Амдерма

Из цикла "Города, где я бывал. От А до Я".

Амдерма.
 
Мы летели из Воркуты к месту работы летней геологоразведочной экспедиции, и нам требовалось заправиться. В смысле, залить горючее в баки вертолёта. Кажется МИ-6. Или 8?.. Помню только, что-то очень большое.
Вот мы и сели в Амдерме. Точнее, где-то на окраине, поэтому города я не видела. И даже не знаю – город ли это.
Зато видела Северный Ледовитый Океан. И даже сполоснула в нём руки. Ноги омочить не удалось – холодно было: середина июня, это ещё ранняя весна в тех краях.
Вот середина июля – вполне похоже на то, что можно назвать словом «лето». Правда, с поправкой «северное».

Снег с гор уже сошёл. А горы там мелкие, под стать карликовым берёзкам, что до колена не дотягивают – торчит из мха какой-нибудь скалистый локоть высотой три-пять метров - считай, гора.
Озерцо проточное под плато, на котором наш лагерь стоял, так прогрелось, что можно поплавать.
Цветы зацвели: их даже карликовыми не назовёшь. Микроскопические. Но вполне внятные: вот львиный зев, вот ромашка с булавочную головку. Кажется, даже клевер был. Росло и цвело всё это чудо на вечной мерзлоте: сверху болото болотом, а рукой в мох влажный зароешься – там лёд.

Правда, это уже не Амдерма...
Жаль только, имени у этого населённого пункта, где мы прожили два с половиной месяца, не было.
Да его и самого не было до нашего появления.
И не стало после отбытия.
Только на фотокарточках, которых множество осталось, факт его существования зафиксирован.

Вот, например.
Вид на палаточный городок с другого берега... рекой трудно это недоразумение журчащее назвать, зато берега скалистые, высокие, прямо каньон – ни дать, ни взять.
И на том берегу, с которого снято – птичий базар. Что-то некрупное там обитало, вроде чаек, но столь же многочисленное, сколь и скандальное.
А вон там – наш палаточный городок.
Что на верёвках между кольев развешено? Нет, это не бельё. Это сушится засоленная рыба. Хариус – та самая форель, которая плещется в ручьях. И накрыта она кусками марли, чтобы мухи не обосновались в подвяливающейся плоти. Я домой мешок этой рыбы привезла – большой настоящий мешок. В поезде спрашивали: ты что, дрова везёшь? И ловила сама. На мушку.

Папа мой был спец по изготовлению мушек – по совместительству с должностью руководителя экспедиции и начальника лагеря.
Палаточного лагеря, что вы!..
Хотя и к другому роду лагерей – для заключённых - он тоже был причастен. По ту сторону забора. Это когда его после четырёх лет фашистского плена в советский гулаг отправили ещё на четырнадцать лет. В качестве немецкого шпиона. Но это – совсем другая история...
А здесь папа делал мушки, руководил разведкой недр и следил за порядком в лагере.
Не знаете, как ловят на мушку? А на «кораблик»?
Расскажу.

Обычная удочка из бамбука, с обычной лесой.
Крючок тоже обычный.
Только на него не червя или ещё какую живность, простигосподи, насаживают, а прикручивают кисточку из волос с добавлением цветных ниточек.
И этой кисточкой над перекатом легонько поводят: типа, мушка летает, крылышками бяк-бяк-бяк-бяк.
Рыбка на эту мушку позарится, и из воды прыг-прыг-прыг-прыг, и эту голубушку шмяк-шмяк-шмяк-шмяк, ням-ням-ням-ням...
А вот шмы-шмыг ей и не удаётся – на крючке она...
Потом вот сушится на верёвках.
Ещё часто мы её свеженькую употребляли: полчаса в соли-перце-луке-уксусе – и нет слов.

Это вот я стою со свежевыловленной рыбиной – в накомарнике и в бродах.
А это чищу прямо на берегу нашего водопровода... ручья, то есть, вот такую гору рыбы.

Кораблик – это тоже орудие.
Но уже массового лова.
Дощечка, по форме вполне соответствующая названию, а к ней понизу прикреплены несколько поводков с крючками.
Она пускается поперёк течения и удерживается прочной лесой, как воздушный змей в воздушном потоке.
Сложней удочки в одном – навык желательно иметь, но удобней в другом – не надо из-за каждой рыбины с переката на берег выбираться: сразу целую гроздь тащишь. Ну, если повезёт.
 
Внизу под лагерем то самое озерцо, в котором довелось поплавать несколько раз за небывало жаркое – как говорили проходящие мимо аборигены-оленеводы – лето.
 
Палатка на берегу озера?
Так это наша баня. В ней – буржуйка, обложенная камнями.
Топилась она тем самым углём, залежи которого мы разведывали.
На буржуйке – два ведра. На троих хватало – и места и воды и тепла. Потом – снова греть воду, топить печку и т.д.
Да, приходилось экономить. Не так ресурсы, как время - народу-то много. Человек двадцать с небольшим нас было.
То ли дело на «большой земле»: помылся в бане – весь год себя человеком чувствуешь. Это такая шутка геологическая у нас бытовала.
 
Как же называлось это плоскогорье?.. А речка? Что-то ведь там фигурировало из географических имён. Наших кошку и собаку так и звали – этими двумя именами. Вспомню – скажу.

Вот! Одно вспомнила: Янгарей.
Только не помню, что это. Кажется, речка.
А собака была Янгарейка – чистопороднейшая дворняжка. И, как и положено этой благородной породе, была она благородных манер и добрейшего нрава.
Вот они с котом, в момент дружеской потасовки: на коробках картонных возню устроили.
На коробках надпись: «Презервативы. 200 штук».
Для чего в геологической экспедиции такое море презервативов?! Никто - кроме геологов-разведчиков, разумеется, - не догадается.
В эти резиновые изделия по цене четыре копейки за штуку работник кирки и лопаты должен был самым тщательным образом вложить записку установленного образца с подробнейшим описанием порции отобранной породы грунта: место, время, предположительное название породы, её состояние и много чего ещё, что я уже забыла, - завязать это изделие на прочный узел и вложить в холщёвый мешок.
В холщёвый мешок, в свою очередь, послойно складывалась порода каждого описываемого обнажения.

Слово «обнажение» в данном контексте никакого отношения к прямому назначению презерватива не имеет.
Обнажение - это выход залегающих под земной поверхностью пород.
Оно – обнажение – бывает естественным, а бывает принудительным.
Что, впрочем, понятно в любом контексте.

Принудительное обнажение в нашем случае производилось с помощью взрыва.
Бурился... боюсь употребить неверный термин – сколько лет прошло со времён моей геологической юности и угледобывающей зрелости, что штреки, штольни, шурфы и гезенки слились в одну полузабытую языческую песню…
Короче, делалась в земле дырка, в дырку закладывалась взрывалка, эта взрывалка чем-то там поджигалась - неужто, бикфордовым шнуром?! - потом гремел взрыв, и на месте маленькой дырки и громкого взрыва получалась дырка большего размера.
Потом мы, скромные чернорабочие великой науки Геология, разгребали завалы и нагромождения, и тут-то оно и представало пред наши очи – очередное обнажение.
Тогда аккуратно, маленьким совочком, послойно, не смешивая нижнее с верхним, мы и отправляли пласт за пластом в холщёвые мешки, а сверху в эти мешки укладывали нафаршированные описанием «резиновые изделия №2».
Почему №2? Не знаю. Может, маскировка для особо нервных?..

Кстати, сколько историй было рассказано о похождениях инженерно-технического состава накануне летней экспедиции по аптекам города Воркуты в поисках этих самых «изделий»!
Представляете себе вопросик: «у вас не найдётся десять тысяч презервативов?»!
 
А с чего это я начала?.. А! С географии!
Так как же звали кота?..
Ну конечно же - Пайхойка!
Плоскогорье называлось Пай-Хой.
По большей части это было всё же плоскотундрье, но кое-где, как я уже сказала, можно было обнаружить скалистость её – тундры – основы. Невдалеке от лагеря даже был водопад, метров семь высотой.
Собственными глазами – в первый и последний раз – видела, как поднимается по водному потоку косяк хариуса на закате.
Сверкая голубоватым серебром боков, струился он из тьмы и пенного марева – вопреки законам гравитации и здравому смыслу – вверх, навстречу падающей воде.
А на самом верху, превращаясь в горсти червонного золота, взмывал над камнями переката и улетал за пределы твоей видимости – в небо. Да, так оно и казалось: что дальше путешествовать рыбам предстояло уже по воздуху...

И кочевали по этому плоскогорью стада оленей.
Огромные.
Вот на этом снимке – бегущие шкуры и рога, до горизонта, как наводнение.
Красиво! И колокольчики-бубенчики на всю тундру заливаются.
Некоторые мимо нас проходили, некоторые на ночлег невдалеке вставали, в гости приглашали.
У оленеводов за водку, сахар, рис можно было пимы справить. Это мягкие сапоги из камуса – из шкуры с оленьих ног. У меня такие в юности и северной взрослости всегда были. А в детстве только валенки – чтобы по каткам-горкам протирать, не жалея.
А оленеводы в них и летом, и зимой. Правда, для себя они их по-другому шьют, не так, как для городских: на ботфорты похоже, на всю длину ноги. И, конечно, расшиты-разукрашены: и бисер, и мех всех цветов и оттенков узорами выложен, и фетр разноцветный.
 
В чуме интересно – тоже в первый и пока в последний раз довелось увидеть – всё устроено рационально, как у самой матушки-природы.
(...)

===
На фото бесстрашная я в оленьем стаде.
Фото папы.

===
Продолжение здесь:
MyBook - https://mybook.ru/author/yuliya-dobrovolskaya-3/
или здесь:
Litres - https://www.litres.ru/uliya-dobrovolskaya-13779248/