Младший сержант Серега Верещагин в роте связи был телефонистом. Нет, не тем, что сидел за коммутатором и соединял абонентов, а тем, кто обслуживал телефонные линии: восстанавливал порванные, сломанные или вышедшие из строя столбы, ремонтировал телефоны в квартирах и т.д. Все это давало ему право гулять по гарнизону, где угодно и когда угодно, что позволяло считать службу в армии чуть ли не работой на гражданке. Отсюда знакомств у Сереги было много, что среди офицеров, их жен и прочих гражданских лиц. Частенько он мог придти в расположение части подшофе, а иногда и на ушах – угощали ведь по-русски, от души, за восстановленную телефонную связь.
Везло Сереге – он ни разу не попался начальству на глаза в непотребном виде, поскольку приходил тогда, когда, как правило, в расположении части офицеров уже не было. Но однажды, видимо, поверив в свою неуязвимость, приперся днем, в разгар рабочего дня. С виду младший сержант был здоровый детина, под два метра ростом, поэтому определить выпивший он или нет, было трудно. Но, тут, видимо, перебрав, ему стало плохо и выпитое, и съеденное на халяву полезло наружу. Ароматный запах привлек не только гарнизонных собак, но и проходящего мимо дежурного по части старшего лейтенанта Курского. Увидев солдата, блевавшего на угол казармы, унюхав знакомый запах (офицер сам частенько грешил выпивкой) поинтересовался, где это тот так нажрался.
– Кто? Я? – Верещагин вытер лицо рукавом. – Никогда. Это я рыбными консервами отравился в обед. Видимо были несвежие.
Дежурный по части обалдел от такой наглости, хотя мелькнула мысль, что действительно в обед кормили окунем-терпугом в томатном соусе. Да и рвало сержанта именно этими же отходами. Но сивуха… ее запах он не мог ни с чем спутать. Может быть, он и простил бы сержанта, если бы тот честно все рассказал или, по крайней мере, повел себя не столь нагло.
– Ты что мне заливаешь! – взвился старший лейтенант. – Я что не вижу, в каком ты виде, еле на ногах стоишь!
– Нет,– уперся телефонист, – отравился.
Вокруг уже собрались любопытные. Отступать ни тому, ни другому было некуда.
– Хорошо, – Курский сделал паузу, – пойдешь в медпункт и принесешь справку, что ты трезв.
Серега не возражал и отправился туда, куда его направили. Через некоторое время он вернулся и торжественно вручил офицеру бумажку, где черным по белому было написано, что алкоголя в крови не обнаружено.
Старлей не верил своим глазам.
– Не может быть. Где взял справку? Небось, спер ее в медпункте. Пойдем снова туда.
В медсанбате их встретила миловидная женщина, представившая дежурным врачом.
– Да, действительно, младший сержант отравился рыбными консервами. Ему сделано промывание желудка и сейчас ничего не угрожает, но дежурному по части надо внимательно следить какими продуктами кормят солдат, – свою речь лейтенант медицинской службы сопровождала укоризненным взглядом и категоричностью. – Я доложу об инциденте вашему командиру части, – добила она Курского.
А Серега, сделав страдальческое лицо, отправился спать, т.к. ему прописали постельный режим.
На протяжении всей нашей службы старшего лейтенанта подкалывали, как это он опростоволосился, отравившегося консервами не отличил от пьяного вдрызг сержанта. И он периодически приставал к Верещагину.
– Ну, сознайся, ведь ты был пьяный? Я не мог ошибиться. Сивухой перло со всех дыр!
Но последний был непоколебим. Отравился и точка. Так продолжалось до дембеля младшего сержанта. Провожая нас на железнодорожный вокзал (а мы уезжали первой партией) Курский взмолился:
– Серега, сознайся, ведь ты был пьяный? Чего уж там, ты же домой едешь, а то я умом тронусь.
– Эх, лейтенант, – Верещагин панибратски похлопал его по плечу, – ведь врачи тоже люди, им ласка нужна, да и мужик иногда.
С этими словами полез в машину, отвозившую нас далеко от места, где провели два незабываемых года. А лейтенант медицинской службы, как признался нам Серега уже в поезде «Пекин – Москва», была его подругой, мечтавшей выйти за него замуж и уехать из этого забытого богом места.
Но это уже другая история.