Притворщик. Ч. 3. Гл. 10

Александр Онищенко
 
          Всю ночь его мучили кошмары. Утром он встал довольно поздно; голова раскалывалась, а на душе всё ещё оставался какой-то тяжёлый, неприятный осадок. Он вспомнил, каким явился вчера домой, вспомнил укоризненный жест хозяйки - верно, она приняла его за пьяного. Как это было всё неприятно. Однако, что же с ним такое было? И куда подевалась Роза? Что с ней? Почему она убежала?

           Путаясь в мыслях, Крапивин натянул на себя спортивные брюки, заправил постель и отправился к жёлобу освежиться. Но ни холодная вода, ни ясное, ароматное утро ничуть не подняли ему настроения. Облившись до пояса, он хорошенько растёрся полотенцем и зашёл в кухоньку.

           Склонившись над печкой, хозяйка помешивала в сковороде нарезанные овощи.

           - Доброе утро! – сказал он.

           - Да уж, куда добрее, - проворчала та, оставаясь повёрнутой к нему спиной.

           Озадаченный, он присел на табуретку. Хозяйка его словно не замечала. Закончив с овощами, она приоткрыла крышку кастрюльки, где что-то булькало и плевалось, потом вышла с тазиком во двор и выплеснула воду. 

           - Ну, и постояльца же бог мне сподобил, - вернувшись, пробурчала она. Потом взяла тряпку и прошлась ею по полке буфета.

           Крапивин наблюдал за ней, чувствуя поднимавшуюся досаду.

           - Я не знаю, каких вы обо мне мыслей, - сказал он, – Но должен вам сказать, что вчера я был абсолютно трезв… Просто там было темно, и я споткнулся… - Он умолк и нахмурился.

           «И с чего это я выдумал оправдываться? - подумал он. – Мальчишка я ей, что ли, в конце-то концов?»   

           - То-то и есть, что споткнулся, - не сразу отозвалась хозяйка. – Мне-то чего. Небось, у вас своя голова не плечах.

           Она поставила перед ним тарелку, потом - кружку с чаем и опять вышла во двор.
 
           Через оконце было видно, как она поправляет оградку палисадника. Верно, ту самую, на которую он в темноте налетел. Доносилось её глухое бурчание.   
Минут через пять она вернулась и принялась громыхать посудой. За ней явился кот. На этот раз к Крапивину он не подошёл, а, как-то покосившись на него стороной, отправился к своей миске.

           Не чувствуя аппетита, Крапивин ковырялся вилкой в тарелке, но продолжал сидеть. К чаю он не притронулся вовсе. Кот отошёл от миски, вылизал себе грудку и, не взглянув на него, медленно удалился.

           Уронив какой-то черепок, Елизавета Савишна не стала его поднимать, а, повернувшись к Крапивину, вдруг спросила:

           - А вас разве дома не ждут? – Она смотрела куда-то поверх его головы, нервно перебирая в руках полотенце.

           Кровь ударила ему в лицо.

           - А с какой стати вы меня об этом спрашиваете?

           - А с той стати, молодой человек, что вы тут, кажется, загостились.

           - Ах, вот даже как?

           - Да, так, - отрезала старуха, неестественно распрямляясь. – Вон на меня даже соседи косятся. На улицу так прямо хоть не выходи. А всё из-за вас. Постыдились бы, в самом-то деле, - продолжала она, опять поворачиваясь к нему спиной. - Ведь у вас, небось, у самого уже внуки... 

           - Ну, вот что, - перебил Крапивин. Он отодвинул кружку и встал. – Вы мне, пожалуйста, нотаций не читайте. Я, знаете ли, из этого возраста вышел. В конце концов, мне всё равно, что вы там себе напридумали... пускай это останется на вашей совести... но оправдываться я перед вами не собираюсь. А тем более, перед вашими соседями.

           - Да, кто ж с вас требует? – пробормотала хозяйка, несколько, видимо, оробев.

           - Погодите, - поднял он руку, - позвольте, я всё-таки закончу. Так вот, раз уж я создаю вам столько неудобств, то я сегодня же съеду. Надеюсь, с другими постояльцами вам повезёт больше. – И не сказав больше ни слова, он оттолкнул табуретку и вышел во двор.

            Поднявшись к себе, он тут же стал упаковывать свой чемодан. Впрочем, он не собирался съезжать прямо сейчас: ему ещё предстояло найти себе угол, а с вещами это было бы весьма затруднительно. Как бы там ни было, он решил этим заняться прямо с утра. В конце концов, работа может и подождать.

            Проходя через двор, он встретил хозяйку. Та поджидала его возле кухоньки.

            - Ну, с чего вы так взбеленились? – пряча глаза, пробормотала она. – Да, если б я знала, что вы так разобидитесь... Я ведь, что хотела. Я хотела, чтобы как вам было лучше. Да, и то сказать...

            - Елизавета Савишна, - остановил её Крапивин. Он испытал вдруг неловкость перед этой пожилой и, в общем, незлобливой женщиной. - Вам вовсе незачем передо мною оправдываться. К тому же вы действительно в чём-то правы... Нет, в самом деле. А съехать я и сам собирался. Слишком уж неудобно отсюда добираться.

            - Да, где ж неудобно-то? – забеспокоилась хозяйка. - Что вы такое говорите? Вон автобусы ходят один за одним, да и спокойно тут у нас. А, если я что лишнего и брякнула, так что ж? Сами ж видите, ну разве пара она вам? Вы – представительный мужчина, к тому ж семейный, а она…

            - А за вещами я заеду попозже, - не дослушав, предупредил Крапивин и, выйдя со двора, направился к остановке.

            На самом деле никуда он съезжать не собирался. По крайней мере до сегодняшнего утра, хотя, признаться, ему надоело постоянно чувствовать себя виноватым. Опять же, эти наблюдения за его нравственностью... Давненько он не чувствовал себя до такой степени неуютно, а конфликт лишь расставил все точки над «i».

            Очутившись в центре, он поймал такси и попросил водителя провести его по всем сколько-нибудь известным гостиницам. Тот возил его часа два, но всё неудачно. Наконец, он остановил машину на тихой улочке, возле четырёхэтажного старинного здания, со скромной вывеской над дубовыми дверями. Это была не роскошная, но с виду довольно уютная гостиница, в которой всё: и лепные наличники на окнах, и колонны в вестибюле, и заматеревшие фикусы в кадках отзывались стариной и традициями.

            Ему повезло, как раз в это время из гостиницы выписывалась семейная пара, так что его поселили в освободившийся номер. Номер располагался на третьем этаже; он был снабжён ванной, туалетом и небольшим балкончиком, выходившим во двор. Здесь было довольно мило, несмотря даже на несколько потрёпанную мебель и кое-где отклеившиеся обои. Были здесь также видавший виды японский телевизор и холодильник, кажется, почти новый. Удобно было и то, что внизу, на первом этаже, находился ресторан, где всегда можно было перекусить, да и просто провести время – это на тот случай, если уж совсем станет скучно.

             Покончив с формальностями и осмотревшись, Крапивин вышел из гостиницы, поймал такси и отправился за вещами.

             Прощание с хозяйкой прошло много теплее, чем он мог ожидать. Чувствуя себя виноватой, Елизавета Савишна бранила себя за язык, а под конец даже попыталась накормить его обедом. Пришлось отказаться, потому что за калиткой его ждала машина. И всё же, выйдя за ним на улицу, Елизавета Савишна не удержалась и послала ему вдогонку несколько добрых материнских напутствий – опять же насчёт девиц, от которых, по глубокому её убеждению, одна только морока.

             Крапивин выслушал её с надлежащей серьёзностью, потом поблагодарил и уехал, увозя с собой ощущение теплоты и приятной грусти. Через полчаса он был уже у себя в номере. Он распаковал чемодан, развешал по плечикам одежду и, приняв душ, спустился в ресторан. За всеми хлопотами он так проголодался, что его даже немного поташнивало.

             Ресторан его встретил пустыми столиками, выстроившимися ровными рядами и сияющими крахмальной белизной скатертей и салфеток. Он был преисполнен тех же старомодно-тяжеловесных видов, как и всё в этой гостинице.

             Трое официантов собрались возле эстрады и тихо о чём-то переговаривались. А чуть поодаль, у самого окна, обедали мужчина и женщина. 

             Крапивин задержался у двери, решая, за какой столик сесть. К нему тотчас бросился молоденький официант, довольно симпатичный, в белой сорочке и с бабочкой. Он проводил Крапивина за столик, принял у него заказ и удалился. Впоследствии он назвался Костиком - довольно общительный молодой человек.

             Пока Крапивин ел, он охотно согласился занять его разговором. Не без гордости он сообщил, что по вечерам здесь бывает довольно весело, и что здесь играет оркестр, причём, как он выразился, довольно почтенный, составленный чуть не из столичных даже музыкантов, якобы застрявших здесь после очередных своих гастролей. Похвастался он также и девушками из варьете, - они выступали здесь по вечерам, - а в довершение всего сообщил по секрету, что будто бы их ресторан пользуется особенной популярностью среди неких дамочек, весьма, впрочем, приличных, но вместе с тем, готовых скрасить одиночество даже самых взыскательных из посетителей. Последние слова Крапивин пропустил мимо ушей, но в целом был тронут его любезностью.

             Пообедав, он ушёл к себе в номер. Там пробовал читать, потом, улёгшись на кровать, некоторое время смотрел какой-то фильм по телевизору. Смысла этого фильма он так и не понял, с тем и задремал.

             Когда проснулся, за окном уже сгустились сумерки. На экране под музыку прыгали и томились какие-то полуобнажённые девицы - кажется, они что-то пели. Крапивин поднялся, вышел на балкон и закурил. Отсюда был хорошо виден двор. Его освещал единственный фонарь и свет, падавший от окон. У подъезда, вокруг скамейки, собралась стайка девушек - они что-то бурно обсуждали. А в другом углу, возле беседки, два старика со свёрнутыми в трубочку газетами, громко спорили из-за каких-то субсидий. Они с таким азартом размахивали газетными трубочками и с таким воодушевлением наскакивали друг на друга, что могло показаться, что они собираются навешать друг другу оплеух. Может быть, так оно и было, впрочем, до этого дело не дошло, хотя разошлись они, кажется, врагами.

             Войдя обратно, Крапивин включил светильник, взял пульт и пробежал по каналам. Но, так и не найдя ничего любопытного, стал бесцельно бродить по номеру. Собрался даже позвонить жене, но вовремя опомнился – там, откуда он прибыл, уже стояла глубокая ночь.

             Наконец, он уселся в кресло и снова попробовал читать. Но с чтением опять не заладилось. Отложив книгу, он стал размышлять, чем бы себя занять. Так ничего и не придумав, он позвонил в ресторан и попросил принести ему в номер порцию салата, бефстроганов и пакет соку. 

             Минут через тридцать заказ был доставлен.

             - А что, – обратился к посыльному Крапивин, отдавая ему деньги, - у вас там, должно быть, весело?

             - Да, уж, - сдержанно ухмыльнулся тот, - народу собралось немало. – Он пересчитал деньги и ушёл. 
 
             А Крапивин составил еду в холодильник, налил себе соку и, сделав несколько глотков, встал и начал ходить по номеру. В этот момент на столике зазвонил телефон. Крапивин снял трубку. В трубке послышался сладенький девичий голосок. Ему предлагали девушку - можно на час или даже на всю ночь.

             Признаться, он не сразу сообразил, о чём идёт речь, а когда сообразил, то поморщился и попросил оставить его в покое.

             Покуривая на балконе, он вдруг вспомнил о Розе. И это впервые за весь день – даже странно. Сейчас она представилась ему весёлой, беззаботно резвящейся у кромки воды. Ему вдруг сделалось грустно. Вернувшись в номер, он походил ещё немного и решил спуститься в ресторан.

             У входа в ресторан его встретил швейцар, степенный старик в форменной фуражке и во фраке с галунами. В нём угадывалась выправка бывшего военного. Он важно поклонился, пробурчал какое-то приветствие и отворил перед Крапивиным дверь.

             Вечер действительно был в самом разгаре. Большая часть столиков была занята, слышался смех, возбуждённые голоса и звяк посуды. По воздуху носились слоистые облака, и запах сигаретного дыма смешался с запахом еды и вина. На эстраде играли и пели музыканты, - они исполняли что-то задорное и ритмическое, - а рядом, на площадке, танцевало человек до двадцати мужчин и женщин, возбуждённых и с красными лицами.

             На этот раз Костик встретил его, уже как старого знакомого. Улыбаясь и подмигивая, он проводил его до свободного столика, попутно сообщив, что совсем уже скоро начнётся варьете.

             Между тем быстрый танец сменился медленным. В микрофон пел неказистый малый, с бледным болезненным лицом и длинными, редкими волосами. Причём пел, надо признать, превосходно. Его мягкий, словно ворсистый голос, прямо так и западал в душу.

             Крапивин заказал себе кофе, салат из кальмаров, а, пока официант ходил, чтобы распорядиться, он выпил клюквенного морса и закурил сигарету. Он с интересом наблюдал за длинноволосым пареньком, пение которого ему так понравилось. Правда, у того был до такой степени измождённый вид, что, казалось, он едва держится на ногах. В самом конце его голос сорвался. Мучительно морщась, он схватился за грудь и закашлялся. Отойдя от микрофона, он промокнул платочком лицо, выпил воды и опустился на стул. Заканчивали уже без него. Публика разбрелась по своим столикам. 

                Продолжение: http://proza.ru/2010/06/21/179