Трансвестит Миша был человеком утончённым – Чехов, Лист, Мандельштам, дорогие сигареты, коллекционный коньяк.
Стоя перед зеркалом, Миша внимательно рассматривал своё тело: непропорционально длинные руки, короткими пальцами, впалая узкая грудь, бритые ноги с некрасивыми коленками. Единственным украшением субтильного тельца был шрам - напоминание о ножевом ранении, которое было получено от вдрызг пьяного мужчины два года назад.
Миша, как-то по-женски вздохнул, вытащил сигарету из пачки, что мирно лежала напротив флаконов с дорогим парфюмером - закурил. Он устало посмотрел в зеркало: круги под глазами умело убраны тональным кремом, узкие губы, визуально увеличены с помощью красного карандаша и помады, воспалённые глаза в обрамлении густых ресниц были потухшими, неестественная улыбка едва коснувшись губ, исчезла в туже секунду - в его комнату постучали. Стук был тихим, осторожным. Миша с раздражением посмотрел на закрытую дверь и тут же отвернулся. Стук стал напоминать царапанье котенка. Закрыв глаза, молодой человек вздохнул.
- Мама! Я занят, – спокойно бросил Миша в сторону закрытой двери. Ответа не последовало, лишь монотонное царапанье. – Мама!! Прекрати! – завопил Миша. - Я тебе просил не беспокоить меня!!! Неужели это так сложно! – За дверь послышались всхлипы – И нечего реветь! Этим меня не разжалобить, – зевнув, ответил сын.
- Мишенька, – из-за двери послышался негромкий женский голос. – Пожалуйста…. Не ходи туда. Я тебя умаляю. Хотя бы сегодня! Сынок мне….
- Мама! Не лезь ко мне! Ты слышишь?! Мы об этом уже столько раз говорили….. Сколько можно! Это моя жизнь и мои дела!
Всхлипы за дверью стали сильнее. Царапанье прекратилось. Он знал, что сейчас она стоит в своём поношенном халате, спина напряжена, лицо скрыто руками, тушь стекает. От этой мыли, его передёрнуло.
Взяв один из флаконов, он бережно, словно боясь сломать великую хрупкость жизни, открыл флакон и бережно положил крышечку рядом с косметичкой. Брызнув себе на шею, Миша, тут же втянул ноздрями сладковатый запах. Сильный аромат постепенно заполнил пространство вокруг Миши. Он погружался в своеобразный транс, в котором был бы не против остаться подольше.
Неожиданно сильно в дверь постучали, Миша вздрогнул и с удивлением посмотрел в зеркало. Он почти поверил, что это была не мать, почти решил встать и открыть дверь. Но тут послышался всхлип.
- Мама иди смотреть телевизор или в магазин – громко говорил молодой человек – мне всё равно, куда ты пойдёшь и что будишь делать. Просто уходи.
- Ты сейчас же выйдешь из этой чёртовой комнаты! – твёрдо, командным голосом ответила мать. – Желательно в мужской одежде! Я родила сына!
Мишу передёрнуло. Всплыли воспоминания из детства, когда мать била его ремнём, требуя подчинения, требуя твёрдости характера, что бы не единой слезинки, иначе она могла молчать несколько дней, заперев его в квартире уходить на работу, оставив на столе чайник с горячей водой, сахар, чай и бутерброды... У Миши не было отца. Мать пыталась заменить его, как умела, как понимала. Наказывала жёстко от чего у мальчика оставались синяки на спине и ягодицах. Он же боялся и ненавидел её…. В тайне надевая женскую одежду, он кидал вызов не обществу, а матери. Он наносил тени, тушь, вбивая в порядки матери гвоздь.
Он вспомнил, когда мать впервые застала его. Он только надел чёрное обтягивающее платье с глубоким вырезом, как в комнату без стука вошла мать, неожиданно рано вернувшись с работы. Бедный Миша…. Его руки дрожали, он едва дышал, смотря в эти наливающиеся гневом глаза. Она схватило его за шиворот, грубо высвободила его хрупкое детское тельце из платья и почти голого лишь в белье и домашних тапочках выгнала на балкон. За окном лежал снег, сумерки чернилами расплывались вдоль протоптанных дорожек и широких улиц. Мальчик сжавшись, превратившись в муху, попавшую в банку прижав колени к груди - сидел молча. Холод уже почти не ощущался, проникнув в тело ребёнка до кости. Миша начинал засыпать, когда дверь балкона отворилась, и мать с посветлевшими глазами втащила мальчика в комнату. Тогда он лишь простыл. Мать ухаживала за ним бесстрастно, словно медсестра, которой нет дела до больного. Она просто делает свою работу: приносила еду, следила, что бы Миша во время принимал лекарства, мерил температуру, соблюдал постельный режим.
Именно тогда в нем появилось чувство трепета перед матерью, перед этим взглядом. Перед её бесчувственностью, что будоражило до основ…. Противоречивые чувства любви и ненависти в соитии образовывали странный коктейль. Страх, что многие годы господствовал над ним - пошатнулся, и мать в итоге стала существом идеальным. Миша стал смеяться людям в лицо, когда они были несчастны, придавал и лгал, ломал, но не строил. Делая это изощрённо и без единой эмоции, он приближался к идеалу – к матери, к той матери, которую он придумал для себя.
- Выйду когда захочу! Выйду, каким захочу! – зло кричал Миша, смотря в зеркало, на¬ходя ненавистное, но такое желанное сходство с матерью. Тот же нос, те же глаза. – Мне не десять! Ты больше не будешь ставить свои условия. Ты поняла меня?! Ты стерва! Мало¬душная, жестокая стерва!
Воцарилась тишина. Миша, глубоко дыша, обхватил руками голову, с силой зажмурил глаза. Его кулаки сжались и ударили по столику. От чего флаконы духов дзинкнули как бы подтвердив факт присутствия воли. Открыв глаза, он внимательно будто в первый раз посмотрел на своё отражение. Натянув парик и подойдя к шкафу, где висели платья, он силой дёрнул за ручку, дверца скрипнув открылась.
В голове мелькнуло воспоминание о мужчине, с которым он в образе Наяны танцевал целых два танца подряд. Эти сильные руки обхватившие его. Мужчина был пьян и вряд ли понимал, с кем танцует.
- Я разговаривала с твоей бабушкой, – после недолгой паузы послышалось из-за двери.
Мужчина целовал напудренные щёки Наяны. Восторгаясь её красотой и умение танцевать.
- С матерью твоего отца. – Он плотно прижимался к ней. – Твой отец, я всегда знала, где он живёт. – Он шептал ей на ухо грязные словечки, от чего сердце Наяны билась всё сильнее и она была готова ударить его, оттолкнуть, но не делала этого, с от¬вращением выслушивая все эти сальности, получая странное удовольствие. – Анна Георгиевна сама мне позвонила. Твой отец…. – Она ощущала тошнотворное дыхание, эту вонь, что лилась воздушным потоком из его рта. – Твой отец он умер сегодня утром. – Миша, окунувшись в вспоминания, в странные неприятные воспоминания, от которых он однако получал странное удовольствия. С силой ущипнув себя за сосок, обвив себя второй рукой, прикусив губу услышав слова матери, испытал оргазм. Он дрожащей рукой вытащил платье из шкафа не отпуская соска. Его голова закружилась и он почувствовал это ещё раз. Только гораздо сильнее, словно через него прошло сотни наслаждений мужчин и женщин слившихся и удвоившихся. Ток, прошедший через его тело был такой силы, что он упал на пол не в силах контролировать себя. Не видя ничего вокруг, он ударился головой об угол компьютерного стола и тут же потерял сознание.
Похороны отца и сына прошли в один день. Их похоронили рядом. В дождливый осенний день на городском кладбище. Народу собралось не много, человек 10. Речей не говорилось, слёз не было. Люди безжизненными тенями стояли возле разрытых ям, наблюдая, как опускают по очереди гроба.
Вдалеке проехала машина, из которой двое ребятишек с интересом наблюдали за происходящим, отец сидевший за рулём, что-то весело напевал, внимательно смотря на дорогу и думая о скором отпуске, что в этом году выпал на декабрь. Неожиданно пошёл снег, он падая на асфальт и тут же таял. Приближалась зима...