Эпилог. Море Тысячи ветров

Ион Арховин
   Пятый день пути… Мы были еще только первую неделю в пути, а Хромой Янек уже начал задирать новичков. Хвала Создателю, это, по каким-то непонятным мне причинам, о которых капитан не посчитал нужным мне сообщить, меня обошло стороной. Со мной Янек поговорил лишь единожды, сразу после того, как я оклемался на борту «Закатного волка». Он сразу предупредил, чтобы я под ногами не мешался, чтобы сидел тихо и не высовывался. Что все мое «волшебное» спасение, лишь везение и стечение обстоятельств, а посему, как только корабль причалит по ту сторону моря Тысячи ветров, он меня высадит и забудет. На этом капитан закончил свое общение со мной, а потом и вовсе стал меня игнорировать. То есть, совсем. Он попросту перестал меня замечать. Смотрел, как на пустое место. И меня подобное «внимание» капитана устраивало.

   В отличие от капитана, с командой, по крайней мере, со многими из них, мне удалось найти общий язык. Рослый темнокожий Хаиро (тот самый, кто удерживал меня в лодке и втащил меня на борт судна) откровенно жалел меня и всячески поддерживал, с самого отплытия словно взял меня под свою опеку, выделил койку, накормил. Словом, помог устроиться. По-видимому, он пользовался определенным влиянием среди команды, поэтому его доброе участие передалось остальным. Некоторые матросы пытались обучить меня премудростям морского дела: вязать узлы, следить за ветром. Старик-лоцман постарался привить мне умение читать карты и прокладывать курс, правда, вскоре, отказался от этой затеи, поскольку эта наука никак не хотела оседать у меня в голове, да и разговор по душам с Янеком поставил точку на моем дальнейшем обучении.

   Как бы то ни было, «Закатный Волк» шел прямым ходом на Тай’Аварн, танцующие айсберги на пути не предвиделись, ветра нам благоприятствовали – погода стояла просто замечательная.


   Как бы то ни было, мы продолжали наш путь…



   Дверь распахнулась, словно от пинка ногой, и стоявшие по обе стороны двери стражи, набранные из числа адептов Ордена Законопорядка вздрогнули, однако не сдвинулись с места, – сказалась выучка. В залу резко вошел Хозяин, облаченный в серебристый мундир Законника. За ним, не отставая ни на шаг, бесшумной тенью двигался Диодр. Широкоплечий гигант как и недавно, был одет в костюм из черного шелка, широкополую шляпу, увенчанную длинным пером, на тулье которой удобно расположились небольшие бинокуляры. На его губах блуждала загадочная улыбка, однако же, не предвещавшая ничего хорошего. Хозяин, напротив, был хмур и собран.

   Из-за стола, находившегося в центре комнаты, в которую так внезапно ворвались посетители, медленно поднялся грузный человек преклонного возраста. Его одутловатое лицо выражало смесь беспокойства и неуверенности. Он отложил в сторону пенсне, которые только что венчали его огромный, покрытый пунцовыми прожилками сосудов, слегка приплюснутый нос, и нервно поправил висящий на груди массивный серебряный знак, изображавший перечеркнутую парой револьверов шестерню.

   – Чем могу быть полезен?

   Вместо ответа Диодр молниеносно подскочил к мужчине и, схватив за знак, перекинул через стол. Взвизгнув неожиданным фальцетом, мужчина приземлился прямо у ног Хозяина.

   – За что?..

   Хозяин присел перед поверженным человеком и стянул перчатку из черного атласа с руки:

   – А как ты думаешь, милейший друг?

   Мужчина со знаком испуганно хрюкнул. Хозяин почти вплотную приблизился к пунцовому лицу, пристально посмотрел в глаза, а затем молниеносно ударил толстяка по щеке. Пощечина прозвучала как револьверный выстрел. Голос Хозяина стремительно холодел, словно по поверхности бурного потока ледяными змейками заструилась стужа:

   – Ты вздумал играть со мной, Морис?

   – Я не понимаю, о чем Вы… – тот, кого назвали Морис, снова хрюкнул. И получил еще пощечину.

   – Все ты прекрасно понимаешь, крыса! Ты что же думал, что я не узнаю о письме?

   Поросячьи глазки от ужаса сузились почти до точек. «Так вот оно что…» – подумал Морис Грауфт, председатель Правительственного комитета, взятый под стражу по нелепому и жестокому обвинению в государственной измене. – «Пронюхал, значит…» Он попытался собрать мысли в кучку и заплетающимся языком прохрипел:

   – О к-каком письме, милорд?

   Хозяин пристально посмотрел ему в глаза:

   – О каком письме, собака?! О том, которое Ты тайно отправил Герцогу Эрскому! О том, в котором говорится об эпидемии! О том, где в каждой букве набатом орут крамольные мысли твоего предательства! О том…

   – Я не понимаю, о чем Вы… – снова начал оправдываться Морис, но Хозяин его прервал, повелительно взмахнув рукой: – Замолчи и встань!

   Плененный председатель Правительственного комитета поднялся, все еще держа ладонь на пылающей щеке.

   Хозяин как-то странно на него посмотрел, затем вздохнул так, как вздыхают очень старые и очень уставшие люди, и глухим голосом скомандовал:

   – Он мне больше не нужен. Диодр…

   Молчаливый и улыбающийся убийца молниеносно атаковал грузного мужчину. Со стороны казалось, что удары были не сильными, но они обрушились на Мориса градом, и каждый удар был тяжелым и хлестким, доводящим боль в теле до апофеоза. Под таким натиском плененный председатель довольно быстро оказался вжатым в стену, где с тихим повизгиванием переносил побои.

   Хозяин все так же устало бросил через плечо:

   – Диодр, хватит… Убей его…

   Убийца вытащил из кармана небольшой продолговатый предмет, тускло блестящий в свете электрических ламп, и зажав его в кулаке, нанес несколько заключительных ударов. Кулак с зажатым в нем кастетом на огромной скорости врезался в челюсть толстяка, и тот вывалился из окна, и вместе с дребезжащими осколками, в смертельном падении ударился о мостовую прямо под колеса проезжающей мимо паровой повозки и покатился – дробя череп, ломая позвоночник, разрывая внутренности…

   Хозяин выглянул в окно, достал самокрутку, заправленную травой, и закурил. Все шло пока так, как нужно…



   По берегу, еще недавно покрытому мягкой травой, змейками ползла изморозь, убивая на своем пути все живое. Травинки превращались в иголки, опавшие листья и сучки – в фантастические ледяные города, живой когда-то муравейник – в промерзшую ледяную глыбу. Даже облака, такие ласковые и пушистые, сделались мрачными и тяжелыми, словно пропитанные ядом леденящего холода.

   Поверхность пруда вслед за берегом тоже начала покрываться тонкой корочкой синего льда, нехотя уступая собственную акваторию морозному захватчику…


   Жизнь замерла…


   Наступила зима…