В конце лета 1957 года по линии Министерства обороны мы получили наконец долгожданное жилье в Ленинграде. Нашей семье дали две комнаты в трехкомнатной квартире крупнопанельного дома на углу Нарымского проспекта и улицы Гастелло. По Нарымскому проспекту (впоследствии переименованному в проспект Гагарина) это был дом № 27, а по улице Гастелло – дом 30.
На нечетной стороне улицы Гастелло,недалеко от нашего дома, находилось, тогда ещё заколоченная и обшарпанная Чесменская церковь, (на которой однако висела табличка "Охраняется государством") и здание Чесменского дворца, бывшее в те годы одним из учебных корпусов ЛИАПА.
В третьей комнате нашей квартиры №296 поселились две женщины и одна девушка, чуть старше меня. Старшую звали Елизавета Алексеевна, а ее сестру Александра Алексеевна. Тетя Шура, как я ее звал, была в возрасте моей мамы, а тетя Лиза на несколько лет старше. Тетя Шура, как она говорила, была девица и очень этим гордилась.
Про отца Гали, так звали дочь тети Лизы, никто ничего не рассказывал, а мы и не спрашивали. Галя - стройная, красивая девушка, училась в техникуме и мне казалась уже взрослой. Никаких романтических чувств у меня она не вызывала, хотя умом я понимал, что она настоящая красавица. Несколько раз мы с ней сходили вместе на каток и на этом наши неформальные отношения закончились. И в дальнейшем, до самого ее замужества, мы были с ней добрые
соседи.
Дом наш, построенный в стиле «сталинского ампира» имел вид большой буквы С. Окна коридора нашей квартиры, находившейся на втором этаже, смотрели в разрез буквы. Во внутреннем дворе был устроен фонтан, который, однако, никогда не работал. По горизонтальным сторонам буквы располагались арки, а на вертикальной стороне, обращенной на Нарымский проспект, в первом этаже находилась почта.
В двенадцати минутах неспешной ходьбы раскинулся Московский парк Победы. Дом от проезжей части проспекта отделял бульвар, тянущийся до парка Победы. Сейчас в это трудно поверить, но тогда сразу за проспектом начиналось поросшее кустарником поле, за которым можно было видеть насыпь Витебской железной дороги.
Первую четверть десятого класса я начал в школе №365, находящейся в пяти минутах ходьбы от нас во дворе за кинотеатром Дружба, что был на
Московском проспекте в доме №202. Вместе со мной в 10"В" класс пришел еще один парень из нашего дома, Леша Сендюков.
В это время в стране была очередная административная перестройка и его отца, какого-то крупного аппаратчика, прислали из Москвы для укрепления кадров. Так как мы оба были в классе новенькие, да еще и жили рядом, то стали, естественно, приятелями.
Леша был настоящий голливудский красавец, черноглазый и чернобровый. Он это знал и научился умело пользоваться своей внешностью. Уже через месяц учебы он начал неформальные отношения с одной из наших молодых учительниц, не очень-то скрывая это от одноклассников.
Кроме нас двоих остальные одноклассники учились вместе чуть ли не с первого класса, и новичков встретили настороженно. Никаких конфликтов не было, но мне почему-то общая атмосфера не понравилась. Мне казалось, что ко мне относятся без приязни, тем более, что Леша со своей сексапильностью вскоре и безоговорочно освоился.
Близко сошелся я только с одним человеком, Володей Садовским, очень интеллектуальным и развитым парнем. Мать его была из известной еврейской интеллигентной семьи Мигдалов, а отец, кажется, украинец, давно оставил семью.
По любому вопросу у Садовского было свое, и часто очень оригинальное, мнение. О чем ни заговори, он казалось, обо всем знает. Сравнительное языкознание, генетика, квантовая физика, теория относительности – все его интересовало. Особенно меня удивляла его способность определить школу, а, часто и прямое авторство и название произведений живописи из огромной
коллекции открыток и репродукций.
К тому времени я был уже достаточно начитанный, чтобы поддержать разговор на любую тему, и мы часами беседовали с ним, рассматривая книги из его шикарной библиотеки, или просто гуляя по Московскому проспекту от кинотеатра Дружба до кинотеатра Мир и обратно.
http://proza.ru/2009/12/03/1158
Осенью 1957 года стали реализовывать предложения Хрущева об очередной реорганизации среднего и высшего образования. Был начат педагогический эксперимент по введению политехнической школы. Одной из таких школ оказалась соседняя 366-ая школа, находящаяся на улице Фрунзе.
В это же время было принято достаточно странное постановление о том, что на гуманитарные факультеты с дневной формой обучения будут брать только тех, у которых стаж работы на производстве не менее 2-х лет. Это означало, что моё намерение поступить после школы на философский факультет ЛГУ не исполнится.
Все эти новости бурно обсуждались десятиклассниками. Во время одного такого разговора я услышал, что 366 школа со второй четверти этого года будет работать, как политехническая. З дня в неделю будут обычные школьные занятия, а 3 дня будет производственное обучение, а потом работа на Первом Ленинградском авторемонтном заводе.
Вводится одиннадцатилетнее обучение, а после окончания школы можно будет поступать на гуманитарные специальности. Меня это известие заинтересовало, и я сходил в 366 школу узнать подробности. Там мне повторили то же, что я и
слышал, и предложили со второй четверти перевестись к ним, в 10 "Б" класс.
Родители были не против этого решения и вторую четверть десятого класса я начал в 366-й школе. Решение, конечно, было не бесспорное, но ни тогда, ни сейчас, по истечении многих лет, я не жалею о сделанном выборе. Тем более, что уровень подготовки, который обеспечивался в этой школе, оказался гораздо выше, чем в 365-й.
366-ая школа в этом здании была только третий год, но основана она была в 1947 году. Мои одноклассники были первыми, кто все школьные годы
провели в ней. Директором школы был Гужиев Виктор Иванович, спокойный и справедливый педагог, читавший у нас историю.
Русский и литературу у нас преподавала Ирина Петровна Тетюева, миниатюрная женщина, добрая и обаятельная, умеющая не только заинтересовать учеников высокой литературой, но и научить азам литературного творчества. Бесподобная Валентина Степановна Архипцева вела у нас физику.
Она не ограничивалась школьной программой, на то время достаточно архаичной, но и старалась рассказать нам о достижениях современной физики, изменившей философское осмысливание мира. С ее подачи у нас в классе, во всяком случае, среди парней, считалось престижным читать научно-популярные издания, отслеживая последние новинки бурно развивающейся физики.
По крайней мере раз в неделю мы ходили в читальный зал библиотеки на площади Чернышевского просматривать свежие номера журналов Знание-Сила, Техника молодежи, Наука и жизнь, Вопросы философии. Хорошо помню наши постоянные обсуждения, то парадоксальных выводов Эйнштейновской теории, то «дырок в пустоте» Дирака, то теорий астронома Козырева.
Прекрасным учителем математики был Кушуль, внешне очень похожий на В.И Ленина, но только жгучий брюнет. Он проповедовал, и на мой взгляд, совершенно
справедливо, что хорошее усвоение любой науки невозможно без четкого знания основных определений, являющихся гвоздями, на которых крепится остальной материал.
До сих пор, как стишок могу сказать теорему Безу, словесную формулу решения квадратного уравнения, формулу Эйлера или алгоритм извлечения квадратного корня из произвольного числа.
Классным руководителем и учителем химии была у нас Зинаида Васильевна Чельцова. Преподаватель она была хороший. Значительную часть материала мы изучали по вузовскому учебнику Глинки, довольно хорошо она нас натаскала по женевской номенклатуре.
Однако у меня с ней взаимопонимания не было. Периодически она на меня жаловалась матери, называя демагогом. Хотя, может быть, она не так уж была и неправа. Задним числом я понимаю, что в моих разглагольствованиях того времени всего хватало.
Я сразу и без проблем вписался в новый коллектив. Буквально со всеми в классе у меня сложились хорошие, дружеские отношения. Особенно теплыми они были в нашей малой компании: Саша Пафомов, Юра Зотов, Марик Драпкин, Саша Данильченко и я.
Не много в стороне от нас держалась вторая группа парней Дима Тигин, Гена Худяков, Гена Горбунов, Саша Коровкин и Витя Леус. Витя пришел в класс одновременно со мной и хотя был вполне дружелюбен, держался несколько в стороне. Дима Тигин был весь настроен на учебу, ни какое баловство его не отвлекало. Активно занимался радиолюбительством, как и два Гены, близкие приятели.
Наших девочек тоже, условно, можно было разбить на две группы.
Первая группа, более раскованных, большинство из которых пользовались повышенным вниманием мальчиков, состояла из Майи Бондаревой, двух Лид, двух Ир, двух Свет. Две Лиды - это Зайцева и Соболева, две Иры – Бокова и Семидетнова, две Светы – Ровнова и Главатская.
К этой же группе примыкала Рита Ерушева. Она активно занималась велосипедом и имела не хилую фигуру спортсменки. У Майи, самой старшей среди нас, с развитыми формами, симпатичной девушки, был штатный ухажер Костя, уже окончивший школу. За него впоследствии она вышла замуж.
Остальные девчонки этой группы были еще совсем молоденькими, не вступившими в пору активных романов. Но у каждой из них был кто-нибудь, желающий с нею «дружить». К Свете Главатской, роскошной блондинке с карими выразительными очами, питал нежные чувства Володя Ханович, Лидой Зайцевой, миниатюрной, сексапильной девушкой, раньше всех вышедшей после школы замуж, серьезно увлекался Женя Друян, оба из 10"А" класса.
На Светочку Ровнову, стройную голубоглазую умницу, заглядывались Саша Пафомов и Слава Фридрих из параллельного класса. К Ирочке Боковой, стройной, как молодой олененок, с шалыми изумрудными глазами и летящей походкой, была неравнодушна добрая половина наших парней.
О Лидочке Соболевой, для меня самой лучшей, умолчу, так как она теперь моя жена. Скажу только, что она поддерживала приятельские отношения и с другими девчонками - Галей Абрамович, Ларисой Руснак, Тоней Чистиковой, Таней Ткаченко. Похоже, дома их держали в строгости, ибо на танцевальные вечера в школу, на каток или в турпоходы они почти не ходили.
Зато все девчонки первой группы были на таких мероприятиях завсегдатаи. В классе было еще две девочки, Вера Потемкина и Лариса Пантина, которые сидели вместе, и которых наши красавицы изредка третировали.
В параллельном нам 10 "а" классе учились дети сотрудников Пулковской Обсерватории, поэтому, естественно, большинство из них ориентировалось на университет, в то время как все наши, после окончания школы, пошли в технические ВУЗы.
Забегая вперед, скажу, что все из нашего класса получили высшее образование. Дима Тигин и Гена Худяков защитили докторские диссертации и стали профессорами. Таня Ткаченко, Марик Драпкин и я защитили кандидатские диссертации, Гена Горбунов был известным в стране специалистом технического перевода с японского языка. Саша Коровкин стал летчиком-испытателем.
До самого последнего времени мы регулярно встречаемся. К сожалению, многие уже умерли. Первым ушел из жизни еще совсем молодой Юра Зотов. Потом Саша Коровкин, переживший катастрофу самолета и после этого болевший. После долгой болезни умер Гена Горбунов. Похоронили мы Керусову Люсю. Почти скоропостижно скончался Дима Тигин. Неизвестна судьба Вити Леуса и Саши Данильченко.
Так что из мальчиков последнее время на встречи приходим только мы с Геной Худяковым да Саша Пафомов, когда бывает в Питере. Более благополучно дело обстоит с нашими девочками. Кроме Люси Керусовой остальные, слава Богу, живы.
На авторемонтном заводе, нашем базовом предприятии, меня и двух Свет определили в цех электрооборудования автомобиля. Обучение специальности автоэлектрика было номинальное, нас распределили учениками в производственную бригаду. Меня поставили на разборку автомобильных генераторов, а девочек на более чистый обмоточный участок.
Завод специализировался на ремонте грузовых автомобилей и генераторы с крупных самосвалов были для девочек неподъемные. Оборудование в ремонт поступало чрезвычайно грязное, так что уже через неделю работы мое рабочее платье выглядело, как из черной кожи. Дело в том, что после разборки генераторов я должен был детали вымыть в корыте с бензином.
Уже после часа работы бензин превращался в черную краску, и уберечь рабочее платье от нее не было ни какой возможности. После обработки в бензине корпуса генераторов и подшипниковые щиты окрашивались в специальных покрасочных агрегатах, полюса сушились и на них надевались новые обмотки.
Якоря обычно перематывались, коллекторы протачивались. Менялись подшипники и мы производили ручную сборку генератора. По этому производственному циклу я и
начал учиться. Самой неприятной операцией была мойка, тем более, что она производилась на открытом воздухе при достаточно низкой температуре.
Через два месяца нам устроили экзамен, присвоили третий рабочий разряд, и я стал числиться на заводе слесарем-автоэлектриком. Сказать, что мне нравились дни, которые мы проводили на заводе, будет сильным преувеличением. Работа была тяжелая и малоинтересная. Да и желание заработать деньги еще было невелико.
Поэтому, когда предоставлялась возможность, выполнив очередное задание рабочего наставника, я не торопился получить следующее, а трепался со Светами на их обмоточном участке. Ближе к обеденному перерыву к нам заходил Юрка Зотов, имеющий виды на Свету Ровнову. Поболтав вместе, шли в обход по точкам, где были распределены наши девчонки.
Лидочка Соболева была на зуборезном участке вместе с Галей Абрамович. Позубоскалив там, шли к токарям, там работали Лидочка Зайцева и Майя Бондарева. Самая хорошая работа, в чертежном бюро, досталась Ирочке Боковой по прозвищу Бокишь и Танечке Ткаченко. Но туда нас, чумазых, не очень-то и пускали.
Обедали мы в заводской столовой, предварительно умывшись, но прямо в рабочей одежде. Никому из нас не было еще 18 лет, поэтому заканчивали рабочий день мы на два часа раньше остальных. После обеда до окончания нашего рабочего дня оставалось два часа. Никаких больших заданий я, как правило, уже не получал, работая на «подхвате».
Помывка и переодевание шли за счет рабочего времени. Оставив грязную спецодежду в шкафчике раздевалки, чисто вымытый, но густо пропахший бензином, я шел к проходной, где пропускали строго по часам.
Поскольку школа была на эксперименте, о нас довольно много писали в газетах. Однажды фотография Бокишь, а девочка она была очень эффектная, оказалась на первой полосе газеты "Правда".. После этого ее завалил поток писем. Писали, в основном, солдаты срочной службы, но попадались и сидельцы из исправительно-трудовых лагерей.
Так как по программе политехнического обучения мы в школе начали заниматься только со второй четверти, а первую четверть учились по обычной программе, то образовался задел в несколько учебных недель. Этот задел компенсировали лекциями по искусству в Эрмитаже и Русском музее, а также экскурсиями в лабораторий Физического факультета ЛГУ.
Все мы с большим удовольствием посещали эти дополнительные занятия, тем более, что проходили они в классные часы. И как было здорово, прослушав лекцию о французских импрессионистах, походив по тихим, светлым залам третьего этажа и как бы по-новому взглянув на такие знакомые картины Ренуара, Дега, Моне, вывалиться веселой, дружеской толпой на набережную Невы.
Через Дворцовую площадь шли к арке Главного Штаба, направляясь на Невский проспект. И, по Невскому прямо к знаменитой пирожковой, которая позже, именовалась «Минуткой». Это было, как ритуальное действо - посещение пирожковой с непременными пышками, осыпанными сахарной пудрой,
запиваемыми кофе с молоком.
Подготовка уроков много времени не занимала и вечерами мы с приятелями развлекались. Развлечения не отличались разнообразием: каток в Парке Победы, кинофильмы, читальный зал на площади Чернышевского, а чаще всего, фланирующие прогулки по Московскому от кинотеатра «Мир» до кинотеатра
«Дружба».
На каток ходили, как правило, своей компанией, предварительно сговорившись и узнав, что лед залит. Каток находился в дальнем конце парка, вблизи пересечения Нарымского проспекта и Кузнецовской улицы. Катальных площадок было две - разделенных зданием раздевалки и пункта проката.
Малая площадка предназначалась для начинающих, а большая – для тех, кто коньки уже освоил. Народу обычно было много, почти все катались по кругу. Иначе - почти неизбежное столкновение с кем-нибудь из неуверенно стоящих на коньках. Центр круга занимали те, кто разучивал разные фокусы и пируэты. Периодически спокойное катание нарушалось группой организующих «паровозик».
Группа из пяти-шести человек, сцепившись в цуг, ускоряется и на резком повороте хвост начинает сильно заносить. Устоять почти невозможно. Последний человек летит в окружающие ограждение сугробы, как из пращи. Я не помню, сколько стоили билеты на каток, но не помню и проблем с деньгами на билеты. Скорее всего, плата была символическая. Не дороже чем в кинотеатр.
А вот, сколько стоили билеты в кино, я помню хорошо. От 1 рубля в кинотеатре документального фильма «Глобус», расположенном в одном из крохотных павильонов парка Победы, до 5 рублей на вечерний сеанс в «Дружбе» (после очередной хрущевской деноминации - 10 копеек и 50 копеек).
Помню замечательные фильмы, которые шли в «Глобусе»: Обыкновенный фашизм, Операция Тевтонский меч, Темные люди, фильм Кусто о подводном мире, Ария прерий. Заходить в зал можно было в любое время и смотреть весь набор фильмов этого дня без ограничения.
В то время пенсия у моего отца была 1700 рублей, мама не работала, жили мы, конечно, достаточно скромно, но, как правило, с деньгами на билеты в кино проблемы не было. Тем более, что нам кое-что стали платить за работу на Авторемонтном заводе. А раз хоть и небольшие, но деньги появлялись, то тут же явились и нехорошие соблазны.
Рядом с Авторемонтным заводом, в створе улицы Гастелло, находился гастроном с нарядно украшенной витриной винного отдела. И вина тогда там были первоклассные: армянские хересы Аштарак и Айгешат, узбекские ликерные вина типа Узбекистон, грузинские Гурджиани и Талиани, масандровский "Мускат белый красного камня".
Все эти названия ласкали слух, а чудесная подсветка напитков так и звала попробовать. И мы начали дегустировать. Покупали бутылку на четверых, приобретали майонезную баночку и, где-нибудь, в укромном уголке (от скамейки парка в теплое время года до подъезда зимой) начинали дегустацию с непременным описанием вкусовых впечатлений.
Мы не пили, а дегустировали, поэтому закуска не полагалась. Сейчас, задним числом, я понимаю, насколько опасны были эти наши начинания. Навык был приобретен твердый, и если бы двумя годами позже я не оказался в Училище, был серьезный шанс повторить судьбу одного из моих тогдашних собутыльников, Юрки Зотова. У него школьные выпивки плавно перетекли в студенческое пьянство, вино его и сгубило, умер он совсем молодым.
Но тогда эта опасность нам не была видна, тем более, что допьяна мы не напивались и были вполне уверены, что пьянство нам не грозит. Несколько раз за это время мы устраивали посещение ресторана.
Ходили в «Кавказский» на Невском проспекте. Обычно инициатором выступал Саша Данильченко, который осуждал наши дегустации на улице. Обычно посещение планировалось после получки на Авторемонтном заводе и считалось торжественным мероприятием.
Одним из самых приятных воспоминаний той поры были школьные вечера, как сейчас бы сказали, дискотеки. По современной терминологии диск-жокеями были два друга, два Гены - Худяков и Горбунов. Они беспрекословно хозяйничали в радиорубке и обеспечивали вечера хорошей музыкой.
До сих пор, когда слышу мелодии «Эль-Чекло», «Рио-Рита», «Кумпрасита» или «Брызги шампанского», перед глазами встает светлый зал и наши замечательные девчонки с развивающимися в танце волосами и горящими глазами .
Летом 1958 года мы, нашей школьной компанией, организовали туристский поход по Карелии. В поход пошли Бахарев, Горбунов, Данильченко, Драпкин, Друян, Зотов, Коровкин, Тигин, Пафомов, Худяков, Бокова, Главатская, Зайцева, Ровнова, Семидетнова, Соболева, Руководила походом только что пришедшая в школу молодая учительниц географии Людмила Николаевна.
http://proza.ru/2010/08/02/233
Выехали мы с Финлянского вокзала и, объехав с запада и севера Ладожское озеро, прибыли в Карелию. Оставив железную дорогу, двинулись по карельским лесам в сторону Сегежи. Несколько дней шли ненаселенной тайгой, ориентируясь только по компасу.
Места там исключительно красивые: красный сосновый лес с белым мхом ягелем под ногами. Холмистая, вся в валунах, местность с бесчисленными озерами. Песчаные пляжи, берега, заросшие цветущим шиповником, скалистые острова. Дневные переходы были довольно большие, до 30 километров.
Дневные привалы на обед короткие. Вечером, выбрав место ночлега, ставили палатки, разводили костер, готовили ужин. Были белые ночи, поэтому вечерами у костра сидели долго, пели песни, беседовали. Людмила Николаевна, которая нас вела, немного заблудилась, и мы пару дней шли только по компасу.
Кончилась провизия, и последний день до выхода к человеческому жилью шли голодные. Но было весело и никто не ныл, только подбадривали друг друга рассказами о вкусной пище, кто что любит. Девчонкам особенно вспоминалось мороженное и разные сладости, ну, а парни больше мечтали о шашлыке, плове или просто о жареной картошке.
В конце концов вышли к жилью, и, хоть было уже поздно, направились к местной столовой. Объяснили, что второй день без пищи, заведующая вошла в положение, открыла столовую, посадила за столы, поставила хлеб с горчицей. Мы дружно навалились, а она нас не только накормила хлебом, но еще что-то, по быстрому, сготовила.
Ночевали в местной школе, и, хоть сильно устали, устроили танцы. Спали на полу вповалку. В Сегеже нам организовали экскурсию на местный Бумагоделательный комбинат - огромное, только что построенное предприятие. Запомнилось посещение современного цеха по производству спирта из отходов производства, производившего впечатление химической лаборатории.
В Надвоицах нам показали огромный алюминиевый комбинат. Мы прошли по всей технологической цепочке от загрузки сырья до цеха, где производят отливку металла в слитки. Основное впечатление от посещения этих производств – гордость за страну и народ, который всем этим богатством владеет. А я – часть этого народа.
К, сожалению, все это в прошлом и светлые воспоминания смешались с горечью, что какая то сволочь все это сейчас считает своим, руководствуясь девизом: «У кого нет миллиарда, пусть идет в жопу!»
Оголодавшие, похудевшие, но веселые и довольные нашими приключениями, мы благополучно вернулись в Ленинград. В этот же день, к вечеру, почти вся наша группа пошла в «Лягушатник», знаменитое в то время кафе - мороженное на Невском проспекте. Где и просидели допоздна, съев, чуть ли ни по килограмму ассорти, о котором так мечтали в наши походные и голодные дни.
Сейчас, через много лет после окончания школы, ясно чувствую, что годы учебы в 366-й школе, были одними из самых счастливых годов в моей жизни. Даже с учетом того, что вся жизнь моя и потом была достаточно благополучная: и работой своей я был почти всегда доволен - несчастья и трагедии, которых было немало в моей профессиональной среде, меня обошли, - и поездить по миру довелось.
Одиннадцатый класс продолжил ту же жизнь экспериментальной политехнизированной школы, с теми же самыми заботами и радостями, о которых я уже рассказал. Три дня работы на заводе, работы рутинной и грязной, и три дня в светлых классах школы с прекрасными учителями, в хорошей, доброжелательной атмосфере.
Этот контраст без слов говорил: надо поступать в ВУЗ. Из наших двух одиннадцатых классов не оказалось никого, кто бы захотел продолжить свою карьеру на нашем базовом предприятии. Абсолютное большинство из нашего класса собиралось поступать в технические вузы: ЛИАП, Корабелку, Военмех.
Я наметил для себя философский факультет университета. Часами просиживал в библиотеке, заинтересовавшись вопросом, что такое время. Наивно полагал, что философы - это люди, которые такими проблемами и занимаются. Написал тридцатистраничный реферат о взглядах ученых на проблему времени.
Много позже, сдавая кандидатский минимум по философии, я с успехом использовал этот свой первый реферат. Сейчас точно уже не помню, с чего это началось. Возможно со статьи об астрономе Козыреве, которую прочитал в популярном журнале, или с разговоров с Володей Садловским об интерпретации соотношения неопределенностей, где время выступает в паре с энергией. Но хорошо помню тот жгучий интерес, который у меня тогда возник. Воистину, самые сложные вопросы это те, которые кажутся самыми простыми.
В одиннадцатом классе в отношениях между мальчиками и девочками уже явно проступал некий романтический налет, но почти не было разбиения на устоявшиеся пары типа «я с ней дружу». Мне были очень симпатичны и мои подруги по заводскому цеху Света Ровнова и Света Главадская, и Ирочка Бокова, и Лидочка Соболева.
В то время стали практиковаться Дни рождения, на которые приглашались приятели-одноклассники. И вот со дня рождения Ирочки Боковой я увел гулять в парк свою будущую жену Лидочку Соболеву. Это было начало наших неформальных отношений.
Мы хорошо погуляли по прекрасному Московскому парку Победы, поговорили и помолчали. Все это было мне не скучно. Чинно проводил до дома. Поцеловал я ее только на выпускном вечере. Конечно же, не по-голивудски - слегка приложился губами. А девушка, смущаясь, убежала.
Семейная легенда гласит, что она потом плакала под лестницей, обесчещенная. На самом деле мы с ней много танцевали, и даже, где-то в архивах Ленинградского телевидения, должен лежать фрагмент записи нашего с ней танца. На первый выпуск опытной одиннадцатилетней школы прислали корреспондентов и в новостях мы потом себя увидели.
Продолжение
http://proza.ru/2010/06/21/71