ГЛАВА 11
... Два всадника по виду мальчишки лет четырнадцати с пучком факелов поджигали избы. Деревня, буквально, кишела всадниками, похожими на киношных хазар или татаро-монголов. Одна группа теснила в плотное стадо домашний скот - коз, коров, лошадей. Деревня имела одну широкую улицу. Сейчас она была усыпана мусором, трупами собак, стариков и мужчин. Уцелевшие селяне- женщины, дети - окружены плотным кольцом всадников. Внутри кольца несколько воинов деловито сортировали пленников, загоняли в длинные шейные колодки по десять человек. Крики, вопли, плач, свист кнутов...
Я появилась в круге на свободном пятачке. Коты веером зависли над моей головой.
Всеобщее оцепенение. Лишь лошади испуганно шарахнулись в стороны.
У меня засвербела меченая ладонь, а в запястье покалывало, и плотно сжимал невидимый браслет.
Пару минут стояла тишина, даже всхрапы коней, казались, сдавленными.
-Л а д а н е я!- внезапно, как взрыв петарды, рванул тишину чей-то крик.- Она пришла! Услышала мои молитвы!
-Ладанея! Ладушка!
Вслед за пленниками, опомнились и всадники: завопили гортанно, схватились за луки. Но я уже вскинула руку: стрелы на полпути наткнулись на незримую преграду, осыпались обломками.
Я смотрела на происходящее и не верила глазам своим: невидимый ураган с бешеной скоростью гулял по деревне - гасил пламя, срывал крыши, сбивал с ног лошадей, вырывал из сёдел воинов-мальчишек и швырял их оземь, либо о бревенчатые стены изб... Не верилось, что этот вихрь выпустила я. Как же его теперь остановить?
Чудом спасшиеся от вихря всадники, прыснули во все стороны, с криками ужаса, но их настигали коты и выбивали из сёдел.
Селяне, освободившись от колодок, спешно вооружались, кто, чем и... добивали раненых, а избежавших ранений, брали в плен.
От обилия трупов, крови мне - Варьке!- стало дурно. Опустила руку, судорожно сглотнула, борясь с подступавшей тошнотой.
Вихрь утихомирился, едва погас последний огонь. С захватчиками было покончено. Меня окружили селяне, возбуждённые, счастливые. Наперебой благодарили. Слов я не разобрала, слышала лишь одно имя- Ладушка. Почему-то жутко захотелось, чтобы замолчали.
-Тихо!
Точно кляп всем сразу вставила: умолкли, глядят, затаив дыхание, во все глаза, ждут моих слов.
-Птах прилетал к вам?
Прилетел, только его подстрелили. Сейчас у матери. Собирались всем скопом проводить, но я попросила одного в провожатые.
-Занимайтесь своими делами. Их у вас немеряно...
Лица вмиг изменились: стали серьёзными, суровыми, кое-кто завсхлипывал. Поникшие разбрелись. Остался мальчишка, по лицу ровесник Ярика, по телосложению все шестнадцать можно дать. Просторная навыпуск рубаха из грубого полотна, такие же штаны. Всё рваное, забрызганное кровью. Босые ноги измазаны конским навозом и припорошенные пылью, казалось, обуты в лёгкие тапочки.
Мальчишка, буквально, ел меня небесно-голубыми глазами. Мне стало неловко. Кажется, смутилась и тут же рассердилась на себя. Явно, не Варькина реакция...
-Показывай.
Прозвучало, видимо, грубовато: мальчишка сник, в глазах и в лице появилась виноватость.
По правде, говоря, мне всё это чрезвычайно не нравилось: что такого геройского сделала та, за которую меня принимают? То, что случилось сейчас, лишь мазок большой картины? Хотелось бы увидеть всё полотно...
На мальчишку было больно смотреть. Мой грубый тон, похоже, натолкнул его на мысль, что знаменитая Ладанея сердится на селян, и он, по-всему, взвалил вину на себя. Не понимаю я такого...
Мы шли вверх по улице. Мне хотелось заговорить с мальчишкой, приободрить его, но валявшиеся тут и там трупы не способствовали к светской беседе. Угнетало, что захватчики оказались детьми - иным было чуть более двенадцати лет. Их мёртвые лица, точно рассыпанные карты, стояли у меня перед глазами. И давили, давили, давили...
-Кто они?
Мальчишка приостановился, удивлённо глянул на меня, и, явно, растерялся, не зная, как быть. Ладанея - и не знает?! Или в вопросе какой-то подвох, желание унизить? Всё это, буквально, читалось на лице мальчишки.
-Я давно не была здесь. Многое забыла... Кстати, как тебя зовут?
-Млад,- глухо обронил, всё ещё пребывая в растерянности.
Я попросила рассказать о себе. Ответ Млада меня просто сразил: у него было 26 братьев и сестёр. Он, так называемый, поскрёбыш. Млад из рода-племени русов, правда, все знают их как любовольцев. Потому что исстари не признавали над собой власть Великих князей, жили братчиной, то есть братством, кругом. Все вопросы решали на Круге, сообща. Своего рода новгородское вече.
Каждый вновь посаженный на Великий Стол князь считал первостепенной задачей сломить непокорных русов, присоединить их земли, но, увы! Все попытки оборачивались крахом. Считалось, что русы любимцы Богов и те им помогают отстаивать свою независимость.
После Последней Битвы, когда коварно были побеждены Боги извергом Мороком и его татями, Любимцы Богов остались без покровительства. Однако ещё много лет противостояли Мороку. Но однажды тому в голову пришла поганая мысль, и он выпустил её на волю. Идея, действительно, гадкая: Морок пригласил степняков турченов, сказал, что могут брать земли сколь захотят, и всё, что на них живёт и растёт - ваше. Платите, ежегодно, установленный оброк и чувствуйте себя, как дома.
И наступили чёрные времена. Степняки заполонили славянские земли, и довольно скоро сообразили: ТАКАЯ, осёдлая жизнь намного лучше, чем постоянное кочевание по степям в поисках пастбищ. Веками степняки пытались завоевать эти земли, но всякий раз получали по зубам и побитыми псами уносились обратно в степи. И вдруг вожделенные земли дают им почти задарма, как у нас говорят, нахаляву. Оброк невелик, по сравнению с теми богатствами, что имели славянские земли. Почувствовав себя хозяевами, турчены развернулись по полной программе.
Потерявшие Богов, сварожьи внуки, словно осиротели, убитые горем - ослабли. А сироту, как известно, всяк обидит...
Непокорных уничтожали, целыми селищами и градами, сломленных обращали в смердов (рабов), либо в товар: в землях за степями высоко ценились крепкие русоволосые славяне - невольничьи рынки росли, как грибы после дождя, вдоль всей окраины степей. Кроме рабов, был большой спрос на меха, хлеб, мёд, болотную руду, древесину. И потянулись нескончаемые обозы по Гостевому тракту...
Дольше всех сопротивлялись русы.63 года не поганила нога турчена земли русов. А потом подлость и коварство сделали решающий ход. Позвали турчены круговых старшин русов на пир, где обещали заключить мирный договор. Во время пира обманутые старшины были жестоко изрублены. А с наступлением темноты, когда русы ждали своих старшин и лелеяли надежды на мирную жизнь, внезапно, точно наводнение, хлынули орды турченов...
Млад, горестно, замолчал. Плюнул на очередной труп турчена, выдохнул, видимо, произнесённое про себя ругательство.
Млад был скуп на слова, сказал немного. Странно, только я, почему-то, узнала вдвое больше. Ощущение было такое, словно Млад делал наброски, а я уже "рисовала" цельную картину. Что это? Забытое Варькой или Варварой Фёдоровной? Или из памяти Ладанеи?
Млад, например, ни словом не обмолвился о турченах, как о народе - для него турчен абстрактное понятие "тать" (враг, вор),- но я, по ходу рассказа, вспомнила (?!) о диких нравах степняков...
(см. 2 часть "Когда придёт Зазирка")
Мы вышли на околицу. По обе стороны пыльной дороги раскинулись луга, на которых стайкой стояли полусгоревшие стожки сена. Слева, за стожками, небольшой холм, опоясанный кругами молодых дубков.
-Там, - показал Млад на холм.- Я здесь подожду.
-Почему?
- Я здесь подожду.
-Хорошо. Как знаешь.
От дороги к холму змеилась добротная тропинка. Я быстро пошла по ней. Чёрт, совсем забыла про "родственников" на горе! Издёргались, наверно, ожидаючи. Ладно, пусть потерпят ещё немного: вот узнаю, что и как с Птахом, и перенесу их.
Луг внезапно оборвался глубоким и широким рвом, по дну добродушно журчал ручей.
Я прошлась по берегу, но нигде не обнаружила ничего похожего на переправу. Странно, однако: тропа есть по обе стороны, а переправы нет. Неужели спускаются в ров? Нет, абсолютно никаких следов. Может, здесь присутствует магия: когда нужно, возникает мост? Кричать? Не хочется... Перенести себя... но я совершенно не помню, что для этого надо делать. Как там было? Я что-то крикнула... Волшебное слово? Не обязательно: тогда у меня ныла левая рука, раскалывалась голова... могла просто от боли кричать...
Коты ринулись вперёд, но... были отброшены невидимой преградой. Опустились на траву, мяукая, потирали лапами ушибленные мордочки.
Защитное поле? Круто, нечего сказать... Теперь понятно, почему Млад не захотел идти. Мог бы, поросёнок, предупредить...
Сейчас у меня ничего не ноет, не болит, внутри странное ощущение, будто иду в гости к хорошо знакомому человеку, он ждёт меня и примет с радостью. Только вот "дверь" закрыта и нет звонка. Стучать? Как, если "дверь" невидима?
Но мне надо на ту сторону!
Конец фразы я уже произносила за рвом. Всё произошло незаметно, без киношных спецэффектов, точно я обыденно перешагнула через узенькую канавку.
И коты сидели рядом, причудливо фыркая.
До первых дубков оставалось метров сто, когда навстречу мне вышли две девочки, года на три младше меня. На них были простенькие платьица, вроде сарафана. Светлые пшеничные волосы заплетены в тугие косы, длинные, достигавшие до колен. Круглые головки, в районе лба, обхватывали узкие обручи из витой золотой проволоки. Девочки большеглазые с пышными ресницами, точёные, чуть вздёрнутые носики. И босые.
Когда до них оставалось шагов десять, девочки низко поклонились и выкрикнули в унисон:
- Исполать, Зазирка! Здравствуй во веки веков, Светозарная!
-И вам привет!
Трепет и обожание переполняли девочек. И огромное желание исполнить любую просьбу дорогой гостьи. Услужить, угодить Светозарной сейчас для них было сверхсчастьем. С таким же восторгом глядели на котов.
У меня - у Варьки?- по инерции нахлынуло раздражение, и, почему-то тотчас умерло, оставив на сердце лишь лёгкий осадок.
Многозначительно переглядываясь, девочки повели меня в глубь дубравы по прямой, как стрела, тропе. Дубки стояли поразительно ровными шеренгами, словно солдаты в строю. У нас бы сказали: явно культурная посадка, с каким-то значением.
Тропа вывела на круглую поляну у подножия холма. Огромный, размером с грузовик, валун наполовину врезался в холм. Невольно пришло на ум чёрное сравнение: окаменевшая ступня великана, обрубленная по голень, застряла в голове другого великана, пробив его куполообразный череп.
Рядом со "ступнёй" в "черепе" зияла трещина,- шириной метра два - вход в пещеру. Туда и направились мои провожатые.
Перед входом коты разделились: двое последовали за мной, остальные остались снаружи.
Я шагнула за девочками, и сразу же оказалась в просторном зальчике, освещённом довольно прилично, хотя совершенно непонятно где находился источник света.
Стены и потолок почти гладкие, сплошь покрыты яркими красочными картинами. Похоже, отображена мировая мифология: здесь и люди с собачьими головами, мохнатые человекоподобные зверьки,похожие на чёртиков,только без обязательного хвоста и без рожек, люди-птицы... И, разумеется, герои. Битвы, пиры, тризны, братание...
И вдруг я застыла, как парализованная: напротив входа добрую половину стены занимал портрет...
Мой!
Я стояла на каменистой поверхности в полный рост в боевом снаряжении. На левом плече у меня сидел удод, распушив хохолок. В правой руке я держала странное оружие: цвета алюминия длинный гвоздь со сплющенной шляпкой, чуть ниже её закруглённые, точно половинки дисковой пилы, лезвия. Слева у моих ног сидел крылатый кот, полосатый, как зебра. Затем - с мультяшным лицом плюшевый чёртик, у которого были птичьи крылья и две разные ноги: одна овечья, другая, как у ребёнка, только обросшая курчавой шерстью. Справа, чуть в отдалении, стоял кентавр. Человеческая половина... это повзрослевший лет на десять... Ярик. Отец?!?
Перед портретом на полу стоял метровый каменный куб, сверху на нём лежал точно изъеденный ржавчиной тонкий гвоздь.
Меня как магнитом потянуло к кубу. Правая рука сама потянулась, и... гвоздь, шевельнувшись, закружился. В левой ладони появился приятный зуд, а запястью стало жарко, будто застегнули горячий браслет. Губы мои произносили какие-то слова, я слышала их точно со стороны, ничего не понимая. Гвоздь уже вертелся с такой скоростью, что его не было видно: лишь круг бурого цвета вибрировал. Неожиданно запахло свежеиспечённым хлебом, и круг окутался розовым дымком. Через минуту дымок рассеялся, и моим глазам предстало чудо: на каменой поверхности куба лежал совершенно новый сверкающий гвоздь, такой же, как на портрете, только без лезвий.
Я непроизвольно шевельнула правой рукой: гвоздь тотчас приник к ладони. Он был лёгок, словно лыжная палка, и казался продолжением моей руки.
За спиной у меня восторженно ахнули девчонки. Я обернулась: они, что называется, ели меня глазами, с превеликим удовольствием и аппетитом...
-Ладушка!- прошелестело под потолком.- Ва-ря!
Слева от Портрета были вырублены в стене ступени, они уходили вверх, и там, под потолком, обрывались в арочной нише. Сейчас в ней стояла женская фигура, вся в малиновом одеянии, закутанная, как мусульманка - только узкая щель открывала глаза.
Женщина торопливо и неуклюже стала спускаться по лестнице. Что-то изнутри толкнуло меня навстречу ей.
Между нами оставалось три ступеньки, когда мы, невольно, замерли.
-Исполать, Ладушка!- выдохнула женщина.- Ты вернулась, Ва-ря!
-И тебе привет. Да, я вернулась. Только вот... ничего не помню... Не понимаю...
-Это пройдёт. Ты прошла через столько перевоплощений... Всё вернётся...
-Как Птах?
- Хорошо...
Ранен не смертельно. Стрелы извлечены, раны обработаны. Сейчас спит.
-А ты? Как ты себя чувствуешь?
Бакуня,- а это была именно она,- горько усмехнулась:
- Вот горю желанием обнять тебя, но не могу... От боли стану кричать, в Заморочном лесу будет слышно... Проходи в мои хоромы...
-Погоди. Я не одна. Там, на петушиной горе ждут меня... родственники. У тебя найдётся, чем накормить их?
-Ва-ря, для тебя... для вас всё лучшее выставлю...
Мои "родственники" находились в полном отчаянье и уже собирались спускаться. Моему появлению весьма обрадовались, правда, Фёдор Макарович пытался скрыть и неуклюже продемонстрировал недовольство: мол, если бы свои были, не позволила себе такого пренебрежения, затащила незнамо куда, бросила... И всё такое прочее. Благо он скоро осознал, что сотрясает воздух впустую, и замолчал.
-Готовы?
"Родственники" утвердительно кивнули.
Что интересно: в этот раз мне не пришлось ни кричать, ни вскидывать руки, даже слов никаких не говорила, просто подумала - и мы уже всем скопом перед входом в пещеру.
Минут через пять расселись за роскошно накрытым столом. Бакуня явно перестаралась: столько еды нам не съесть даже в три присеста. Чего тут только не было: варенья, соленья, печенья всевозможных видов. Надо думать, весь диапазон древнеславянской кухни. Всё выглядело так аппетитно, запахи... и не хочешь, а руки тянутся и это попробовать, и то, и третье...
Мои лишь пару секунд куксились, а затем так заработали руками и челюстями, точно с голодного края прибыли.
Неловкое молчание рассосалось, и всех обуяло возбуждение, раскованность. Даже вечно зажатая Леночка оживилась.
Хозяйку завалили ворохом вопросов. Бакуня бедная, не знала, на какой из них отвечать, впрочем, добрую половину можно было смело пропустить мимо ушей.
Честно скажу: галдёж стал действовать мне на нервы, и я громко, с нажимом, сказала:
- Когда я ем, я глух и нем.
Удивительно: все замолчали, виновато глянули на меня. Ещё более поразительно: никто не обиделся. Атмосфера в "хоромах" Бакуни была пропитана обожанием и почтением к Ва-ре - Ладушке ,и "родственники" вдыхали их, заражаясь. Уже и Леночка поглядывала на "тётю Варю" не со страхом, а... как на любимую певицу или актрису.
Про Ярика нечего и говорить: он был счастлив и открыто гордился, что у него такая мама.
И лишь Фёдор Макарович, по инерции, похоже, с усилием сдерживал влияние "отравленной" атмосферы.
Зоя без особых проблем восстановила свой статус: секретарь при знаменитой сестрёнке. Правда, обожаемая сестрёнка, круто сменила имидж и род деятельности, не беда, справимся...
Я единственная за столом, кто ел вяло: машинально что-то брала, жевала, глотала. С большим желанием сейчас бы послушала из первых уст, что же со мной случилось с момента, как я ушла со свадьбы сестры? Почему меня здесь все знают одновременно как Ва-рю, Зазирку и Ладанею?
И я услышала. Сразу после обеда.