Глава 3.
1.
Андрей уже отвык в одиночестве ложиться в постель и просыпаться одному. Спросонья он погладил рукой по соседней подушке и почувствовал, что она пуста. Тогда он открыл глаза и всё вспомнил. Ира ушла. Он сам выгнал ее. Тогда он ощутил ужасную пустоту в груди, как будто вместе с ней он сам вырвал себе сердце. Он сам выкорчевал свою любовь, сам прогнал ее из своей жизни. Он встал и посмотрел на стены: там еще висели привезенные ей картины, кусочек ее жизни. Он стал оглядываться, чтобы найти хоть призрак ее присутствия. Все свои вещи она забрала, только на кресле, как насмешка, лежало вместо нее самой ее свадебное платье. Андрей взял его в руки, немного погладил сверху донизу и уткнулся в него лицом.
В это время они обычно завтракали, а потом он вез ее на работу. Теперь ему не хватало этого ежедневного ритуала. Он перекусил, вышел из дома и поехал по обычному маршруту. Он остановился невдалеке, так, чтобы его не было видно, и скоро заметил, как она быстрой, деловой походкой заходит в подъезд. Он завел двигатель и вернулся домой.
В голове снова и снова, как заезжанная пластинка, крутились слова: «Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Что имеем, не храним, потерявши, плачем».
- Нет, ничего нельзя было сохранить. Кому-то очень не нравилась наша любовь. Кто-то очень не хотел, чтобы мы были вместе. А может, я это всё придумал? Может быть, я сам во всем виноват, сам всё разрушил? Всё, хватит самокопания и самоедства. Я ли виноват, кто другой или судьба так распорядилась, я не хотел ей причинять боль. Я только хотел ее уберечь. Теперь неважно, прав я или нет. Всё кончено. Она меня никогда не простит. Как она сказала? – «Не звони мне больше никогда и не пытайся встретиться. Я тебя ненавижу».
Да, надо доктору позвонить. А то он, наверное, и свадебный подарок уже приготовил. Зря, не нужны теперь никакие подарки.
Он набрал номер:
- Алеша, всё отменяется. Свадьбы не будет.
- Как не будет? Вы что там оба с ума посходили?
- Нет, Ира здесь не при чем. Это я так решил.
- Ну, ты даешь.
- В общем, я снова один. Хочешь, заезжай.
- Жди. Вечером приеду.
Андрею ужасно хотелось напиться. Но он давно привык никогда не пить одному. Это вызывало у него брезгливость, будто опускало до помойного пьяницы. Поэтому он был рад, что доктор так быстро согласился приехать. Друг все-таки, что ни говори. Он вышел в соседний магазин, купил две бутылки водки, закуски и стал ждать.
- Проходи, садись.
Доктор опустился в кресло и огляделся, словно пытаясь отыскать Ирины следы.
- Как же ты так?
- Да ладно, давай выпьем.
Андрей налил водки, выпил и тут же налил по второй.
- Что все-таки случилось?
- Я ей сказал, что надо расстаться. И она ушла.
- У тебя что с головой? Почему?
- Мне кажется, я приношу несчастье. Я бы испортил ей жизнь.
- Да объясни же, наконец. С чего ты это взял?
Андрей налил еще и снова выпил. Будто тугой воротничок расстегнул, задышалось легче.
- Я боялся за нее. Я боялся, что рядом со мной она будет в опасности.
- В какой опасности? Да говори ты толком.
- Я боялся, что могу убить ее, сам того не сознавая.
- Так. Вот теперь ты мой клиент. Я давно подозревал, что к этому дело идет. Очумел ты, что ли? Точно, тебе лечиться надо. И давно у тебя такие мысли появились? С чего это началось? Ладно. Профессиональные вопросы потом. Просто расскажи. Я ничего не понимаю. Ты же любишь ее. Ты десятки раз мне об этом говорил.
- Я ее люблю. Поэтому я боюсь за нее.
- Хорошо. Но с чего ты взял, что можешь ее убить? Откуда вообще у тебя мысли об убийстве?
- Как будто ты сам не знаешь.
- Я-то откуда могу знать? Я в первый раз от тебя такое услышал.
- Ладно тебе. А помнишь, ты сам рассказывал о снах, о тонкой границе между нормальным и ненормальным?
- Ну и что, что рассказывал. Это моя любимая тема для разговора, моя специальность. Будто ты не знаешь. Ты-то здесь причем?
- Человек может проснуться в одно прекрасное утро и продолжать свою обычную жизнь, не замечая, что рубеж, отделяющий его от нормального человека, уже перейден. Твои слова? И еще: кто поручится, что убийство, которое вы совершили во сне, не произошло наяву? Ты это говорил?
- Говорил что-то в этом роде. Но я же рассуждал в общем, а не о тебе, в частности. А что, ты совершал убийства во сне?
- Нет. Но я видел во сне убийство. Ритуальное.
- Это что, продолжение тех снов, о которых ты мне рассказывал? Связанных с твоей африканской маской?
- Да, черную девушку отдали на растерзание чудовищу.
- А я уже думал: ты давно забыл о своих кошмарах. Теперь понятно, откуда ноги растут. Я тебе вот что посоветую, как доктор и как друг: во-первых, продай эту свою маску и выкинь всё из головы, во-вторых, поезжай на дачу, походи по лесу, отдохни. А то, что, в-третьих, я сделаю сам: завтра же позвоню Ире и скажу ей, как врач, что ты просто перегрелся, что через пару недель ты будешь в норме, чтобы она не принимала близко к сердцу то, что ты ей наговорил, и всё образуется.
- Не надо ей звонить. Всё серьезнее, чем ты думаешь. Хотя мне кажется, ты знаешь об этом.
- Хватит говорить загадками. Что ты имеешь в виду?
- Убийства женщин в Москве. Двух черных и одной белой. Маньяка-садиста.
- А это-то здесь причем?
- Разве ты не меня подозреваешь в этих убийствах?
- Ты и вправду сошел с ума.
Доктор вскочил со своего кресла, заходил по комнате, налил водки, сел, выпил и снова заговорил:
- Значит, из-за меня всё это началось. Из-за меня ты себе черт знает что представил. Из-за меня вы расстались с Ирой. Никогда не думал, что ты такой впечатлительный. Знал бы, не рассказывал. Да какое ты можешь иметь отношение к этим убийствам? Я тебя знаю тридцать лет, знаю, как облупленного, знаю все твои недостатки и достоинства. И ты думаешь, я мог тебя заподозрить? Нет. Отдыхать, отдыхать, на дачу, срочно. А Ире я позвоню и всё объясню.
- Не звони. Я должен в себе разобраться. А потом уж я сам позвоню, может быть.
- Как знаешь. Все-таки, надо было сразу мне сказать, а не принимать скороспелых решений. Я же врач, я бы тебе посоветовал.
- Ты не всё знаешь. Были еще звонки по телефону.
- Тебе что, угрожали?
- Наоборот, предупреждали, чтобы я прекратил убивать.
- Мало ли придурков на свете.
- Он знал о свадьбе.
- Наверняка, достаточно много людей знало о вашей с Ирой свадьбе. От вас, от Наташи, от Ириной мамы, может, и я кому сказал, хотя не помню. Нашелся какой-нибудь шутник, а ты всё принял за чистую монету. Нельзя быть таким чувствительным.
- У меня, действительно, были провалы в памяти.
- Когда?
- В Париже.
- Часто?
- Один раз.
- После выпивки?
- Да.
- Это бывает. Один раз, это еще не страшно. Не переживай.
- Ты, правда, не связывал меня с этими убийствами? Там же были негритянки.
- Ну и что? Не связывал, успокойся. Забудь об этом. Так, причина болезни ясна. Не смотри на меня так. Шучу. Никакая это не болезнь. Но корень зла рекомендую вырвать. Дай-ка я еще раз взгляну на маску.
- Иди, смотри.
Доктор пошел в спальню, где висела маска. Андрей – за ним. Маска со стены корчила рожи. Мефистофельская гримаса кривила большой рот. Пустые глазницы смотрели внимательно и настороженно. Высокие рога с надписью на перекладине придавали ей нечто бесовское. Андрей хотел рассказать про легенду, но передумал. В ней было что-то сокровенное, то, что касалось только его, Иры и Ириного отца.
- Занятная штучка, - сказал Алексей. Тебе надо от нее избавиться.
- Не могу.
- Почему?
- Долго рассказывать. Не могу.
- Ну, смотри. Я тебе, как врач, советую.
- Не могу.
Они снова вернулись в гостиную и выпили еще. Андрей чувствовал облегчение от того, что рассказал о своих опасениях доктору, что тот его не подозревал, что, хотя бы на время, хотя бы на этот вечер, он не одинок и достаточно пьян, и что, может быть, всё еще образуется.
- За то, чтобы у вас с Ирой всё наладилось. Она – прекрасная женщина, - сказал Алексей.
- Вот только я в себе разберусь.
- Ну, разбирайся, разбирайся. Как соберешься на дачу, позвони мне. Я тебя там навещу. Только не затягивай.
Они стали прощаться. Андрей остался один.
2.
Была суббота – день несостоявшейся свадьбы. Наташа приехала к Ире, понимая, как ей тяжело одной в этот день. Они сидели на кухне, Наташа пила джин, Ира – сок, и разговаривали.
- Спасибо, что приехала.
- Не переживай, подруга. Всё будет хорошо, и мы поженимся.
- Он мне так говорил.
- Перестань о нем думать. Жалко, что тебе пить нельзя. Мы бы сейчас с тобой так назюзюкались. Или ты будешь аборт делать?
- Нет, я хочу этого ребенка. Это долгожданный ребенок. Я буду рожать.
- Ну и правильно. Вон у меня две девки и ни одного мужа. И всё хорошо. Дети надежнее, чем муж.
- Их еще воспитать надо и вырастить.
- Ну и вырастишь, какие наши годы. Давай я тебя познакомлю с одним мужиком. Правда, женат, дипломат. От сердца отрываю. Хочешь, сейчас позвоню.
- Нет, сегодня не надо.
- Ну и правильно. Вдвоем посидим. Сдались нам, красивым, эти мужики. А где рожать будешь: в Москве или к отцу полетишь, в Париж?
- В Москве, наверно. Не хочу никуда ехать. Да и отец собирался сюда.
- В Париже было бы лучше.
- Не хочу я туда. Я и так всё время вспоминаю, как мы с ним гуляли по Парижу, фотографировались, смеялись, сидели в кафе.
- А он ничего не знает про ребенка, я правильно понимаю?
- И не узнает. Это мой ребенок.
- А кого хочешь, мальчика или девочку?
- Кто родится, тот и будет, лишь бы здоровенький. Андрей хотел мальчика. Он мне даже рассказывал, как представлял нас в церкви: священник крестит нашего сына, а мы стоим рядом и смотрим.
- Хватит о нем думать. Разошлись, значит разошлись. Забудь.
- Хотела бы. Не могу.
- Только себя изводишь. Ничего, клин клином вышибают. Появится другой, и всё забудется. Хотя, честно сказать, я не понимаю твоего Андрея. Если бы ты его бросила, то понятно, другое дело. Что он тебе хоть сказал?
- Сказал, что он меня любит, но нам надо расстаться. Что жить он со мной больше не может.
- Вот, гад. Может, он себе другую завел?
- Нет. Я бы почувствовала. Что-то с ним произошло за последний месяц, но это не женщина. Что-то другое, а что – не говорил. Он вдруг сразу изменился, буквально на третий день после нашего приезда. Ходил, как в воду опущеный.
- Околдовали его, сглазили, как пить дать.
- Ты так думаешь? Думаешь, он меня любит, но что-то не пускает его ко мне?
- Ничего я не думаю. Сглазили или нет, разлюбил или нет, всё равно: второй раз в одну реку не войдешь. Это я точно знаю. Так что забудь.
- Это же, как болезнь. Это лечится. И отец мне сказал по телефону: не торопись, всё еще образуется.
- Это он тебя успокоить хотел. Да что я тебя уговариваю. Сама решай. Но я так думаю: ушла, значит ушла. Уходя, уходи.
- Ничего я не знаю, Наташа. Только ужасно обидно. До слез обидно. Будто гладили по головке, а потом взяли вдруг и по щеке ударили. У меня такое двойственное чувство: и себя жалко, и его, и думаю о нем постоянно, и ненавижу, и представляю его всё время рядом, и видеть его не хочу. Так больно, словно он разрезал меня на две половинки и ушел, а соединить их снова может только он.
- Ничего. Срастутся твои половинки, время лечит.
- Что он, интересно, сейчас делает? Наверно, сидит один дома в кресле, пьет коньяк и думает. Я ведь у него свое свадебное платье оставила. Специально. Пусть смотрит на него и думает, какой он дурак, что не женился на мне. Пусть мучается. Я ведь тоже мучаюсь. Он – один, я – одна, сидим по разным квартирам и мучаемся. Мазохизм какой-то, глупость сплошная. Ненавижу его. Как он там?
3.
В это самое время Андрей сидел дома один и пил коньяк. Это было против его правил: пить одному, но день был такой. Он разложил на соседнем кресле Ирино свадебное платье и вспоминал, как они покупали его, как дома Ира кружилась перед ним в этом платье, а потом они танцевали танго, и Ира делала широкие па, изгибая спину, и глядела на него манящими глазами.
В окно постучали. Тук-тук-тук. Андрей жил на седьмом этаже девятиэтажного дома. Это было невозможно. «Я тут свихнусь от одиночества. Вот уже слуховые галлюцинации начались», - подумал он.
И снова, очень отчетливо: тук-тук-тук в окно.
Он встал, подошел к окну, отдернул занавеску. За окном была ночь, никого. Он вернулся на свое место.
«Доктор прав. Я перегрелся. Надо поехать на дачу и отвлечься от всего».
Он потянулся за рюмкой, и в это время раздалось опять: тук-тук-тук.
Он вздрогнул и резко повернулся. Через проем отшторенной занавески в темном створе окна он увидел белое неживое лицо, прижавшееся к стеклу. Потом лицо качнулось и исчезло.
Андрей залпом выпил коньяк и уставился в окно. Вдруг из темноты выплыло лицо и стало биться о стекло, как ночная бабочка: тук-тук-тук. Лицо было большое и мертвое. Рот был открыт и улыбался. Пустые черные глазницы смотрели на него в упор. Какое-то время лицо за окном заглядывало в комнату, потом качнулось и растаяло в ночи.
Андрей почувствовал, как испарина выступает на лбу. Он налил полную рюмку коньяка и снова выпил. «Вот так, наверное, сходят с ума», - подумал он. Он боялся пошевелиться, боялся встать и, не отрываясь, смотрел в черный проем.
Снова появилось белое лицо. Лоб, нос и губы вжались в стекло и застучали, будто просясь войти: тук-тук-тук.
Андрей с ужасом разглядывал своего ночного гостя и только сейчас понял, что это маска. Маска опять качнулась и ушла в никуда.
Андрей переборол страх и на негнущихся ногах подошел к окну. За окном никого не было и быть не могло. Было темно. Только освещенные квадратики квартир привычно очерчивали дом напротив.
Неожиданно откуда-то сверху, из ночи, опять прилетело лицо и уставилось в упор на Андрея: тук-тук-тук. Андрей отшатнулся инстинктивно, но глаз не отвел. Это была большая белая клоунская маска. Она издевательски смеялась над ним. Она приглашала его выйти за окно и прогуляться вместе с ней. Она дразнила, что он не может протянуть руку через стекло и достать ее. Она насмехалась над ним.
Андрей распахнул окно. Маска пропала. А в черной пустоте ему чудился ватный голос:
- Догони, догони.
Летний цветочный запах ворвался в комнату. Голова закружилась. Андрей закрыл окно, задернул штору и сел в кресло.
Он снова выпил коньяк залпом и стал ждать. Трудно сказать, сколько он так сидел. Время стерлось. В окно больше никто не стучал, в комнату не заглядывал, войти не просился. В доме повисла тишина: ни стуков, ни звонков.
Андрей допил бутылку и стал собираться. «Бежать надо отсюда, скорее бежать», - думал он. Голова шумела то ли от коньяка, то ли от охватившего его страха.
Он побросал в чемодан вещи, сверху аккуратно сложил Ирино платье.
Зазвонил телефон. Он посмотрел на него испуганно. Если бы он снял трубку, то услышал бы Ирин голос. Она, наконец, не выдержала и позвонила сама. Она долго слушала длинные гудки, но Андрей трубку так и не взял.
Он стоял и смотрел на телефон. Звонки прекратились. Тогда он подошел к окну, отдернул штору и долго смотрел в ночь, стараясь разглядеть в темноте своего врага. Потом он плотно занавесил окно, проверил запоры на двери и прошел в спальню.
Маска внимательно разглядывала его со стены. Рот ее насмешливо приоткрылся. Он вздернул руку, чтобы зажать ей рот. Он просунул ей пальцы в глотку, и ему показалось, что они не коснулись стены, а прошли в пустоту, насквозь. Тогда он снял ее и завернул в тряпку, чтобы больше не видеть ее усмешки. Он положил тряпку в сумку, а сумку поставил рядом с чемоданом.
«Бежать надо отсюда, скорее бежать», - снова подумал он.
Андрей не помнил, как заснул.
Утром он взял чемодан и сумку и уехал на дачу.
Глава 4
1.
Ира несколько дней подряд звонила Андрею домой. Телефон молчал. Она позвонила доктору.
- Алеша, вы что-нибудь знаете об Андрее? Я не могу ему прозвониться. Он не берет трубку.
Доктор отвечал осторожно.
- Знаете, Ира, Андрей не очень хорошо себя чувствует. Я был у него две недели назад. После этого я его не видел и не слышал.
- Что с ним?
- Не волнуйтесь, ничего страшного. Переутомился немного, перенервничал. Вы не обижайтесь на него. Я думаю, всё у вас наладится со временем.
- Спасибо, Алеша.
Как-то после работы она подъехала к нему домой. Она долго звонила в дверь, тишина. Она пожалела, что вернула ему ключи. Постояла еще на площадке, снова позвонила и уехала.
«Он не хочет меня видеть, - думала Ира. Он нарочно где-то скрывается. А может быть, у него, действительно, появилась другая женщина? Я ему просто не нужна».
Как-то на работе Ира сама напомнила Наташе:
- Ну, где же твой дипломат?
Наташа оживилась:
- Созрела, ягодка? Ожила? Зови в гости. Я тебя с ним познакомлю.
Дипломат оказался высоким, черноволосым, уверенным в себе мужчиной.
В комнате был накрыт стол на троих. Ира запекла курицу с картошкой, поставила на стол салаты, вино и джин. Дипломат и Наташа пили джин с тоником, Ира пригубливала вино.
- Вы прекрасно готовите. Давайте выпьем за хозяйку дома, - воскликнул дипломат.
Он любезно и ловко ухаживал за Ирой, следил, чтобы ее тарелка не была пуста, подливал вина.
- А где вы работаете? – спросила Ира.
- В последние годы в Германии, сейчас жду нового назначения.
«Красивый мужчина, но чересчур самоуверенный», - подумала Ира.
- За вас, за прекрасных женщин, - снова поднял бокал дипломат.
Ира выпила чуть-чуть.
- Что же вы не пьете? До дна, до дна.
- Я вообще мало пью.
Наташа подмигнула и засмеялась.
- Только в последнее время.
- Да? А почему?
- Она джином отравилась, - со смехом сказала Наташа.
- Подобное лечится подобным, как известно, - сказал дипломат и снова подлил Ире вина.
«Веселость в нем какая-то искусственная, - снова подумала Ира. Споить он меня хочет? Эх, напиться, что ли, и в омут головой. Нет, нельзя».
- Какое у вас интересное лицо. Очень необычное и выразительное. Лицо роковой женщины.
- Никогда не знала, что я похожа на роковую женщину.
- Да, да. Вы роковая женщина. Вы можете вскружить мужчине голову, свести его с ума, заставить его бросить дом и семью и пойти за вами, делать ради вас глупости, совершить преступление.
- Да что вы, вы ошибаетесь. Я обычная женщина.
- Необычная, удивительная. От вас исходит энергия и притяжение. За вас.
Дипломат залпом выпил свой бокал и немного покраснел. Наташа сделала хороший глоток и, откинувшись в кресле, улыбалась, глядя на них. Ира потягивала вино и бросала на дипломата улыбчивые взгляды. «Красиво говорит».
- Расскажите лучше о своей работе, о ваших поездках, о Германии. Это так интересно, наверное.
- Что рассказывать? Это довольно напряженно и однообразно: встречи, переговоры, приемы, обеды. Нельзя расслабиться ни на минуту. А с вами я отдыхаю. Давайте говорить о вас. Я погружаюсь в ваши глаза и забываю всё.
- Да хватит вам выкать. Переходите на ты, - сказала Наташа.
- И, правда. Давайте выпьем на брудершафт, - подхватил дипломат.
Он снова разлил полные бокалы и придвинулся к Ире ближе. Они переплели руки и выпили до дна.
- За тебя, Ира.
- За тебя, Сергей.
- Теперь поцелуйтесь, - крикнула Наташа.
Сергей обнял Иру за плечи, приблизил ее губы к своим и долго не отрывался от них.
- Какая ты сладкая, - наконец, выдохнул он.
У Иры слегка закружилась голова.
- Теперь танцевать, - сказала она.
Убрали со стола, зажгли свечи, полилась задумчивая музыка.
Сергей танцевал с Ирой, потом с Наташей, снова с Ирой и потом уже не отходил от нее ни на шаг.
Наташа сидела в кресле в углу, и в темноте ее лица не было видно. Ира и Сергей танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Одной рукой он гладил ее шею, другой крепко держал за талию. Потом рука спустилась ниже, ладонь медленно скользнула по ее округлостям и вернулась на место.
- Я разведусь с женой. Я хочу быть с тобой, - шепнул Сергей.
«Врешь ты всё», - подумала Ира. Но сейчас это было неважно. Приятная истома разливалась по телу и сковывала ее члены. Она почувствовала его возбуждение, и в животе заныло желание. Он повернул ее голову к себе и впился в губы. Краем глаза она заметила, что Наташа вышла из комнаты.
- Давай сядем, - прерывистым голосом шепнул он и увлек ее на диван.
Огоньки свеч затрепетали и успокоились. Музыка обволакивала. Темнота лишала сил.
Его губы не отрывались от ее губ. Его рука гладила ей колени, заползала под юбку, медленно ощупывала ноги и ползла, обжигая, всё выше, гибкая, как змея. Сладкая волна поднялась от ног к груди, схлынула назад и обдала жаром низ живота. Ира закрыла глаза и упала головой на подушку. Он уже лихорадочной рукой расстегивал ей блузку и гладил грудь.
- Ой, что это? – неожиданно вскрикнул он. - Я обжегся. Что это за камешек? Он же горячий.
И в ту же секунду Ира почувствовала, как жжет кожу на груди. Она открыла глаза, отстранила дипломата и встала.
- Извини, мне надо в ванную.
Она вбежала в ванную, заперла за собой дверь и остановилась перед зеркалом. Волосы были растрепаны, блузка расстегнута, лицо красное. На груди, в прорези распахнутой блузки, в зеркале отражался камешек. Белые полосы на черном фоне проступили отчетливее и излучали свет. Она опустила глаза и взяла его в руки. Камень был теплый. Кожа под ним покраснела. Белые полосы вспыхнули и погасли. В голове явственно прозвучал голос отца:
- Они, действительно, хотят вас уберечь, вас и вашу любовь. Никогда его не снимай.
Ира умылась холодной водой и стала приводить себя в порядок. Потом она вернулась в комнату. Дипломат сидел на диване и потягивал джин. Ира зажгла свет.
- Наташа, ты где? Давайте пить чай.
Когда Ира пошла на кухню заваривать чай, Наташа выскользнула вслед за ней и зашептала:
- Ты что, подруга? Я же специально вышла. Я же видела, что у вас всё на лад идет.
- Нет, Наташа. Глупости это. Никого мне не надо. Я Андрюшу люблю.
- Ну, ты даешь. Я перед ним расстилаюсь, расписываю тебя, уговариваю прийти, познакомиться. Он на тебя западает тут же, а ты от ворот поворот.
- Извини, Наташа. Затмение на меня нашло. А сейчас понимаю, что всё это пустое. И отец мне советовал не торопиться, не делать глупостей. Нет, не хочу я ни с кем встречаться. Я Андрея буду ждать.
- Ну, жди-пожди. Кукуй одна.
- Ладно, пошли пить чай с конфетами.
Остаток вечера прошел натянуто и церемонно. Больше Ира дипломата не видела.
2.
Уже две недели Андрей жил на даче. Он повесил маску на гвоздь, а Ирино платье всегда было разложено на кресле. Иногда вечерами он с ним разговаривал. Днем он ходил в лес, собирал грибы, но происходило это как-то машинально. Никто его больше не тревожил. Пару раз заходил сосед – Кузьмич. Они пили водку и говорили ни о чем. Хотя Андрей больше молчал, а говорил Кузьмич.
- А где же твоя хозяйка?
- В Москве, на работе.
- Одному-то скучно, небось?
- Ничего.
- Баньку бы истопил.
- Не хочется.
- Понимаю. Я эту змею до сих пор перед глазами вижу.
Спал он плохо. То представлял, как они с Ирой сидят в парилке на верхнем полке: она – голенькая, раскрасневшаяся, желанная. И вдруг из угла раздается шипение: «Ты погубишь ее. Ты приносишь одни несчастья». То снова вставало перед глазами белое неживое лицо, прижавшееся к стеклу: тук-тук-тук. И приглушенный голос говорил: «Готовишься? Уже решил, как будешь ее убивать?» То он видел себя и Иру в Париже, и она бежит, распахнув руки, по аллее парка Тюильри ему навстречу. А потом лицо ее становилось заплаканным и обиженным, и она бросала ему в лицо, как перчатку: «Я тебя ненавижу».
Однажды ночью он снова увидел себя в Африке.
Беременная луна освещала поляну. За строем хижин темнел лес. Блестящая полоска воды убегала к горизонту. С ритуального столба озирала окрест половинка маски. Воздух был теплый и пьяный от цветения трав. Горел костер, искры, как мотыльки, улетали в черное звездное небо. Снова, как и раньше, мелькнула мысль: «Вот я и дома, наконец».
Андрей сидел голый у костра, а по другую сторону огня сидел черный, как ночь, старик в белом бубу. Шишковатый лоб, лысый череп, сросшиеся на переносице брови, глубокие глаза, прямой нос с широкими крыльями, вывернутые губы, седая бородка, выступающие сквозь рубашку ключицы, коготь хищника на груди. По обе стороны от старика сидели еще двое в белых бубу, помоложе. Андрей его вспомнил. Как и в прошлый раз, перед ним на земле были разложены кости, листья, пучки трав, кусочки сморщенной кожи, а также высокий темный кувшин с белыми знаками и калебасы, наполненные темной жидкостью. Справа от одного помощника стоял тамтам, слева от другого – таз с водой.
Старик забормотал, ритуал начался.
К Андрею подошел один из помощников с тазом воды и начал тщательно обтирать его губкой, смачивая ее в воде, с ног до головы. Андрей стоял под строгим взглядом старика, струйки воды стекали по телу и тут же высыхали, слизанные теплым языком ночи.
- Это вода из священного озера, - сказал старик.
И снова забормотал, перебирая в руках предметы.
- Она смоет с тебя проклятие.
Когда омовение было окончено, старик взял пучок веток и коснулся огня. Листья вспыхнули, тогда старик ударил ими о землю, огонь погас, и повалил густой дым. Запахло эвкалиптом. Старик протянул дымящийся пучок второму помощнику, тот живо вскочил на ноги и подошел к Андрею. Он стал его окуривать, как улей: голову, плечи, руки, грудь, спину, ноги.
- Священный дым отпугнет от тебя злых духов, - сказал старик и снова забормотал.
Потом оба помощника подошли к нему с двух сторон и стали чертить на его теле белые знаки: на голове, на руках, на груди и на ногах. Когда Андрей нагнул голову и посмотрел на ноги, то увидел, что эта клинопись в точности повторяет полоски, нарисованные на Ирином обереге.
- Эти знаки защитят тебя от злых сил, - сказал старик.
Когда и этот обряд был закончен, старик встал и протянул ему калебас, похожий на пиалу, с темной жидкостью.
- Пей.
Это уже был третий напиток, который давали ему пить в Африке. Все они отличались по вкусу. В этом чувствовались огонь и мята.
Старик опустил руку в кувшин и громко сказал:
- И дух войдет в тебя и очистит тебя, и выйдет из тебя.
Застучал тамтам.
- И дух войдет в тебя и очистит тебя, и выйдет из тебя.
Тамтам застучал быстрее. Голова закружилась. Сердце забилось в такт ударам, скорее и скорее.
- И дух войдет в тебя и очистит тебя, и выйдет из тебя.
Андрей согнулся и закружился на месте. Он, помимо своей воли, хлопал в ладоши в такт ударам тамтама, наклонял голову, чуть ли не до самой земли, снова распрямлялся, тряс головой и притоптывал ногами. Какая-то тяжелая сила наполнила его тело и повелевала им, заставляя кружиться и сгибаться, дергая его за руки и за ноги, как марионетку. Он уже не принадлежал себе. Тело стало легким, сознание прояснилось. Он вдруг ясно увидел всю свою жизнь, прошлую и будущую. Он одновременно увидел себя мальчиком на берегу моря рядом со своими молодыми родителями и стариком, дремлющим в кресле-качалке в саду перед домом. Он увидел своего отца, каким он был тридцать лет назад, загорающего на песчаном пляже в Феодосии, и свою мать в розовой купальной шапочке, весело выходящую из прибоя. Он увидел Иру с младенцем на руках и священника среди сияющих свечей, воздевшего руки с вынутым из купели ребенком: «Это ваш сын». Он вдруг ясно понял, что есть главное в жизни, и сколько ненужного и наносного уже было и еще будет. Он увидел свою маленькую бабушку, ведущего его за руку в первый класс, и деда в старомодном кителе, сидящего за столом в их старой квартире. Он увидел своих внуков: мальчика и девочку, таких красивых и веселых, что захотелось их расцеловать. Он увидел Иру, с сединой в волосах, но такую же улыбающуюся, нестареющую. Он снова увидел отца, успокающего его: «У нас всё хорошо», и Николая Петровича, ставящего пластинку Баха, говорящего, полуобернувшись: «Вы мне сразу же позвоните». А потом он увидел себя лежащим в кровати и рядом склонившееся Ирино лицо, и стоящих перед ним высокого парня и девушку, держащих за руки мальчика и девочку. И понял, что умирает. А еще он увидел церковь, сверкающую золотом от горящих свечей, и услышал женский хор, поющий возвышенно и печально. И маску, состоящую из двух одинаковых половинок, склонившуюся к нему и шепчущую на ухо: «Ты всё понял? Ты всё понял?»
Андрей очнулся и увидел догорающий костер и черного, как ночь, старика, сидящего по другую сторону огня. Они остались вдвоем. Андрей сидел уже одетый, а старик всё тихо бормотал себе под нос.
Старик замолчал и поднял на него внимательные глаза:
- Ты всё видел? Ты всё понял? Теперь ты защищен, хоть и ненадолго. Темный господин опять придет за твоей душой, но я буду рядом, я помогу тебе.
Твоя жена беременна. Вы должны быть вместе. Вместе вы сможете многое, вместе вы одно целое. Порознь вы пропадете.
Тебе открыта тайна. Помни слова: «Когда появится такой человек, будь то мужчина или женщина, - владелец маски, который сможет выполнить оба условия, дух зла найдет его и попытается уничтожить или соблазнить, или очернить, но не его самого, а его вторую половину, его любовь. Тогда опасайтесь, тогда остерегитесь, тогда укрепитесь в своей любви и в своей вере».
Дух зла силен и непобедим, вечен и вездесущ. С ним нельзя бороться, но ему можно противостоять. Он уже хотел раздавить вас. Остерегайтесь и готовьтесь, потому что он снова придет.
Помни, что есть главное в жизни.
Впервые за много дней Андрей проснулся бодрым и свежим, и первая его мысль была об Ире:
- Ира ждет ребенка. Надо ехать к ней, в Москву.