Если вы считаете, что у бытия есть разум, то не откажите ему в чувстве юмора.
***
Утро I
Люди, которые изучают человеческий сон, утверждают, что этот сложный процесс состоит из поочередно меняющихся фаз длинного и короткого сна. Во время последнего мы наблюдаем сновидения. Обидно то, что из всех мувиков, просмотренных за целую ночь, мы видим лишь последний. Тот, на котором сон прервался.
У меня нет причин не верить ученым. Изучение всех подобных штук – это их работа. В доказательство того, что они не сидят без дела, ученые пишут книги и статьи, а я читаю самую малую и самую интересную их часть.
Вчера вечером я прочитал статью о человеческом сне, а сегодня утром я уже знал, что проснулся в самый разгар фазы короткого сна, так как в процессе мог наблюдать сновидение… Что-то там про динозавров, родственников и вышки сотовой связи…
Но когда наступает утро, все, что происходило в голове ночью, даже если оно было в крайней степени ужасным или, наоборот, прекрасным, все перестает быть важным.
Наступившее утро было субботним, а потому еще и поздним, ленивым и бесстыдно неторопливым. Никуда не нужно было ехать, никаких особенных дел запланировано не было, никакой бабы рядом не спало: полная свобода бездействия. Вот почему я полчаса валялся в постели, изучая потолок. Эта пустая суббота, отсутствие важных дел, вызывали нерешительность, неуверенность в том, нужно ли было вообще вставать для чего-либо, и нужно ли было просыпаться вообще. В этой дилемме, несомненно, можно угадать психологическую драму современного общества, тщету бытия, несвободу личности и прочие причины удивления своему свободному времени…
Но меня эта лирика не интересовала. Я просто дождался, пока мне надоест мое горизонтальное положение, и я не переведу его в положение вертикальное.
Причина повествования начинается примерно здесь: с того момента, когда я подошел к окну и раздвинул занавески, что само по себе было привычным утренним действием, и действие это было вторым по счету после подъема. Если следовать этой привычке дальше, то я должен был развернуться и шлепать в туалет а потом в ванную для выполнения прочих ритуалов… И я было начал уже это делать… Но продолжить не пришлось, потому что за окном была улица Тропинина!
Все было бы ничего, если бы я жил на улице Тропинина. То есть, если бы я жил на улице Тропинина, я просто продолжил бы совершать те действия и ритуалы, которые совершал ранее из утра в утро. Но все дело в том, что я не живу на улице Тропинина… Я живу на улице Иванова.. А из окна была видна именно улица Тропинина… Я бы даже сказал, что это была незнакомая улица, если бы на доме напротив не висела табличка с названием улицы, написанным крупными, различимыми издалека, буквами… На моей улице вообще не было никакого дома напротив. Там был пустырь. На пустыре на корточках, как правило, сидели гопники… Сегодня же я видел семиэтажный дом с магазином, и дом этот, судя по табличке, был сорок седьмым по улице именно Тропинина, а не Иванова.
Я обернулся назад в догадке, что квартира, в которой я проснулся, может не принадлежать мне… Хреушки: это была моя картира, я находился в своей комнате и смотрел в свое окно… Ванная и кухня так же были моими. Последнее я поспешил засвидетельствовать незамедлительно.
Есть много определений того состояния, в котором я находился в тот момент, и «удивление» было самым мягким из них.
Обычно в подобных ситуациях после периода, характерного попытками согласится с действительностью, наступает период, который можно назвать «Так! Давай рассуждать логически».
Но и логика тут оказалась малоприменима. Она могла предложить несколько вариантов, каждый из которых был глупее предыдущего. Например кто-то или что-то, пока я спал, могло перенести мой дом на улицу Тропинина… Весь мой десятиэтажный дом… перенести.. подключить электричество и водопровод… Нда… Те же кто-то или что-то могли поставить прямо перед моими окнами специальные такие мониторы, стереовизоры или диорамы, которые зачем-то показывали бы мне какую-то непонятную улицу Тропинина вместо моей уютной и родной улицы Иванова. Но тогда эти мониторы должны быть новейшим гениальным изобретением человечества, потому что я смог выйти на балкон и плюнуть вниз, именно на улицу Тропинина, а не на улицу Иванова, я смог перегнуться через перила балкона и помахать рукой, перемешивая тем самым воздух именно улицы Тропинина… Или за ночь могли застроить пустырь за моим окном и переназвать улицу в Тропинина вместо Иванова… В общем, логика оказалась бессильной.
Некоторое продолжительное время я стоял на балконе и смотрел на то, как подо мной ходили люди… Они шли по непонятной, незнакомой мне улице. И быть может даже, по непонятному и незнакомому мне городу… И все они были… такие ТРОПИНИНСКИЕ!!! Такие просто не могли ходить по Иванова. Так по Иванова не ходят! Надменно, цинично, без какого-либо сочувствия к чужим случайным пространственным скитаниям…
Я курил и думал. Пытался смириться с мыслью о том, что мне предстоит жить черт знает где… А может с этих пор каждый раз просыпаться в новом месте…
Смирение наступило, и на место фазы «так, давай рассуждать логически» пришла фаза «надо что-то делать». Для начала нужно было хотя бы выйти из дома на эту проклятую улицу Тропинина и посмотреть, что же она собой представляет. Ненавязчиво спросить у прохожих о том месте, где я нахожусь, а так же, на всякий случай, о времени и вообще проверить некоторые физические законы на тот случай, если кроме пространства и времени изменилось и измерение. Закон тяготения я проверил, сбросив с балкона картофелину. Картофелина пролетела с высоты пятого этажа и гулко шлепнув, размазалась по тротуару: закон работал.
Я оделся, вышел из подъезда и остановился… В ужасе… В изумлении… в ступоре… Потому что стоял на улице Иванова… На своей обычной улице Иванова. За спиной был мой обычный улицеивановский семьдесят восьмой дом, из которого я только что вышел. И я и дом стояли на улице Иванова, окруженные улицей Иванова и являющиеся частью улицы Иванова… Я оббежал вокруг дома, и всюду была улица Иванова. Был пустырь и были гопники. И таблички на домах с названием улицы и знакомые бабушки около подъезда…
Я запустил пальцы в волосы и сделал глубочайший вздох, в котором было и отчаяние, и бессилие, и Тропинина, и Иванова, и «мать-его-ж-за-ногу-етить-оно-туда-его-в-качель!»
Таак… ладно. В надежде на то, что все встало на свои места и из окон моей квартиры вновь виден родной пейзаж, я вбежал к себе в квартиру и выглянул в окно… Тропинина.
Снова вниз, на улицу… Иванова.
Это все просто хрень какая-то…
После нескольких минут раздумий мне в голову пришла мысль, которая успокоила меня: не все ли равно какая улица видна у тебя из окна? На работу я как и прежде буду ездить со своей улицы, друзья будут приезжать ко мне так же на улицу Иванова, прописка соответствует действительности. Порядок. Жить можно.
Некоторое время я жил и смотрел в окно на улицу Тропинина. Я привык. Прохожие этой улицы перестали казаться мне вселенским злом, и сама улица больше не виделась мне обителью хаоса. Улица как улица…
Но наступил день, когда я прочитал статью про закон сохранения. Это неизбежно натолкнуло меня на мысль о том, что если где-то на улице Иванова человек выглядывает в окно и видит улицу Тропинина, то где-то на улице Тропинина в окно смотрит другой человек и видит улицу Иванова… Такое могло быть, хоть и не являлось законом сохранения в чистом виде.
Итернет сказал мне о том, что в нашем городе есть улица Тропинина. Буквально на другом конце города. Я отправился туда, предварительно бросив с балкона картофелину, чтобы потом найти ту вертикаль квартир, в которую когда-то переместилась моя. Искать пришлось долго: улица Тропинина оказалась витиеватой и нумерация домов с трудом поддавалась какой-либо логике. Пришлось множество раз спросить о местонахождении сорок седьмого дома, прежде чем цель была достигнута.
Сорок седьмой дом оказался тем самым домом с магазином, который был виден из моего окна. Предположительно, дом напротив был «моим» домом… Выглядел он совсем иначе и построен был совсем по иному проекту. Вместо балконов дом был увешан лоджиями. Тем не менее, на тротуаре я нашел останки картофелины, которую выбросил с балкона перед уходом.
Вычислив подъезд, я зашел в него и поднялся на пятый этаж. Нажал на кнопку звонка. Подождал некоторое длительное время. Дверь не открывали. Со злости я пнул ее ногой, и оказалось, что дверь не была запертой.
Квартира оказалась однокомнатной и была нежилой, пустой и очень пыльной. По ней летали воробьи. Пахло солнечным светом и птичьим пометом. Я подошел к окну и сквозь мутное стекло увидел свой пустырь и небольшую компанию гопников, усевшихся на корточки и ведущих оживленную слабоинтеллектуальную беседу о своих делах.
Из мебели в комнате присутствовал только старый круглый стол. На нем была зеленая лампа и листок бумаги.
Я подошел к столу и взял листок. На нем витиеватым старомодным каллиграфическим почерком было написано:
«Это все просто…
…
…
хрень какая-то»
***
Утро II
Мобильный телефон берет на себя серьезную ответственность, располагая такой функцией, как «будильник», ведь его омерзительный ежеутренний сигнал может явиться серьезной причиной для фатальной негарантийной ситуации. В рабочие дни его иезуитский скрежет включает мой мозг для его последующей активной работы на благо общества.
Итак, мобильный телефон взвыл, но на этот раз звук, который он исторгал, не являлся сигналом будильника. Это был весьма специфический рингтон, который я поставил на звонки одного своего товарища. Звонить заполночь или ни свет ни заря – было его нормальной практикой. Не открывая глаз, я нащупал трубку и, нажав кнопку «принять вызов», приложил трубку к уху: «мммм?». Как и все нежелательные утренние или ночные звонки, этот начинался вопросом «Ты спишь?». На этот вопрос и на все последующие, я отвечал сонным «угу».
Санек поведал, что танцульки в клубе уже закончились, а в общежитие его еще не пускают, и что он совсем без денег. Что он уже едет ко мне, сказав водителю, что я заплачу за его такси. Я долго-долго выполнял для него осуждающий вздох, в конце которого все равно обреченно прогнусавил «угу». Санек обрадовался и сказал, что позвонит, когда подъедет.
И вот тут я открыл глаза. Я сделал это, чтобы положить телефон на тумбочку, не уронив его, но у меня этого не вышло, потому что, открыв глаза, я увидел человека. Он стоял у окна и смотрел на ставшую мне уже привычной, улицу Тропинина.
От неожиданности я подпрыгнул на кровати, чем привел себя в сидячее положение. Я был в замешательстве, так как не знал что надо делать в подобных ситуациях: сразу ли бросаться на незваного гостя или сначала спросить кто он есть и что он тут делает… Вздрогнув от моей реакции, человек резко обернулся и я понял, что смотрю на себя. Этот парень, который стоял и смотрел в мое окно, был мною. Во всяком случае, у него было мое лицо, моя прическа и моя одежда.
«Это все… просто хрень какая-то!» — хором прокомментировали мы, глядя друг на друга.
Наше взаимное изучение друг друга прервал вой будильника, который означал, что уже семь утра. Никто из нас не спешил его выключить. Каждый предоставлял право на это другому. Наконец это сделал я. Тот я, который сидел в кровати. Снова воцарилась тишина. «Ты – это я?» — спросил я, сидящий в кровати у себя стоящего у окна. Тот я, который стоял у окна утвердительно покачал головой, глядя то на мой мобильный телефон, лежащий на тумбочке, то меня. «Ты знаешь…» — неуверенно протянул он — «Эээ… там время немного другое… Мне надо туда…». Говоря «там», он неопределенно показывал пальцем в сторону двери… Я, сидящий на кровати, пожал плечами. Тогда он — тот я, который стоял у окна, — махнул рукой и вышел из квартиры. Я слушал его затихающие шаги по лестнице и думал что же мне со всем этим делать.
Мне не было известно, какие действия предполагала ситуация со сменой вида из окон, и я не понимал что мне нужно делать сейчас… Это была уже вторая, мягко говоря, внештатная ситуация и я второй раз не мог сделать никаких выводов. Что я должен со всем этим делать? Вызвать священника? Охотников за привидениями? Переехать? Ситуация со сменой улицы, видимой из окна не помешала моей обычной жизни. Если и данная ситуация не помешает, то я продолжу жить в относительно новых для меня условиях, не привлекая внимания заинтересованных людей. Хотя рано или поздно такое случится. Быть может даже сегодня. Приедет Санек и увидит улицу Тропинина вместо пустыря за окном.
Нельзя выходить из себя. Нужно продолжать жить как ни в чем ни бывало: такова моя борьба. Меня не удивить: я скептик. Если происходит что-либо удивительное, я не считаю это удивительным, потому что всему есть объяснения, даже если я их не знаю.
Все! Встал! Умылся! Оделся!
Когда я сел завтракать, зазвонил телефон. Это был Санек. Он сообщил, что будет уже через пять или десять минут. Предстояло выйти, встретить его, заплатить за такси и уложить друга баиньки, оставив ему ключ, который он позже должен будет принести мне на работу или дождаться дома, пока я приду с работы. У нас доверительные отношения, вот только он – рас****яй, а я – нет.
Сегодня он выглянет в окно и увидит улицу Тропинина. Или увидит мою копию. Моя же задача оставить эту тайну между нами, ибо ничто не сможет привнести в мою жизнь какие-либо перемены, пока я сам этого не захочу. А пристального внимания к своей квартире я не хочу.
В общем... Будь что будет. С этой мыслью я вышел из квартиры.
Стоя на улице Иванова около своего подъезда, я ждал Санька и торопливо придумывал слова для объяснения меж-уличной аномалии и для предостережения на тот случай, если он вдруг увидит «меня», проснувшись. Надо, чтобы он знал, что это не совсем тот я, которого он разбудил своим звонком.
Приехало такси, Саньком обремененное и Саньком обременяющее. Нужно было платить, но, как оказалось, утреннее происшествие немного пошатнуло мое мироощущение, и я забыл взять деньги, которыми нужно было оплатить такси. Пришлось снова подняться в квартиру, оставив Санька с недовольным таксистом внизу, на улице Иванова.
Зайдя в комнату, я увидел, что на моей кровати кто-то спит, и этот «кто-то» — я. Смутное понимание происходящего начинало проявляться в голове, оставаясь где-то на подсознательном уровне.
На цыпочках, чтобы не разбудить самого себя, я стал обходить кровать, словно на ней был труп, а моей задачей было не оставить следов. Я смотрел на себя спящего, на свои ноги, торчащие из-под одеяла, и просто не знал какие чувства испытывать.
Внезапно зазвонил телефон, лежащий на тумбочке рядом со спящим мной. Тот я, который спал, протянул руку к телефону и, не открывая глаз, протянул: «ммм?». Смутное понимание происходящего переставало быть смутным. Судя по рингтону, дежавю и по простой логике, звонил Санек. Я, лежащий на кровати, один за одним мычал в трубку вербальные знаки согласия. Я, пришедший с улицы, отвернулся и стал смотреть в окно. За спиной послышался долгий укоризненный вздох, а потом последнее «угу» и вдруг резкий скрип диванных пружин. Я вздрогнул, резко повернулся и уставился на себя проснувшегося. Он – тот я, который проснулся, — был удивлен и напуган, а я, который стоял у окна, просто не знал как объяснить сложившуюся ситуацию. Мы хором просто произнесли «Это все… просто хрень какая-то!», после чего некоторое время просто смотрели друг на друга, пока не зазвонил будильник.
И тут я понял одну важную вещь. Будильник зазвонил в семь утра. Друг только что звонил тому мне, который спал. Это было примерно за минуту до сигнала будильника и означало, что он только-только отъехал от своего долбанного клуба и будет примерно через час. Но там, внизу, на улице Иванова стоял уже приехавший Санек, и ждал моих денег. У меня был выбор: рассказать все мне спящему или пойти заплатить за такси. Я знал, как поступлю.
«Эээ… там время немного другое… Мне надо туда…» — нелепо извинился я стоящий у окна, перед собою, сидящим на кровати, и покинул квартиру.
Открыв дверь подъезда, я обнаружил, что на улице темно, нет такси и Санька — тоже нет. Я позвонил ему. Когда он взял трубку, на фоне его голоса грохотала клубная музыка. Он сказал, что он в клубе и ничего не слышит из того, что я ему говорю. Я набрал СМС: «Дружище. Очень тебя прошу: экономь бабло, чтобы хватило на такси. Спать у меня не получится по техническим причинам» и нажал «отправить».
***
Утро III
Кошмар. Похмелье. Уууыыыыааа…
Когда я проснулся и открыл глаза, то понял, что нахожусь в этом помещении впервые. И эту бабу, что лежит рядом, я видел впервые. Ситуация усугублялась тем, что баба эта была старше меня лет на десять. Я закрыл лицо руками и собирался было досадно замычать, но почувствовал, что лицо под руками — не мое. Я откинул одеяло и увидел, что у меня есть пузо и седые волосы на груди.
Вдобавок ко всему, дверь в комнату приоткрылась и я увидел девушку лет четырнадцати, которая произнесла: «А. Пап. Ты уже проснулся? Ну ладно. Просто ты меня просил разбудить тебя, когда я в школу пойду. Вот я пошла. Пока». И дверь закрылась.
Наступила апатия.
Как меня теперь зовут-то хоть?
Комната была обставлена просто, но современно. Современно относительно моего понимания времени, потому что по поводу совпадения данных моей памяти с действительностью у меня есть все причины сомневаться.
Судя по всему, сорокалетняя баба, спавшая рядом со мной, была моей женой. И мне она совсем не нравилась. Но очевидно, мне нужно было привыкнуть к этому. Я был обречен на это.
Я встал и начал поиск паспорта, чтобы выяснить свое имя. Рядом со стулом, на котором находилась моя одежда, я нашел кейс, в котором нашел необходимый документ и еще кучу непонятных бумажек. С фотографии в паспорте на меня смотрел какой-то престарелый кретин, наполовину лысый и носивший совершенно отличное от моего имя. Мало того, я узнал, что мне уже немного за пятьдесят, и это означало, ни много ни мало, потерю тридцати лет жизни.
Не знаю как долго, мне придется с этим жить. Но придется.
Я подошел к окну и увидел какую-то совсем незнакомую, третью улицу. Табличек, по которым я мог бы узнать название, не было видно. Эта улица не была ни улицей Тропинина, ни улицей Иванова. Я смотрел на какую-то мрачную промзону огороженную длинным бетонным забором и небольшой тротуар, занявший расстояние между забором и тем домом, в котором я оказался. Этаж был третьим, настроение — суицидальным.
Проснулась «жена» и улыбнулась мне так, словно очень хотела получить ногой по лицу. Мы обменялись утренними приветствиями.
За завтраком я витиевато и очень дипломатично расспросил про свою жизнь и узнал, что я работаю преподавателем сопромата и теории механики в университете, живу в городе с каким-то незнакомым названием, родился в городе с еще менее знакомым названием… Еще сегодня была суббота и на работу идти не было нужно.
Не смотря на всю витиеватость и дипломатичность прояснения новой для меня ситуации, жена смотрела на меня, как на идиота. Она объясняла мне кто я есть, а я не мог объяснить ей ничего, боясь загреметь в психушку навсегда.
Разговаривая с женой, успевшей надоесть мне с первых же минут утра, я соображал как мне трудно будет жить первое время. Нужно выучить сопромат, чтобы соответствовать своему новому образу. Это будет сложно, учитывая, что до сегодняшнего утра образование мое было гуманитарным. Я очень хотел проснуться еще раз, чтобы оказаться в квартире на улице Иванова, из окна которой виднелась бы улица Тропинина, и увидеть самого себя. По сравнению с сегодняшним утром, все предыдущие аномалии представляли собой лишь небольшое взаимное недопонимание меня и мироздания. В последнем же случае шутка выходила за рамки всего, что можно было бы ограничить рамками.
В комнате дочери был компьютер. Я сел за него, вышел в Интернет и стал изучать город. Улицы Тропинина в городе не было. Улица же Иванова была, и очертаниями напоминала именно ту улицу, на которой я вчера жил. Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться туда.
Как оказалось, почти вся улица состояла из пустых полуразрушенных домов и напоминала улицу некоего города-призрака, вроде Припяти. Пустота, паутина и тишина.
Я шел по улице медленно, созерцая знакомые хрущевки, которые погрязли в тишине и зелени, были лишены стекол в окнах и полны совсем иной жизнью: дикой, животной и потайной. Трава разрушила асфальт. По бокам дороги то и дело слышался шорох испуганных ящериц. Пели птицы.
Я без проблем нашел свой семьдесят восьмой дом. Так же, как и остальные на всей улице, он был мертвым и пустым. Солнце светило в его окна и было похоже, что этот дом является частью природы, естественным образованием, не имеющим к человеческому разуму никакого отношения.
Я зашел внутрь и поднялся по лестнице на свою лестничную площадку. Дверь была открытой, я пнул ее и проник внутрь.
По квартире летали воробьи. Пахло солнечным светом и птичьим пометом. Я подошел к окну и сквозь мутное стекло увидел обычную улицу Тропинина со всеми присущими ей домами, магазинами и равнодушными пешеходами.
Из мебели в комнате присутствовал только старый круглый стол. На нем была зеленая лампа и листок бумаги.
Я подошел к столу и взял листок. Он был чист. Тогда я достал из кармана перьевую ручку и, удивляясь винтажности своего нового почерка, резюмировал все свое отношение к этому миру, к его времени и его пространству, к своему прошлому, своему будущему и такому же призрачному настоящему. Я написал:
«Это все просто…
…
…
хрень какая-то»