Сразу после окончания школы я уволился и с Авторемонтного завода, где получил такую нужную мне для поступления на Философский факультет трудовую книжку. В книжке значилось, что я принят на работу учеником автоэлектрика в ноябре 1957, а уволен автоэлектриком третьего разряда в августе 1959 года. Август мне приписали за положенный месячный отпуск.
Подготовив все необходимые документы, я понес их в приемную комиссию Университета. И тут меня ожидало первое разочарование.
Для поступления на гуманитарные факультеты требуется не менее 24 месяцев трудового стажа, а у меня было только 22.
Но отказали не сразу: если не они не наберут необходимое число абитуриентов с полным стажем, то возьмут и мои документы. И за неделю до 1 августа я изведал второе глубокое разочарование: мои документы всё-таки не возьмут.
В таком же положении оказалась и Ирочка Бокова, которая пыталась сдать документы на исторический факультет. И вот два несчастных одноклассника бредут по набережной к Дворцовому мосту, роняя прямо в Неву крупные слезы. С горя зашли в Эрмитаж, побродили по тихим античным залам и поехали домой, лихорадочно думая, что делать дальше.
Дома я, по зрелом размышлении, решил попытать счастья на Физическом факультете, хотя предчувствовал, что для Физфака необходима дополнительная подготовка по математике. А времени хватало только на то, чтобы сдать бумаги в приемную комиссию.
Первый экзамен был физика, его я сдал уверенно, получив пятерку. Следующим экзаменом была письменная математика. И здесь меня поджидало третье, самое глубокое разочарование. Я до сих пор считаю, что выбрал неверную тактику. Надо было пройтись по всем примерам и начать с самого простого. Было их всего пять. Как я потом убедился, они оказались не слишком сложными, четыре из них, уже дома, я решил за полчаса.
А я зацепился за первый пример, в конце концов решил его, но время вышло. Один решённый пример - это двойка. Значит, 1959 год для меня пропал.
Но делать нечего, надо планировать дальнейшую жизнь.
Я решил пойти на подготовительные курсы Философского факультета, устроиться на хорошую работу и поступать в Университет на следующий год. Возраст до призыва в армию мне это позволял.
Конец августа в эмоциональном плане был одним из самых тяжелых периодов в моей жизни. Отрицательные эмоции легко понять. Тем более, что все мои одноклассники, кроме Иры Боковой и Гены Горбунова, поступили с первого раза. А тут еще случилось несчастье с моим отцом.
Пытаясь забыть неприятности с поступлением, забрел я в один теплый августовский вечер на танцплощадку клуба Капранова. Пригласил на танец одну девчонку, вторую, третью. Но сердце ни к кому не лежало, тяжелое состояние души не проходило и я часов в девять, в самый разгар танцев, ушел.
Как будто чувствовал пришедшую беду. У папы случился инсульт, он потерял речь, упал и не мог передвигаться. А был он один, мама в эти дни гостила у родственников в деревне. Хорошо, что я вовремя пришел. Уложил папу в кровать, вызвал "Скорую помощь", дал телеграмму о случившемся несчастье маме.
Кто-то из родственников потом говорил маме, что отца свалило моё неудачное поступление в ВУЗ. Не думаю, что это так. Папа был давно и серьезно болен. Его состояние жутко угнетало меня.
Я атеист по убеждению сейчас, был атеистом и тогда, но помню, что каждый день твердил про себя как молитву, чтоб только с папой чего не случилось. Я его очень сильно любил, и знал, что он любит меня. Эти разговоры про мою вину, конечно, не добавляли светлых тонов моему эмоциональному состоянию.
В сентябре 1959 года я нашел себе новое место работы, на Авторемонтный завод возвращаться не было ни малейшего желания. Устроился на завод «Электросила» учеником фрезеровщика в 57-й цех.
Как потом я узнал, там делали крупные электродвигатели, в том числе, для дизельных подводных лодок 613 проекта ПГ-101 – главные электродвигатели, и ПГ-105 - электродвигатели эконом-хода, с которыми потом пришлось столкнуться на подводной лодке С-116.
Определили меня в бригаду, где было два кадровых рабочих, Иван и Федор. За бригадой было закреплено два больших фрезерных станка. Даже не больших, а огромных. Стол, на котором крепились обрабатываемые детали, был величиной с хорошую комнату. Сам станок, вместе с площадкой для фрезеровщика двигался вдоль стола.
В процессе обработки детали площадка могла подниматься над столом на человеческий рост. Фрезерная головка, с четырьмя съемными резцами весила килограмм десять.
Детали, уже заранее размеченные, подавались на рабочий стол краном. Фрезеровщик закреплял деталь с помощью съемных болтов с плашками. При обработке больших деталей болты были больше метра, а плашкой и накидной гайкой деталь крепилась к столу.
Гаечный ключ был длиной в метр, при необходимости затянуть гайку сильнее использовался отрезок трубы, надеваемый на хвостовик ключа. Выставив деталь и слегка закрепив ее, надо было проехать на своем станке вдоль намеченной риски, проверяя, верно ли пойдет резание. Как правило, с первого раза правильно установить деталь не удавалось.
Затянуть болты крепления нужно было сильно, и обычно, после затяжки образовывался перекос. Приходилось все начинать с начала, отдавать болты, менять прокладки и т.д.
В конце концов, с работой я освоился, и через пару месяцев меня перевели на рабочий разряд и закрепили за мной один из станков. Точнее, станок числился на моем наставнике Федоре, но он работал в две смены с Иваном на другом станке.
Выйдя в первый раз на смену самостоятельно, я понял, почему фрезеровщики не работают в одну смену, хотя у них на двоих было два станка. Если станок останавливается из-за перегрузки, надо вызывать, чтобы вновь его запустить, дежурного электрика. А он приходит не сразу, и получается, что за рабочее время норму не выполнить.
Когда тупятся концы резцов из-за большего количества проходов, их надо точить самому. Конечно, даже с исправным станком Иван и Фёдор меня бы обошли из-за лучшей сноровки; работали здесь они уже давно, имели шестой разряд, и устанавливали детали быстрее, навык есть навык!
Но были и дополнительные факторы - ни поставить, ни снять деталь со стола без крана нельзя, а крановщик четко разделяет, кто есть кто, и подъезжает к новичку в последнюю очередь, когда другим, кадровым, кран не нужен.
Бывало, стоишь над деталью, которую обрабатывал пять минут, почти полчаса, а кран гоняется из конца в конец цеха мимо тебя.
Еще одним существенным фактором были расценки на обработку деталей. Вполне естественно, что мастер, распределяя работу, более выгодную отдает рабочему с большей квалификацией.
Короче, к концу месяца оказалось, что я в глубоком провале, и вместо 250 рублей, что получили мои коллеги, мне нарисовали рублей 60. Я попросился на работу в третью, ночную смену, на первый станок. Рабочие были не против этого, при условии, что в дневную смену я буду работать на своем станке.
Так далее и повелось: в ночную смену работал на исправном станке, а в утреннюю смену - на своем, дефективном.
Как потом я узнал, таким залетным работником я был у них не первый и далеко не последний.
Через много лет, уже служа на ново строящейся подводной лодке, я оказался в этом цеху в учебной командировке. Иван с Федором все так же работали посменно на первом станке, а на моем инвалиде третий месяц был такой же бедолага-ученик...
Но зла на Федора с Иваном я не держал, тем более, что мужики они были хорошие, грамотные и начитанные, за исправность второго станка постоянно ругались с начальством, только ничего добиться не могли. Общая атмосфера в цеху была, на мой взгляд, хорошая, доброжелательная.
Кадровые рабочие зарабатывали неплохо, на нечастых рабочих собраниях люди говорили то, что думали. Критиковали достаточно жестко и начальство разного уровня, но не помню, чтобы кто-нибудь жаловался на репрессии.
Часто устраивались вечера отдыха в Доме культуры Ильича. При Доме культуры были разные кружки, работала хорошая библиотека. Устраивались туристские поездки на Карельский перешеек. На отдыхе всегда было непринужденно и весело. Насколько я помню, мы и пили немного.
Вся атмосфера конца пятидесятых годов была полна оптимизма и хороших ожиданий. Конечно, не всё нравилось окружавшим меня людям. Хорошо помню недовольство рабочих изменением расценок на работы. Но все же, рабочие цеха мне виделись классическими представителями рабочего класса, в основном, согласными с тем, как идут дела в государстве. Боюсь, что сейчас это не далеко так.
Я по очереди ходил в первую и третью смены потому, что работа во вторую смену мне бы помешала посещать подготовительные курсы. Учеба на подготовительных курсах философского факультета Ленинградского университета началась с октября 1959г и должна была закончиться в мае 1960.
Курсы находились в одном из помещений Смольного собора. Занятия были три раза в неделю до 10 часов вечера. Занимались русским языком, литературой, английским и историей. Русский язык был для меня самым важным, хоть и неинтересным, рутинным занятием. Важен был и английский язык. Занятия по литературе мне были менее необходимы.
Самыми интересными были занятия по истории. Занятия проходили последней парой. Помню, что мы с преподавательницей истории возвращались на одном автобусе, выходя вместе на Сенной площади. По дороге, как правило, я расспрашивал ее о подробностях изучаемой темы, она охотно отвечала, и нередко разговор затягивался до подъезда ее дома.
В те дни, когда я работал в третью смену, времени зайти домой уже не было, и я сразу шел на работу. Работа в ночь была довольно утомительна, часам к пяти смертельно хотелось спать. Единственное, что не давало заснуть в процессе работы, это ее режим.
Проход фрезой очередного разъема занимал всего пару минут, а установка детали на стол - достаточно долгое дело, которое делаешь руками, да еще напрягаясь. А пока дожидаешься крана, чтобы снять одну деталь и установить новую, бывало и заснешь, сидя за своим передвижным пультом станка.
Но если постоянно не теребить стропальщика, то кран к тебе не подъедет и можно проспать до конца смены. Значит, ничего не заработаешь.
Дома из-за болезни папы атмосфера была гнетущая. От последствий инсульта он стал отходить, понемногу двигаться и разговаривать, но открылась новая проблема, о которой не знали до этого. У него обнаружили рак желудка. Об операции не могло быть и речи из-за состояния сердца, так что стало ясно, что долго он не протянет. После нового года он опять лег в Военный госпиталь, что на Суворовском проспекте. Из госпиталя он домой уже не вернулся.
Шестого февраля моя сестра родила своего первого сына Костю. И папа все-таки успел узнать, что стал дедом. Через десять дней, мы получили телеграмму от Люды с вызовом на вечер на телефонные переговоры. Мама, собираясь в госпиталь к отцу, - она уже ходила туда каждый день по пропуску для тяжелых больных - попросила пойти на переговоры меня.
Мы волновалась за Люду, так как у той были проблемы по беременности и вызов добавил тревоги. Вечером, под аркой Главного штаба, у входа на переговорный пункт, меня встретила заплаканная мама и сказала, что папа умер. Это случилось в 17 часов 16 февраля 1960. С тех пор для меня 16 - несчастливое число.
У сестры все оказалось нормально, а звонила она,беспокоясь о папе. Так и получилось, что и она узнала о смерти отца почти сразу. На похороны Люда поехала из Ижевска с новорожденным Костей.
Похоронили отца на Серафимовском кладбище, под огромным, в два обхвата, тополем. Могилу долбили в мерзлой земле. Кладбище было все в глубоком снегу и стоял жуткий мороз. Поминки должны были проводить у нас дома. Когда с кладбища вернулись домой, то я обнаружил в почтовом ящике повестку из военкомата с пометкой явиться в этот день до 17 часов.
Мама налила мне какого-то успокаивающего, я выпил и поехал в военкомат. Ничего срочного там не было, меня просто спросили, не против ли я, чтобы меня определили служить, после соответствующего обучения, шифровальщиком. Я сказал, что если не поступлю в ВУЗ в августе, то согласен и на шифровальщика.
Оказывается, военкомату это было нужно для предварительной проверки кандидатуры. Задержался я в военкомате минут на десять и на поминки успел, благо 16-й автобус тогда подходил прямо к дому, а от военкомата было до нас всего пять остановок.
После смерти отца наше экономическое положение резко изменилось. Маме не хватило года, чтобы иметь право на пенсию по случаю потери кормильца. Она стала срочно подыскивать место, но специальности у нее не было и можно было рассчитывать только на самую неквалифицированную работу.
Стало ясно, что идея с дневным обучением в ВУЗЕ для меня нереальна. Еще учась в одиннадцатом классе, мы с Сашей Данильченко как-то оказались на вечере пятикурсников Кораблестроительного факультета училища Дзержинского. Его отец, капитан 1 ранга был старшим преподавателем кафедры автоматики. Он и достал пригласительные билеты на тот вечер.
Мероприятие состоялось в прекрасном царственном зале Инженерного замка, где в то время размещался факультет. Красивых девчонок была тьма, но на фоне выпускников-гардемаринов мы не котировались. Тогда и возникла первая мысль о поступлении в Училище.
Отец Саши Данильченко, очень нахваливая училище, рассказал, кого там готовят и о возможностях продвижения выпускника по службе. Тогда впервые я услышал об адъюнктуре, отметив для себя, что это неплохой вариант.
Еще перед смертью папа меня отговаривал от обучения по такой неконкретной специальности, как философия. Как один из путей, предлагал военное училище. Но человек он был деликатный и категорически не требовал от меня изменения планов.
После его смерти я стал продумывать разные альтернативные варианты. Ближе к лету сформировалась мысль о поступлении в училище, тем более, что экзамены там планировались на месяц раньше, чем в Университете. Почему бы не попробовать, думал я, тем более, что ядерная энергетика меня тогда тоже интересовала.
Я не только решил поступать в училище, но и уговорил Гену Горбунова вместе подать документы. Не знаю, приятели, Гена Худяков и Дима Тигин, студенты ЛИАП, отговорили его, или домашние, но перед самыми экзаменами документы он из Училища забрал.
Я в конце мая уволился с завода, чтобы сосредоточиться на подготовке к экзаменам. Мама к этому времени работала кладовщицей в детском доме, который на лето выезжал в Зеленогорск. С согласия администрации она оборудовала мне спальное место под соснами в домике на площадке для игр.
Стоять в полный рост там было нельзя, а вот сидеть, а тем более лежать, можно было вполне комфортно. Отличное место для подготовки к экзаменам. Еду мама мне приносила прямо туда, так что я жил, как на курорте, тем более что погода в июне стояла отличная.
На заставке фото из Интернета. Смольный собор.
Продолжение http://proza.ru/2010/06/21/446