Не люблю шарады.
Тройной сонет.
М.М.З. от благодарного потомка.
Как же без баб?
Засели как то мы с корешем на обратной стороне Луны без связи, по «вынужденной технической…». И так засели, что ни вперед, ни назад и пока о нас вспомнят не меньше месяца пройдет. Смена то на три месяца, а мы только заступили – недели не прошло, и типа беспокоится за нас особенно и некому и не из-за чего. Два бездельника приставлены наблюдать за десятью комбайнами, которые пыль в кратере просеивают.
И ведь гадство такое, что все у нас есть – еды завались и кислорода и воды, а вот связи то – и нет ни фига. То есть скафандры и блоки конечно раз в час импульсы шлют, и холодильники там с регенераторными установками кодами рапортуют куда надо, мол, все у нас ок и тэдэ, а вот ни интернета, ни связи – нет. Комп отрубил.
Ну, я-то вообще-то ничего еще – у меня-то и подруги постоянной никогда не было – так жили по годику раза три, а вот у кореша – сто подружек и друзей постоянно маячат перед глазами. Кто в реале, кто только голосом, а кто и вообще мордами несусветными из всех коммуникаторов лезут, пишут и светятся.
- Э, брат, - я ему на третий день говорю. – Надо тебе какое-то занятие найти. А то совсем с лица спал, уже синий весь!
Легко-то сказать, а вот придумать - потяжелее будет. Всяческие там сигналы подавать сломанной техникой – это только себе дороже. Ничего ведь с нами не случилось. Живы – здоровы, да и если заболеем – медицинский робот в секунду вылечит.
Вспомнили, что в скафандрах рации есть. Напялили их на себя и айда на улицу сигналы подавать. Да не тут-то было! Спутники над нами носятся один за другим, пустотные грузовики каждые пять минут люстрами висят над горизонтом, а рации-то не достают! Кореш мой не выдержал и на аварийный канал влез:
- Слышим вас, «Селенстрой-12», борт 18. Какая нужна помощь? – сразу мужик такой серьезный спрашивает.
Братэла ему: нет у нас ни связи никакой, ни интернета, ни радио.
- Запасы воды воздуха, здоровье – в норме?
Да, говорим. Тогда, нам этот мудак говорит:
- О вашем выходе на аварийный канал будет доложено вашему начальству, а пока получите штраф в полторы тысячи за ложный вызов.
Мой кореш, конечно, потом несколько часов ругался и руками махал – меня даже попустило немного, но мы так прикинули, что дневную выручку отдавать за две минуты разговора с идиотом – жалко, хоть потом целый обсуждай и стали крепиться.
Я присел на японский язык, а кореш мой - на вязание. Завели мы, кстати, себе моду каждые 24 часа на Луну выходить, и в теньке сидеть спокойненько и смотреть как «люстры» стартуют.
Обратили внимание, что база неказисто выглядит, и при очередной профилактике подогнали комбайн и красиво написали «Селенcтрой-12» и ниже «Добро пожаловать!»
Месяц прошел, второй, а как половина третьего стала подходить, так - все проблемы взад вернулись. Глаза закроешь, и видишь знакомые адреса интернет сайтов, и пальцы вслепую пароли набивают.
Ссорится - не начали. Просто в один прекрасный момент чуть друг друга не поубивали на кухне. Как тогда не порезал я своего кореша на морской салат – до сих пор не пойму! Видать Высший Разум все-таки есть и руку мою отвел.
В общем, опомниться я не успел, как стою уже с виброрезаком в правой руке, и с шеей своего кореша – в левой. Горло у меня саднит, красная пелена перед глазами, а он только глаза выпучил и вращает ими потихоньку.
Отпустил я его, на табуретку сел и сижу. Кореш мой тоже успокоился, сел напротив меня и говорит:
- Друг мой, по обычаям моей родины, тот, кто угрожал тебе оружием, должен биться на поединке до тех пор, пока один из нас не пойдет к Высшим Отцам в девятые сферы. Но мы с тобой уже двадцать лет вместе! Мы были вместе в учебке и в первом стройотряде, вместе повышали квалификацию на курсах. Ты мне одолжил деньги на новый аквариум для моего брата, а я – на твою яхту. Твоя мать назвала меня своим сыном, а мой сын - называет тебя дядей. Что же ты наделал?
А я сижу, в руках у меня столовый вибронож полуметровой длины, а в глазах слезы.
- Прости брат, говорю.
И понимаю, что драться с другом до смерти – не буду. Лучше сам себе брюхо вспорю.
Сидим мы, пригорюнились. Значит, последние минуты нашей жизни и дружбы истекают. Достал я из сейфа пару ампул его газа любимого, а кореш мой – коньяк восемнадцатилетней выдержки откуда-то приволок. Мы всегда на последний день вахты заначку припасали. Вот и пригодилось. Выпили, стали времена наши вспоминать. Сидим – души рвем. Я знаю, что если я себя пырну – то и он не минуты лишней после меня не проживет. Проклинаем компьютерный вирус и отсутствием всяческих коммуникаций.
- Ты, - я ему говорю, - хоть детей своих пожалей.
- А у нас, говорит, дети – в отце не нуждаются. У нас жены воспитанием занимаются. Причем – одна рожает, вторая воспитывает, а третья – деньги на всех зарабатывает.
- Плохо, - говорит, - что ты не женат.
А потом вдруг как вскочит, да как закричит:
- Придумал, - говорит. – Будешь ты моей третьей женой! Никаких ограничений не вижу по современному галактическому законодательству.
- Конечно, - говорю, - спасибо за честь, но какая тебе разница. Кем я умру, другом твоим или официальной женой? Или у вас обычай такой, перед свадьбой ножами махать? Или ты хочешь, чтоб я тебе наследство после себя оставил?
- Да ты что, друг мой любимый! Женам у нас все прощается!
Достали непонимающие.
Вот если есть на свете вещи, которые народ понять не может, но треплет своим языком с утра до вечера: как не о медицине – так о политике. Стоит кому узнать, что ты строитель Селенграда – так все начинают тебе про всякую ерунду рассказывать. Хорошо если просто обои покажут или расскажут, как они дачу перестраивали - нет, блин, надо начать всякие сплетни пересказывать. И с таким умным видом, что главней их специалистов – ну нет.
Сидим мы с корешем в гостях уже четвертый час – дым курим и коньяк пьем. Меня братан позвал на новоселье в сады южнобережья. Хороший такой домик построил, только с дымом нас на улицу выгнал, на просторное крыльцо с креслами качалками. А этот хмырь – братана начальник, курцом оказался и с нами увязался. Мы, блин, природы хотим и помолчать вдвоем, а он галстук распустил, рубашку закатал – развалился в кресле и поучать нас начал.
- Взгляд со стороны, - говорит, - он иногда точен бывает!
И глядит так на нас, мол, вот он какой, этот самый точный взгляд! А нас эти взгляды - достали уже совершенно.
- Вот говорит, вы сейчас этот Селенград построите, а он потом будет для всей Земли угрозу техноблокады представлять, в случае внезапного конфликта!
- С кем конфликта? – спрашиваю. – Каким это таким образом? – корешь удивляется.
Хмырь в кресле важно поерзал, чтоб живот справа налево перетек, и важно так отвечает:
- На то он и внезапный конфликт, чтоб не понятно с кем! – и на меня так смотрит… лучше бы не смотрел. – А техноблокада, молодой человек – это когда никакие электрические и электронные приборы – не работают. – Это он корешу моему.
Корешь так подобрался, и говорит:
- Я, во-первых, никакой вам не «молодой человек» а половозрелый писюкан! А во-вторых, как это по вашему, вам с Луны все приборы повыключают?
Хмырь-начальник сразу подобрался, как петух на жердочке – крылья в бок, нос – орлом! И так ему:
-А вот так! Мощности, мол, большие вы там под себя подгребли – возьмете и включите техноблокаду, как правительство Англии три года назад Ирландии. Ни один вибронож там не работал, ни бластер, ни коммуникатор. Света – и того две недели не было! Сколько людей больных поумирало.
Я смотрю на него, и спрашиваю:
- А вы вообще знаете, говорю, хоть что-то о современной электроэнергетике?
А он мне, ехидно так отвечает:
- Да уж побольше вас, судя по всему. Вы, видать, о техноблокаде на своей Луне ни слышали, а у меня товарищ в Дублине как раз в это время был. Жуть, говорит, ни одна батарейка не работает! Не позвонить, ни побриться!
- Хорошо, говорю, объясните мне темному, что такое батарейка.
- Батарейка, говорит, это преобразователь одного вида энергии в другую! Раньше, говорит, были гальванические элементы – они химическую энергию в электрическую преобразовывали, но они быстро разряжались, и их долго заряжать было, а сейчас – уже, слава богу – сами по себе восстанавливаются.
Мы с корешем переглянулись, и говорим:
- Ну, блин, а техноблокада?
- А, это – говорит хмырь, и сигарету достает, - когда батарейку полем накрывают, и она энергию отдавать не может.
Мы с корешем коньячок с дымом ополовинили, посмотрели на небо, на Луну родимую, занюхали сладким дачным воздухом и ни слова в ответ.
Чудик три минуты терпел, а потом ерзать стал и курить энергичнее, чтоб его мужественное лицо, видать, огоньком сигареты лучше подсвечивалось. Ну, мы молчим. Он уже совсем заерзал, и говорит:
- Может, я слишком сложно объясняю? Это, - говорит - для того придумали. Чтоб значит, террористы не могли бластерами пулять и в электронике боевой ничего не работало. Но, - говорит - полю техноблокады - все равно, и страдают мирные жители.
Мы с корешем дым допили, а коньяк в кусты смородины выплеснули, чтоб уже в дом идти.
- Блокада, это когда что-то выключают, мужик, а не включают. Это ж надо додуматься! Тратить энергию на то, чтобы у кого-то отбирать энергию!
И корешь в дверь шмыг, а я за ним. Тут меня хмырь под локоток взял, и говорит:
- Что это Ваш друг имел в виду?
- Не друг, - говорю – а писюканский муж! А техноблокада, это когда на подстанции несущую частоту выключают.
Потом подумал, и решил его вовсе добить:
- А батрейки теперь на тэсловских элементах делают.
И в дом пошел.
С нами Бог!
Как то вылетели мы, с корешем, с Земли на Луну, и что-то пошло не так с ракетой и ориентацией. А это только в подзорную трубу и безлунную ночь космос кажется полным звезд и всяких искусственных спутников! А на самом-то деле – одна пустота и гравитационные аномалии.
Тряхнуло нас, сплюснуло, а потом – раз! И стоим мы на тонкой линии, а в темноту уходит плоскость Лобачевского, в косую клеточку, и вдаль буквы - «…онт собы..» и по белой линии какой-то чувак идет. Причем: то вроде от нас, но мы вроде видим его лицо, то к нам, но вроде, как и отдаляется.
Мы, так с улыбкой - к нему навстречу, но без какого либо результата, только буква «т» начала из-за горизонта вылазить, а «о» - пропадать за спиной. Но только стоило моему корешу в изнеможении сесть, как глядь – а наш старик тут как тут стоит, и эдак приветливо улыбается:
- А, говорит, - да будет у вас дружба перерастающая в новую форму галактического брака!
И тут – раз! – и у меня золотое кольцо на шее, а у кореша – нимб над головой и ангельские крылья, за спиной, двухметровой длины!
- Нет, - говорит старец, – не получается. Да будет галактический брак перерастающий в дружбу!
Два! – и мы с корешем начали бледнеть и подниматься над косой сеткой.
- Куда! – кричит старец, нам, исчезающим, вслед. – Просто друзья, просто!
Чувствую – снова я твердый стал и твердо на ногах стою, рядом корешь пыхтит и себя ощупывает. Мы, с корешем, смотрим на него уважительно и говорим:
- Здрасьте, дедушка! Мы, - я на себя с корешем показываю, - землянин с Земли и половозрелый писюкан с планеты…
- Да знаю, знаю я! – дедок на нас руками замахал. – И дела твои знаю, и мысли. Зовите меня Михаилом.
- А отчество ваше какое? – кореш вежливо-вежливо его спрашивает.
Старичок еще раз рукой на нас махнул:
- Зови Михалычем.
Грустный какой-то Михалыч. Невеселый. Сел рядом с нами на стул. Рукой эдак повел - и мы тоже уже на стульях сидим, и стол деревянный между нами, с кругами от горячих чайников и вырезанным непечатным словом посередине.
Сидим мы, молчим вежливо, а Михалыч грустный сидит, невеселый. Кореш не выдержал и так его вежливо спрашивает, мол, а куда мы попали и что тут Михалыч делает, почему грустит? Долго ли мы здесь пробудем?
- Мы, сынок, в моей вселенной, которая перерождается в точку многомерного пространства-времени попали. Поэтому пробудете здесь столько, сколько я захочу. Или пока вы меня не развеселите. Потому как в этой вселенной – я создатель и повелитель.
Кореш его сразу спрашивает:
- А чегой-то ты тогда Михалыч не прикажешь, чтобы тебе весело стало.
- А потому, - говорит, - что я хмурый и депрессивный. И не барон Мюнхаузен – сам себя за волосы поднять не умею. Кроме того, если я какую-нибудь хрень неправильную выдумаю с вещами, то эти вещи сразу исчезают – не могут они сами с собой и сущностью своей в противоречие вступать. Вот я и довыдумывался, пока здесь ни хрена не осталось!
Мы ему, а как же стулья и мы? Он нам и говорит: как вы – не знаю. А вот стулья есть - пока я о них думаю, думать перестану – так стулья и исчезнут.
После такого расклада и мы крепко задумались. Я и заметить не успел, как в руках у меня бокал с коньяком, а кореш мой – дымом затягивается. Капелька за капелькой, и Михалыч к нам подтянулся, смотрим – а уже и лужок под ногами. И дачка, как у братана моего, где-то за деревьями просвечивается. А вот уже и дымок пошел, шашлычок над мангалом приспособили.
Оглянуться не успели. А вон и солнце над горкой жарит. Майка на Михалыче новая, а у меня – сандалии на ногах и шорты с футболкой на голое тело, как я люблю. И птички зачирикали и ветерок в листве зашумел.
Смотрим, а Михалыч уже от коньячка расцвел и давай нам рассказывать, как он лихо врагов в капусту рубил и с какими людьми водку пьянствовал. И понятно нам стало, что просто одиноко человеку самому было. Не было просто у него верного друга – Бог не дал. Дружба, она ведь такая штука, что ей все равно кто ты. Богат ли беден или, допустим – нету у тебя мизинца на правой ноге и веса в тебе - шесть пудов на рост метр пятьдесят в коньках и в кепке. Не встретился ему по жизни друг.
А мы ему - если уж не встретился, так ты на нас посмотри. И он посмотрел.
Прощается с нами Михалыч, руки жмет, на солнце жмуриться. Говорит:
- Так мне, мол, дураку и надо было! Все потерять, в буквальном смысле - без ничего остаться, чтоб только в самый последний момент понять – если будет в твоей жизни мужская дружба – в этой жизни у тебя будет все. Даже если твой друг – половозрелый писюкан!
Помахал нам рукой, а сам уже к себе за спину, в сторону дома поглядывает. А мы сразу на свой корабль перенеслись и на Луну сели.
Вдумчивый, но недоумевающий читатель может спросить меня:
- А где, собственно, рассказ о женщинах? Так сказать - раскрытие темы?
А ты, читатель, оглянись вокруг, отведи глаза от буков на странице, подумай: и почему это ты сел читать мой рассказ? Чего стал на него время тратить? И честно ответь: все ведь, из-за баб! Как же без них?
© Закревский Андрей. Москва, июнь 2010 г.