Это может произойти с каждым. С каждым жителем планеты Земля. Их существование одинаково может быть как чёрно-белой монотонной пыткой, так и истинным воплощением человеческой мечты. Это неважно. И у тех, и у других так легко ломаются кости и так быстро кончается кровь.
У мальчика из этой истории должно быть имя, но в её пределах и по воле рассказчика он останется просто Мальчиком.
В тот поздний вечер Мальчик не спал, хотя мама уже пожелала ему спокойной ночи и даже заботливо поправила одеяло. Работал детский ночник в форме головы динозавра. Пахло липой, что мама высушивала и прятала в наволочку для, как она говорила, приятного ароматного сна. Мальчик не знал, зачем сновидениям запах. Но он помнил, что липа росла у самого дома и в особо ветреную погоду всегда стучала в окно тонкой веткой, будто кистью руки в приветственном жесте. Мальчик никогда не махал ей в ответ. Он даже не смотрел на неё, предпочитая заниматься куда более ответственными делами. Даже когда во время одного из них он сам находился на вышеупомянутом дереве, он будто не замечал его, полностью увлечённый очередной пустяковой игрой. Это равнодушие мучило дерево, и однажды оно скинуло бессердечного Мальчика. Тогда он упал так быстро и так беззвучно, что прошло не мало времени, прежде чем его мать выбежала с криками, в распахнутом халате и с взлохмаченными волосами. Его друзья почему-то мгновенно исчезли, будто у них появились другие не менее или даже более ответственные и обязательно неотложные дела. Но Мальчик уже успел о них забыть. Он не звал на помощь, не кричал и не плакал. Он почти не шевелился, только тяжело вздымалась его маленькая грудь, а с губ срывалось рваное надломленное дыхание. Он лежал и смотрел огромными испуганными глазами на то, как хрупкие ветви липы слабо покачиваются в воздухе, будто рисуют в небе, а может ласкают его же. Тогда, ощущая металлический привкус во рту и медленно, но верно расползающуюся по всему телу жаркую колючую боль, Мальчик впервые заметил липовое дерево по-настоящему.
В тот поздний вечер Мальчик не спал и, несмотря на пусть тихо, но всё же работающий телевизор, отчётливо слышал, как скрипит и скребётся в окно длиннопалая липовая ветка-рука. Сначала он старался не обращать на это внимания, но, уловив посторонний звук, он уже не мог от него надолго отвлечься. Жуткий скрежет постепенно полностью завладел вниманием Мальчика. Весь его мир в ту ночь сузился до липового дерева, терпеливо и навязчивого стучащегося к нему в окно.
А потом он неожиданно вспомнил. О том, что, как казалось теперь, невозможно было забыть. Дело в том, что в тот же день, когда Мальчик упал с дерева и повредил спину и лёгкие, его отец срубил злополучную липу. Быть может, он сделал это по другой причине. Быть может, он улыбнулся этому странному дереву, а оно, непростительно наглое и преступное, взяло - и не улыбнулось в ответ. Все способны на чудовищные поступки, старательно оправдываемые порой совсем несправедливыми обидами. Например, какие-то странные люди с каменными лицами обижались на папу Мальчика и приходили к ним домой, чтобы на него накричать. После их визитов у мамы были красные глаза и дрожащие руки, а у отца - тёмные пятна на лице, похожие на синяки, которые щупальцами расползались по всему телу Мальчика после его неудачного падения с дерева. Но это просто не могли быть синяки, думал Мальчик, ведь это было неправильно, невозможно, недопустимо, чтобы кто-то намерено причинял их семье вред.
В мире Мальчика люди были способны на любовь, поддержку и уважение, а причинять боль могли только монстры.
Воспоминание принесло Мальчику страх. Его бросило сначала в жар и почти сразу - в холод. Зажмурившись на секунду, он вцепился обеими руками в тонкое покрывало и невидящим взглядом уставился на мерцающий экран телевизора. Прыгающие по нему зверушки больше не казались забавными. В них вообще не осталось ничего интересного и привлекательного. Более того: чем дольше Мальчик смотрел в их сторону, тем сильнее ему казалось, что они злобно наблюдают за каждым его движением и угрожающе скалятся. Мальчику захотелось заплакать и выбежать из комнаты, чтобы найти маму и скрыться от всех бед и опасностей в её тёплых мягких объятьях. Но он боялся не только пошевелиться или издать звук, но и даже сделать глубокий вдох.
Ему казалось, что застывший в его больных искалеченных лёгких воздух нагрелся и теперь мучительно жжёт всё нутро. Ему казалось, что вся влага внутри испаряется, и он высыхает, превращаясь в беззащитную тряпичную куклу. Он смиренно ждал скребущееся существо за окном. Ждал, когда то придёт и раздерёт в клочья его матерчатое хрупкое тельце.
Мальчику хотелось вопить от невыносимого отчаянья, когда он буквально заставил себя поставить телевизор на беззвучный режим и повернуть голову в сторону окна. Уличная темнота была густой и непроницаемой. Мальчику казалось, что у неё есть чёрные руки, длинные и сухие, как плети. Мёртвые неподвижные руки, будто истлевшие корни деревьев. Ещё у темноты были тысячи липких блестящих глаз. Каждый из них видел по своему и был нацелен на него, на Мальчика, потому что он был один, потому что он боялся и верил, потому что для него опасность была настоящей, реальной, воплощённой и ощутимой. Потому что он уже был напуган до смерти и к тому же всегда был неуверен и слаб, настолько, что не успел бы даже удивлённо охнуть, как ему сломали бы позвоночник.
Должно быть, был бы хруст, как у треснувшего под напором зубов сахарного печения.
За окном никого нет, настойчиво твердил себе Мальчик, но, казалось, внушение действовало строго наоборот. Животный ужас обласкал его беспомощное детское тело, надел маску матери и с полубезумным оскалом уложил его в постель, начинённую ядовитыми иглами, с подушкой, обожающей душить не спящих по ночам детей. И даже когда мама-которая-не-была-мамой ушла, Мальчик чувствовал на себе её внимательный изучающий взгляд. Её искажённое больной гомерической улыбкой лицо было непривычно уродливым и потому почти незнакомым. Гигантские плоские глаза пристально наблюдали. В них не было ни жалости, ни сомнения.
А потом что-то стукнуло за окном так, будто кто-то снаружи ударил в стекло кулаком, и мальчик не выдержал и закричал, забившись на кровати в судорожных рыданиях. Через несколько беззвёздных ослепших вечностей дверь в комнату распахнулась вместе с окном и грянул свет, прогнавший противно взвизгнувшую резиновыми автомобильными шинами темноту. Вместе с ледяным ночным ветром в маленький мир кошмаров ворвалась женщина, которую Мальчик считал бессмертной и способной на всё.
Испуг на её лице быстро сменился нескрываемым недовольством. За включённый в непозволительно позднее время телевизор она пыталась отчитывать сына , который мёртвой хваткой вцепился в её шёлковый пеньюар и вот уже несколько минут заливал привередливую дорогую ткань непрерывным потоком слёз.
Так и не добившись связного ответа, женщина уже собиралась уйти, но Мальчик внезапно вновь заголосил и, упав на пол, обхватил тонкими руками мать вокруг коленей. Та в ответ только ещё больше разозлилась и старательно принялась отдирать незадачливого ребёнка. Надо же было ещё успеть сомкнуть глаза до рассвета, до принудительного похода на кухню, до застоя у плиты в отвратительном горелом тумане, до встречи с остальными домочадцами, требующими еды и беззаботной приклеенной намертво улыбки, до работы, сводящей зубы, но терпимой, сносимой, как пытку, ненавистной работы.
Но он же не виноват, внезапно осознала она. Он не виноват, что боится. И также не виноват, что у неё такая тусклая безвкусная жизнь. Его такой натуральный и такой наивный страх заставил её ожесточившееся суровой реальностью сердце смягчиться. В конце концов, многострадальной женщине удалось выяснить причину бурной истерики сына. Вместе они несколько минут простояли у окна при включённом свете. Мать как только могла спокойно и терпеливо объясняла всё ещё тихо всхлипывающему Мальчику, что и как в действительности могло напугать его за окном. Это были собаки и кошки, ночные гуляки, соседи и автомобили. Это не были сказочные зубастые чудовища. Это не была темнота в костюме лже-мамы, с острой вилкой и высунутым от жадности и голода языком. Настоящая любящая мама была рядом и гладила его по волосам своими фарфоровыми пальцами так аккуратно и нежно, что всё внутри него млело от инфантильного восторга. Почти неосознанно он ловил каждое её прикосновение и сладко ёжился, глядя на добрую улыбку на её губах, волшебным образом делающую её лицо ещё более прекрасным, свежим и молодым.
И Мальчик успокоился.
Мама поцеловала его в мокрую от слёз щёку и ушла, погасив свет. В комнате вновь стало темно и тихо. Ещё несколько секунд полежав в темноте с глупой облегчённой улыбкой, Мальчик послушно сложил на животе кажущиеся игрушечными ладони и закрыл уставшие чуть пощипывающие глаза. Ему почти удалось уснуть, когда внезапно вновь обострившийся слух уловил какие-то непонятные шорохи. На этот раз они явно раздавались не снаружи, а внутри дома. Где-то там, за дверью его собственной комнаты уже настоящее чудовище скользило металлической чешуёй по полу и точило о притолоку длинные ржавые когти. Острые зубы клацали совсем близко, ведь страшное нечто уже притаилось у самого порога, чтобы гигантским подёрнутым кровавой плёнкой диким глазом заглянуть в крошечную замочную скважину. Чудовище следило за своей ничтожной жертвой и в любой момент готово было броситься на неё с желтоватой бугрящейся пеной у разверзнутой пасти.
Оно щерилось там и глухо, надсадно рычало. На плинтус ниткой ложилась клейкая обжигающая слюна. И Мальчик уже слышал скрип двери. И Мальчик уже видел, как она приоткрывается на этот раз медленно, но неотвратимо впуская уже не маму, а того, кто с удовольствием вгрызётся в его, Мальчика, обнажённое горло.
Секунды стучали кровью в висках. Воздух уже давно плавился по стенкам лёгких, оставляя от них окровавленные ошмётки. Перед глазами плясали чёрные пятна, временно заслоняющие даже спасительное сияние ночника. За дверью были метровые когти, лоснящаяся шкура и бездушный звериный взгляд.
Нет, неожиданно взорвалось и воскликнуло всё существо затравленного ребёнка. Нет, он уже достаточно взрослый, чтобы не верить в подобные глупости. Там, за дверью только мама и отец. Они никогда не причинят ему зла. Они защитят его и спасут от боли. Они же всесильны. Они же бессмертны.
А потом, когда сонные глаза уже вновь закрывались, убеждённые в правильном порядке вещей, наступившую тишину внезапно прорезали непонятные стук и грохот, ругань и топот ног. И ещё какой-то звук, после которого на какую-то необъятную секунду неотъемлемо наступает тишина. Эта пауза замирает, застывает, прижимает белые руки к тщедушной груди и расширяет любопытные доверчивые глаза. Этот звук… Нахмурившись, Мальчик вспомнил: такой звук был по телевизору в одном из мультиков, где взбешённый поросёнок стрелял из ружья в удирающего от него ироничного кролика.
Всё это скользнуло в голове у Мальчика между двумя выстрелами. Ещё между ними был женский крик. Мальчик вскочил и понял, что нужно бежать и успокаивать маму, которая тоже, как недавно он, испугалась. Мальчик метнулся к двери и одним рывком распахнул её. Вязкая сырая темнота дохнула на него чем-то омерзительным, отторгающим, смертельно опасным и предельно злым. В таком дыхании растворяются до костей. Мальчик отступил вглубь комнаты: во мгле коридора неожиданно проступило белое перекошенное лицо незнакомца. На Мальчика смотрело чудовище без шерсти и когтей, но с глазами, лишёнными жалости, свойственной человеку и не доступной животному.