Длинная история о моей маленькой домашней
библиотеке
Я понимаю, что это может показаться нелепым, писать о ней, и даже, если бы я сжег ее, как некогда Герострат, славы это мне не прибавило бы нисколько...Подумаешь, два-три десятка разнородных книженций, разбросанных по квартире, это и библиотекой трудно назвать! Собрались эти книжки у меня совершенно случайно, я и не помышлял по приезде в Израиль ими обзаводиться: лишняя обуза при переездах с квартиры на квартиру! Но неистребимая советская привязанность к переплетенной под одной обложкой бумаге, засиженной черными закорючками, которые называются Буквами, водила мною помимо моего сознания, и когда мне попадалась брошенная кем-то книга, я тащил этого подкидыша в дом, приводил, по возможности, в порядок, и устраивал на полке...Так и образовалось это Собрание, которое я пышно называю "Своей библиотекой".
Начало ей положили две книжки, которые я привез с собой из Симферополя.
Перед отъездом на постоянное место жительства в Израиль
мне пришлось решать проблему: что делать с книгами, которых набралось за многие годы предостаточно. Багаж в Израиль в отправить было невозможно, по сложившимся на тот момент обстоятельствам! Я пристраивал книги как детей, в хорошие руки, по родственникам, по друзьям. Несколько кип отнес в поселковую библиотеку, приведя заведующую библиотекой в легкое замешательство: она не могла сообразить, как оприходовать мой дар, попыталась от меня отмахнуться, я свалил свою ношу возле ее стойки и удалился восвояси...С собою я взял всего две книги: сборник песен Булата Окуджавы и Альбом фотографий Симферополя.
К Булату Шавлоичу у меня было особое отношение...Самое первое знакомство с Булатом случилось, когда я переживал семейную драму: от меня ушла жена...Владимир Леонидович Бомар, один из старейшин Народного театра Дома Учителя, надеясь вывести меня из депрессии, пригласил однажды к себе на Станцию юных техников, где руководил фотостудией. "Кое-что послушаешь, свеженькое, только-только из Москвы привезли!".У Бомара в студии стояла последняя модель магнитофона рижского радиозавода, и он располагал возможностью переписывать все, что появлялось из песен тех, кого сегодня зовут "Бардами".Он запустил бобину, и я услышал:
"Когда мне не вмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаяние,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
Последний, случайный..."
Незатейливая мелодия, негромкий голос, растягивающий слова, скупые аккорды гитары. Но проникновенные стихи, запали мне в душу навсегда, они говорили так много мне обо мне, снижали мою боль, мою тоску...
"Как много, представьте себе, доброты
В молчаньи, в молчаньи!"
С той поры Булат Шалвович сопровождал меня везде... Я знал наизусть много его песен, я пел их и в компаниях, и в одиночестве, я и сам стал что-то сочинять, подражая Булату, он был учителем многих! С обложки книги смотрят на меня его огромные глаза, полные невыносимой печали, и явственно слышу его неповторимый голос: "Не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба!"
А теперь время рассказа о второй привезенной книге "Симферопольский альбом", выпущенный издательством "Таврия" по случаю своего 75-тилетия.
Пожалуй, книгой его назвать нельзя, это, таки, альбом фотографий города моего рождения, моего детства, моего отрочества, и остальной жизни до отъезда в Израиль...Два века Симферополя в фотографиях собраны под одной обложкой. Альбом был подарен мне сотрудниками Крымэнерго на прощальном вечере, перед отъездом, и как нельзя кстати, отражал мое настроение: казалось, я покидал город, где прошла почти вся моя жизнь, навсегда. И потому я решил взять альбом с собой, чтобы он напоминал мне памятные с детства места. Иногда, -но очень редко!- я листаю его страницы...Город моего прошлого провинциален и несколько уныл, но по давним временам это был город, по красоте не уступавший подобным ему губернским городам России, а во многом их превосходивший! Он дорог мне неуловимой связью облика его домов и скверов с живущими во мне воспоминаниями о людях, с которыми меня сталкивала судьба.. Когда я рассматриваю фотографии улиц, исхоженных мною когда-то вдоль и поперек, я испытываю удивительное ощущение проникновения в собственное прошлое! Каждый дом, каждый сквер, - свидетели моей жизни, моих встреч, даже моих дум! Так увлекательно разгадывать в снимках позапрошлого века очертания близких мне уголков города, давно изменивших свой вид, словно путешествуя в некогда пережитое! И каждый раз я обнаруживаю что-то, ранее не замеченное! Этим и дорога мне эта книга...
...Обосновавшись в Беер Шеве, мы с Верой стали искать место, удобное для утренней гимнастики, без которой не проходило начало любого дня в Симферополе, и где для нее была чудесная школьная спортплощадка рядом с нашим домом на поселке ГРЭС. Около нашего дома в Беер Шеве была большая поляна, покрытая травой, и окаймленная высокими деревьями, дающими такую желанную тень по утрам. Но воспитанные в грозных советских правилах, выраженных в формуле "По газонам не ходить!", мы долгое время не решались ступить на эту траву, пока не увидели старожилов, безмятежно проводящих на поляне субботние пикники . Мы тут же поняли, что поляна в нашем распоряжении! А позже к нам стали присоединяться и другие любители физкультуры по утрам...Образовалась довольно большая команда, среди которой выделялся высокий, седой и невероятно худой старик, солидно превосходящий остальных по возрасту. Звали его Григорий Николаевич, между собою мы звали его "Дед Григорий"...Ко мне он был расположен, найдя во мне терпеливого слушателя его житейских историй и суждений, в которых он был весьма забавен...Вот он-то и наградил меня, одним из первых, стопкой книг, в том числе, "Острова в океане" Хеменгуэя, "Четвертый позвонок" Марти Ларни, "Иудейская война" Леона Фейхтвангера..
Дед Григорий был обладателем необъемной коллекцией брошюр по нетрадиционной медицине, и время от времени, сбрасывал мне что-нибудь из Норбекова, или из Малахова, или из других корифеев этого же рода. Сам он увлекался уринотерапией, из-за чего имел вечные конфликты с женой, но бесконечно верил в целебные свойства урины, владел системой Йоги и в свои девяносто выглядел совсем неплохо...Узнав, что мы перебираемся в Ашкелон, он пытался на прощание впереть мне еще чемодан книг, но я взял на память только Бабеля...Некоторое время мы обменивались телефонными звонками, потом связь прекратилась, может быть, по серьезной причине...
Пушкин достался мне от Риты из Кирьят Гата. Мы познакомились с ней, как и со многими в Ашкелоне, на пляже, она заинтересовалась системой упражнений, которые демонстрировала Вера, разговорились, обнаружили много общего...Рита из Москвы, очень эрудированная и начитанная, из тех, кто всегда следил за новинками литературы в советские времена... Чем ей не угодил Александр Сергеевич, я понятия не имею, (похоже, заподозрила эфиопа в антисемитизме!), но она заявила, что не желает его иметь в своем доме,(А почему имела?!), и привезла мне трехтомник, плюс пару томов воспоминаний о Поэте его современников...Я не отношу себя к большим поклонникам Пушкина, по духу мне всегда ближе был Лермонтов, но подарок принял с удовольствием...И даже кое-когда заглядываю в эти книги...Отец выписывал полное, юбилейное Собрание сочинений А.С.Пушкина, я в детстве читал все, по мере поступления, и даже декламировал школьным приятелям фривольности Поэта...Помню прекрасный Любимовский спектакль о судьбе Поэта на Таганке, грустную песню "Долго ль мне бродить по свету..." и прелестный Свиридовский "Пушкинский венок"...А еще с Пушкиным связана такая история...Наша ашкелонская соседка однажды предложила мне почитать книгу ее брата Анатолия Штокмана "Пушкин в ермолке", в которой тот с фанатическим упорством выводил идею, что Поэт не чужд был иудаизма...Я написал язвительную рецензию на эту книжку, после чего мы долго дискутировали с Анатолием, оставшись в приятельских отношениях, но при своих мнениях...Пушкин стоит в салоне на видном месте, (переплеты красивые!), рядом с трехтомником Шекспира, и вмещает в себя все, от антисемитизма, до иудаизма...
Особое место занимает в моей библиотеке Дина Рубина. Блестящий бытописатель нашей «олимовской» жизни в Израиле. На встрече с ней приобрел томик, и даже иногда заглядываю в него.
Многие авторы в Израиле сами распространяют свои произведения, организуя творческие встречи. Мы встречались с Анатолием Алексиным, Ренатой Мухой, Владимиром Фромером, Феликсом Кривиным, их томики теперь стоят на моей полке с дарственными надписями, уже не отдашь никому, а кроме меня они уже никому не будут дороги! Кто сейчас держит книги в доме?! Миша Переходник, который «Доктор», привез мне три компьютерных диска, а на них…полторы ТЫСЯЧИ книг авторов, на любой вкус! И тьма того, что я мечтал прочесть с детства! (И кое-что таки прочел с диска, Стругацких, например!) Но это не БИБЛИОТЕКА! Ни обложки, ни характерного шрифта, ни той особой энергетики, которую испытываешь, беря томик в руки! Это все равно, что питаться полезной, но безвкусной пищей! А я все-таки неисправимый книжный гурман! Живет во мне память, как когда то гонялись мы за книжной продукцией, «за дефицитом»!
Печатное слово имеет гипнотическое воздействие. Во всяком случае, на меня.
Я был хилым, болезненным ребенком, сидел, то и дело, в соплях и компрессах в пустой квартире в Профсоюзном переулке в Симферополе, с тоскою глядя в балконное окно, моим развлечением были радио и книги. Начал я читать с 3-х лет. Не помню, кто меня учил читать, но помню ,что читал все подряд: вывески, газеты, журналы, все печатное, что попадалось под руки...Не важно, что я не понимал в то время и малой доли прочитанного! Сам процесс складывания букв в слова доставлял мне необъяснимое удовольствие! Я приходил в восторг, когда из забавных значков возникал смысл, а из смысла - образ (как это сейчас я себе объясняю!).
Особенный интерес представляла для меня подшивка дореволюционного издания журнала "Нива" с загадочными буквами "Ять" и "Ъ".В нем были такие странные, удивительные иллюстрации, которые я помню до сих пор, например, "Выезд царского кортежа на Невский проспект".Невозможно понять, каким образом, подшивка сохранилась в нашей квартире, но часами я листал посеревшие от времени листы, изучая все от корки до корки, от виньеток титульного листа, до рекламных окон на последней странице.
В военные годы, когда наша семья находилась в эвакуации в Самарканде, где книга была огромной редкостью, в наш дом, неведомым образом ,попали Учебник истории для 4-го класса средней школы и зачитаный до невозможного вида том, лишенный обложки и без первых и последних страниц (о названии книжки я догадался по какой-то строчке на полях:" Тайна двух океанов"). За неимением других, эти книжки я зачитал настолько, что выучил их наизусть! Когда после ранения к нам с фронта приехал дядя Юзя, и в дом повалили гости пообщаться с фронтовиком, он любил развлекать публику, демонстрируя мои способности. "Валя!"- спрашивал он меня,-"Можешь сказать дяде, в каком году Олег прибил щит к вратам Константинополя?" Я закладывал руки за спину, и заученным голосом звонко рапортовал: "Князь Киевский Олег совершил поход в Византию в 907м году, и взял Царьград, по преданью прибив на воротах крепости свой щит."Гость хватался за учебник, и тогда я добавлял:"Киевская Русь, страница 28".Дядя Юзя в восторге хохотал...
Позже, уже в школе я всюду таскал в портфеле книги, на уроках читал их через щель в крышке парты, держа книжку на коленях, часами просиживал над книгами в читальном зале детской библиотеки, и дико завидовал одному соученику, у которого дома была шикарная подборка детских книг. Я ходил за ним хвостом, выпрашивая почитать то "Белый Клык" Джека Лондона, то Сентона Томсона, то "Овод", то "Хижину дяди Тома"Бичер-Стоу...А тот, стервец, терзал меня перечислением названий из своего богатства. А у нас в отцовской библиотеке были только взрослые книги, Горький, Шолохов, Тренев. Читал я и их, но без особого удовольствия. Однажды за обедом мой дед Самуил спросил у мамы:"Люба, Валерке можно читать уже Майн Рида?" А я, между прочим, уже и до Мопассана добрался! Мама рассмеялась, и дед начал, неизвестно откуда, приносить мне журналы "Мир приключений". из приложения к изданию "Вокруг света", Вот это был кайф, как сказали бы сейчас!Чего тут только не было, кроме Майн Рида! Жуль Верн, Конан Дойль, Александр Дюма, Уэллс, Луи Буссенар, Вальтер Скотт, и прочие, и прочие, и прочие! Я погружался в этот удивительный, волшебный, романтический мир с головой, не видя ничего вокруг, и жил той необыкновенной жизнью воображения, слаще которой не было ничего на свете!!
А позже пришло время поэзии ... ...Все началось с песен. Потерпев фиаско в попытках обучить меня игре на фортепьяно (по причине моего непоседливого характера ), наша мама взяла за правило по вечерам в редкие для нее свободные дни садиться к пианино, устанавливать меня рядом, и заставляла петь под ее аккомпанемент песни из толстенного песенника, где собраны были и песни военных лет, и романсы, и арии из оперет, и советская "классика". Надо сказать, что тексты песен были замечательные, не в пример сегодняшней "попсе", и музыка слов очаровывала меня. По этим песням я, задолго до школьной программы,, узнал Пушкина, Лермонтова, Есенина, Григорьева, Фета и многих других поэтов Золотого Века, и до сих пор, память вытаскивает из своих закромов многое из того репертуара, поражая меня тем, что не забылось ни строчки: стоит только зазвучать в голове мелодии, как сами собой одно за другим текут песенные слова.
А тут отец, пользуясь привилегией члена горкома партии, стал приносить тома из Подписных изданий, так появились в доме Полное собрание сочинений А.С.Пушкина, голубенький трехтомник М.Ю.Лермонтова, разные Антологии, в общем, с поэтами я завел дружбу еще до школы. А потом и сам стал сочинять в рифму какие-то песенки, которые записывал на обратной стороне тетрадки, которая, в общем - то, служила мне для собирания песен, из тех, что я слышал "на улице"...Это уже была, так сказать, "блатная лирика", благодаря которой "ребята с нашего двора" относились ко мне с уважением. (Много-много лет спустя всю эту "лирику" я услышал в спектакле Марка Розовского "Песни нашего двора", и обнаружил, что я был не одинок в своих привязанностях!)
Свою песенную тетрадку я взял с собой, когда поехал на учебу в институт.Она постепенно пополнялась, пора юношеской влюбленности сопровождалась всплеском лирических рифм, кое-что перекочевало в "Зеленую тетрадь", "судовой журнал" нашей студенческой "кают-компании".А то, что писалось в конце тетрадки, моим почерком, из моей головы, принадлежало лично мне, было только моим, и не предназначалось для публичного чтения. Но однажды, Миша Бала, мой однокурсник, узнав о моем песеннике, попросил его у меня на время, а вернув, признался, что прочел и то,"что в конце", и что ему очень понравилось. Так моя тайная лирика обнаружилась и стала доступной.
Я не помню, почему для институтской стенгазеты я написал сатирическую поэму, "бичующую" порядки в студенческом общежитии, Это был первый опус, выставленный на всеобщее обозрение. Неожиданно он имел успех... Написанный "под Маяковского", на животрепещущие темы, он был продекламирован со сцены на факультетском вечере.В памяти сохранилось, что "Глаз амбразуры раскрой пошире..." рифмовалось с "Островидова, дом 64"...,с адресом общежития. Это мое стихотворение первокурсника привлекло внимание "старших",с 5-го курса, студенческих "авторитетов", и меня пригласили в состав редакции радиогазеты "Электроразряд", возглавляемой будущими талантливыми журналистами, Мейстелем и Голубовским...Помню первое поручение: написать арию экзаменационного "хвостиста", то-есть, имеющего безнадежные задолженности студента, на музыку Леонкавалло (Ария Паяца из оперы "Паяцы"). С тех пор я знаю эту арию наизусть...(Спустя год редакция нашей газеты была разгромлена руководством института по политическим соображениям, верхушка редакции попала в неблагонадежные, и удержалась в институте только благодаря вмешательству Ильи Эренбурга, писательский и общественный авторитет которого в те времена еще был высок в правительственных кругах..)
Так я стал не только читателем, но и «Писателем», (в больших-больших кавычках!). Набралось материала за жизнь на пару книжек,которые я назвал "Записки пожилого человека",и которыми я по-глупому горжусь, отлично понимая, что интересны они только моим друзьям. Но книжки эти занимают почетное место в моей библиотеке рядом с трехтомником Шекспира и двухтомником Евтушенко. (И если Вильям относится к этому спокойно, то Евгений нервничает почему-то. Наверное, полагает, и не без основания, что он в нашей компании случайно!)
Я бы мог еще долго рассказывать о историях появления разных книжек в моей маленькой библиотеке, но думаю, что достаточно и того, что уже написано. Тема бесконечная для любого человека, влюбленного в книги, как я!
Я - старый книжный червь! И роюсь я в томах,
Глотая все подряд, что попадется в руки!
Цветаева... Брюнель...
Дементьев... Губерман...
Сейчас Стиг Ларссена читаю я, от скуки...
Иосиф Бродский... Пушкин и Дюма...
С мадам Марининой знакомился, не скрою!
И Б.Акунина запутанный роман
На сон грядущий невзначай открою..
Читаю все, что только смог найти
У многочисленных своих друзей на полках, -
Для времяпровождения в пути
К дням завершающим... Без видимого толка,
Скольжу по строчкам любопытным взглядом!
Но очень я люблю, чтоб книги были рядом!
* * *