Город поспешно просыпался в будничное осеннее утро. Я провожала дочь в школу. Внезапно из-за забора выскочила средних размеров черная собака и стала надрывно и злобно лаять на нас. Она припадала на передние лапы, демонстрировала свои безупречные белые клыки и, судя по всему, имела явное намерение разорвать нас в клочья. Впрочем, намерение так и осталось лишь намерением, и мы пошли своей дорогой. Собака оказалась не случайностью. Она пристрастилась регулярно встречать нас на привычном пути по утрам громким грозным лаем. Мы оставались целы и невредимы, но все же было как-то неприятно начинать день с того, что тебя обругивают или облаивают (что по сути – одно и то же).
Через неделю, уразумев, что собака теперь – неотъемлемая часть окрестностей, мы с утра нагрузились косточками и пошли. Нас встретили обычным лаем и клыками. Мы остановились, лай стал более яростным. «На!» - миролюбиво сказала я и протянула угощение. Она не подошла, но ругаться перестала. Косточки мы оставили на земле. Когда мы отходили, «белые клыки» приступили к завтраку. Теперь ежеутренне мы несли нашей знакомице что-нибудь вкусненькое. Издалека она лаяла, но потом благосклонно ела и даже слабо виляла хвостом. Однажды, когда она снова ругнулась, я почувствовала, что вправе призвать к ее собачьей совести. «Как же так?» - наставляла я – «не стыдно тебе? Уже знаешь нас. Мы тебе ничего плохого не делаем, и даже наоборот. А ты…» Она виновато закрутила хвостом, извинилась, и с той поры ошибки своей не повторяла. Собака стала встречать нас приветливо и все более приятельски. Мы стали друг для друга существовать. Мы для нее – едой и ласковыми словами, она для нас – обязательностью радостного ожидания. Вскоре мы уже гладили собаку по черной густой шерсти, а она бросалась к нам, едва завидев.
В это время мы узнали, что собаку зовут Марта, и она – местная бродяжка. Однажды Марта исчезла недели на две и появилась уже в окружении шести толстых лохматых щенков: пятерых черных и одного дымчатого. Она была хорошей матерью, и вкусные кусочки из своей пасти перекладывала в розовые щенячьи рты. Она не отпускала своих детенышей бегать по улицам. И каким-то неведомым нам образом смогла объяснить им, что даже когда она уходит «по делам», им всем вместе нужно сидеть за забором и не высовываться. Дети с удивительным послушанием следовали наставлениям родительницы.
К нам Марта кидалась теперь с неприличной для многодетной матери поспешностью и восторженно прыгала вокруг. Щены, глядя на маму, тоже прыгали, и наступало всеобщее ликование.
Постепенно мы узнавали характер и привычки нашей подружки. Она была максималисткой. Людей, пересекающих ее жизнь, Марта или поносила, на чем свет стоит, или самозабвенно любила и беспрестанно лезла целоваться. Случалось, что в тот момент, когда мы с ней останавливались потолковать о том, о сем, а наши дети играли, рядом появлялся незнакомый и, как Марте казалось, заведомо враждебный человек. Тогда наша матрона превращалась в фурию. Она кидалась под ноги и злобно лаяла. Пыталась укусить, прихватывала брючину, край сумки или полы пальто. Впрочем, всегда успевала бросать на нас быстрые взгляды: заметили, оценили, как она несет службу, в которую сама себя посвятила? Как защищает наше пространство союза?
Мартины детки кого-то заинтересовали, и трое из них незаметно исчезли. Оставшиеся росли за своим забором, превращаясь в долговязых подростков. Людей они теперь заметно чурались.
Оказалось, что собачью семью подкармливают довольно многие сердобольные граждане. И у всех них – налаженные отношения со зверями. Наша с Мартой дружба очень окрепла. Она стала провожать нас до школы, а потом – и до дома. Впрочем, очень ненавязчиво и самостийно – не плетясь за нами хвостиком, а прогуливаясь на равных.
Мы всегда были неизменно рады, заметив ее черный силуэт, и с удовольствием обнимались при встречах и расставаниях. Марта стала оказывать нам полнейшее доверие и ложилась на спину, смешно перебирая лапами воздух и подставляя свой живот. Она играла с нами и, как щенок, носилась за палками, предпочитая длиннющие неподъемные ветки. Или ловила брошенные снежки и с хрустом раскусывала.
Как-то в начале зимы у Марты объявилась толпа ухажеров. Она отмахивалась от них, огрызалась. Но вскоре потяжелела, округлилась, почти перестала прыгать и через какое-то время снова исчезла. Мы беспокоились, спрашивали про нее и узнали, что она снова принесла в Божий мир детенышей. Марта объявилась внезапно. В снежных хлопьях, под завывания ветра перенесла в зубах на «квартиру» первого подросшего поколения еще двух беспомощных лохматиков. Говорили, их было пять. Трое замерзли. Два выживших были трогательны и великолепны. Они смотрели на всех доверчивыми голубыми глазами. Заваливались при ходьбе, путаясь в собственных лапах, и очень скоро научились подбегать кормиться вместе со старшими. Одну из новорожденных мы прозвали Маськой, она была неповоротлива и шарообразна. Вторая, юркая и скорая, стала у нас Пчелой. Марта спокойно оставляла их на попечение братьев. Большие грели в морозы своими телами маленьких и рыком преграждали несмышленышам путь, если они собирались выскочить на дорогу.
Моя дочь перелезала через забор и возилась со щенками. Они пытались карабкаться на нее, грызть ей пальцы и трепать одежду. Они вместе смеялись и скулили. Мы с Мартой наблюдали за этой возней, как две матери – любовно и чуть снисходительно.
Маську скоро тоже забрали и Марта осталась с четырьмя детьми.
Однажды взяла прогуляться свою домашнюю кошку. Она сидела у меня на руках и боязливо взирала на действительность. Мы дошли до собачьего дома. Признаться, я рассчитывала на добродушное знакомство зверей. Наклонилась, приблизив кошачий нос к собачьему. Моя черная Бася нюхнула и заровнодошничала. Марта же сделала стойку и азартно зарычала. Я поняла, что ошиблась насчет идеи знакомства и понесла кошку домой, от греха подальше. Марта не отставала, крутилась вокруг меня. Возбужденно вздрагивала и дрожала, вставал по-кенгуриному на задние лапы, пытаясь дотянуться дотянуться до «добычи». Мне пришлось всю дорогу вещать: «Нельзя!» Когда я заходила в подъезд, Марта провожала меня завистливым, но покорным взглядом. Видимо, она безусловно признавала за мной главенство в иерархической лестнице. И, пораскинув свои собачьим умом, решила, что раз я кошку «поймала» и из «лап» не выпускаю, то имею теперь право унести ее в свое логово. Чтобы там, разумеется, съесть. Да и что еще можно делать с кошкой?
По собачьим и людским меркам Марта была приятно непродажна. Если ее кто-то угощал, а мы находились рядом, если сами мы принесли ей вкусности, но торопились и уходили, наша подружка всегда бросала еду ради того, чтобы проводить нас и поиграть по дороге. То есть между куском и общением Марта неизменно выбирала общение.
Скандалила Марта по поводу наличия в природе машин. Когда они спокойно стояли – это еще куда ни шло. Но движущиеся железные чудовища вызывали у собаки перманентное раздражение. Она яростно облаивала их и даже успевала на бегу кусать за колеса. Где-то я прочитала, что если псы бросаются на машины, они либо беспробудно глупы, либо у них не в порядке нервы. Наша подруга глупой определенно не была. В ее темно-шоколадных глазах светилась мудрость пожившей, многоопытной женщины. Значит, нервы. А многие ли в суетном нашем существовании сохраняют безмятежность духа?
Кто-то из древних философов высказался насчет того, что самые счастливые существа на свете – это бездомные собаки. Когда я смотрела на Марту, убеждалась, что это действительно так. Она была совершенно свободна. Питалась, чем Бог пошлет – через человеческие руки. Пила дожди из луж, растила детей и страстно любила жизнь. Она не хандрила, никого не обижала и ни на кого не обижалась сама.
И порой, когда мы шли по улице, я говорила ей: «А, ведь, мы с тобой похожи, милая. Не молодые – да. Но и не старые. Не жеманны и искренни. Иногда можем покричать, но быстро отходим. Игривы и обожаем смеяться. Иногда устаем и бываем биты. Но зализываем раны, чтобы каждое утро, не разбирая дороги и не жалея лап, нестись навстречу проснувшемуся солнышку!»
2002 год