храма отображает этот космос, а богослужение – вращение космоса. Что можем мы здесь добавить?
– А давайте оставим в стороне ортодоксальное богословие, как будто его вовсе нет, и начнём с чистого листа; то есть прочтём непредвзято текст евангелия, и что обнаружим там, касательно макрокосма, в меру нашего разумения, о том и расскажем.
– Предложение хорошее, но я не уверен, что удастся игнорировать католическое богословие: оно у нас в крови.
– Давайте попробуем, Мастер. Нас никто не осудит.
– Ну, давай попробуем. За результаты, впрочем, не ручаюсь. Поскольку детали макрокосма отмеченные тобой в тексте евангелия достаточно фрагментарны, то я не уверен, удастся ли их систематизировать. Во всяком случае, с чего-то надо начать, и я, пожалуй, начну с центрального события евангельской повести: хождения бога средь людей.
Мы видим, что Иисус общается с богом, как отцом своим. Отец небесный свидетельствует ему на Иордане, что родил Он его. Нам указаны знамения, свидетельствующие об Иисусе, что он – Сын Божий. Сам Иисус свидетельствует о себе, что он – «от вышних». К нему сходят ангелы с неба. Он низвергает с неба Сатану. На земле Он борется с Дьяволом. Также он назначен Небом быть царём и судьёй Иерусалима – наместником Бога Отца. Он приходит, чтобы исправить этот град, примирить его обитателей с богом.
Далее, мы видим, что на небе существует Град небесный, принадлежащий Отцу, в котором много обителей, где поселятся избранные из народа Израилева, где Иисус пирует со своими верными, где утверждён престол, на котором Иисус восседает одесную Царя Космоса, как Его Домоправитель. Град земной, Иерусалим, есть отражение этого небесного города, куда царь небесный входит и заявляет свою власть по праву: по естественному преимуществу идеи перед её копией. О чём и молят христиане в своей главной молитве: «да будет воля твоя на земле, как на небе». Также мы видим, что, несмотря на присутствие суда и судей в Иерусалиме, в конечном итоге, боги судят людей и определяют их участь, и их вечные обиталища.
О чём говорит всё это в плане устройства Космоса? На мой взгляд, это есть изображение единой республики богов и людей, которая распалась на небесную и земную, на царство людей и царство богов, в результате мятежа Сатаны против Бога. Этот Противник соблазняет людей и втягивает их в свою брань с Богом. Иисус, Сын Божий, приходит со властью Отца, чтобы победить Дьявола, восставить Республику, и вновь воссоединить людей и богов в едином государстве, в котором люди переселяются на небо, а дети Божии рождаются в человеках, и где правит единый Царь, двойной природы: божественной и человеческой, – разом восседая и на небесном и на земном тронах.
– Изумительная картина, Учитель! Но, мне кажется, вы здесь отошли от физики и перешли в область этики. Ведь общественные установления, законы, государство, – всем этим занимается Этика, как раздел философии, а вовсе не физика. Не зря ведь Сократа, вовсе не занимавшегося физикой и ограничившегося этикой, презрительно именовали «болтуном о законах».
– Ну вот, видишь, говорил я тебе, что наше предприятие здесь не будет успешным. С другой стороны, что я могу поделать, если человек – «животное общественное», как указал ещё Аристотель; и поэтому рассуждать о человеке в терминах одной лишь физики едва ли удастся, поскольку то особенное, что отличает человека от прочих животных, находится как раз в ведении Этики. Славно было раньше физикам рассуждать о богах – когда светила небесные почитались за богов; а у человека общего с ними были лишь животность и разумность, далеко, впрочем, уступающие в силе божественным животности и разумности. Отчего ход небесных светил, и весь порядок вращения небесных сфер почитался совершенным и недосягаемым для дел человеческих. Человек мог лишь гармонизировать свою душу, созерцая снизу этот прекрасный порядок (космос).
Теперь же, когда человек отождествился с богами и превзошёл в достоинстве ангелов, дела человеческие приобрели совершенно иной вес. То, что было «низом», стало «верхом»: раньше люди жили под небосводом, теперь же они живут над небосводом, как существа божественные. И само верхнее Небо оказывается устроено, как город – небесный Иерусалим. Таким образом, Этика стала Физикой, то есть наукой о богах, а физика превратилась в науку о низшей природе. Вот и апостол Павел подтверждает это, говоря, что «наша борьба не против плоти и крови, а против начальств и властей, против порочности духов наднебесных».
Из чего мы заключаем, что христианская антропология не ограничивается только физикой, но включает в себя и политику. Так, например, человек в Евангелии рассматривается не только как «сосуд скудельничий», наполненный водой, но также и как «дом». Есть дома, в которые входит Иисус, в которые его приглашают. Дома, в которых обитают больные, которых Он исцеляет, и дома, в которых Иисус устраивает трапезу вместе с учениками и хозяином дома. Есть дома, в которых обитают бесы, которых изгоняют и которые туда возвращаются. Также есть гробы и гробы. Есть гроб, в котором находится воскресший Лазарь, которого Иисус выводит из гроба; а есть гробы, раскрашенные снаружи, внутри же коих тлен и прах. В этом полагается различие человеков: все суть гробы, то есть «плотяны», как говорил о себе Апостол Павел, но в одном гробе обитает живой Лазарь, которого может вывести на свет Иисус, а в другом гробе – прах и тлен, сиречь мёртвость.
Думаю, эти представления человека, как «дома» или «гроба», которыми оперирует Евангелие, следует отнести уже к этике и политике, – не говоря уже о многих притчах, в которых Иисус использует примеры правоотношений, встречающихся в городе. Таковы притчи о виноградарях, о блудном сыне, о мытаре и др.
– Что же нам, в таком случае, делать с заявленной темой: метафизикой Благой Вести?
– Предлагаю переименовать её в метаэтику. Что же до физики, то уже и раньше ты мог убедиться, что она лишь доставляет образы, с помощью которых изъясняются духовные смыслы.
– Да, это так. Но речь при этом шла о вещах сделанных людьми: о сосуде, лодке, доме и гробе…
– То же самое относится к рыбе, морю, ветрам, бурям и светилам. Весь этот ранее почитавшийся божественным физический космос теперь лишь поставляет образы для подлинно божественной жизни, открытой как человеческая, общественная и этическая. Физические явления, ранее почитавшиеся откровениями бога, теперь лишь образный язык для выражения несказумых явлений духа. Поэтому, друг мой, не стоит бояться говорить о строении Космоса в терминах этики, ибо сам Космос, в свете новых откровений Бога, стал этическим, а Сократ оказался провидцем. Лучше продолжим наше исследование, понимая слово космос (;;;;;;) в его исконном этическом значении, как пристойность и законность, то есть, как моральный и государственный порядок.
Итак, что мы видим? Мы видим, что единый Космос, – то есть единый моральный и государственный порядок, объединявший богов и людей, – распался на республику богов и республику людей: на град небесный и град земной. Поэтому на земле нет правды. От этого страдают люди и не ладятся их дела. Также на небе боги пребывают в забвении, в отсутствии почитания, поскольку человеки, вместо богов, чтят идолов и сотворённых своими руками кумиров. Общий Отец богов и людей пожелал восстановить изначальный порядок, какой мы наблюдали в Раю, когда первые люди жили вместе с богами. Ради этого родил Он сына в человеках – существо двойной природы: божественной и человеческой; способного, за счёт этого, стать посредником между богами и людьми. Он должен стать Священником земного града, чтобы вернуть на землю почитание богов (вместо идолов); должен стать Царём земного града, чтобы вернуть на землю суд богов и закон богов; и таким образом восстановить единство Космоса.
И в самом деле, мы видим, что в присутствии Христа Иисуса (о котором засвидетельствована двойная природа и небесное помазание) появляется связь между небом и землёй, в виде лестницы Иакова, по которой к Иисусу сходят посланцы Бога (ангелы) и восходят обратно. Эта «служебная связь» необходима Посреднику для исполнения основного задания, которое Он успешно и выполняет: становится Священником нового Иерусалима (по чину Мелхиседека) и Царём его.
– Как же так, Учитель!? Ведь он не сумел стать ни священником, ни царём, будучи отвергнут властями и народом. Первосвященник Каиафа испугался за свой престол, и отдал, поэтому Иисуса в руки прокуратора; в лице же прокуратора император испугался за свой престол и потому предал Иисуса казни, как и просили о том священники. А народ не захотел разоблачения своей неправды и потери преимуществ с ней связанных, и поэтому одобрил действия властей. Где же здесь исполнение задания?
– В том, друг Манфред, и заключена великая хитрость Бога, о которой часто говаривал пророк Магомет, что должное свершилось путём несвершения.
– Как это?
– Очень просто. Отвергнув небесного помазанника Иисуса из Галилеи, доказавшего, что вместе с ним на землю пришёл Божий суд, и сошли живительные воды райских рек, власти Иудеи, священники и нобили исторгли себя из сердец человеческих (народа), и таким образом за ними остались только зримые престолы, тогда как незримые истинные престолы в сердцах стали вакантными, и на них воцарился небесный Царь Иисус.
Израильтяне, доверявшие вождям своим и, вместе с первыми народа, ожидавшие Мессию, общавшиеся с Иисусом и поверившие в Него, увидели из неправого суда над Ним, что священники и праведники имеют только вид святости и праведности; что законники блюдут только внешность закона; что суд синедриона создаёт только видимость правды, и что римский прокуратор беспокоится только о своей должности. Духовно это означало, что начала и власти, которые люди почитали в сердцах своих, обнаружили себя, как пустые мёртвые идолы. И тогда люди низвергли этих идолов и разрушили алтари их в сердцах своих, или, говоря светским языком, они утратили доверие к властям и почитание их.
С этого момента для части народа государство израильское, или космос иудейский, превратилось лишь во внешнюю оболочку государства, имеющую силу лишь над плотью, но несуществующее в духе, и потому обречённое на разрушение. Эта часть народа приняла в сердце своё Христа, как царя: утвердило в сердце престол Его; воздвигла в сердце для Него, истинного Священника, алтарь, и через Него стала обращаться к Богу. Сказанная часть народа образовала, таким образом, начаток нового Иерусалима.
– Прекрасно, Мастер! Но в чём же «хитрость Бога»?
– Вспомни царя Эдипа, друг мой. Пифия предсказала ему судьбу его, которую он не захотел принять, возмутившись таким образом против богов. И что же вышло? Избегая судьбы, Эдип сбежал из родного Коринфа и отправился в странствие, на чужбину. И как раз эти его действия привели к исполнению пророчества. Он выковал свою судьбу собственными руками.
Точно так Каиафа и Пилат восхотели избежать судьбы, которая уже возвещена была пророками; не захотели видеть то несокрытое (;;;;;;), о котором свидетельствовал Иисус, – прямо заявивший об этом на суде Пилата. Этим они доказали свою неблагочестивость; а предприняв действия по уклонению от судьбы, изречённой богами, они, этими самыми действиями, исполнили судьбу. А именно, первосвященники, Анна и Каиафа предали Иисуса распятию и этим освятили Его, сами того не желая.
– Каким образом?
– Очень просто. Они выступили в процессе Иисуса как политики. Вешая его на кресте, они разумели современный им политический смысл этой казни: позорная и мучительная смерть для разбойников; но, при этом, забыли о своём сане жрецов и о древнем священном смысле такой казни. Ведь крест – символ древа. И «проклят всяк повешенный на древе». Что значит «проклят»? – это значит, о нём произнесена клятва Богу. То есть он отдан Богу, посвящен Ему, или свят. Повешение на священном дереве (дубе, ясене) – известный способ посвящения и жертвоприношения богу. Древние кельтские жрецы, друиды, чтобы достичь посмертного блаженства, посвящали себя богу, повесившись на дереве. Таким образом, Каиафа, вместо политической казни, совершил древний обряд посвящения и тем сделал Иисуса священником, то есть посредником между богом и людьми. Кроме того, Каиафа своими руками приблизил конец века, которого так хотел избежать и знамения которого не хотел замечать. Его руками, надлежащим образом, как жертва Богу, умер ветхий человек, Иисус из Назарета, и наместо него из гроба воскрес первый человек нового века – Царь воссоединённого небесно–земного Иерусалима, и Первосвященник его, Эммануил.
Что же до Пилата, то и он своими руками сотворил то, чего хотел избежать. Он боялся еврейского бунта, но своим неправым судом приблизил его и сделал неизбежным.
Итак, враги Бога, бунтовщики, служа своим идолам, на деле исполнили волю Бога, – в этом и состоит «хитрость Бога», друг Манфред.
– Убедительно. Но как быть с вашей хитростью, Мастер?
– С какой такой хитростью?
– Такой, что ваш рассказ есть изложение религии, а не физики. Хотя механизмы исполнения судьбы эллины и относят к области физики, всё же в нашем случае, «судьба» – лишь аналогия предвидению Дня гнева. На деле же мы имеем отношения Бога с народом своим, и волю Бога, решившего восстановить единство земли и неба. А воля бога – предмет религии, а не физики. Физика же изучает строение и движение космоса, который либо сам является божеством, либо, будучи создан и запущен богами, движется далее по законам своего устроения, что и позволяет сделать его предметом науки.
– Ты совершенно прав, Манфред. В самом деле, Евангелие принадлежит религии, а не философии. Но разве я когда-нибудь утверждал иное? Тем не менее, мы находим философию в Новозаветных текстах, хотя она и подчинена там целям проповеди. А где философия, там и физика. Я нахожу в Евангелии, по меньшей мере, четыре физики: эллинскую, персидскую, египетскую и вавилонскую.
Первая, эллинская представлена двумя физиками – платоновой и эмпедокловой. Платонова физика, как известно, есть физика вращающегося Космоса: она говорит о конце теперешнего эона (т. е. периода вращения космоса) и начале нового. При этом космос начинает вращаться в обратную сторону, возвращаясь таким способом к Началу. Об обратном вращении свидетельствуют воскресение мёртвых и обращение старцев в младенцев. (Сначала станете детьми, потом войдёте в первоначальный золотой век, – так говорит Иисус своим ученикам, в русле этой платонической физики космоса). Эмпедоклова физика есть физика двух начал: Любви и Вражды, которые борются друг с другом, уравновешивают друг друга и побеждают друг друга. С этими победами (и поражениями) связаны различные периоды бытия Космоса. Один период – преобладание Любви, когда всё стремится к единению и гармонии; другой период – преобладание Вражды, когда господствует отчуждение, разделение, ненависть и всеобщий разлад. Эти периоды сменяют друг друга, так что движение Эмпедоклова Космоса, подобно маятнику. В этой физике, пришествие Христа знаменует окончание периода вражды, и наступление периода любви. Сам Христос Иисус есть воплощённая Любовь, как начало Космоса; его противник Сатана есть воплощённая Вражда, как второе начало Космоса.
Вторая, персидская физика говорит о войне сынов света и сынов тьмы, о войске Сатаны (демонов) и войске Бога (ангелов). Это вторая война. В первой боги проиграли, и демоны захватили в плен человека, создание Божье. Во второй войне боги одерживают победу, создав второе поколение людей. Второй Адам (Иисус) выдерживает все искушения Дьявола и остается верен Отцу до конца, и через это Сатана терпит поражение, и его сбрасывают с неба. (Видел Сатану, падающего с неба – говорит Иисус своим ученикам). Затем ветхие люди должны самоуничтожиться в смутах, войнах и катаклизмах, а новые люди, происшедшие от второго Адама, спасутся и наследуют землю. Демоны же, и сыны их из числа людей будут низвержены в огненный тартар и связаны там для вечного мучения.
Третья, египетская физика есть физика творимого космоса, культивируемого богами. В плане этой культивации боги производят селекцию насельников земли, отбирая лучшее, для последующего возрождения, а худшее отправляя в печь огненную. Селекция людей происходит по их моральным качествам. Она совершается в Суде умирающего и воскресающего бога Осириса. Кто жил и умер праведно, тот возродится вместе с ним для новой жизни. В Новозаветном предании, суд, геенна огненная, разная участь праведников и грешников, воскресение для суда или по суду, принадлежат к этой физике.
Четвёртая, вавилонская (или халдейская) физика есть физика двух городов, божеского и человеческого, первый из которых служит образцом для второго; создатель и правитель которого бог, покровитель людей, обучает их закону, искусствам и ремёслам. Только вавилонский град божий помещается не на небе, а на дне пресного моря Апсу, подобно русскому граду Китежу. В остальном всё так же.
Вот те физики макрокосма, которые мне удалось выделить в Евангелии. Надеюсь, ты удовлетворён.
– Почти, Мастер. Не хватает только иудейской физики.
– Я таковой не вижу. Да и какая нужда в ней? Евреи всё заимствовали, в этом плане, у персов, халдеев и египтян. Есть, впрочем, одна деталь архитектоники космоса, весьма важная в контексте Евангелия. Именно, согласно этой тектонике, в центре мироздания находится камень; он же – пуп земли, или омфалос. На этом камне Иисус предлагал строить дом духа человеческого, и на этом же камне положил утвердить свою церковь. В память об этом камне дано имя Симону Ионину – Кифа, или Петр. Но я сомневаюсь, чтобы идея такого камня принадлежала собственно и только иудеям. Это широко распространённое в древности представление.
Если выделять собственно иудеев, то я нахожу важной для них не метафизику, а метаэтику. Именно, договор с богом, его исполнение (неисполнение), призы, штрафы и санкции в рамках этого договора; законы, политическое устройство, поставление царей и пр., как предметы этого договора. А также фьючерсы, или обещания бога на будущее.
– Но мы ведь договорились, что в новом веке, где человек возвышен до бога, место физики занимает этика. Так что вполне уместно включить еврейскую метаэтику в число «метафизик» евангелия.
– Ну, брат, у тебя семь пятниц на неделе! Включай, воля твоя. Я же на этом закончу. Прощай!
– До свидания, учитель!