11
Жанну неожиданно вызвал супруг, то ли заболевший, то ли притворившийся таковым. И наступило то одиночество, от какого Лиля стала уже отвыкать.
Все оборвалось, замолчало. Не звонили в дверь неожиданно, как это было при Жанне, тоскливо молчала красивая мобилочка – предмет ее нежной любви. И как она могла жить раньше без этого компактного чуда?
Нет, звонить, конечно, звонили, но не те, не те! У девочек мобилки были давно, они и спрашивали каждый вечер, устроивши свои дела:
– Ну как, Лилёк? Приходил?
Или:
– Как у тебя там, все в порядке?
На первый вопрос она коротко бросала «нет» и переводила стрелки на звонящего. Подружки с удовольствием перемыкались на эту тему, всегда интересную, – о себе. Им было что рассказать.
На второй вариант вопроса она отвечала: прекрасно! А потом говорила о садиковых детках. Это море было неисчерпаемым.
В дверь тоже звонили: то местная попрошайка, не бомжиха, а непонятно кто: то ли инвалид детства, то ли просто дурочка. Хромая собирательница бутылок из пластика. Она жила в этом же доме, имела родителей с высшим образованием – попивающих пенсионеров.
Эта просила всегда одно и то же:
– Помогите, пожалуйста, подайте на пропитание копеечку.
На местном маршруте трамвая ее знали все постоянные пассажиры, на улице и в доме называли Манькой, копеечку могли бы и не давать, но Манька стояла над душой до тех пор, пока несчастный пассажир не лез за кошельком. Когда ей говорили, чтоб отстала, она совет пропускала мимо ушей, зато ныла теперь темпераментней, громче, чтобы скупердяю стыдно было перед другими. Случайные пассажиры, столкнувшись с таким упорством, совали ей денежку и спешили отключиться.
Лиля копеечку давала всегда, и Манька ее дверь хорошо запомнила.
Приходила, конечно, и Наташа, но у нее хватало деликатности вопросы по существу интересующего дела не задавать. Находила предлоги по хозяйственной линии.
А однажды мобилка пропела свою арию среди ночи, напугав Лилю до смерти. Не сообразив спросонья, откуда звук (она забыла вытащить из сумки любимый предмет), Лиля кинулась к двери:
– Кто там? – спросила немую дверь и тут же хлопнула себя по лбу, побежала назад в комнату. Сумочка не просто пела – она плясала от нетерпения, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Алло! Алло! Лилька, ты? Извини меня, старую дуру! Я забыла, что у вас там ночь! Разбудила?
Веселый голос Жанны показался удивительно родным.
– Ничего, ничего! Я не спала еще! – радостно врала Лиля.
– Слушай, девочка, там мой пацан, Юлька, заболел! Валяется, сволочь, один! Я узнала от соседки, случайно! Молчал, гад! Соседка тоже случайно узнала – встретила врача возле его двери! Хоть врача догадался вызвать! Ты бы не сходила, а то я...
– Конечно, конечно! – заорала Лиля, не ожидая от себя такого мощного – прямо оперного – голоса.
– Ключи я его уговорила отдать соседке! На всякий случай. Зовут Валентиной Сергеевной! Она вообще-то дрянь баба, так что загружать не хотелось эту дамочку! Но вот, пришлось! Представляешь, дочку мечтала пристроить к моему мальчику, а когда не получилось, давай строить козни всякие! Некогда рассказывать! Так пойдешь? Я перезвоню завтра, гуд бай, бэби!
Голос у Жанны был такой жизнерадостный, словно она болезнь племяннику сама организовала и теперь страшно довольна.
Лиля присела на свой диван – думать.
А Юлий Александрович, умудрившийся заразиться каким-то противным гриппом (желудочным, как говорили), маялся самыми приземленными неудобствами. Его тошнило, кишечник прямо выворачивало, температура не спадала. Болеть он не привык – это был первый больничный лист за время заведования кафедрой. С телефона он не слезал – давал ЦУ сотрудникам, запретив им появляться у него. Врал безбожно, что все у него есть и даже лекарства.
Продукты действительно – были. После Жанны осталось столько, что одному не съесть. А за лекарствами пришлось ходить девочке Азе, что была внучкой соседки. Когда-то с ее мамой, Аллой, Юлий учился в одном классе, и соседка Валентина усиленно их сватала. Вся их семейка не вызывала симпатий ни у родителей Юлия, ни у него самого, а потому мечты соседки в жизнь не воплотились. Подлый ее характер проявился сразу же, как только Юлий женился на москвичке.
Но он был так далек в своей столице от всех этих дворовых дрязг, а мать его и тетка так не любили судачить о них, что Юлий, вернувшись, сохранял нормальные отношения с Валентиной и ее семейством. Если можно так назвать его приветливое «Здрасьте!» при встрече и вежливые ответы на глупые женские вопросы.
Когда же окончательно определился холостяцкий статус Юлия (после развода), Валентина атаки возобновила. Ее доченька (Алла) к тому времени тоже рассталась с супругом, и это сильно подогревало аппетиты мамочки.
Алла зачастила к Юлию «по-соседски» – то за солью, то за сахаром, то за советом, то за книжкой. Однажды даже оставила маленькую дочку Азу на пару часов («Ой, мама уехала, а мне надо срочно уйти! Не посидишь ли с дочкой, она такая тихая»).
Аза оказалась шкодливой и за два часа успела надоесть дяде Юлику до чертиков. Так что план по приучению упрямого холостяка к радостям возможного отцовства сорвался, и Юлий стал избегать Аллы. Однако та была настырна, как и ее мамаша, и однажды ей все же удалось уложить в постель бывшего одноклассника. Тому способствовало новогоднее одиночество Юлия, неожиданный визит Аллы с бутылкой шампанского, импровизированное застолье (на самом деле – хорошо подготовленное) и банальная тоска по женскому телу.
Время от времени они встречались на его территории, но когда стало понятно, что Юлий крепкий орешек, Валентина плюнула на него и нашла дочке мужика попроще – не профессорского отпрыска, не важную шишку, а обычного автомеханика. Зато теперь у них была заморская тачка, а у этого «ученого» вообще никакой. Девочка Аза единственная из всей семьи лукаво улыбалась соседу и даже строила глазки.
Когда бабушка Валя приказала Азе бежать в аптеку за лекарствами, та с радостью согласилась:
– Ой, ба, он такой клевый! Можно, я у дяди Юлика посижу немного?
– Чем же он клевый? – задумчиво спросила бабушка Валя.
– А чё? Красавчик! А пальто какое? Стильный дядя.
– Не про нас.
– Ты, ба, отстала от жизни. Сейчас модно за таких выходить. Чтоб старый был да крутой.
– Ты что мелешь, дура? Не про нас такие!
Валентина однако с непривычной для себя задумчивостью оглядела ладную фигурку внучки, затянутую в джинсы, пуп наружу, грудь – никакого силикона не надо...
– А что ж? Сиди. Если не прогонит. Может, горчичники ему поставить? Вас учили на курсах – сколько да куда?
Аза по-хозяйски отворила дверь оставленным ключом, крикнула весело:
– Дядя Юлик, я пришла, молочка принесла! Ой, шучу! Лекарства принесла!
Юлик одарил девочку вежливой улыбкой, сказал спасибо и выложил на стол деньги:
– Сколько с меня?
Аза защебетала что-то о шикарной погоде, забегала по кабинету, пяля свои цыганские очи на книжные шкафы и полки, забитые учебниками и справочниками по металлургии, покружила вокруг письменного стола, заваленного бумагами, потом плюхнулась в кресло и заявила:
– Какой вы, дядя Юлик, у-умный, у-ужас! Столько книжек прочитали! А в медицине – ни бум-бум!
– Значит, не такой уж и умный. Тебе уроки не надо делать?
– Какие уроки?! Я учусь на медицинских курсах, а не в школе!
– А там уроков не задают?
– Делать неча!
– Что-что? – не понял Юлий.
Аза вскочила и мигом оказалась рядом с ним на диване, где он лежал в халате поверх постели до ее прихода, а сейчас сидел на краешке, в любой момент готовый спровадить гостью.
Но та имела другие планы.
– Какой у вас халат классный.
Аза потянулась к бархатному воротнику на халате:
– Прям как в кино про дворян!
– Деточка, – сказал Юлий, отстраняя ее руку, – спасибо за лекарство, но мне нужно прилечь. И ты можешь заразиться от меня. Иди-ка домой, а?
– А вы ложитесь, не стесняйтесь! А хотите – горчичники поставлю? Принести?
Звонок в дверь спас Юлия: он уже готов был наговорить девчонке неприятных слов..
– Кто это? Врач? Вы ждете кого-то?
– Иди открой, – мрачно попросил Юлий, подозревая, что пришла бабка Азы, Валентина.
Девчонка сорвалась в прихожую.
– Кто там?! – В голосе Азы звучали хозяйские нотки.
Потом минутная тишина – и мелодичный голос Лили пропел застенчиво:
– А Юлий Александрович до-ома?
Он вскочил, запахивая халат, запутался в тапочках, с досадой чертыхнулся, услышав, как Аза наступает:
– А вы кто ему будете? Он же болен! Ему нельзя волноваться!
Эта дура повторяла киношные фразы противным голосом противных героинь.
– Аза, иди домой, – приказал Юлий. – Бабушка заждалась. Лиля, вам не надо было приходить, я же гриппозный!
– Вот и я говорю – не надо! – нагло подхватила Аза, но, увидев свирепое лицо своего соседа, швырнула ключи на подзеркальный столик и выскочила за дверь.
– Извините, – смущенно улыбнулся Юлий. – Достала меня эта соседочка. – Проходите! Вы совсем раздеты! На улице тепло?
– Да, весна настоящая! Мне Жанна звонила...
– А-а! Ясно... Спасать меня пришли.
– Юлий Александрович, я не буду вам надоедать, я...
Лиля боялась поднять глаза, а Юлий не мог отвести своих от ее светло-каштановых волос, легкой волной падающих на узенькие плечи. Он почувствовал, как волна нежности затапливает его...
Совершенно неожиданно для обоих, Лиля заговорила, как воспитательница. Не из тех, конечно, что орут, командуют детишками и раздают подзатыльники.
– Сейчас вы ляжете в постель, а я проведу ревизию на кухне. Но сначала покажите мне свои лекарства.
– Слушаюсь и подчиняюсь, – так же неожиданно для себя, ответил больной и под конвоем Лили вернулся в кабинет.
– Поставьте, – приказала Лиля мягко, протягивая Юлию градусник, каким легкомысленно был заложен журнал. – У вас щеки горят.
И все-таки глаз она не поднимала, строгость была явно напускной – от смущения. Она играла роль, как это делала с детьми. На секунду взглянула, когда Юлий отвлекся на градусник, и от волнения чуть в обморок не грохнулась: как же он был красив! Господи, это сон какой-то!
Слава Богу, организм больного не подвел: насморк вдруг исчез, кишечник не гнал в неприличное место. Зато температура поднялась до тридцати девяти с хвостиком. Это и сбило Лилю с нужного тона – она вдруг испугалась:
– Давайте неотложку вызовем, Юлий Александрович! Вдруг у вас воспаление легких! Ведь может быть отек, а это...
– Лиленька, детка, не паникуйте. Это просто организм борется. И у меня все есть, – он кивнул на горку лекарств. – Там антибиотики, от уколов я отказался. Сейчас выпью, полежу, вы меня чаем напоите...
– С малиной! Я малину принесла! Мороженую. Она уже, наверное, растаяла!
Лиля кинулась в кухню хозяйничать, а Юлий послушно запил минералкой таблетки и вытянулся на постели.
Слабость охватила его внезапно. Впервые за много лет он почувствовал себя под охраной близких, позволив себе отключиться от всех забот. Он даже не стал прятать рисунки, где Тролль корчил рожи, держа в руке зеркало. Альбомные листы лежали пластами (несколько вариантов) на письменном столе.
12
Именно их увидела Лиля перед уходом домой. Она не хотела утомлять больного, понимала, что ему сейчас не до гостей. А потому просто напоила его чаем, дала лекарства, присела на стул, сказала:
– Юлий Александрович, я пойду. Но если не хотите, чтобы я мучилась от бессонницы, переживала, пообещайте, что будете мне звонить на мобильник.
– Обещаю...
– Вот и славно. А я вам после работы принесу суп куриный. Бульон у меня готов, это недолго – суп сварить. С чем любите? С рисом? Лапшой?
Он смотрел на нее молча.
– Да вы не смущайтесь. Это же любой женщине приятно – ухаживать за больным.
– С рисом. Мама суп с рисом и курицей стряпала... И с пупком. – Он улыбнулся в ответ на ее радостную улыбку. – А я сейчас засну. Только бы вас не заразить...
Она встала.
– Скажите, а как с ключами быть? Мне с собой взять? Девочка эта оставила... Или вы откроете сами дверь?
– Берите ключи, берите.
Тут Лиля и увидела на письменном столе большие альбомные листы. Взяла осторожно, глянула, удивленно спросила:
– Откуда у вас Тролль?
Юлий приподнялся на локте:
– А-а! Вы сразу его узнали?
– Тролля? Конечно. Это из сказки «Снежная королева».
– Он вам никого не напоминает?
– Тролля и напоминает. Вон как... скривился.
– А больше никого?
– А что? Его с кого-то списывал ваш художник?
– Значит... никого. Это хорошо.
Лиля не поняла Юлия, но постеснялась переспросить.
– Покажите.
Лиля протянула ему два рисунка. Между ними была лишь разница в ухмылке. Один Тролль был злее и ехиднее другого.
Юлий смотрел на рисунки по очереди и бормотал:
– Ничего не понимаю... Не понимаю...
Тролль не имел ничего общего с ним, прототипом. Откуда Жанна взяла, что он сам себя изобразил?! И откуда он тоже это взял? Мистика какая-то...
Кафедра встретила своего шефа по-разному. Те, кто приходил в институт ради работы и после лекций торопился домой, не замечали в заведующем никаких перемен. Большинство преподавателей мужского пола относилось к этой категории. Ассистенты помоложе и аспиранты, не равнодушные к институтским новостям, собственной репутации и дальнейшей карьере, с удовольствием прислушивались к женским пересудам.
А героем их стал Юлий Александрович задолго до выздоровления. Потому что на четвертый день его болезни лаборантка Леночка проявила инициативу, проведав шефа на дому. И застала там девушку с голубыми глазами, но главное – в домашнем фартуке!
Этот фартук обсуждали потом всем женским коллективом, придя к выводу, что позволить себе такое могла только любовница или гражданская жена. Изумлялись скрытности шефа: это же надо – так долго скрывать перемены в личной жизни!
– Какая она? – допытывались самые настырные. – Хоть красивая?
Леночка отвечала неопределенно:
– Не рассмотрела. Вроде бы ничего. Худая, глаза, кажется, голубые, нос... обыкновенный, кажется.
– Волосы, волосы?
– Некрашеные.
– Как это? Ну, хоть какого цвета? Блондинка?
– Нет, но светлая. Вроде бы русая или светло-каштановая... Да разница какая вам?! Все, Юлик наш определился, отбой!
Слово «отбой» было сказано с насмешкой в сторону аспирантки Изольды.
Инна Михайловна сказала задумчиво:
– Надо все проверить. Сама схожу. Вон сколько телефонограмм скопилось. Межгород.
– Так вы же ему каждый день звоните, докладываете! Он все про всех знает! Еще разозлится!
– Я лучше знаю нашего Юлия Александровича! – надменно повела глазами Инна Михайловна в сторону этой выскочки Изольды.
Разведчицу Юлий принял вежливо, но прохладно. Удивление выразил кратко:
– Мы же с вами сегодня созванивались.
– Юлий Александрович, вы такой деликатный человек, что ни за что не признаетесь, когда вам нужна помощь! Я пришла узнать, что...
– Не нужна мне помощь, – не очень деликатно ответил начальник. – И я вам об этом каждый день говорю. Что-то стряслось на кафедре?
Инна Михайловна не могла признаться, что да, стряслось: рухнули надежды многих женщин прибрать к рукам непристроенного интересного мужчину с докторской степенью и без алиментов. В том числе – ее собственные надежды. Они были, конечно, иллюзорные, из области мечты, но грели душу каждый раз, когда Юлий Александрович обращал на нее свой мрачноватый взгляд, чтобы сказать:
– Инна Михайловна, я вам благодарен за хорошую работу. Вы прекрасный секретарь. У нас такой порядок!
Это происходило не часто, но бывало – после какого-нибудь совещания в ректорате, когда оказывалось, что именно Инна Михайловна смогла всех организовать на какое-то важное дело.
Напрасно Инна Михайловна тянула время своего визита – в надежде, что незнакомка явится сама, и можно будет ее подробно рассмотреть и оценить. А вдруг это какая-нибудь соседка? Просто соседка? Или дальняя родственница, не засвеченная в анкете шефа?
Ей почти повезло! Она уже выходила из парадного подъезда, когда столкнулась с девушкой, подходящей к невнятному описанию, что дала Леночка.
Когда девушка стала подниматься по лестнице, Инна Михайловна выждала с полминуты и вернулась на этаж, который только что покинула. Девушка стояла под дверью Юлия и ждала, когда ей откроют.
Инна Михайловна притаилась. Снова подождала, когда дверь закроется за всеми, и вернулась к этой двери, позвонила.
Открыл сияющий Юлий Александрович, тут же, при виде своей секретарши скорчивший кислую мину:
– Вы-и?
– Извините, я, кажется, забыла свой мобильник. Когда воду пила в кухне.
– Лиля, посмотрите в кухне мобильный телефон!
– Юлий Александрович, в кухне его нет! – ответил нежный девичий голосок.
Телефон вдруг совершенно беспардонно заявил о себе из сумочки секретарши.
– Ой, – удивилась Инна Михайловна, – какая я рассеянная стала!
Главное она узнала: зовут Лиля, но эта самая Лиля величает их начальника как и положено – по имени и отчеству. Похоже, что не все так катастрофично.
Додумывала эту оптимистическую догадку Инна Михайловна уже по дороге. Пока дошла до института, мысль, правда, немного поблекла.
Несколько дней болезни Юлия Александровича по всем законам человеческого общения должны были сблизить наших героев.
А этого не случилось. Лиля травила себя мыслью, что они – не пара, а Юлий не мог себе представить, как это он откажется от свободы, к которой так привык, и будет приспосабливаться к чужому человеку!
Можно было построить иные планы – например, дружное сожительство, которое все прочнее входило в быт одиноких людей. Но Юлий понимал: Лиля достойна лучшей участи. Надо подождать...
Чего? А он и сам не знал.
Словом, нужен был еще один толчок – помощнее, чтобы сдвинуть с места залежавшийся камень. Если бы Жанна не умотала в свою Канаду, она бы смогла организовать очередную атаку на сей лежачий камень.
И все-таки есть в самом жизненном процессе движение – неважно, куда – вперед или назад. Прописная истина «жизнь не стоит на месте» родилась из практики, а не теории.
Однажды Лиля исчезла. Не позвонила, не пришла. Почему-то мобильный телефон ее замолчал. И Юлий забеспокоился. Он уже привык к ее ежедневным визитам, напоминающим дежурство сиделки или слишком уж сердечного участкового врача.
Юлий выздоравливал быстро. Он послушно пил всякую гадость (даже микстуру от кашля) и витамины. С приближением девятнадцати часов настроение у него круто взмывало вверх (Лиля работала до половины шестого). Таскать тяжести в виде пакетов с молоком или соками он ей запрещал и сердился, когда Лиля нарушала запрет.
– Но мне тоже хочется йогурта, – говорила Лиля. – Я и взяла целый литр. Юлий Александрович, вы думаете, что другие женщины не поднимают тяжести больше двух килограммов? Вы просто от жизни отстали. От женской, – добавляла уже с улыбкой.
Как ему нравилась ее улыбка! Она не смягчала ее лицо добротой, как можно было бы ожидать, а напротив – вносила горделивое лукавство в общее выражение лица. Тогда вдруг становилось ясно, что Лиле не двадцать лет, а побольше, и уже много ею пережито.
Юлий думал о Лиле, вспоминая каждый жест и слово, и эту улыбку, как только она исчезала с глаз. Но, как многие мужчины, он долго преувеличивал свои способности понимать женщину.
Сначала ему казалось, что Лиля – понятна, как таблица умножения. Славная, простенькая, с хорошим характером, скромница, не дурочка, но звезд с неба не хватает... Идеал жены – для умного, с амбициями, и сложного мужчины.
Потом оказалось, что Лиля не такая уж и покорная – может не соглашаться с умными мужскими мыслями.
Затем оказалось, что она не собирается обсуждать свое прошлое, хотя и кажется открытым человеком.
Далее обнаружилось, что она дорожит своей свободой не менее, чем любой мужчина-холостяк.
Это позволило Юлию немного расслабиться: значит, на него не посягают. И одновременно зацепило.
А потом она исчезла. Всего на три дня, но этого оказалось достаточным, чтобы Юлий Александрович загрустил. Сначала загрустил, затем затосковал. Эти три дня он уже ходил на работу, где дел и забот хватало, помимо его персональных. А вот на тебе – не смогла кафедральная текучка вышибить из сердца этого ожидания звонка.
«Не буду звонить первым!» – решил он после очередной неудачной попытки.
« А вдруг она от меня заразилась?» – возникала более трезвая мысль, но тут же ее подминала еще более трезвая: «Ей что, самой позвонить трудно? Для чего мобильник куплен?»
А Лиля в это время...
Обычно как она жила? Как дышала. Как получалось. Себя не насиловала. Если ошибалась, то искренне, не под чьим-то давлением. Оно, конечно, было, но со стороны собственной совести или чувства долга – совершенно органичного для ее личности.
И вот настал момент, когда она сама решила наступить на горло собственной песни. Что она влюбилась безоглядно, да еще с первого раза, это было ясно. Но что влюбилась не в того, тоже было ясно. Юлий Александрович заслуживал любви, как и всякий человек вообще, но Лиля, вбив себе в голову, что они не пара, в этой мысли утверждалась ежедневно. Все телефонные звонки с кафедры и на кафедру в ее присутствии просто кричали об этом. Да кто ты такая?! Прислуга? Добровольная медсестра?!
Нет, ее тайный любимый ни разу не повел себя так, чтобы Лиля почувствовала себя ненужной или чужой в этом доме. Но сам предмет деловых переговоров отбрасывал бедную Лилю назад, в ее раннюю молодость, когда на Олимпе были преподаватели, а у его подножья толпились безвестные студенты – почти сплошь из бедных семей.
Кто в педучилище шел? Девочки из интеллигентных, но бедных семей, которым надо было поскорей дорваться до работы, чтобы поддержать семейный бюджет. Девочки были из категории неуверенных в себе – по разным причинам. Мальчики имели небольшой физический изъян: например, были очкариками или не имели одной конечности.
Когда Лиля слышала, как Юлий Александрович отдавал кому-то там распоряжения или консультировал аспирантов, ей так и хотелось вытянуться в струнку и спросить:
– Юлий Александрович, вам подавать обед в кабинет или изволите есть в столовой?
Он был не просто ученый, он еще и рисовал отлично, писал книги по металлургии (!!!), слушал ужасно сложную музыку – Дебюсси, Брамса (это вам не попса!).
А однажды Юлий Александрович попросил Лилю достать из его пиджака в гардеробе записную книжку, которую не мог найти:
– Лиля, загляните в левый карман серого пиджака, может, я сунул ее туда по рассеянности? В портфеле нет. А мне срочно нужно позвонить одному важному типу.
Юлий тогда маялся от сильного головокружения и старался при Лиле на ноги не вставать.
Лиля заглянула в карман пиджака и нашла искомое, чем порадовала хозяина пиджака. Но ей же пришлось убедиться еще в одном факте: в гардеробе было несколько костюмов!
Она знала в своей жизни двух мужчин – папу и мужа. Папа всю жизнь не вылезал из единственного костюма, супруг не признавал пиджаков вообще и обходился джинсами и свитерами. Хотя Лиля в юности представляла будущего мужа именно в костюме и при галстуке. Но несколько костюмов – это... Это добило ее. Как, впрочем, и несколько пар обуви для одного сезона, аккуратно построенных в специальном помещении, в прихожей. Туда Лиля тоже залезла случайно – в поисках домашних тапок.
Итак, она решила покончить со своей любовью одним махом. Ее любимый выздоровел, ушел на работу, она свою миссию довела до конца – и гуд бай, любовь! Три дня она мужественно сражалась с отчаявшимся сердцем, а потом на горизонте неожиданно возник Егор, папа Анжелы, когда-то сорвавший их прогулку.
Так вот, он вдруг позвонил в детсад и пришел после Лилиной смены. Та удивилась, но деликатно – глазами. Егор оглядывал помещение детсада после ремонта, восхищаясь:
– Как у вас красиво! Ух, ты-и! Сколько цветов! И эта веранда... Недавно пристроили? Вы, должно быть, стали частным заведением?
– Спонсоры у нас появились. Их детки сюда ходят. Богатые спонсоры. Теперь и костюмы для утренников мы заказываем в ателье. Или в театре. Правда, кое-что приходится делать самим. Не все понимают наши завиральные идеи.
– Вы так радостно об этом говорите, словно стали заведующей.
– Я никогда не буду заведующей, – улыбнулась Лиля. – Что-то случилось, Егор? Анжела в порядке?
– А давайте пройдемся по парку? Он же под боком. Или вас муж ревнует? Скажете – деловое свидание.
– Ревновать некому, разошлась, давайте, – по-деловому ответила Лиля.
Она не понимала, что понадобилось Егору. И еще долго не могла понять, пока они ходили по аллеям, а ей хотелось домой, выпить кофе, чем-то подкрепиться. Егор предлагал мороженое, она отказалась. Запах шашлыков перебивал все весенние ароматы в парке. Лиля даже почувствовала головокружение от голода.
– Ой, – вдруг опомнился Егор, – вы же после работы! Хотите есть?
– Хочу.
– Я – болван! – объявил Егор, стукнув себя по голове кулаком. – В ресторан пойдем или кафе?
Он показал направление, всем знакомое в городе: над Днепром в парке возвышалась башня ресторана, на крыше которого была когда-то смотровая площадка и танцевальная. В годы учебы и Лиля побывала тут, запомнив одно – жуткие цены. Если бы она сейчас их увидела, то вообще бы свалилась в обморок.
– Идем в кафе, – сказала она, спасая карман Анжелиного папы. – В ресторане дорого.
– Лиля Ивановна, вам об этом думать не надо!
– Я хочу себя чувствовать в своей тарелке, а не в чужой.
– Вам бы еще самообслуживание, как в прежних столовках!
– Вот-вот!
– Идем в ресторан.
– Нет, идем в шашлычную. На свежем воздухе.
– Свежий воздух и шашлычная? – Егор засмеялся.
Пошли в шашлычную. Теперь разговор крутился вокруг неинтересной темы – о кетчупах и качестве современных полуфабрикатов.
– Егор, хватит, а? Вы для чего меня звали? – не выдержала Лиля.
Егор отхлебнул пива, вытер пальцы салфеткой, вздохнул.
– Помните, как я когда-то ушел?
– Да.
– До меня вдруг дошло, что все я делал не так. Имею в виду жену. Она была лидером, я – подкаблучником. А быть им не хотел. Все трепыхался... Вы поели? Давайте отсюда уйдем?
Ушли. Сели на аллейке, разыскав лавку, еще никем не занятую.
– Да, так вот. Когда мы с женой разошлись – по ее инициативе... то я подумал, что мне нужна такая женщина... вроде вас, Лилия Ивановна. Уютная, спокойная, любящая детей, не хватающая за горло, когда ей что-то нужно...
Лиля замерла от неловкости и нежелания слушать дальше. Егор сразу это почуял.
– А откуда вы взяли, что я – такая? Я тоже была инициатором развода. О какой покорности вы говорите?
– Нет, я просто хотел сказать, что...
– И поэтому вы меня позвали прогуляться... тогда, а потом вдруг сбежали? Похоже, что вы и тогда не знали, что делать со своими планам, и сейчас.
Он то ли растерялся, то ли почувствовал себя задетым. Возникла пауза, которая становилась уже неприличной. Лиля испытывала жалость к этому красивому мужчине, который со стороны казался успешным и вполне счастливым, а был на самом деле слабее даже ее, женщины. И что она теперь должна? Жалеть, утешать? Давать советы?
Они шли в это время к выходу из парка, незаметно для себя выбрав именно это направление, как бы подводящее итог под очередным сорванным мероприятием.
Лиля остановилась, Егор тоже.
– Вы мне нравитесь. Я давно за вами наблюдаю.
Лиля засмеялась:
– Не выдумывайте.
– Правда! Пока вы болели, я приходил... не один раз. Даже пытался узнать ваш адрес. Не дали. Потом... я издали смотрел, как вы шли от детсада до остановки. Еще хромали немного.
– Ничего не понимаю, – сдвинула брови Лиля.– Вы исчезли как только Анжелка пошла в школу. Прошло столько лет... Чего это вдруг вы вспомнили обо мне?
Ей захотелось домой. Немедленно. Оглянулась назад, на Дворец студентов, откуда шла толпа. Наверное, закончилось какое-то городское совещание.
Сейчас повалят на остановку, потом не сядешь в троллейбус, и придется ждать следующего.
В толпе мужчин солидного вида она рассмотрела... Юлия Александровича. Он оживленно разговаривал с каким-то мужчиной с надменной физиономией, а сзади, буквально налегая на его плечи, прислушивался к ним другой, почти старик.
Лиля быстро юркнула за спину Егора. Это получилось так непроизвольно, по-детски, что ее спутник рассмеялся:
– Кого вы там увидели? Своего классного руководителя?
– Хуже, – шепнула она. – Стойте спокойно.
Егор повернулся к ней всем телом, взял обеими руками за плечи:
– Вы – прелесть! Вы точно девчонка! А только что просто напугали меня своей... взрослостью!
Она даже покраснела от досады, высвобождая плечи. Мысль, что вот сейчас Юлий увидит ее с этим... этим типом, испугала ее.
– Да стойте же вы на месте!
Но уже было поздно. Юлий увидел ее, помахал издали рукой и вежливо улыбнулся. Так улыбаются знакомому, с которым не очень-то и хотелось увидеться...
13
После научной конференции, куда съехались гости из всего СНГ, намечалось застолье для самых-самых влиятельных особ. Юлий отвертелся с трудом. Не привыкший врать, он испытывал к себе отвращение, пока говорил что-то о недавней болезни и запрете пить спиртное. Коллеги недоверчиво слушали и огорчались: столько было недоговорено! Им хотелось общения, им хотелось расслабиться. Но странная перемена в Юлии Александровиче была замечена и расценена как правда: бедняга, не отошел еще после болезни. Видать, хорошо его прихватило. Устал. Вдруг позеленел на глазах, перестал улыбаться весело, стал улыбаться по-американски, то есть одними губами.
Не ожидал Юлий от себя такой реакции на встречу с Лилей. Он не имел привычки отвлекаться от цели. Если уж разговаривал, то отключался полностью от окружающего. Рассматривать прохожих, даже женщин, не любил. Все проходящее проплывало мимо как чужое. Это и была чужая жизнь. Сосредоточенность на своих мыслях не мешала ему передвигаться по улицам вполне осознанно. Сумасшедшим он не был, как иные ученые или субъекты, зацикленные на какой-то идее. Просто он, как мы вначале говорили, потерял интерес ко многим проявлениям жизни, не связанным с его профессией или увлечениями.
Он любил книги, много читал, часто простаивал у букинистического прилавка подолгу, непременно что-то унося с собой. Продавцы звали его по имени и отчеству и удивлялись его молодости, так не сопрягающейся с привычками, которые обычно приписывают старикам.
А он любил отпечаток времени на вещах. Книги, прошедшие через многие руки, казались ему более живыми, чем те, что пахли свежей типографской краской.
Парк его ранней юности перестал волновать Юлия потому, что он давно не был в нем. Дворец студентов, где проходила конференция, был тоже из чужой жизни. Коридоры и вестибюли, где когда-то танцевали ровесники его матери, у многих вызывали ностальгию. Но Юлий лучшие годы провел в Москве. В родном городе он был столичным гостем.
Юлию надо было пройти через парк, чтобы добраться до троллейбусной остановки, и тот факт, что на пути его оказалась Лиля чуть ли не в объятиях какого-то высокого длинноволосого типа, был обычным стечением обстоятельств. Но, боже мой, как же этот факт подействовал на Юлия! Он обмер на минуту, потерял нить разговора, у него ослабели ноги, словно у хворого старика.
Хорошо, что в толпе коллег ему удалось пройти незамеченным (как показалось). Хотелось оглянуться, просто по-мальчишески хотелось! И убедиться, что эта парочка действительно обнимается чуть ли не в центре аллеи!
Домой он приехал нескоро: поймать такси не получилось: много было таких, желающих. Троллейбус ушел переполненный. Он сел только в третий по счету. Ехал истуканом, держась за перекладину и, как ему казалось, без единой мысли в голове.
Ночью плохо спал. Потому что когда успокоился немного и стал размышлять, то пришел к выводу, что: первое – он не знает о Лиле практически ничего. Второе: он ничего не сделал, чтобы ее удержать или привлечь. Третье...
Третье и вызвало бессонницу: откуда он взял, что нравится этой женщине? Их свели обстоятельства! Их упорно сватала Жанна! Жанна исчезла – и планы ее рухнули. А он, дурак старый, пальцем не пошевельнул, чтобы понравиться Лиле. Как нравилась она ему. Да, нравилась и нравится! Нечего теперь кулаками махать!
На работу он пришел совсем разбитый.
– Вы не заболели, Юлий Александрович? – кинулась притворщица Инна к своему посеревшему лицом начальнику.
– Не дождетесь, – буркнул тот невежливо.
Ушел после второй ленты, хотя обычно уходил последним. Всегда находились дела. Злясь на себя по-настоящему, выпил две большие чашки крепкого кофе, машинально соорудил себе бутерброды с сырокопченой колбасой. Вид у него был теперь решительный и даже немного агрессивный.
Потом переоделся в джинсы, подарок любимой тетушки из Канады, сменил рубашку на белый тонкий свитерок с воротником под горло, а остроносые туфли – на тупоносые кроссовки, и выскочил на улицу.
Такси поймал прямо у порога, словно машина его ждала специально.
Ему понравилась эта первая удача. До детсада, о котором он знал лишь понаслышке, можно было дотопать за двадцать минут. Но Юлий боялся себя. Боялся передумать по дороге.
Старое здание было окрашено в нежную зелень и почему-то напомнило его собственный детсад, куда мама из педагогических соображений его пристроила. В песочницах копалась малышня, возле качелей дежурил дядька в форме охранника, явно подбивая клинья к молодой воспитательнице.
Двор показался Юлию полупустым. «Неужели все разошлись»? – подумал он почти испуганно.
Воспитательница с охранником перестали болтать, уставились на него.
– Вы кого-то ищете, молодой человек?
– Да, Лилю Ивановну.
– Она еще в группе. У нее репетиция. Завтра выступают перед большим начальством! – крикнула издали воспитательница. В ее голосе Юлию почудилась насмешка.– Мы будем демонстрировать творческие достижения...
Она не договорила – охранник почему-то толкнул ее в бок и нахмурился. Теперь он направлялся к Юлию.
– А кто вы ей будете, извиняюсь? Отец? Муж?
– А это имеет значение?
– Имеет, у нас вход не свободный. У нас есть дети вип- персон, так что...
– Я вижу, что не свободный, – улыбнулся Юлий. – Документы показать?
Стоило охраннику глянуть на Юлия поближе, и он потух.
– Идите, ладно. В коридоре повернете налево, вторая дверь.
– Они в зале! – крикнула вслед воспитательница.
За второй дверью оказалась пустая комната с разбросанными на ковре игрушками, а в торце коридора возле открытой двери толпились женщины.
Юлий подошел, и на него тут же зашипели:
– Тише, тише, у них репетиция...
Голова Юлия возвышалась над женскими, так что он мог увидеть происходящее. Перед небольшой, но глубокой сценой (все чин-чинарем, прямо театр!) сидели рядками малыши на детских стульчиках и вытягивали шею. Им было лет по пять или шесть, Юлий в этом плохо разбирался. Дети вертелись, смеялись и бросали реплики на сцену:
– Стаська, на коленки встань!
– Людочка, что он там бормочет? Не слышно!
– Лиливанна, нам не слышно Кая!
Кай в шикарном костюме сказочного героя ползал на коленках по полу с разбросанными на нем бумажными льдинками, Герда описывала круги вокруг своего любимого и громко возмущалась:
– Лиливанна, он на меня внимания не обращает!
Из глубины сцены раздался нежный голос Лиливанны, играющей Снежную королеву. Только теперь увидел ее Юлий – покрытую белоснежным покрывалом в блестках. Ее высокая тонкая фигура на фоне мелких детей казалась величественной по-настоящему.
– Стасик, – произнесла фигура далеко не ледяным голосом, – ты все-таки не увлекайся! Поднимай иногда голову. Людочка, как только он глаза поднимет, бери его голову в руки, вот так, – Снежная королева скинула покрывало и подошла показать. – И после слов «Кай, милый мой Кай, наконец-то я тебя нашла!» обнимай его и плачь!
– Людочка – это моя дочка, – шепнули в шею Юлия.
– А Кай – мой внук, – похвастался кто-то шепотом, объясняя новенькому родителю свое привилегированное положение в раскладе детских талантов.
Кай перестал ползать и сел на корточки, очевидно, решив поменять позицию. На этом переходном этапе шустрая Герда налетела на него с объятиями и сбила с ног. Кай распластался на полу, а дети радостно завизжали.
Пока Королева помогала артисту принять более приличную позу, тот рыдал так отчаянно, что его бабушка, оттолкнув Юлия, влетела в зал.
– Стасик, ты не ушибся?!
– Людмила Алексеевна, здесь мягко! – засмеялась Лиля. – Стасик, тебе не стыдно реветь?
– Она меня специально толкнула, – надрывался Стасик, – я ей вчера подножку сделал! Она ябеда!
– Значит, вы квиты! Все! На сегодня – все! Уже родители, вижу, пришли! Собираем игрушки и одеваемся.
– Так она ж его не обняла! – возмутился кто-то из мальчишек.
– А ты ждал? – насмешливо спросила Лиля, и хор девочек подтвердил эту догадку:
- Жда-ал, ждал! Чтобы потом дразниться!
Вся эта сцена своей непосредственностью не просто развеселила Юлия, а растопила его сердце, словно это он был мальчиком Каем, уже готовым заплакать от нежности – даже к Снежной королеве.
Вот она идет к двери, приветливо улыбаясь мамам, и бабушке Кая, пока еще не ожидая сюрприза для себя лично.
– Лиля, – окликнул Юлий (от волнения получилось громко), – я за тобой. Пора домой. Привет!
– Привет. Мне надо игрушки собрать, мы торопились...
Лилин голос наоборот – звучал сипло.
– Я во дворе подожду.
Под любопытствующими взглядами женщин (все знали, что бедненькая Лиля Ивановна одинока и не имеет ребеночка) Юлий небрежно чмокнул Лилю в щечку, а затем деловито поправил готовое упасть на пол покрывало. Лиля держала его за кончик, волоча по полу. Ничего она не соображала. Только слушала, как безумно колотится сердце, перехватывая дыхание.
Эпилог
Раннее утро. В распахнутую балконную дверь льется медовый аромат цветущей липы. Влетевшая на балкон ласточка, обманутая чистыми боковыми стеклами, пытается выбраться на волю и бестолково бьется о них, словно не замечая открытого окна. Звук от ее метаний такой, что Юлий просыпается и спешит на помощь.
– Кыш, – шепчет он, – разбудишь всех!
И смешно размахивая руками, точно курицу, гонит ласточку в окно.
– Что случилось?
Рядом с ним возникает Жанна в ночной пижаме, спрашивает:
– Ты чего выскочил, Юлька? С кем ты тут воюешь?
И тут же забывает о своем вопросе, потягивается:
– Счастливчик! У тебя хоть есть наследник, а я... Ну, ничего, я ему, твоему Назару, оставлю свой коттеджик под Монреалем. Вот прямо сейчас сяду завещание писать.
– Помирать собралась? Валяй, пиши.
Юлий ерошит спутанные волосы тетушки, говорит:
– Краситься надо, старушка. Он тебя не сильно доставал плачем?
– Да разве это плач? Писк щенячий! Слушаю и улыбаюсь. Господи, Юлька, как же я счастлива! Словно сама участие в этом принимала.
Юлий целует ее в лоб:
–Иди досыпай! Ты нам еще нужна. Через пару месяцев отпустим. Вот только Лилька окрепнет немного.
– Не гоните меня! Что я вам сделала плохого?!
Нежный детский плач, едва возникнув, тут же замирает.
– Приснилось что-то, – говорит Жанна с нежностью.
________________________________________
Июль 2009
–