«В моей жизни были куча наркотиков, море выпивки и
сотни женщин. А вот обо всём остальном – я жалею…»
«House M.D.»
Предисловие.
Солнце жжёт глаза. Я на вершине. Вершине мира. Моего мира. Вершине собственной жизни. Её апогее. А за каждой вершиной есть пропасть. Всего один шаг и я устремлюсь вниз. Вру. Четыре шага. Четыре неспешных шага. А дальше конец. Конец всему. Страх, ненависть, любовь и отчаяние станут всего лишь словами, сочетаниями букв. Они меня больше никогда не затронут.
Я на Останкинской телебашне. Моё лицо больше похоже на фарш. На моих руках запёкшаяся кровь. Под моими ногами – сетка для самоубийц. Смешно получается: её предназначение не дать человеку сорвать стоп-кран своей жизни, а она оказалась неплохим трамплином. Трамплином решающим все твои проблемы. Оставляющим все неудачи позади. Его длина четыре шага. Ну что ж, пора идти.
Глава 1.
У цветочного ларька была очередь. Странно. На дворе 13 апреля 2007 года. Вроде и не праздник. И почему всем сразу понадобились цветы? Может так действует погода? Солнце показывает всю свою мощь и могущество. Слабый ветерок ласкает лицо. Я полон надежд и амбиций. Уже сейчас я знаю, что зря.
Парень впереди меня говорит в телефон: - Да мне насрать, что думает твоя мама! Я приду в джинсах и кедах! Я не надену костюм, ради её юбилея!
Семейные неурядицы. Как смешно их наблюдать. Всегда думаешь, что с тобой уж точно подобного не произойдёт. И я так, по правде, думал. А позже понял, что непоколебимую уверенность в чём-либо рано или поздно сменит катастрофическое разочарование. Уверенность – это не привилегия сильных. Это удел слабых. Это их вера. Их религия. Полная уверенность полного контроля. Но есть одно «но»: как не пытайся быть на шаг впереди жизни, последние слово всегда за ней. Она поначалу может тебе поддаваться, но рано или поздно наложит вето на твои решения и сделает всё по- своему.
Парень впереди меня говорит: - Букет цветов.
Продавец его спрашивает: - Наверное, самый шикарный!
-Нет, самый дешёвый! - отвечает парень.
Я же выбираю самую красивую розу для моей Вики. Ещё с утра денег у меня было только на сигареты и проезд. А в такой день так хотелось сделать ей приятно. «Выход есть всегда, его надо просто найти»- говорил кто-то из друзей приятелей моих друзей. И я нашёл. Я знал, как приподнять чуток денег, если сильно припрёт. Человеческое тело. Оно стоит денег. Печень. Почки. Ну и конечно кровь. Её-то, я и отправился сдавать. Точнее плазму. Из того немногого, что я узнал за свою жизнь, так это то, что за плазму платят больше, а восстанавливается она быстрее, чем кровь. Наверное, её стоило приберечь для более серьёзного случая…
Глава 2.
Ольга целует меня в шею. Я отвечаю ей тем же. Она раздевается. Я отвечаю ей тем же. Мы занимаемся любовью. Каждый день. По несколько раз. В наших отношениях основа всему секс. Хотя возможно я её любил. Возможно, просто использовал. Одно я знал наверняка: когда она забеременела, я действительно хотел этого ребёнка.
Это была яркая осень 2004-го. Та самая, фотографии которой печатают на настенных календарях. Очень красивая.
Я познакомился с Ольгой случайно. Оплатил за неё проезд. У водителя маршрутки не было сдачи. И я решил помочь. За пятнадцать рублей я получил возможность трахаться всю осень. Я не планировал с ней знакомиться. Так же как и делать ей ребёнка. Но так уж вышло.
Она заговорила первая. Сначала естественно поблагодарила. А через часа два уже делала мне минет в каком-то вшивом подъезде. А я всё думал: знай я заранее, чем может закончиться невинная оплата проезда, платил бы за всех девушек подряд!
Мы стали периодически видеться. Всё чаще и чаще. Я познакомился с её родителями. И даже стал питать к ней чувства. Родители были вполне обычные. С небольшими заёбами. Ну, так это у всех так.
Отец был военный. Каждый раз, когда мы выпивали вместе, он разбивал себе об голову пустую бутылку. Каждый раз, выбирая спиртное, я пытался найти тару покрепче. И просто мечтал, что какой-нибудь пиарщик предложит своему руководству новую идею: бутылка, выполненная из пятимиллиметрового (хотя бы) металла.
Мать была домохозяйкой. Правда, больше помешанной на своей внешности, чем на уборке. Её истинного лица я не видел ни разу. Столько слоев косметики изменят любого. Уже будучи знаком с ней, я несколько раз её не узнавал. Думал, что соседка зашла к ним в гости. И только потом понимал, что фраза « Здравствуйте, меня зовут Дмитрий! А Ольга дома?» звучала некорректно.
А ещё был брат. Старший. Навязчивый. И мягко говоря, необычный.
Из всей её семьи он оказался самым интересным персонажем. Из первого же знакомства я узнал, что он занимается «экстримом». Прыжки с парашютом, скалолазание, дайвинг – всё это полная лажа по сравнению с его пониманием экстрима.
Однажды мы шли к ним домой. Перед этим немного выпили в спортбаре. Навстречу нам неспешно передвигалась пара милиционеров. Поравнявшись с ними Эдик (так звали брата) стащил с головы ближнего милиционера фуражку. И подбросил над ними. Как только милиционер поднял голову, чтобы отследить траекторию фуражки, Эдик наносит удар в челюсть. Милиционер падает. Всё происходит за пару секунд. Мы срываемся с места. Милиция явно не ожидала такого поведения. Второй милиционер помогает первому подняться. Это нас и спасло. Только после помощи напарнику, он пускается в погоню. Но мы уже сильно оторвались. Так быстро я ни разу не бегал. Забежав в какую-то подворотню, мы тормозим. Я говорю Эдику, что он дебил. Что за такое дают минимум пять лет. Он отвечает, что это и есть его экстрим. Делать то, что другие даже не подумают. Ставить на карту свободу, здоровье, жизнь. Если ставки меньше, то нет интереса. Моё сердце бьётся как у марафонца после забега. Эдик говорит, что доза адреналина – единственное, что доказывает ему самому полноценность его жизни. Только так он знает, что живёт, а не существует. Эдик говорит, что надо срочно ловить такси. Я говорю, что тут две минуты ходьбы до метро. Ты не понимаешь – говорит он – после нападения на милиционера сотрудники органов просмотрят записи с камер видеонаблюдения, находящиеся на ближайших станциях. С целью получить наши изображения. Поэтому на метро никак нельзя. Мы ловим такси.
Сидя на заднем сидении Эдик рассказывает. Рассказывает историю своей жизни. Своего увлечения. Он говорит, что однажды при помощи обычной палки, перекинутой через электрический провод, съехал с девятиэтажки на пятиэтажку. Он рассказал об этом знакомым. И один из них повторил этот трюк. Но уже на камеру. Это видео сейчас гуляет по интернету.
Он рассказывает, что ложился между рельсами перед приближающейся электричкой. Видео с участием его знакомого, повторяющего это, тоже есть в интернете.
Он рассказывает, как однажды оделся скинхедом. Побрился налысо. И поехал на Черкизовский рынок. Ходя между рядами китайских шмоток, он орал «Хайль, Гитлер». Тогда он еле унёс ноги. Примерно 50 хачей бежали за ним не для того, чтобы просто поговорить. Вот этого – говорит Эдик – этого в интернете не найдёшь. Знакомый решил это не повторять. Да и желающего снимать это, рискуя тоже оказаться в центре внимания, не нашлось.
Я говорю ему, что лучше б он принимал наркотики. Они убьют его так же быстро. Но не доставят неудобство окружающим.
Вспоминая сейчас те дни, я понимаю, что та осень действительно была чудесной. Несмотря на Ольгиного отца, бьющего бутылки о свою голову. Несмотря на её брата, бьющего милиционеров. Несмотря на её мать, каждый день меняющую внешность. Да, та осень была хороша. И я действительно хотел этого ребёнка…
Сетка для самоубийц прогибается под моим весом. Я делаю шаг…
Глава 3.
Она была счастлива. В тот день, 13 апреля 2007 года, радость озаряла её лицо. Это роза. Роза, купленная за часть меня. При виде её Вика прослезилась. Слезы радости, как они прекрасны. В эту минуту, я чувствовал себя Богом, явившем миру чудо.
Это был первый цветок, подаренный мною за всё время наших отношений. Роза, купленная на деньги, полученная за сдачу плазмы. За сдачу части меня. Моего тела. Я поменял часть себя на цветок. Эту розу, самую красивую из тех, что я видел.
Чтобы увидеть Вику еще хоть раз такой счастливой, я готов пожертвовать чем угодно. Почка. Печень. Душа.
Мы валяемся в кровати и строим планы на будущее. Я обещаю, что буду дарить ей по розе каждую неделю. А, возможно и чаще. Что летом мы поедем на юг. А, возможно и заграницу. Во Францию или Италию. Что если я устроюсь на работу, мы сможем снимать квартиру. И, возможно даже двухкомнатную. Что если я устроюсь на вторую работу, мы сможем регулярно ходить по клубам, суши-барам и пиццериям. А, возможно и ресторанам.
Она говорит, что была в ресторане только два раза. И оба раза за это ей приходилось спать с малоприятными типами. Один даже связал её, заткнул рот кляпом и, долбясь в нее сзади неустанно повторял «ну, что, сука, не хотела давать по-хорошему?». Но зато, говорит она, еда в тот вечер действительно была отменная.
Я же рассказываю Вике, что в одно время ходил в ресторан каждый день. «Это не шутка?» - спрашивает она.
-Нет,- отвечаю,- я просто работал официантом. Недели полторы. Неплохо справлялся. Однажды в ресторан пришел какой-то крутой. В заказ входило Адобо. Это классическое блюдо филиппинской кухни. Свинина, тушённая в винном уксусе и соевом соусе. С добавлением чеснока. Подаётся с рисом и овощами.
Я принес ему блюдо. Он учуял запах чеснока и моментально рассвирепел. Его телохранители вывели меня через черный ход. Главный из них, видимо начальник охраны, подбирает с асфальта металлический прут. Два зуба вылетели после первого удара. Я упал. Чья-то нога бьет меня в живот. Потом в лицо…
Вика ставит пепельницу мне на грудь и прикуривает.
-Я очнулся в больнице. Администратор из ресторана сказал, что у меня сломано два ребра, нет трех зубов и работы. Он пришел сказать о моем увольнении. Он говорит, что таких людей как Александр Витальевич надо знать в лицо и предупреждать на кухне, что заказ именно для него. И тогда шеф повар не добавит в блюдо чеснок, на который, что я кстати тоже должен был знать, у Александра Витальевича аллергия. Так что, говорит он, я получил по заслугам. Денег за работу мне не видать. Я ведь чуть не отравил их постоянного гостя. Он говорит, что я мудак, что мне можно доверить работу грузчика и то, если в грузе нет ничего бьющегося. Легко орать на человека с двумя сломанными ребрами, только очнувшегося, находящегося в некой прострации. На самом деле мне было всё равно, что говорит администратор. Жалко было, что денег не заплатят.
Вика тушит сигарету и поправляет пепельницу у меня на груди.
-Месяца через четыре,- говорю я ей,- идя со спартаковскими «ultras» на матч в «Динамо», я встретил этого администратора в пешеходном переходе. На нем был дорогущий костюм. Он боялся даже посмотреть в нашу сторону.
На следующий день в «Московских Ведомостях» написали статью о жертве футбольных хулиганов, найденной забитой до полусмерти в пешеходном переходе. В статье говорилось, что сорокатрёхлетний житель столицы, работающий администратором в одном очень модном московском ресторане, находится в коме, и по заявлению врачей видимо не скоро из неё выйдет.
-Хорошо, что мы с тобой познакомились – говорит Вика,- из тебя получается отличная подставка под пепельницу.
В тот день она была счастлива. Слезы орошали её глаза. Роза, купленная за часть меня, стояла в вазе.
В тот день я был счастлив. Я смотрел в её глаза… и тоже плакал. Плакал внутри себя. Как она прекрасна. Она говорит, что мы всю жизнь будем вместе. Нас никто и ничто не разлучит. Мы даже умрем вместе, в один день.
Сейчас, стоя на сетке для самоубийц Останкинской телебашни, я думаю, что стоило бы позвонить ей. Напомнить её слова. Сказать, что если она тогда говорила правду, то ей пора начинать мылить веревку…
Глава 4.
Я на станции метро «ВДНХ». Мои руки заляпаны клеем ПВА. Мои карманы забиты разовыми проездными билетами. Видя человека, идущего в кассы, я подхожу и предлагаю билет. Дешевле, чем в кассе. У касс всегда очереди. Человек, купивший у меня билет, сэкономит и время, и деньги. Почти все соглашаются.
Ко мне подходит Ольга. У неё в руках пластиковый стаканчик с кофе. Она целует меня в губы и протягивает стакан:
- На, согрейся!
Руки у меня почти онемели. Я беру кофе и отпиваю глоток.
- Ну как у тебя? – спрашивает Ольга.
- Да идёт потихоньку! – отвечаю я.
Она засовывает руку мне в карман. Копается в нём. Достаёт кучку билетов.
- Клеишь немного криво! – замечает она.
- Ну уж, извините! Я стою тут 3 часа! На улице январь! А клеить в перчатках неудобно! – с досадой произношу я.
Она говорит:
- Стой здесь. Пей кофе. Согревайся. А я пока сама попродаю.
И она сливается с толпой. Мне очень холодно. Чтобы не терять времени, я быстро допиваю кофе и направляюсь в сторону урн. Мои ноги дрожат от холода. Я слишком долго стоял на улице.
Подойдя к урнам, я выбираю самую полную. Я начинаю доставать из неё использованные билеты. Я стараюсь не сильно испачкать руки об остатки фаст-фуда. Никто не купит у меня билет, если тот заляпан. Копаясь в этом мусоре, я ищу как можно более чистые билеты. Я запихиваю их в карман.
Ко мне подходит Ольга. Я улыбаюсь и спрашиваю:
- Не хочешь присоединиться?
Она качает головой. Она говорит, что продала часть. Что хотела постоять со мной. Вернулась на место. А меня там уже нет.
Я ей объясняю, что первым делом работа. Отдохнём потом. Что мне нужна её помощь. В заднем кармане моих джинс лежит куча червонцев. Грязные и мятые. Пусть она возьмёт их. Сплюсует со своими, полученными от продажи. И купит на все разовых билетов.
Она достаёт деньги у меня из кармана. Идёт в кассы.
Я продолжаю исследовать урну.
Всё это происходит по одной простой причине. Мне нужны деньги. Нам нужны деньги. Месяц назад я узнал, что Ольга беременна.
Я не знал, как мне реагировать. Чувства смешались в голове. Мы всё время пользовались презервативами. Позже я узнал, что они помогают только в 98% случаев.
Ольга не являлась моим идеалом девушки. Я знал, что она до меня вела довольно вольный образ жизни. Постоянные тусовки в клубах, сигареты, алкоголь. Временами в её жизни присутствовали и наркотики.
После нашего знакомства всё вроде изменилось. Она перестала тусоваться. Наркотики тоже ушли в сторону. Остались только курение и алкоголь.
Мы много времени проводили дома. У неё дома. Мы смотрели фильмы. Мы слушали музыку. Болтали на разные темы. И, конечно, трахались. Нам было весело. Но я её никогда не воспринимал как идеал.
Когда она узнала, что беременна, в наших отношениях опять что-то изменилось. Мы стали реже видеться. Хотя у обычных пар всё наоборот. Она звонила всё реже. Я не звонил вовсе. Ольга спросила меня: «нам стоит оставить ребёнка или сделать аборт»? Я не знал, что ей ответить. Я попросил время на раздумье. Она ушла. Сказала, чтобы я позвонил, как только, что-нибудь решу.
Я позвонил через три дня. Три дня я думал. Я пытался нарисовать в голове наше совместное будущее. Три дня я не спал. Я представлял нас через пару лет. Мы идём по парку с коляской. Всё, что я узнал наверняка за эти три дня: я действительно хочу этого ребёнка. Я буду о нём заботиться, чтобы не случилось. Я буду его любить, чтобы не случилось. Возможно, этот ребёнок сильнее сблизит нас с Ольгой. Ещё не рождённый, этот ребёнок становится для меня центром вселенной.
После трёх дней раздумий, я позвонил и договорился о встрече. Сидя в дешёвом кафе, я говорю Ольге, что хочу, чтобы она родила. Хочу быть с ней рядом. Мы снимем квартиру. Я устроюсь работать. Если денег будет не хватать, нам помогут мои родители. Да и её, наверное, тоже. Я говорю, что мы будем счастливы. Она спрашивает: «А не слишком ли мы молоды? А что, если после рождения ребёнка одному из нас снова приспичит потусоваться, поотрываться? Что если ты станешь появляться дома не чаще чем раз в три дня? Что если кто-то из нас начнёт пить? Да и вообще ты думал, что мы оба курим, оба выпиваем! Ты уверен, что ребёнок родиться здоровым?»
Я спрашиваю: «Так ты сама не хочешь этого ребёнка?»
Слёзы наворачиваются у неё на глазах. «Хочу, - отвечает она,- очень хочу! Просто я не уверена, что мы справимся!»
Я говорю, что всё будет хорошо. Что ей нельзя нервничать. Я говорю, что люблю её. Что буду безумно любить нашего ребёнка. И мы решили оставить его. Я был на седьмом небе от счастья.
Вот только поиски работы не давали результатов. За три недели я успел поработать промоутером, грузчиком, разносчиком газет, продавцом-консультантом, курьером и расклейщиком объявлений. Но что из этого можно назвать работой? Нормальной работой?
В перерывах между попытками занять место в обществе, я стою здесь. У станции метро «ВДНХ».
Кто-то из знакомых рассказал мне про билеты. Про то, что если их магнитную ленту разрезать вдоль на две части, то обе половины остаются рабочими. Этим я и пользуюсь. Я покупаю билет за 13 рублей. Вырезаю магнитную полоску. Разрезаю её на две части. И приклеиваю отдельно каждую часть на уже использованный билет. Использованные билеты я нахожу в урнах. В итоге, из одного билета получается два. Их то я и продаю. Каждый за 10 рублей. Навар с каждого настоящего билета 7 рублей. Немного. Но за день их можно напродавать больше сотни.
Сегодня я копаюсь в урне последний день. По моим подсчётам, после сегодняшней «смены» денег у меня хватит на покупку проездного для студентов. Поддельный студенческий у меня уже готов. Вопрос только в деньгах.
С этим проездным дела должны пойти как по маслу. Я буду предлагать людям пройти за 10 рублей. Правда валидатор турникета блокирует проездной после каждого использования на 8 минут. Но, даже учитывая эту блокировку, я смогу за обычный восьмичасовой день пропустить порядка 60-ти человек. Конечно, это меньше чем при разрезании магнитной ленты, ведь там ждать не надо. Но зато, имея проездной, не надо копаться в урнах и возиться с ножницами и клеем. Просто стой и каждые восемь минут получай по десятке.
Ко мне подходит Ольга. Она купила билеты. Я целую её и говорю, что уже завтра всё будет хорошо. А пока, не могла бы она мне помочь со второй урной?
Ветер буквально сбивает с ног. Глядя с высоты на 15 миллионов рабов своих жизней, я делаю второй шаг к своей свободе…
Глава 5.
Мы снова здесь. В этой комнате. Она довольно светлая. Не плохой ремонт. Почти новая мебель. Почти устаревший комп. И постеры. Из известных – портрет Че Гевары. Такой есть у миллионов. Глядя на него, и вправду хочется бороться за свою свободу. Вот только битва давно проиграна…
На дворе 13 апреля 2007 года. Я все в той же комнате. Вика все так же видит во мне подставку под пепельницу. На подоконнике сияет роза, купленная за часть меня.
В этой комнате холодно и странно. Она будто впитывает чужое тепло, но ничего не дает взамен. Копия своей хозяйки.
В тот день я был счастлив. Я не хотел уходить. Но пришлось. Её приемные родители должны были вернуться. Они не должны были меня видеть. Не сегодня. Она не хотела их напрягать. Люди возвращаются после выходных. Отдохнувшие. А тут я. Зачем? Почему?
Я поехал домой. В то место, которое я привык называть домом. Если верить психологам, дом – это то место, где тебя любят и ждут. Вывод из этого изречения очевиден: за все свои годы я ни разу не был дома. Я даже не видел его на горизонте.
Я зашел домой. В квартиру, где я жил. Проходя через комнату родителей, я не здороваюсь и не прощаюсь. Все как всегда.
Я ложусь спать.
Я вспоминаю:
В памяти всплывают фрагменты моего знакомства с Викой. Мы познакомились на работе. В эскортной службе. Так это называлось. Мальчики и девочки по вызову. Так называл это я. Одинокие, ни кем не любимые или просто желающие приятно повести время клиенты звонили в наш телефонный центр. Так это называлось. В этом телефонном центре работал всего один человек. «Папа» или «Старший». Он договаривался с клиентами о виде предоставляемых услуг, о времени и месте встречи. В случае если заказывали мальчика, клиентки выбирали, что конкретно им нужно: только секс, выход в город и секс или только выход в город. Под выходом в город не подразумевалось, что мы точно куда-то пойдем. Можно посидеть и дома. Поговорить. Повеселиться. Но в большинстве случаев приходилось идти с клиентками в бар/клуб/боулинг. В качестве их второй половины. Работники эскортной службы всегда хорошо одеты, физически сложены, чисто выбриты. Для клиентки выйти с таким в свет, все равно, что надеть бриллиантовое колье. На неё сразу обращают внимание. Она платит нашей конторе за чувство. Чувство гордости, испытываемое ей, когда она идет с таким кавалером. Окружающие сразу видят, что у неё жизнь удалась. Где бы они не находились «кавалер» заказывает для них только лучшие еду и напитки. В итоге оплатит их клиентка. Так что, «кавалеру» нечего теряться. Именно заказывая лучшее для своих клиенток, я впервые попробовал Jack Daniels, White Horse и Hennessey.
В свои рабочие дни я выгляжу как настоящий мачо. На мне чистые джинсы из последних коллекций, модные ныне кеды, белоснежная футболка, толстые цепочки на шее и руке. Серебряные. Ненавижу золото. Я чисто выбрит. Аккуратно причесан. Приятно пахну дорогими духами. В карманах джинс, пару таблеток Виагры. Тюбик « Пролонгатора», крема, продлевающего половой акт. Упаковка презервативов «long love». Освежитель полости рта. Для курящих сотрудников – это правило номер 3. А еще никогда не утихающая головная боль.
Я специализировался исключительно на услугах: выход в город или выход в город и секс. Клиентки попадались исключительно молодые. Ведь я и сам был молод. «Папа» никогда не предлагал мне клиенток старше 30-ти. По одной простой причине: несовместимость. Во-первых, образ мышления навряд ли совпадет. Во-вторых, при выходе в свет меня скорее примут за её сына, чем за кавалера.
То обстоятельство, что я мог работать только с молодыми, меня ничуть не расстраивало. Они никогда не заказывали кавалера для встреч тет-а-тет. Видимо, поодиночке у них не хватало решимости.
Молодые девушки обычно заказывают несколько кавалеров для своей компании. И в этом вся прелесть. Во-первых, ты работаешь не один. Если надоест болтать/развлекать/пить, то внимание на себя тут же сакцентирует напарник. И это явно облегчает работу. Во вторых в шумной компании легко найти действительно интересную клиентку и тогда весь вечер можно ублажать именно её желания, и лишь изредка отвлекаться на остальных.
Бывают ситуации, когда ни одна из девушек не нравится. А в «меню» есть секс. Тогда приходится быть стойким. Нет, не на член. На алкоголь. Наливаешь себе меньше, клиенткам больше. Стараешься есть черный хлеб, цитрусовые и мясо. Хлеб и мясо замедляют всасывание алкоголя. Белок, содержащийся в них, нормализует обменные процессы. Углеводы абсорбируют алкоголь в желудке и снижают интенсивность его поступления в кровоток и мышечную ткань. Витамин C, содержащийся в цитрусовых связывает вредные элементы, такие как альдегиды, и выводит их из организма. Закусываешь перед выпиванием. Как только выпили, начинаешь задавать вопросы. Желательно требующие от собеседника подробного ответа, а не банальные «да» или «нет». В итоге клиентке надо сделать выбор между ответом и закусыванием. И она выберет первое. Клиентка думает, что закуску после одной из стопок можно и пропустить. «Ничего, - думает она, - наверстаю после следующей». Увы. Но после следующей ей опять это не удастся. Ты снова закусываешь перед стопкой. А после выпивания снова куча вопросов. В итоге, ты ешь – она нет.
Разбавляй свой алкоголь водой, если ситуация позволяет. Делай все правильно и клиентка опьянеет раньше тебя. После пятнадцати, двадцати минут фраз «да я еще трезвая!» и «налей мне еще!» она уснет. Секса не будет. Но за него уже заплачено.
Будучи моложе и сопливее, я сам вывел для себя эту концепцию. Чтоб держаться на ногах, когда девушка уже почти не соображает. Почти любая, в таком состоянии, теряет самоконтроль. И отдается. Секс, стоимостью бутылка алкоголя, плюс немного закуски. Явно дешевле, чем девушки из нашей «конторы».
Я придумал это, чтобы заваливать девушек. А теперь все наоборот. Напаиваю, чтобы не спать с ними. И у меня это отлично получается…
В один из дней, выходя из нашего офиса, я увидел её. Вику. В машине. В моей машине. На моём месте.
Я иду к машине. Солнце сильно режет глаза. Это из-за «Виагры». Её постоянного употребления. Повышенная чувствительность глаз ещё не самое страшное последствие её применения.
За рулём Андрей. Когда я получаю заказ, именно он, именно на этой машине встречает меня и отвозит в обусловленное место. Сейчас рядом с ним на моём месте сидит она. Я подхожу и спрашиваю:
-Андрей, это твоя?
-Нет, Дим, это одна из наших сотрудниц!
-Ну и хули она делает на моём месте?
-Ты какой-то красный! В смысле лицо! – говорит Вика, глядя на меня.
И это из-за «Виагры» - думаю я – Кровь приливает к лицу. Один из побочных эффектов.
Я ещё не знал её имени. Оно меня в тот момент и не интересовало. Её наглость. Её нахальное спокойствие. Вот что не давало мне покоя.
-Это моё место! Брысь! – говоря я ей.
-Расслабься, мачо! Нам по пути! Поэтому вы меня подвезёте! – отвечает она и хлопает пузырём из жевачки.
Я сажусь на заднее сидение. И смотрю в её затылок. Она поворачивается ко мне и произносит:
-Я Вика!
Я молчу. Смотрю в её глаза. В её лицо. Оно мне кажется немного голубоватого оттенка. И это тоже из-за «Виагры». Если бы люди глотали её в тех же количествах, что и я, то каждый бы знал о непродолжительных изменениях цветоощущения с превалирующим синим оттенком. О постоянных головных болях. О сухости во рту.
-Своё имя можешь не говорить! Я уже поняла, что вы сударь – Дмитрий! – недождавшись моего ответа произносит Вика.
-Нам в один дом и даже подъезд. Тебя вызвали мои соседи. Я в офисе адрес видела. Так что я решила сэкономить на метро и доехать с вами.
Я молчу. Она продолжает.
-Ты бы поаккуратнее с «Виагрой». Красный как рак. Кстати, насчёт извинений за неудобство. Я предлагаю сходить в суши-бар.
-Я не ем суши. Не люблю. Так что найди другой способ извиниться! – говорю я ей.
-Так, красавчик, ты меня не понял. Извиняться будешь ты. За своё хамское начало наших отношений. А суши я кстати обожаю. Так что после заказа, спустись на этаж ниже, постучи в левую дверь и когда я открою, улыбаясь скажи: «Ну что, дорогая, ты готова? Едем в суши-бар?»…
Лёжа на кровати, я вспоминаю всё это. Наше первое знакомство с ней. Меня клонит в сон.
Меня будят неутихающие сигналы клаксонов. Где-то за окном свадьба. Я беру телефон. На монотонном дисплее высвечивается время. 8:47. Не могли они начать попозже? Я встаю. Иду в ванную. Оттуда на кухню. Завариваю себе кофе. И закуриваю. Нет ничего лучше утром, чем крепкий кофе и сигарета. Отец просит открыть форточку. Он ест яичницу и читает «Moscow News». На обложке крупными буквами: «Россия вновь на грани катастрофы». С такими новостями хоть в петлю лезь.
Я сажусь напротив и спрашиваю:
-Ты и правда веришь во всё это дерьмо?
-Это дерьмо образованные люди привыкли называть новостями!
-А умные люди - средством управления массовым сознанием через СМИ с целью приравнивания этих самых масс к «стаду». Учённые веками пытались найти способ промывать мозги и тем самым подчинять себе людей. Бедный Иисус столько лет потратил, чтобы убедить людей следовать его законам. Его заповедям. Жаль он не додумался издать газету. Кучу времени бы сэкономил.
Я тянусь стряхнуть пепел. Отец повышает тон:
-Что это?
Я не понимаю. Я спрашиваю:
-В смысле?
Удар. Я падаю с табуретки. Он указывает на мою руку, на след от укола в вену. Отец хватает меня за воротник. Он орёт:
-Что это, блять, такое?
Понимая всю глупость этой ситуации, мой рот расползается в улыбке. Надо отметить, удар у моего отца отличный. Я чувствую вкус крови во рту. Чувствую, как она стекает по моим зубам. Моя улыбка сейчас больше похожа на издевательский оскал. Я отвечаю:
-Пап, я просто сдал кровь!
Его глаза наливаются ненавистью.
-Ты ещё и издеваешься?
Удар. Я теряю сознание.
Глава 6.
Я на кладбище. Льёт дождь. Ольгин отец рассказывает присутствующим, как он любил свою дочь. Как он оберегал её от реалий жизни.
С моих волос уже капает вода.
Ольгин отец рассказывает, как он заботился о ней. Переживал о её будущем.
Вода стекает по вороту моего пиджака, взятого напрокат.
Ольгин отец рассказывает, как они с её матерью помогали ей преодолевать все трудности. Как поддерживали её в трудные минуты.
Вода заливает мне глаза. Кто-то из присутствующих кладёт мне руку на плечо, думая, что я плачу.
Стоя у края вырытой могилы, я думаю, что Ольга могла сделать одолжение окружающим.
Вместо отца начинает говорить мать. Она плачет. Но её речь кажется монотонной. Как будто давно заученной.
Глядя в закрытые глаза Ольги, я думаю, что перед самоубийством она могла проверить погоду на несколько дней вперёд. И мне не пришлось бы сейчас мокнуть.
Ольгина мать говорит, что они с её отцом, были отличными родителями. И они не понимают, почему Ольга решила так закончить свою жизнь.
Мои ботинки всё сильнее погружаются в грязь. Глядя на обивку её гроба, я думаю, что вчера был отличный день для похорон. Солнечно.
Ольгина мать говорит, что уделяла ей столько внимания, сколько и не снилось обычному ребёнку. Что давала Ольге всё, что та только пожелает.
Мои ботинки уже почти не видно из-за грязи. Глядя на Ольгино платье, я думаю, что ей стоило свести счёты с жизнью на день раньше. И тогда я бы не промок до последней нитки.
В речах её родителей слышится только «я» и «мы». Ни слова о её характере. Слышится только «я любил» вместо «она была такая добрая». «Мы заботились» вместо «она была целеустремлённая». Даже на похоронах, её родители говорят только о себе.
Глядя на свои ботинки, погружающиеся в грязь, я думаю, что зря занял место в первом ряду. Задние ряды намного меньше утопают в грязи.
На смену матери выходит Эдик. Он рассказывает, что Ольга была очень красивая. Стройная.
Глядя на его промокший костюм, я думаю, что впринципе хорошо, что она покончила жизнь самоубийством. А не умерла, к примеру, под колёсами автомобиля.
Эдик говорит, что Ольга была достаточно образованна и целеустремленна.
Я думаю, хорошо, что она сама решила умереть, а не погибла от какой-нибудь болезни.
Эдик говорит, что Ольга без опаски смотрела в будущее и делала всё, чтобы оно было как можно более счастливым.
Глядя на его заляпанные грязью ботинки, я думаю, что мне не придётся постоянно таскаться в церковь с целью поставить свечку за упокоение её души. По христианским законам нельзя ставить свечку за суицидентов.
Эдик говорит, что при всех её достоинствах, у Ольги был всего один недостаток. Она была дурой. И так же и умерла.
Присутствующие шокированы. Мать перестала реветь. Видимо я один внутри себя радуюсь. Радуюсь тому, что хоть кто-то сегодня сказал правду. Отец хватает Эдика за шею. Силой уводит его в последний ряд. Присутствующие стараются не смотреть в их сторону. Кто-то из ближайших родственников, пытаясь спасти ситуацию, берёт на себя функцию оратора. Отец, всё ещё крепко сжимая шею Эдика, грозит ему пальцем. Дальше он разжимает руку и возвращается на своё место. Оратор неустанно нахваливает Ольгу. Эдик стоит весь промокший, примерно в метре от последнего ряда скорбящих. В его глазах читается злоба.
Из уст оратора доносится «Ольга и вправду была удивительной девушкой».
Эдик разворачивается и идёт в сторону выхода с кладбища. Мне этот фарс тоже порядком надоел. Я разворачиваюсь и иду вслед за ним.
Она так любила жизнь, что я отказываюсь верить в произошедшее, - слышится у меня за спиной.
Ольгин отец догоняет нас. Он с силой хватает меня за плечо. Я разворачиваюсь. Отец орёт: «И ты туда же!». Он бьёт меня в живот. Боль сгибает меня пополам.
«Ну ты и сука!» - слышу я и получаю удар в лицо. Я падаю.
«Это из-за тебя!» - кричит отец. Снова удар. Кровь растекается у меня по лицу. Бровь сильно рассечена. Опираясь на левый локоть, я пытаюсь приподняться. Я смотрю в сторону Эдика. Он всё так же идёт к выходу.
«Это ты, мразь, довёл её!». Удар снова укладывает меня на лопатки.
Издали доносится: «Она всегда хотела выделяться из толпы, быть уникальной!».
Ещё один удар. В мои глаза затекает кровь. Весь мир становится для меня алым. Я гляжу на Ольгиного отца. В его глазах ненависть и отчаяние. Когда он орёт, капли его слюны летят мне в лицо. Я его уже не слышу. Каждый раз, делая перерывы в своих воплях, он бьёт мне в лицо.
Теряя сознание, я думаю лишь об одном. О костюме, взятом на прокат. Он залит кровью. Теперь его придётся нести в химчистку…
Глава 7.
Надо отметить удар у моего отца и вправду отличный. Приходя в сознание, я вижу перед собой лестничную площадку. Сверху на меня падают какие-то вещи. Я пытаюсь приподняться. В глазах всё плывёт. Я поворачиваю голову. Я вижу отца. Его движения мне кажутся сильно смазанными. По-моему он кричит. Кричит на меня. Но я слышу только шум. Отец прекращает кричать и уходит в квартиру. Небольшие кусочки краски отваливаются от косяка. Видимо, он сильно хлопнул дверью. Я присаживаюсь на ступени. Пытаюсь осознать произошедшее. Голова просто раскалывается.
Немного придя в себя, я собираю вещи и выхожу из подъезда. Я направляюсь к Вике. Она живёт в четырёх станциях метро от меня. Из денег только мелочь. В ларьке на неё я покупаю пару пакетов. Я убираю в них вещи. Денег на проезд нет. В обычной ситуации, я бы и не парился. Зашёл бы в метро. Перепрыгнул через турникет. Но сейчас не могу. У меня сильно нарушена координация. Я хожу-то шатаясь. Явно не до прыжков. Да ещё и пакеты.
Я пошёл пешком. Казалось, шёл целую вечность.
Вика открывает дверь. Посмотрев на меня, она выходит. Она говорит, что у меня пол-лица заплыло. Что на меня страшно даже смотреть. Она говорит, что её родители дома. И что нам лучше поговорить в подъезде.
Я ей рассказываю вкратце ситуацию. С этого рассказа и начались мои беспрестанные скитания.
Я ночевал у друзей, приятелей, друзей приятелей. Я ходил на дни рождения незнакомых мне людей. На сомнительные домашние пати. На рок-квартирники. Каждый день я задавался вопросом, где буду проводить ночь.
За чужой счёт я тусовался в клубах. Мне было неинтересно. Зато ночь я проводил в помещении, а не на улице. А отоспаться можно было и днём в парке.
Если совсем припирало, всю ночь напролёт ходил от стенда к стенду в круглосуточных супермаркетах. А с утра выходил, так ничего и не купив. И снова в парк.
В любой момент я мог пойти домой. Я мог объяснить отцу, что никогда не был наркоманом. Что мы просто друг друга не поняли. И даже если бы он мне не поверил, то всё-равно бы впустил. Я его знаю. Он уже давно остыл. Он, наверное, даже бы обрадовался моему возвращению. Но что-то внутри меня останавливало.
Я изучил расписание всех ночных электричек. Ночью контроль не ходит. Поэтому можно спокойно поспать до конечной станции. А там пересаживаешься и едешь обратно. Навряд ли это можно назвать путешествиями…
Моя жизнь обретает всё больше бессмысленности. Как просто пустить всё под откос… Я делаю шаг…
Глава 8.
Я в госпитале. После похорон Ольги мне наложили пять швов на бровь. Четыре дня назад она повесилась.
Она даже не позвонила, не попрощалась. Когда я приехал к ней домой первым меня встретил Эдик. Он склонился к моему уху и сказал «жду в баре за углом». Из-за его спины появился судмедэксперт. Он здоровается со мной. Представляется. И предлагает пройти на кухню. Через приоткрытую дверь видно как в комнате рыдает мать. Отец крепко прижимает её лицо к своей груди.
На кухне я присаживаюсь на табурет. Мой собеседник отвечает взаимностью. Он спрашивает, кем я приходился умершей. Я отвечаю. Он записывает в блокнот. И начинает рассказывать:
«Ольга Витальевна совершила так называемое «научное» самоубийство. При его планировании суицидент учитывает физиологию тела, физиологию процесса умирания и совершает действия, направленные на уменьшение негативных последствий суицида для окружающих. На это указывают предварительные дефекация и мочеиспускание…»
Интересно, не тот ли табурет подо мной, с помощью которого Ольга повесилась, - думаю я.
Судмедэксперт продолжает: «Ольга Витальевна использовала стандартную висельную петлю, номер 1119 по «Книге узлов Эшли», с семью шлагами. Она поместила узел за левым ухом, так чтобы этот узел усилил действие толчка при падении, тем самым увеличив шансы перелома шеи. Об этом свидетельствует странгуляционная борозда, то есть отпечаток петли на шее…»
Я закуриваю. Ольге пришлось влезть в петлю, чтобы я наконец то мог курить на этой кухне, а не выходить на лестничную площадку.
Судмедэксперт говорит, что на её столе нашли распечатанную «Официальную таблицу падений». Это справочное издание Великобритании по оптимальной высоте, с которой тело человека должно упасть при повешевании. Для того чтобы узел петли разрывал шейные позвонки требуется сила 5600Н. Для этого и нужно точно рассчитать высоту падения. При слишком коротком падении петля серьёзно повреждает лицо, голову, шею, но позвонки не переламываются, человек остаётся в сознании и обречён на мучительную смерть. При слишком длинном падении возможно полное отделение головы от тела. Эта таблица ещё используется в Сингапуре.
Я отвечаю ему, что лучше бы она напечатала и распечатала посмертную записку.
Судмедэксперт советует мне, ввиду сложившихся обстоятельств, пообщаться с психологом, находящимся в соседней комнате. Судмедэксперт утверждает, что тот поможет.
- Он умеет оживлять мёртвых? – уточняю я.
- Не-е-ет! Зато он умеет возвращать к нормальной жизни живых!
- А на гитаре он играет?
- Зачем тебе это?
- Просто интересно! – отвечаю я.
Сидя в баре, Эдик говорит, что родители просто убиты горем. Да, и, кстати, он сотворил очередной экстремальный трюк. Родители боготворили Ольгу. Её курение, употребление алкоголя и наркотиков – на все это они закрывали глаза. Ольга была любимицей родителей. И кстати, уже нашелся желающий повторить его трюк перед камерой.
Стоит отметить, что даже я замечал, как жизнь их семейства крутится вокруг Ольги. Она была их королевой. Она правила балом. Некурящего и лишь изредка выпивающего Эдика любовь родителей обходила стороной.
- Свои первые трюки,- говорит Эдик,- я совершал исключительно, чтобы привлечь их внимание. Уже с ранних пор оно было направленно только на Ольгу. Я чувствовал себя сиротой. И раза разом пытался доказать себе обратное.
Мои первые трюки были бездумны и опасны. Хотя и сейчас все не сильно изменилось. Но раньше я делал их, чтобы почувствовать любовь. Когда я лежал в реанимации после падения с четвёртого этажа, родители говорили, что у меня все скоро заживет и что Ольга получила «5» по иностранному языку. И даже после того, как Ольга потеряла вашего ребёнка, она не переставала быть для родителей идеалом…
Эдик продолжает свой монолог. Но я его уже не слышу. Я вспоминаю тот день. Тот, когда Ольга потеряла нашего ребёнка. А ведь я его так любил. Она пошла в клуб. Живот уже достаточно сильно выпирал. В клубе её сильно задел какой-то парень. Он даже не заметил, что дверь после его толчка ударила Ольгу в живот. В принципе он даже Ольгу не заметил.
У неё случился выкидыш. Из всего этого я не понимал одного. Зачем она пошла в этот клуб? Будучи беременной. Она как никто другой виновата в смерти нашего ребёнка…
Придя в тот же день к ним домой, я собирался её утишать. Хотя и утишать, наверное, стоило меня. Ведь я действительно хотел этого ребёнка. Её родители заявили, что это я во всём виноват. Что это я не уследил за ней. Что это я оставил её дома одну, а сам пошёл веселиться с друзьями. Что ей стало немного скучно, и она решила немного развеяться. Я должен был быть с ней рядом. И ничего бы этого с ней не случилось.
После того дня я не видел Ольгу. Как говорит Эдик, она практически перестала выходить из комнаты. Через три недели после выкидыша она повесилась. Теперь она в земле, а я в больнице…
После похорон Ольги у меня сломан нос. Мне выполнили репозицию. Из каждой ноздри торчат турунды. Врачи говорят, что, скорее всего для восстановления эстетической функции носа мне придётся делать ринопластику. Если же окажется, что у меня вдобавок искривилась перегородка носа, то придётся делать риносептопластику. Врачи говорят, что я буду выглядеть даже лучше чем раньше. Они успокаивают меня и рассказывают, что будет со мной дальше. А я думаю лишь о костюме. Я так и знал, что его придётся отдавать в химчистку…
Глава 9.
Я всё ещё бездомный. Каждый день я задаюсь вопросом, где буду проводить ночь. Я ем не чаще раза в сутки. Иногда не ем по несколько дней.
При каждой случайной встрече с каким-либо знакомым, я вливаю в себя литры пива. Калории мне просто жизненно необходимы. Рано или поздно моему собеседнику приспичит поесть. Пойдя за шаурмой / чебуреком / пиццей, он купит тоже самое и мне. Так я питаюсь. Если повезёт, он пригласит меня в гости. Вот и крыша над головой.
В другие дни я ночую на вокзале. В вокзальных туалетах я умываюсь, бреюсь и чищу зубы. Надо хоть изредка приводить себя в порядок. Иногда там же я стираю свои немногочисленные вещи. Выстирав их в раковине, не обращая внимания на звуки пердежа, доносящиеся из кабинок напротив, я прямо сырыми их складываю в рюкзак. Его мне подогнал кто-то из знакомых друзей знакомых во время одной пьянки. Сушиться эти вещи будут разложенные на траве в парке. Рядом со мной спящим.
Я справляю нужду в общественных местах. На глазах прохожих и милиции. После этого мне всегда было обеспечено место в камере. Так я провёл десятки ночей.
В одну из них я встретил Эдика. Он немного похудел. После смерти Ольги прошло уже почти 4 года.
Нас посадили в одну камеру. Я был рад его видеть. Он меня, по-моему, тоже. Я спросил его «за что забрали?». Он ответил, что у него с мусорами просто произошло недопонимание. Он хотел украсить свою комнату, а они твердят «порча государственного имущества». Я попросил его конкретизировать. Он рассказал, как пытался оторвать мигалку с милицейского УАЗика. Он хотел повесить её дома на стену.
Эдик говорит, что нам есть о чём поговорить. Что у него есть одно видео. И что я обязательно должен его посмотреть.
«Очередной твой экстрим-трюк?» - интересуюсь я.
«Типа того! Прямо сердце захватывает!»…
Глава 10.
За время моих скитаний я лишь изредка оставался ночевать у Вики. У неё практически всегда родители дома. Они были бы против моих ночевок у неё. Постепенно мы теряем связь. Я безумно скучаю по ней. Я так сильно её люблю. Я никогда не знаю, где буду ночевать сегодня. Она не знает где меня искать утром. Свой мобильник я загнал уже в первую неделю скитаний. Для меня всё это начиналось как приключение. А что сейчас…
Сейчас, стоя на сетке для самоубийц Останкинской телебашни, я вспоминаю, как в один из дней пришёл к Вике. Как она открыла дверь. Как она сказала, что между нами всё кончено. Как она сказала, что мы не подходим друг к другу. Что она не может связывать жизнь с таким неудачником. Как она сказала, что чёрные полосы бывают у каждого. Но в отличие от них, я не ищу выхода из данной ситуации. Что я только оттягиваю неизбежное. Что я бегу от реальности. Что я не пытаюсь что-то изменить.
Я не знал, что мне делать. Последний близкий человек отвернулся.
Я ушёл.
Я на станции метро «Спортивная». Час назад я расстался с Викой. Ко мне приближается толпа спартаковских фанов. В ней я вижу Эдика. В нашу совместную ночевку в ментовке мы договорились встретиться здесь. Перед матчем «Спартак» - «ЦСКА». Он сказал, что билеты и пиво с него. Я сказал, что обязательно буду.
Жестом он показывает присоединиться к толпе. Я подхожу. Он протягивает мне пиво. Он улыбается.
Расставание с Викой накладывает свой отпечаток. Я сильно подавлен. Мне нужен адреналин. Пока мы идем к стадиону, я участвую почти во всех драках, которые были в зоне моей видимости. После всех этих драк моё лицо стало больше похоже на фарш. Кровь стекает по щекам. Капает из носа. Облизывая губы, я чувствую её вкус.
Меня мотает. Окружающее пространство плывёт перед глазами. Я так устал. Устал ото всего.
Под моими ногами оранжевый пластик сидения. Я уже на стадионе. Я даже и не заметил, как прошел контроль. Как поднялся на трибуну. Сорок тысяч голосов вокруг меня кричат: «Спартак- чемпион…» Сорок тысяч голосов долбятся в мои барабанные перепонки. Сорок тысяч голосов бьют мне прямо в мозг.
Эдик до сих пор улыбается. Он накланяется ко мне и начинает разговор:
- Там, в ментовке,- говорит он,- ты забыл спросить, что же было дальше…
- Дальше чего?- интересуюсь я.
- Дальше петли, в которую влезла Ольга!
- И что же было?
- Родители сильно переживали её смерть…
- А ты, видимо, не очень!!!
- Всё, что я думал – я сказал на кладбище! В отличие от тех, кто просто тупо ушел или стоял как…
- Ладно, не будем о старом!
- Нет, блять, мы будем о старом!!! Моя матушка вообще с катушек съехала! Она обвинила в смерти Ольги отца и меня. В тот момент она бы обвинила любого, кто бы ей попался под руку. Мне-то, конечно, на сложившиеся обстоятельства, было ****ь. Но вот отец не выдержал. Из-за моего постоянного отсутствия под пресс матери попал именно он. И сломался…
Сорок тысяч голосов скандируют очередную кричалку.
- Он не мог больше это терпеть,- продолжает Эдик.- Он ушёл из дома. Моя тётя рассказала, что каждый раз приходя на могилу Ольги, заставала его там. Одетого как бомжа. Грязного и вонючего. Он бросил работу. Из разговора с ним тётя поняла, что питается он сраными конфетками да печенюшками, которые люди оставляют на могилах. Выпивку он находил там же. Он в конец спился…
- Так хули ты ему не помог?!?
- Да я даже видеть его таким не хотел! Я вся жизнь презирал таких. Им вообще ничего от жизни не надо!
- Если ты не заметил, я сейчас тоже типа бомж.
- Не перебивай! В один из дней, прейдя на кладбище, тётя опять увидела его у могилы. Но в этот раз он был мертв. Он замёрз, блять, от холода на могиле этой суки!!! Его любимой доченьки! Она повесилась не одна. Эта сука, она заодно прихватила с собой отца…
- Соболезную…
- Да тебе вообще всё похуй! На, блять, держи,- он протягивает мне свой мобильник,- концовку ты уже слышал. Пора посмотреть и начало. Скачал из интернета. Специально для тебя…
На экране телефона мелькают люди. Это запись камеры видеонаблюдения. Знакомая обстановка. Я вижу Ольгу. Даже на маленьком дисплее видно, что она беременна. Она с подругой стоит у стены. Рядом с дверью. Это одна из тех дверей, что открываются в обе стороны.
Я начинаю понимать, чем всё закончится.
Они о чём-то болтают. Ольга смеётся. Она поворачивается. Дверь распахивается. Удар. Ольга падает. А я прохожу мимо. Это я толкнул дверь. И даже не заметил, что кого-то задел. Запись закончилась.
Мысли путаются. Разум ищет объяснения. Я пытаюсь вспомнить тот день. Я пошел с друзьями на дискотеку. Ольга осталась дома. Но когда ей стало скучно, позвонила подруге. И Они пошли в какой-то клуб. В голове полный сумбур. Я пытаюсь собраться с мыслями. В тот вечер я сильно напился. А когда узнал о выкидыше, даже не спросил, в каком клубе это случилось.
Сорок тысяч голосов орут «ГОЛ!». Но я их почти не слышу. Только голос Эдика. Его голос бьёт, как наковальня:
- Интересное видео, не правда ли?
Его голос врезается в мою голову.
- С тебя, блять, всё началось! С тебя!
Его голос разрывает мой череп.
Я говорю: - Клянусь Богом, я этого не знал!
- Верю…
Вся моя жизнь пошла под откос. Это я убил своего будущего ребёнка. Я. Я и ни кто другой виноват в этом.
- Что мне делать? - спрашиваю я.
- А что ты можешь?- орет Эдик.- Отца моего к жизни вернешь? Или сеанс оживления мёртвых начнёшь с Ольги? Что ты вообще можешь? Ты ничтожество! Ты разрушил свою жизнь! От тебя несет, как от псины!.. Иди, замёрзни на могиле Ольги! Как мой отец! Может это войдёт в моду? Будет новый способ самоубийства! Или в петлю влезь! Как сама Ольга! Или с Останкинской прыгни…
- Я понял тебя… мне пора…
Я плыву между фанатами. Глядя на моё окровавленное от драк лицо, они расступаются.
На станции метро, я пытаюсь перепрыгнуть через турникет. Но сил не хватает. Глядя на меня, сотрудник метрополитена ничего не говоря, открывает проход. Все смотрят мне в след. Мои ноги заплетаются. Мои джинсы заляпаны кровью. В вагоне никто не хочет даже сесть рядом со мной. На меня все откровенно пялятся.
Я выхожу на станции «ВДНХ». Я не знаю, что мне делать. Ко мне подходит турист. Он спрашивает, где тут Останкинская телебашня. Я говорю, что он слепой. Что её отсюда видно. И показываю на неё пальцем…
Глядя на неё, я решил, что буду делать дальше…
Я делаю шаг…