Я пишу. Единственное число. Мы пишем. Множественное. Будем писать. А вот это точно, понапишем такого…Долго будут разбираться неблагодарные потомки, листая газеты, что за проблемы были у их предков с чувством реальности. «Газеты все врут», - сказал БГ. Газеты врут, календари врут, зеркала врут – это не мы там такие старые. Деньги врут, как в песне Винни-Пуха: они если есть, то их сразу и нет. Те, кто наверху…ну ладно, ладно, не врут. Словесно украшают жизнь. Кому и верить?
Насторожились. Окопались. Раз вятские, то обязательно «валенки», что ли? Коварных встретим кочергой. Вот приехал к нам артист. А зачем? Да ещё какой – БГ! Зачастил. В пятый раз приехал. Ишь, повадился! Не иначе за деньгами. Вот он, ваш святой и непогрешимый!
…Реклама не по сезону: за несколько дней до концерта с утра в почтовые ящики бросили листовки «Борис Гребенщиков с программой «Электрический пёс». Соседи гневно выкидывали их из ящиков прямо на пол, а грязюка была ослепительная, и листовки через полчаса в неё и превращались; по нижней площадке и по крыльцу мы перешагивали как в балете – не хватало еще наступать на родные имена…
И раздалось: стойте! Как - всего один концерт? И почему приехали только вдвоём, и инструментов – минимум? Да ещё и старые песни играть будут? Ну точно, выдохся! Точно, за деньгами приехал!
- Зачем срубил вятскую берёзку? – вопил нетрезвый голос из зала. Оформление на сцене и впрямь было диковатое – шесть берёзок, торчащих из-за кулис. На одну из них БГ, уходя, наткнулся спиной…
Мы пишем. И будем писать. И живём, по определению БГ, в военное время. Чего стоил звонок о бомбе, заложенной в ОДНТ. И судить норовим всех по законам этого самого военного времени. Меня всегда умиляло наше рвение заподозрить подвох где угодно, но только не там, где нужно. Известная, опять же, формулировка гласит: рок был музыкой протеста, а когда колбаса в магазинах появилась, протестовать стало незачем, и рок умер. Люди, почему мы так хотим, чтобы рок умер? Да не просто так, а непременно обожравшись колбасой и водкой? О том, сколько раз, кому и в какой последовательности «продавался» БГ, я слышу, сколько его помню. Да только ни БГ, ни его песням от этого ни жарко ни холодно. Зато у нас – всё время какие-то проблемы с восприятием. Всё время какая-то муть перед глазами. Те, кто сверху, хотели бы приукрасить реальность, а все остальные – наоборот. По-моему, это называется - хромать на обе ноги.
Только не надо говорить, что мы не знаем, как этого избежать. БГ всегда был свободным. Бедный Чиж попал в беличье колесо: в год непременно записать по альбому. Зубами скрипи, да пиши. О последствиях не будем – Чижа жалко, остановиться бы ему и успокоиться. БГ поёт, что хочет. И это говорит о том, что ни в какое колесо он не попадал. Мы настолько разбалованы тем, что во все предыдущие приезды он пел новейшие вещи, что исполнение на нынешнем концерте песен двадцатилетней давности для нас стало просто шоком. И начались крики о зарабатывании денег. Вспомнил бы кто-нибудь, что, когда не было новых песен, Борис и не приезжал. А мог бы с 1991 года навестить нас не пять раз, а дважды пять, изображая лучезарный «Аквариум». Петь «Город золотой» и «Аделаиду». И никто бы не пикнул.
Борис всегда умел успокаивать, дать четыре минуты песенного времени на то, чтобы отдышаться, одуматься и всё вспомнить: что дальше делать, а главное, для чего всё начиналось. Но из всех его концертов, виденных мною в Вятке, этот, нынешний, был самым трудным. Такого не было даже во времена «Навигатора».
Трудным для нас, потому что «Последний дождь», «Моей звезде» и даже милая сердцу «Рыба» были прожиты нами так давно и так сильно, что вдруг вернуться к ним через десять лет – непросто. И в то же время мы видели чудо. Мои ровесники уже смирились с тем, что вживую мы этих песен не услышим – не хочет Борис петь старые вещи…Но чудо было не только в том, что мы их услышали: чудо – что песни живы. Они не остались символом протеста, застоя или перестройки. Они действуют, и едва ли не мощнее, чем раньше.
Переживая всё заново, устал зал. Устал Борис. То, что он делал на сцене, не назовёшь ни действом, ни даже просто действием. Скорее – противодействием. Противоядием. «Чтобы стоять, я должен держаться корней». Он возвращался к себе, причём, не любуясь собой, не смакуя отдельные периоды жизни (играл бы тогда «Табу» или «Треугольник»). А пел совершенно гремучую смесь – и «Козлодоева», и «Мочалкин блюз», и «Сторожа Сергеева». Он не хотел создавать ни впечатлений, ни настроений. Он хотел их разрушить – чтобы стало видно всё как есть. Его энергии мог бы позавидовать любой в зале. Силе его воздействия на зал мог бы позавидовать он сам двадцать лет назад. У него расстраивалась гитара. Он устал. Он закашлялся на сцене. Верный Сакмаров со своими идеальными по духу флейтами и гениальными по апломбу подтанцовками – как хорошо, что они вместе, Сакмаров и БГ. По глазам Сакмарова можно понять, о чём песня, не зная русского языка.
Новые песни БГ, - примерно семь, которые он привёз в этот раз, - оправдывают радость ожидания. Каждый новый альбом БГ если не сильнее, то нужнее предыдущего. Они совершенно разные. От «Русского альбома» до «Лилит» мы прожили сто новых жизней. Просто невероятно: тот самый БГ, которого зовут мистификатором, - «вечно напустит туману, слова в простоте не скажет», - оказывается ближе всех к жизни. Всегда знает, где она. И говорит о ней точнее остальных.
Жаль, жаль, жаль только нас с нашим уже не квасным, а пивным каким-то патриотизмом: сейчас обманут! Берёзу заломают! Деньги слупят! Как будто мы что-то знаем о круговороте денег в природе. Старые песни нам не пели – было неладно, потому что над новыми думать приходилось. Запели старые песни – опять неспокойно, потому что эти песни не отжили своё и не растворились во времени, а опять врезались в нашу жизнь и нас за собой рванули. Чтобы мы жили и себя помнили, как десять или двадцать лет назад: зная, для чего всё начиналось.
Первый раз в жизни меня волновало, соберёт ли БГ полный зал. Потому что все, кто ходил просто посмотреть на Гребенщикова, уже давно посмотрели и успокоились. Меня интересовало, сколько на концерте будет тех, кто придёт на БГ и за любые деньги, и без денег вообще. И в огромный зал, и в чистое поле. Потому что такая любовь и есть реальность. У нас одно и то же время. И, кажется, одна и та же жизнь. «Мы никогда не станем старше», и пусть нас никогда не станет меньше. Ни на одного. Честное слово, пусть так и будет.