– Итак, – важно начал председатель собрания. – На повестке дня отчёт всех присутствующих членов ПО о проделанной работе. Слово предоставляется нашей уважаемой… э-э…– Он замялся, вспоминая имя заслуженной писательницы-краеведа.
Кто-то кашлянул, и председатель выдохнул-таки: – Жужелице!
Та огладила изумрудно-зелёные бока:
– По итогам экспедиции в Соседний Сад, будет издана книга. Хочу поблагодарить спонсора Осиное Гнездо-что-на Яблоне! Бумага отменного качества, предоставленная… и т.д., и т.п.
– Как она сдала, – закатил глаза Плавунец, – А ведь я помню её такой хорошенькой! Сколько таланта в ней, сколько огня!..
– Вот и сгорела вся! – проворчала дама с веерами – Майская Жучиха, беспокойно глядя на сумку, набитую тощими книжками из высушенного камыша.
Плавунец, гладкий, обтекаемый, не сводил масляных глаз с Волнянки и смущённо тёр усы, встречаясь с ней взглядом; Паучиха вязала шаль; Косиножка завистливо косилась по сторонам. Серая бабочка с длинными хвостовыми нитями, нетерпеливо покачивала сетчатыми крылышками.
На сцену выскочил Муравей-авангардист. Звонким мальчишеским задором он покорил заскучавшее собрание. Лихо отбрасывая прочтённые листы в сторону, искоса наблюдал за производимым эффектом. Сойдя со сцены, занял место у входа и, скрестив лапки на груди, замер, слушая доступную лишь его сенсорам музыку сфер.
Бронзовик нервничал. Блестяще-зелёный пиджак его покрылся золотыми пятнами. Жук суетливо перебирал листки, пытаясь выбрать что-то значительное. Заикался, торопливо жевал строки и давясь, сглатывал окончания. Вконец смешался, вернулся на место, бубня и суча лапками. Клоп-прозаик был вычеркнут из регламента, его проза плохо попахивала. После пары томных старушек, владеющих довольно-таки ощипанным пером Эрато, вышла звезда поэзии Волнянка. Приняла красивую позу и начала читать в суховато-пренебрежительной манере.
Серая бабочка сорвалась с места, покидая зал. Волнянка замерла на полуслове, снежно побледнев от гнева. Зазвенел колокольчик. Паучиха выронила почти довязанную шаль. В ней запутались два длинноусых жука-Дровосека и Павлиноглазка, сидевшие веткой ниже.
Незнакомку призвали к ответу. Она удивлённо обвела блестящими глазами разнокрылую публику.
– Представьтесь, прошу вас! – неприязненно предложил председатель.
– Эфемероптера!
– Назовите жанр в котором вы творите?
– Я – поэт… тесса.
– Сколько у вас публикаций?
– Надчемвысейчасработаете,позвольтевасспросить?
– Почему-у-у?
– Ж-жу-жуж-жу? Бж-ж-ж?
– Дзон-дз-дз!
– Цс-цс! Ш-ш-ш!
– Бз-з?
– Я – поэтесса! Книг у меня нет! И мне здесь скучно!
– Какое неуваж-ж-жение!
– Где поз-з-звольте спросить, вы обучались поэтизировать? – Сколия всю жизнь училась сама и обожала учить других.
– Разве этому надо учиться?
– А как же! У поэзии свои законы и порядки! – загудел сонм голосов, сопровождаемый бряцаньем разнокалиберных крыльев.
– Бедное созданье, – меланхолично жуя остатки паучьей шали, пробормотала Моль, когда-то давно написавшая сонет.
– Какая же вы поэтесса без публикаций? Даже сказать страшно. – Майская Жучиха трепетно прижала к брюшку сумку с книжками.
– О чём, позвольте узнать, вы пишете? – надменно улыбнулась Волнянка, издавшая несколько книг.
– А я не пишу, – беспечно отмахнулась бабочка. – Подумайте: луч солнца, оставляющий ослепительные следы на воде: это красиво и мгновенно! Порыв ветра ломает молочный ковыль, по полю бегут серебристые волны; чудные стрекозы звенят крыльями над зелёной водой; воздух дрожит, зыбится маревом над полуденным песком; перекати-поле цветёт и будоражит сладким ароматом. Медвяная роса окропляет землю под липами. Эта прекрасная Жизнь! Это – Поэзия! Я растворяюсь в ней!..
– Какая инфантильность! – фыркает Волнянка.
– Вы должны оставить после себя след в истории, душечка. Давайте, я вас научу… – гудит Сколия.
– Зачем? Ведь теснение в груди и жажда ветра существовали и раньше, я бессильна придумать нечто иное, исключительно моё…Поэзия – драгоценность сама по себе! Мои сокровища не приумножат её блеск, а тогда к чему они?
Я – Эфемероптера и на закате умру! Моя жизнь слишком коротка, чтобы суетиться! И я – Поэтесса! – в сердцах крикнула бабочка-подёнка и сорвалась с места. Серебристые хвостовые нити взвились в воздух, оставляя десятки мерцающих пунктиров. От каждого крыла исходило радужное свечение. В пульсации света, из пересечения ломаных линий, рождались немыслимые картины и тотчас расплывались туманно-акварельными образами, порождая в возбуждённых зрителях тоску по чудесному.
Онемевшее собрание провожало бабочку изумлёнными взглядами. Жужелица упала в обморок. Бронзовик спохватился и вцепился лапками в нежный лоскут фантазии, спешно проглотил и отрыгнул верлибром. Жужелица немедленно восстала и, неловко подцепив другой радужный фантом, родила новеллу. Моль, с тающим комочком радости во рту, усердно царапала на куске бересты второй в жизни сонет. Председатель собрания, Стрекоза-секретарь, малоизвестные начинающие писатели, всякие блошки-букашки подпрыгивали, ловя в экстазе эфемерные следы подёнки.
До заката оставалось несколько часов.