Удивительно, как меняется настроение в зависимости от времени года! Вот наступила осень, и на душе какая-то беспричинная печаль, порой сердце сжимает тревога. А может быть, есть причина?
Надежда Андреевна сидела в поликлинике на прием к врачу возле кабинета с серьезной табличкой - "отоларинголог". С диванчика, на котором она уютно расположилась, можно было наблюдать в окно, как ветер треплет ветви тополя, срывая с него желтовато-бурые листья и играет ими в воздухе: то закручивает в цветной хоровод и весело танцует в пестром окружении, то, словно наскучив, бросает, и листья мягко кружа опадают на землю под ноги прохожим. Надежда Андреевна вспомнила время, когда она была еще Наденькой, студенткой консерватории, и вот такой же тополь ронял листья, когда она исполняла арию Сольвейг. Преподаватель был доволен:
- У вас прекрасные данные. Только нужно не забывать трудиться, без этого никакой талант не принесет плодов. И главное - не зазнавайтесь.
- Ну что вы, Павел Адамович, - девушка смутилась, - как можно!
- К сожалению, такое бывает очень часто, - вздохнул педагог.
И вот прошли годы... Надя окончила консерваторию, и уже несколько лет работала в местном театре музыкальной комедии, постоянно исполняя ведущие роли. "Примадонна", - перешептывались при ее виде коллеги, внося в это слово оттенок и зависти, и раздражения, поскольку "звездная болезнь" не миновала-таки бывшую скромную девушку. Даже походка ее, летящая, словно вокруг никого не было, лицо со вздернутым подбородком, выдавали небрежное, полупрезрительное отношение к товарищам. Вообще-то товарищей у нее не было, не говоря уж о друзьях. Были поклонники, почитатели, раболепствующие соседки: "Ах, наша Наденька, соловей ты наш! Красавица, умница!" Она раздавала обожательницам букеты зрителей и слушателей. Букетов было много. Помимо работы в театре, актриса часто ездила по России с сольными концертами.
Однажды, гастролируя в Москве, Надежда Андреевна встретила своего педагога. Он почти не изменился, да и времени прошло не много - лет десять, одиннадцать.
- Павел Адамович! Как я рада! - Надя обняла и поцеловала в щеку учителя, который буквально создал ее, как певицу.
- И я рад, - на лице Павла Адамовича было написано смущение.
- Что с вами? Вы вовсе не рады. Что-то случилось?
- Просто я был на вашем концерте. Я поначалу даже не узнал вас, вот только голос... Все-таки гордыня не обошла и вас.
- Издержки профессии, Павел Адамович, не стоит делать на этом такой уж акцент.
- Вот именно, издержки. Вы меня простите, я очень спешу. Всего вам доброго, - и он, ссутулясь, зашагал прочь.
Надежда обескураженно посмотрела ему вслед.
- Что он о себе думает?! Это так уйти от меня?! Да благодаря мне он сам прославился - учитель САМОЙ СИНЕГОРСКОЙ! Неблагодарный!
Но все равно на душе было гадко, и она понимала, что причина ее плохого настроения в ней самой.
Эта гастроль запомнилась на всю жизнь. Вернувшись в гостиницу, Надежда узнала, что ей звонили по межгороду из дома и очень были расстроены ее отсутствием. Она сразу же перезвонила, но дома никто не брал трубку. Взволнованная сверх меры, Надежда набрала телефон театра. Ответил администратор и сказал, что муж просил сообщить ей, если позвонит, что их дочь увезли в больницу. Зачем, что за причина - этого он не знал. Надежда заказала билет на самолет, и уже через четыре часа вылетела в родной город.
Дочка оказалась в реанимации. Гнойный аппендицит, перитонит. Надежда кричала, что если ее дочь умрет, то она, она...
Главный врач успокаивал:
- Ну и что вы? Убьете? Мы делаем все возможное. Ваша задача - взять себя в руки. Берите пример с вашего мужа, он спокоен, он верит в хороший исход, верит нам.
- С мужа? Это не мужчина, а кисель. Он будет спокоен, даже если увидит дочь в гробу!
- Наденька, нельзя так. Стыдно. Не одна Анюта в больнице. Здесь не лежат здоровые. Всем нужен покой, а ты так кричишь.
- Пусти меня! Доктор, я требую, чтобы меня проводили к дочери. Я немедленно хочу ее видеть.
- Ну что ж, в виде исключения. Сейчас вам выдадут стерильную одежду, маску, и я вас провожу.
В палате стояла тишина, чувствовался особенный больничный запах, шторы приспущены. Анюта лежала бледненькая, тоненькая, глаза закрыты, к голове и рукам подключена аппаратура, в которой Надежда ничего не понимала. Ей стало плохо. Доктор усадил ее на кушетку.
- Только говорите тихо.
Но Надежда не смогла бы говорить, даже если бы захотела. Здесь, глядя на дочь, она впервые поняла, как тонка нить человеческой жизни, поняла, что девочка действительно может умереть, что ее доченьки может не стать в этом мире. Она то с ужасом смотрела на вытянутое тельце, то, умоляюще, на доктора.
- Пойдемте, пойдемте, дорогая. Девочке нужен покой.
Надежда послушно пошла за ним в кабинет. Муж уже ждал ее там.
- Надя, давай я увезу тебя домой. Отдохни немного.
- Нет... Никуда... Здесь... С Анютой...
Впервые за много лет Надежда Андреевна заплакала. Это было странно и страшно. Никто никогда не видел ее слез. Женщина не могла успокоиться:
- Я умру, я сама умру, если с Анечкой что-то случится. Володя, скажи им, пусть делают все возможное. Самые дорогие лекарства... Я все продам - дом, дачу, драгоценности, машину, только пусть ее спасут.
Утром девочке стало хуже. Случилось худшее, что могло произойти в таких обстоятельствах - начался сепсис, в просторечье - заражение крови. Надежда словно обезумела. Она, опухшая от слез, непричесанная, совершенно неузнаваемая только ходила по кабинету доктора из угла в угол и повторяла: "Не может быть, не может быть..."
Пришла ее свекровь.
- Наденька, пойдем в Божий храм, помолимся об Анечке. Здесь рядом.
- Да, да! Пойдемте. Нужно что-то делать. Ведь правда? Нужно что-то делать?
Муж вывел ее под руку, ноги не держали бедную женщину. До храма они шли молча. Только возле церковной ограды свекровь остановилась:
- Дети, просите Господа от всего сердца, с твердой верой, и он исцелит Анну.
- Да, мама, - Надежда впервые так назвала свекровь. - Я верю, Бог ее спасет. Господи! Спаси мою девочку! Обещаю бесплатно каждое воскресенье петь в церковном хоре. Только спаси дочь!
Они заказали молебен о здравии. Договорились с главврачом, чтобы священник смог соборовать умирающую девочку.
На следующее утро температура у ребенка спала почти до нормы, анализ крови был значительно лучше, она даже ненадолго пришла в себя и узнала мать.
Через десять дней девочку к удивлению медперсонала выписали совершенно здоровой.
Прошло шесть лет. Анечка училась в пятом классе. Владимир по-прежнему работал художником-оформителем в театре. Надежда Андреевна сдержала слово: она старалась график работы строить так, чтобы воскресное утро, время литургии, было свободно для пения в храме. Лишь в исключительных случаях она отсутствовала в воскресенье. Многие поклонники ее голоса стали прихожанами храма, через любовь к музыке, пению обретя веру в Христа.
Но один грех Надежда за эти годы так и не смогла побороть - грех гордыни. Она знала, что голос ее - лучший. Нет такого ни в театре, ни, тем более, в церкви. Знала и часто говорила об этом. Долгие беседы с духовником настраивали ее на исправление, но проходило некоторое время, и Надежда снова с пренебрежением посматривала на хористок, которые так и не сблизились с ней, она не впускала их в своё "Я".
Наступило очередное время отпуска, такое редкое время, когда они всей семьей смогли побыть вместе. На этот раз решили отдохнуть у Надиной матери в деревне. Ведь так здорово спать, не ожидая звонка будильника, и просыпаться под пение птиц и душистый запах осенних трав и свежего сена. Так здорово умываться прямо из речки, протекающей рядом с домом. А лес с грибами! Как жаль, что так редко выпадают такие счастливые дни...
- А в церковь ты не хочешь сходить? - спросила мать. - У нас хорошая церковь. Две наши прихожанки продали квартиру и машину, которые достались им по наследству в столице, продали один из своих домов в деревне и сейчас живут вместе. А на вырученные деньги построили храм, купили подсвечники, паникадило. Они уже старенькие, но такие милые, такие дружные. И ни одну службу не пропускают.
- Ой, мам, я представляю какое в вашем храме пение! Ну ладно, порадую тебя, не только схожу в храм, но и в хоре литургию пропою.
- Да знаешь, ты права, - в прямом смысле хора у нас нет. Так, поют сами прихожане на клиросе. Но от души. Сама услышишь.
Воскресным утром Надежда с матерью и Анютой пришли в храм, который напоминал маленький резной терем. Среди прихожан возникло волнение: Надежда Синегорская будет петь в их храме! Та Синегорская, которую они слышали по радио, не раз видели ее концерты по телевидению. Слава Тебе, Господи!
На клиросе было тесно. Пришли петь даже те, кто по возрасту уже давно оставил это занятиие. Литургия началась. Священник произносил возгласы, клирос пел. Впрочем, пела практически одна Надежда. Клирошанки не могли брать такие высокие ноты, а Надежда не хотела помочь им - петь хоть на полтона ниже. И все-таки все старались изо всех сил.
Теснота, духота, неровное пение выводили Надежду из терпения. Она с раздражением взглянула на основательниц храма, стареньких сестер, обвела глазами остальных "певиц" и подумала: "Господи, какое убожество! И еще эти старые кочерёжки со своими блеющими голосами. А остальные вокруг - жалкое ничтожество, вообразившие себя певицами!" Она насилу дождалась конца литургии. Домой пришла в гневе:
- Все! Володя, едем к твоей тетке на море. Хватит с меня этой пасторали с умилительными историями о блеющих старушках.
Уговоры матери ни к чему не привели. На следующий день огорченная женщина с заплаканным лицом махала платочком вслед поезду, который увозил дочь с семьей.
А в поезде начались проблемы. Надежду, которая так берегла свое горло, никогда не пила и не ела ничего холодного или слишком горячего, береглась сквозняков, не употребляла алкоголь, никогда не кричала, "чтобы не повлияло на связки", вдруг одолел непонятный недуг: горло болело, говорила она только шепотом, не могла глотать и воздух вдыхала с трудом. По прибытии на место, Надежде вызвали врача на дом. Тот долго осматривал больную, недоуменно пожимал плечами:
- Не могу поставить диагноз. Как будто все в порядке. И температуры нет. Но откуда кашель и боль в горле?
В конце концов врач поставил диагноз "ларингит" и назначил лечение.
Через неделю Надежде стало лучше. Осталась только небольшая осиплость голоса. И вот она сидела в больничном коридоре, дожидаясь очереди. На нее поглядывали с интересом, возможно, кто-то узнал, но сомневался, а кто-то еще вспоминал, откуда он знает эту женщину. Но вот по талону подошло ее время. Как часто бывает в поликлиниках, временно выписанную карточку еще не принесли. Молодой улыбающийся доктор отправил медсестру разобраться и заговорил с больной тоном старого, с огромным опытом врача, пытаясь шутить:
- Ну те-с, покажите мне ваше горло. Так, все ясно. Связки никуда не годятся. Складки бледные, синеватые. Но жить будете. Осиплость скоро пройдет. Пополощите еще горло ромашкой недельки две, смазывайте люголем, и все будет в порядке. Только не говорите много, не напрягайте связки. Единственная неприятность - вы никогда не сможете петь. Но без этого прожить можно. Вы ведь не певица, верно?
Он продолжал еще что-то говорить, шутил, не замечая, как страшно побледнела больная.