посвящается моем другу детства....
Лунный диск, словно стыдясь своей светящейся наготы, прятался в пелене белесых тучек, беззастенчиво проплывающих по небесной глади. И хотя ветра совсем не было, редкие снежинки причудливо сверкали и кружились в замысловатом танце. Это было как в сказке – снежинки задевали обнаженные ветви, покачивались на острых иголках инея и с медленной грацией оседали на землю, образуя мерцающие полосы.
Я не очень-то люблю зиму. Не по мне ледяной ветер и корочки льда на лужах по утрам. Но зимние вечера – это особенное время. И тут зима, как старый и опытный декоратор, лишь дополняется прекрасный спектакль подходящим фоном.
Из окна моей гостиной открывается прекрасный вид: заснеженный парк и одиноко горящий фонарь, каждый вечер вспыхивающий ровно в восемь. Это фонарь напоминает мне эпизод из «Маленького принца». Одинокий фонарщик, для которого фонарь стал не просто работой, но, наверное, долгом, привычкой, сущностью жизни….
И вот опять горит фонарь. Старые медные оковы держат стеклянный плафон, смягчая яркий свет лампочки, делая его рассеянным и каким-то старинным. Вокруг фонаря кружатся стайки снежинок – яркий свет электричества притягивает их, как мотыльков к свече.
Я же нарочно не включаю свет. Лишь пара свеч, зажженных скорее для красоты, чем для освещения. Я люблю свечи, особенно такие – ярко желтые, длинные, из настоящего воска, без всяких причуд. Они прекрасно смотрятся в старом прабабушкином канделябре, оставшемся по наследству еще с царских времен.
Кроме свеч в комнате горит камин. Самый настоящий. Это еще одна моя причуда – я люблю живой огонь. Можно было бы купить и электрический камин: не менее красивое зрелище, и все же не настоящее. А этот маленький уголок живого огня – настоящее чудо. Березовые поленца вкусно пахнут, огонь потрескивает, играя свою особую музыку спокойствия и счастья. И еще всполохи пламени. Которые зачаровывают ненароком брошенный взгляд.
Лежа на диване в длинном пуловере, я совсем забываю о том, что на окнах нет штор. Даже тонких занавесок. Только холодное стекло окна и за ним зимняя сказка.
На столе стоит до безумия вкусный глинтвейн. Одна из моих привычек такими вечерами – пить эту вкуснятину. Я всегда варю глинтвейн сама: то, что продается на полках магазина – не столько подделка, сколько некачественная копия. Ни вкуса, ни запаха, а самое главное – один и тот же рецепт на тысячи бутылок. У меня рецепт особенный: пряности добавляю по настроению в разных количествах. А когда совсем плохо, то пью просто горячее вино. Тоже очень вкусно.
Банго (ну что уж делать, я очень люблю «Мастера и Маргариту») лежит рядом на диване, устроив свою пушистую мордочку у меня на ногах. Когда-то я подобрала его совсем крошкой возле станции метро, сырым и слякотным осенним вечером. Можно сказать, что в этот вечер мы друг другу спасли жизнь. Я отмыла щенка от грязи и согрела теплом своего тела, а он с благодарностью слизывал мои слезы с красных щек. Мне было очень плохо тогда, но Банго понял. Единственный.
Он и сейчас понимал мою тихую, зимнюю грусть, тоскливо глядя своими карими глазами в мои синие «озерца». Я трепала Банго по шелковистой золотой шерсти и не торопясь потягивала глинтвейн из красивого бокала. Кажется, бокал мне мама подарила, когда я разбила свой любимый фужер.
Тихий треск пылающих бревен не мог заглушить моих мыслей – они были слишком громкими для такого тихого вечера.
Музыку что ли включить, пронеслось в голове.
- Банг, - я потрепала пса за ушами и улыбнулась, когда он блаженно потянулся, - а ты не против послушать Гребенщикова под вечер?
Банго, как будто поняв, одобрительно ткнулся своим носом в мою ладонь.
Пару шагов до музыкального центра, глоток вина, несколько взглядов на полочку с дисками и вот черненькая пластинка проигрывателя забирает мой диск.
А почему собственно Гребенщиков? Да, наверное, просто захотелось.
- Банго, двигайся, - я пощекотала пса за золотистое пузико, и Банго убрал свой увесистый задик с моего места.
Обретя относительно горизонтальное положение, я опустила голову на бархатную подушку и включила музыку. Сначала тихо, чтобы не мешала еще чуть-чуть подумать.
Мимо моего окна шли люди. Всякий раз они заглядывали ко мне в комнату, проникая любопытным взглядом сквозь толстое стекло, и удивленно вскидывали брови – почему девушка не закрывает окна шторами?
Я видела лица этих людей: уставшие, замученные, не столько злые, сколько трагические, как у мимов в парижском театре. Людей не особо беспокоила девушка за окном: собственные проблемы гораздо сильнее терзали изнеможенную душу. И эти проблемы отражались в их темных уставших глазах … у этой девушки был трудный день, и она устала. Старик, сгорбленный от тяжести зимнего вечера и прожитых лет никуда не спешит, потому что спешить некуда. Разгоряченная красная дама – мать большого семейства, тревожится за своих карапузов, оставленных дома вместе с страшим сыном. А вот это мужчина явно спешит домой от любовницы: глаза озорно горят и руки мелко дрожат от страха и наслаждения.
Знаю я эти глаза – им совершенно не стыдно за то, что несколько мгновений назад они наслаждались обнаженной красотой не «самой любимой и прекрасной», а совершенно другой «красавицы». А как об этом больно узнавать….
….Вот в такой же зимний вечер…. И предательство – это совсем не страшно. Только больно и внутри пустота. Но я взрослая девочка: вены не резала, таблетки не пила, даже подругам в трубку не ныла. Только плакала, запивая горечь огненно-горячим вином. И такие же горячие, как и вино, слезы текли по моим щекам. И только Банго видел эти муки, тихо скуля рядом со мной и слизывая соленые капли с моих щек.
А если я умру – ты не беспокойся.
Просто потерпи…станет легче к утру.
Но легче не стало. Только капельку холоднее, чуть спокойнее, немного проще, но не легче.
Несколько глотков уже остывшего напитка охладили мысли. А вот и моя любимая песня. Легкие аккорды и бархатистый голос, который не призывает слушать, но просит услышать.
- Банго, оставайся со мной, - шепчу я в нежную шерстку пса.
Обычно Банго спит у себя в корзинке, но когда он видит в моих глазах это выражение безысходности…. Пес лег ко мне под бок, и его золотистая шерстка засияла в свете свечи. Прохладный нос прижался к моему плечу и Банго сладко задремал.
Больше всего людей страшит одиночество…. Особенно в ночной мгле. И потому за моим окном не видно людей; они сидят дома, пытаясь спрятаться от тьмы и гнетущего чувства безнадеги.
И я не гашу свечи. Я тоже не люблю спать в темноте. Потому что мое одиночество во мне – оно беззащитное и боится выскользнуть наружу и уйти. И оно не боится только Банго – ведь Банго – часть самой меня.
Последняя снежинка падает на землю, заканчивая изящный танец. Свеча тихо догорает под нежную музыку скрипки. Зимняя ночь сменяет зимний вечер, оставляя меня наедине с собой. Я не люблю откровенничать со своей душой, и может потому….
Voulez-vous cousher, cousher avec moi